Даже если вы собрали информацию и подготовились, даже если вы лично заинтересованы в деле, конфронтационные расспросы могут завести не туда, куда вы рассчитывали. Я испытал это на своей шкуре при всем честном народе, когда брал интервью у одной из самых противоречивых и харизматичных публичных фигур мира.

Это было одно из самых странных моих интервью. Я «председательствовал» на пресс-конференции в Совете по международным отношениям в Вашингтоне перед живой аудиторией и множеством телекорреспондентов из самых разных стран мира. Моей задачей было задать несколько вопросов Ясиру Арафату, лидеру Организации освобождения Палестины, а затем открыть общую дискуссию для всех присутствующих. Многие люди считали Арафата террористом. Другие воспринимали его как борца за свободу. Так что на мою долю выпала трудная роль.

В то время на Ближнем Востоке было неспокойно. Восстание палестинской интифады охватило новые территории. Мир снова наблюдал за печальной историей бесконечного конфликта — на этот раз воплотившейся в образах юных протестующих, зачастую детей, кидающих камни и стреляющих из рогаток в хорошо вооруженных израильских солдат. Всех потрясла запечатленная камерами смерть двенадцатилетнего мальчика Мухаммеда аль-Дурры, застреленного на улице, где они с отцом прятались за железной бочкой.

В этой накаленной обстановке многие требовали от Арафата, чтобы он призвал палестинских детей уйти с улиц и не участвовать в военных действиях. Но Арафат хранил молчание. Израильские лидеры — и не только они — обвиняли его в том, что он намеренно стремится к увеличению числа жертв и распространению новых страшных сюжетов, которые могли бы побудить мировую общественность оказать давление на Израиль.

Я хотел спросить Арафата об этих детях. Они были слишком малы для того, чтобы погибать за него на улицах, слишком малы для того, чтобы становиться орудием пропаганды. Я считал, что Арафат должен ответить что-то тем, кто обвинял его в этом.

Почему он молчал?

Почему он не защищал детей своего народа?

Как он может ответить на обвинения и критику, звучащие со всех сторон?

Я знал, что обвинения его возмутят. Я уже проработал этот вопрос по телефону, поговорив с людьми, которые больше меня знали об Арафате и Ближнем Востоке в целом. Мне нужно было разобраться, как лучше сформулировать вопросы, чтобы он на них ответил. Специалисты советовали мне: продемонстрируйте уважение к статусу Арафата, сыграйте на его влиянии и самомнении. Пробудите в нем отцовский инстинкт, который должен просыпаться у отца, когда его дети в опасности. Учитывая печальную историю региона, формулируйте вопросы, ориентируясь на будущее, а не на прошлое. Учитывайте, что он верит в судьбу. Все эти советы звучали вполне разумно. И ни один не сработал.

Мы сидели перед аудиторией на небольшой сцене, где помещались лишь два зеленых кресла и кофейный столик с двумя стаканами и кувшином воды. На Арафате была его фирменная куфия — пестрая головная повязка, ниспадавшая почти до пояса. В зале теснились люди. По словам USA Today, это были «самые сливки элиты американской международной политики».

Я начал с нескольких относительно безобидных вопросов о состоявшейся ранее встрече Арафата с президентом Клинтоном, общей ситуации в зоне конфликта и возможном возобновлении переговоров с Израилем. Но прямо перед тем, как дать слово остальным, я перешел к теме детей. Приняв во внимание данные мне советы, я начал с того, что отдал должное Арафату как «бессменному лидеру» палестинского народа. Стремясь продемонстрировать, что признаю его влияние, я упомянул о «многих» в Америке и на Ближнем Востоке, кто верил в его способность изменить положение дел. Я апеллировал к его авторитету, говоря о будущем и о детях. Я сказал, что он мог бы призвать свой народ «отступить…». Не успел я закончить вопрос, как Арафат закричал на меня:

«Мы что, животные?!»

Я продолжал, твердо вознамерившись получить ответ на свой вопрос.

«Дети особенно…»

Он вскочил с кресла, грозя мне пальцем. «Вы хотите, чтобы я обращался со своим народом как с животными?» Мне показалось, что он вот-вот бросится вон из зала.

«Сэр, — твердо проговорил я, — я просто задал вопрос…»

Я вытянул скрещенные ноги вперед между нами и кофейным столиком, преградив Арафату самый очевидный путь для побега. Через несколько секунд, которые показались мне вечностью, он разгневанно опустился обратно в кресло. Мы продолжили.

Это был особенно неудобный момент, потому что мне полагалось играть роль не просто интервьюера, но и радушного хозяина. Арафат был «гостем» Совета, и с ним надлежало обращаться предельно вежливо и осторожно. Но вопрос о детях следовало задать, причем без лишних экивоков. Я должен был стоять на своем и не задумываться слишком сильно о вежливости и приличиях. Вместе с тем я не хотел терять своего собеседника. Но настало время для вопросов из зала.

Одна из присутствующих начала с того же, чем я закончил. И это оказалась представительница самой произраильской организации — Американо-израильского комитета по общественным связям (АИКОС). Она повторила мой вопрос, применив прекрасный метод конфронтационного интервью: сослалась на непогрешимую третью сторону. Такая тактика как бы переносит роль обвинителя с задающего вопрос на кого-то, обладающего знаниями, статусом или моральным авторитетом. В данном случае такой непогрешимой третьей стороной стала королева Швеции, которая недавно высказалась на публике об участии в восстании палестинских детей.

«Я сама мать, поэтому очень переживаю, — сказала она. — Дети не должны принимать в этом участия».

Вопрос из зала: Господин председатель, можете ли вы прокомментировать слова шведской королевы, осуждающие использование палестинским руководством детей в борьбе против Израиля?

Арафат: Использование детей?

В: Я сказала, «слова шведской королевы, осуждающие использование палестинским руководством детей в борьбе против Израиля».

Арафат: Использование детей? Я не согласен с этим утверждением. Я не использую наших детей. Мы боремся ради будущего… Вы что, против? (Небольшая пауза.) Знаете что, кому-то из АИКОС стоило бы принести извинения за убийства палестинских детей. Вот это было бы правильно.

Арафат не собирался прямо отвечать на поставленный вопрос, кем бы он ни был задан. Но ситуация помогла достичь важной цели: его «приперли к стенке» и это увидел весь мир. Сторонники Арафата наверняка восприняли его гнев как отрицание очевидного, противники — как раздражение из-за нелицеприятной правды. Я до сих пор считаю, что это было важно. Конфронтационные вопросы позволили поднять серьезную проблему и сохранить столь показательный момент для истории.

Этот случай также продемонстрировал, что не важно, насколько тщательно вы все планируете и насколько убедительна «непогрешимая третья сторона», — обвиняя и призывая к ответу, вы все равно можете столкнуться с оборонительной и гневной реакцией. Люди будут возмущаться, резонерствовать или уходить от ответа. Вам необходима стратегия, чтобы держать все под контролем, — а не просто вытягивать ноги, чтобы не дать человеку выбежать из комнаты. Иногда нет смысла беспокоиться о вежливости.