Мы представляем себе Англию как страну джентльменов, а вот что писал о ней Герцен в XIX веке: «Английская толпа груба, сборища ее не обходятся без драк, без пьяных, отвратительных сцен и организованного воровства». В XVIII веке смертная казнь использовалась в России реже, чем в Англии. У нас не было в Средние века инквизиции, в сталинских лагерях людей не душили газом и не сжигали, как в гитлеровских. Некоторые, пытаясь оспорить «миф о русской жестокости», рассуждают, что, например, Ивана Грозного нельзя считать жестоким царем, потому что он убил только 6 тысяч человек, а на Западе можно найти примеры похуже.

Петр I железной рукой ломал нравы и судьбы русских людей, стремясь с ходу превратить их в европейцев. При его отце за бритье бороду по указу царя сжигали в срубе. А при Петре в 1705 году вспыхнуло восстание в Астрахани. Из-за того, что губернатор приказал солдатам: всем, кто приходит в церковь с бородой, вырывать бороды с корнем. На протяжении веков пытки, розги, тюрьмы, виселицы… «Знаменитую красавицу Лопухину и ее подругу (1743 год) били кнутом на площади в Петербурге и потом, по приказанию императрицы Елизаветы, «урезали» языки. И когда Лопухина не давалась палачу, тот схватил ее за горло, вытащил язык и отрезал его щипцами. Эта Лопухина уже старухой вернулась из ссылки и всех при дворе удивляла своим мычанием», – свидетельствует историк. За что она пострадала? Молодая княгиня флиртовала и веселилась; красавицу постоянно окружала толпа воздыхателей. Любовник Лопухиной граф Левенвольд был сослан в Соликамск. Когда к нему отправляли офицера, она попросила передать ему, «чтобы граф не унывал, а надеялся бы на лучшие времена». На основании этого императрице донесли о государственном заговоре.

Павел I славился своим самодурством, и это послужило поводом для легенд. Бард Юлий Ким в шуточной песне «Волшебная сила театра» описывает, как Василий Капнист сочинил пьесу, а Павел пожелал ее увидеть на сцене – немедленно, в полночь. Как только сыграли первый акт, автора в собственной постели разбудили: «За ногу тряс его меж тем фельдъегерь с предписаньем изъять немедля и в чем есть отправить за Урал! И впредь и думать не посметь предерзостным мараньем бумагу нашу изводить, дабы хулы не клал». Капниста заковали в кандалы и повезли в Сибирь. Но в четвертом акте порок в пьесе был наказан. Царь послал нового гонца – автора тут же вернуть во дворец. «У, негодяй! – промолвил царь и золотом осыпал. – Почто заставил ты меня столь много пережить?»

При Николае I, если человека прогоняли сквозь строй в тысячу человек и били шпицрутенами, смерть почти всегда была неминуема. Однажды граф Пален написал царю рапорт с просьбой назначить смертную казнь нарушителям карантинных правил. Тот наложил резолюцию: «Виновных прогнать сквозь тысячу человек 12 раз. Слава богу, смертной казни у нас не бывало и не мне ее вводить». Помещики не считали крепостных крестьян за людей. Объявление в «Санкт-Петербургских ведомостях» за 1800 год: «На Васильевском острову по Большому проспекту в доме под № 76 продаются мужской портной, забавный зеленый попугай и пара пистолетов».

Деспотизм властей вызывал ответную жестокость и варварство населения. Историк Н. Костомаров так описывает нравы XVII века: «В драке русские старались вцепиться один другому в бороду, а женщины хватать одна другую за волосы. Самая обыкновенная русская драка была кулачная; противники старались нанести один другому удары или прямо в лицо, или в детородные части». Вплоть до XIX века кулачные бои стенкой на стенку были одним из любимых праздничных развлечений.

Во второй половине XIX века писатель Кузьмин-Караваев утверждал: «Произвол царит в нравах, в обычаях; в семье, в общине, между родителями и детьми, в сношениях крестьян между собою, в их отношениях к помещикам и к органам власти. Показать свою силу и власть, возможность принизить человека – главный мотив деятельности всех и каждого». Московский лабазник Сорокин любил при случае бить морду своим служащим. За это им было заранее положено сверх жалованья по десяти рублей.

В крестьянских семьях мужья, напившись, жестоко избивали жен и детей. Больных и беспомощных воспринимали как обузу для семьи. «Бывает, что рассвирепевший муж бьет свою чахоточную, лишенную способности к труду жену и приговаривает: «Либо здоровей, либо околевай, пропадущая», – свидетельствовали наблюдатели. «Марья даже бывала рада, когда у нее умирали дети» – так рассказывал Чехов о нравах в дореволюционной деревне.

Нищета, обиды и притеснения вызывали у крестьян крайнее озлобление. Этнографы пришли к выводу: «Это народ, в характере которого много доброты и сострадания. Не врожденная жестокость служит причиной этого явления, а нужда безысходная, притупляющая лучшие чувства». В первые месяцы после Октября 1917 года, наблюдая самосуд на улицах, Горький заметил: «Нигде человека не бьют так часто, с таким усердием и радостью, как у нас на Руси… Иным наш народ не мог быть. Условия, среди которых он жил, не могли воспитать в нем ни уважения к личности, ни сознания прав гражданина… это были условия полного бесправия, угнетения человека, бесстыднейшей лжи и зверской жестокости. И надо удивляться, что при всех этих условиях народ сохранил в себе немало человеческих чувств».

Какова бы ни была жестокость нравов дореволюционной России, она несопоставима с годами сталинских репрессий. Восстания, революции, войны… Народ, побывавший в такой мясорубке, не мог не ожесточиться. Тем не менее жестокость – это не наша национальная черта, а известный во всем мире порок. В Великой Отечественной войне отношение наших солдат к мирному населению Германии было несопоставимо со зверствами оккупантов на территории СССР.

Иностранцы склонны обвинять русских в повышенной агрессивности, но правильнее было бы отметить нашу повышенную эмоциональность, страстность, неумение идти на компромиссы. Удивительную историю рассказали мне люди, близко знавшие в Риге (в бывшем СССР) Илью Рипса и его семью. Этот талантливый 20-летний аспирант, один из победителей Международной математической олимпиады, в 1969 году в знак протеста против введения наших войск в Чехословакию решил устроить самосожжение. В центре города Рипс развернул плакат «Свободу Чехословакии», а потом поджег свой ватник, пропитанный бензином. Вокруг него собралась недружелюбно настроенная толпа. Несколько моряков бросили его в воду и спасли ему жизнь. Но спасенный Рипс был избит, в качестве «невменяемого» попал в психиатрическую больницу, провел два года за решеткой и, наконец, добился разрешения уехать в Израиль. Сегодня профессор Элиягу Рипс преподает там в университете и известен миру своими работами по геометрической теории групп. Почему я вспомнил эту историю? Оказывается, ему набили морду те самые моряки, которые спасли ему жизнь. Как это по-нашему, по-русски!