Джордж

Возле дома Гарета пахло паленым. По двору полз сладковатый запах горячего меда и бензина, ударивший мне в нос, едва я открыл дверцу машины. Гарет стоял, повернувшись ко мне спиной и глядя на большой костер. Пламя взмывало на несколько метров вверх. Он побросал ульи как попало, даже друг на друга не поставил. Огонь гудел, трещал и пощелкивал. Я вдруг подумал, что огонь радуется. Он словно живет своей жизнью. И ему нравится уничтожать дело чьей-то жизни. Гарет сжимал в безвольно висящей руке канистру из-под бензина. Может, он вообще про нее забыл?

Он обернулся и увидел меня, но, похоже, не удивился.

— Сколько? — спросил я, кивнув на костер.

— Девяносто процентов.

Не ульи, не семьи, а проценты. Как будто речь шла о бухгалтерии. Вот только глаза его говорили другое.

Он отошел в сторону и поставил было на землю канистру, но тут же вновь схватил ее — видать, понял, что не дело оставлять ее посреди двора.

Лицо у него раскраснелось, кожа так высохла, что готова была вот-вот растрескаться, а шею обметало сыпью.

— У тебя как? — Он поднял голову.

— Почти все.

Он кивнул.

— Ты их сжег?

— Не знаю, стоит ли.

— Использовать их нельзя, ты чего. Они теперь насквозь провоняли.

Гарет был прав, от ульев пахло смертью.

— Я думал, эта зараза сюда не доберется, — сказал он.

— А я думал, это от плохого ухода, — сказал я.

Гарет растянул губы в подобие улыбки:

— И я.

Глядя на него, я вспомнил, как мальчишкой он стоял на школьном дворе, перед ним валялся его выпотрошенный рюкзак, а рядом — порванные учебники и сломанные карандаши, втоптанные в грязь, изгвазданные. Но он тогда не сдался — не заревел даже, просто на корточки присел, собрал книжки, вытер рукавом, сгреб карандаши и сунул все в рюкзак, как проделывал сто раз до этого.

Уж и сам не знаю почему, но я вдруг сжал его руку чуть повыше локтя.

И он наклонил голову, лицо словно раскисло.

Из груди у него вырвались три громких всхлипа.

Тело затряслось, напружинилось, будто готовое взорваться. Я крепко держал его, но Гарет взял себя в руки.

Три всхлипа — и все.

Потом он выпрямился и, не глядя на меня, провел тыльной стороной ладони по глазам. В эту самую секунду налетел ветер, дым от костра повалил прямо на нас, и слезам уже ничто не мешало.

— Вот сучий дымище, — сказал я.

— Угу, — поддакнул он, — сучий дымище.

Мы немного постояли молча, Гарет мало-помалу пришел в себя, и на лице его заиграла обычная ухмылка.

— Ну так чего, Джордж, зачем пожаловал?

Гарет не соврал. Ульи приехали быстро. Элисон, и глазом не моргнув, подтвердила мне кредит, и всего через два дня на двор въехал серый грузовик, из которого вылез хмурый тип, спросивший, куда ставить ульи.

Я и спохватиться не успел, как он выгрузил их и молча протянул мне листок бумаги для подписи.

И вот они стоят на лугу — жесткие и такие же серые, как доставивший их грузовик. И пахнут краской. Их полным-полно. И друг от друга не отличаются. Меня передернуло, и я отвернулся.

Только бы пчелы не заметили разницы.

Хотя они, ясное дело, заметят.

Они все замечают.