Анна Кувайкова, Юлия Созонова
Мантикора и Дракон: Вернуться и вернуть. Эпизод I

© Кувайкова А. А., Созонова Ю. В., 2018

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2018

© «Центрполиграф», 2018

Ночь сегодня выдалась тёплой и ясной, с россыпью ярких звёзд на небосводе, рисующих причудливый узор. Редкость для этого времени года, упускать которую не хотелось. Так что, устроившись на балконе со всеми удобствами, я отрешённо смотрел на тысячи ярких точек, пребывая в том самом исключительном состоянии гармонии. Как с собственной въедливой и противоречивой натурой заядлого эгоиста, так и с окружающим меня миром. Учитывая, какими безумными, даже на мой скромный взгляд, выдались последние дни, это ощущение было воистину бесценно.

Впрочем, сидя в кресле на балконе второго этажа, закинув ноги на перила и потягивая из бокала золотистое вино, я готов был любить всех и вся. Ну, до определённого момента конечно же. Пока это было в моих личных интересах.

Коротко вздохнув, я откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза, подставляя лицо под порывы резкого прохладного ветра, вовсю гуляющего по ущелью. Вот уж и не сказать точно: то ли во мне кровь предков сыграла, то ли природная паранойя постаралась, но выбрать местом для собственного дома небольшую ровную площадку, окружённую со всех сторон не только скалами, но и щитами и чарами, да в самой ж… глубине ущелья, – удачное решение, определённо.

Особенно когда тебе есть что скрывать, кого прятать и нет никакого желания посвящать в свои планы весь остальной мир, да.

Я сощурился, цокнув языком и выстукивая незатейливую мелодию пальцами по подлокотнику кресла. Не то чтобы в моей скромной и светлой голове зрели планы по захвату власти или ещё какая суетливая ересь, но стоит признать, что эти полгода были богаты на события. И только малая часть из них была хотя бы относительно приятна.

Клановые разборки такие… Разборки, едрить их налево. И вникать в суть оных лично мне было лень, да и собственную ранимую психику стоило бы пожалеть. Хоть немного. Так что никто и не удивился, когда я плюнул на всё, скрывшись в уютном и совершенно пустом убежище. Тут хоть никто не вынуждал усомниться в наличии мозгов у собственной родни и не подталкивал на серию садистских, даже с моей точки зрения, экспериментов. Дабы подтвердить или опровергнуть эту теорию, требовалось проверить содержимое не одной беловолосой черепушки, и что-то я сильно сомневался, что у меня найдутся добровольные подопытные кролики…

Даром что драконы.

Я тихо фыркнул, припоминая, какими глазами на меня смотрели сородичи, стоило озвучить вслух эту идею. И да, я не настолько безумен, чтобы действительно это сделать. Но настолько сволочь, чтобы они в это поверили и с присущей им эмоциональностью решили убить. Что было очаровательно, хоть и бессмысленно.

Мне ещё не так скучно, дабы сидеть сложа лапки, пока меня пытаются отправить за Грань всеми подручными методами.

Отпив ещё вина, цокнул языком. Так что да, предпринять тактическое отступление на заранее оговорённые территории было разумно. Только вот, как это обычно и бывает, мои бережно лелеемые планы отправились в гости к Гекате. Зато жизнь в очередной раз совершила такой крутой поворот, что остаётся диву даваться, за что ж мне такое «счастье». Ведь Хранители сподобились подкинуть скучающему дракону очень… занимательную задачку, если можно так сказать.

Поставив полупустой бокал на пол, я скрестил на груди руки, следя за светящимся шлейфом, оставленным падающей звездой. Будь на то моя воля и благосклонность высших сил, я предпочёл бы не иметь с людьми никаких общих дел. Они были полезны, иногда интересны и в чём-то даже любопытны. Но их суетливость, спешка и попытки изменить неизменное изрядно напрягали. Словно нет у них другой цели, как доказать что-то кому-то. Что они могут обыграть врагов, обмануть саму смерть и перехитрить Хранителей.

Что они вообще что-то могут. В чём я на самом деле искренне сомневался. Потому как в этой вечной гонке люди разучились ценить и замечать то, что действительно этого достойно. Любовь, например. Чудо рождения. Семью. Не-е-ет, они предпочитают убивать себя и себе подобных, искать исключительно материальную выгоду, продаваться за сокровища и игнорировать тех, кто их окружает.

– Лю-у-ди-и… – насмешливо протянул я, нежно улыбнувшись. – Что ещё сказать? И за что я перед Хранителями-то так провинился, а? Я ж вас… презираю. А поди ты…

Вздохнув, я потёр переносицу, снова уставившись на скопление звёзд над головой. Людей я не любил. Ценил их помощь, если таковая была, не посягал на звание разумных (в чём порядком сомневался), увлекался их эмоциональностью, но не любил. И до сих пор понять не мог, как могли сойтись всё те же демоновы звёзды, чтобы сейчас в моём доме, в гостевой комнате на втором этаже находился человек. Самый настоящий, живой (пусть и относительно), но человек.

Я насмешливо хмыкнул, качнув головой. Даже больше того, это была женщина. Загнавшая себя в ловушку магического пламени на границе земель моих очаровательных алых сородичей. Представлявшая собой больше кусок опалённого мяса, чем живое существо. И тем не менее боровшаяся за свою жалкую короткую жизнь до конца.

Как иронично, что нашёл я её в тот самый момент, когда она уже перестала бороться. Вот уж не знаю, каким не-попутным ветром меня занесло в те степи, но ударивший по нервам ментальный и эмоциональный крик было сложно проигнорировать. А уж когда в дело вступило неистребимое природное любопытство, так и вовсе стало невозможно сопротивляться. И вместо того чтобы убрать свой хвост куда подальше, я спустился на то, что осталось от крупного поселения.

Картинка была… потрясающая в своей мерзости. Магический огонь уничтожил всё. Не скоро почерневшую землю покроет трава, а деревья дадут новые побеги. И ещё дольше разумные будут обходить это место стороной. Слишком много смертей, слишком силён привкус боли и агонии, оседающий золой на пальцах и пеплом на языке. Выжить там не мог никто. Разве что эта самая женщина, с оплавленной белой маской на лице и телом, процентов так на девяносто нуждавшемся в длительном, основательном лечении. Никакой одежды, никаких личных вещей. Только ожоги, уродовавшие кожу, кровь и невероятная по красоте агония обречённого.

Я даже невольно засмотрелся. И только потом понял, что она всё ещё дышит. Редко, поверхностно. А сердце бьётся так медленно, словно нехотя, что, не знай я, где искать пульс, не стал бы и возиться с этим почти трупом. Который, к слову, придёт в себя ещё очень не скоро. А жаль.

Действительно жаль.

Сощурившись на серебряный диск луны, я сладко потянулся, чутко прислушиваясь к царившей в доме тишине. Так, пара хрипов со стороны гостевой комнаты и тихий стон, не более того. И почему-то от этого в груди поселилось лёгкое разочарование, тут же сменившееся предвкушением и ожиданием. Наша раса обладает завидной продолжительностью жизни. Терпение и умение дожидаться нужного момента мы ценим ничуть не меньше силы и знаний. И раз уж меня угораздило притащить в собственный дом полуживого человека, я буду ждать столько, сколько придётся, но получу ответы на интересующие меня вопросы.

Их немало накопилось, да. Даже слишком много, на мой вкус.

Тихий шорох за спиной меня не удивил. Как и обрушившаяся на ноги ощутимая тяжесть, заставившая невольно охнуть. Крупный серый кот с чёрными полосками на шерсти уютно устроился на хозяйских коленях. Он довольно жмурил разноцветные глаза: один золотистый, второй сапфирово-синий, пускал в меня когти и громко, вызывающе низко урчал. А когда не дождался нужной реакции, приподнялся и, нагло фыркнув, поставил передние лапы мне на грудь, ткнувшись усатой мордой в подбородок.

– Мя-о-у! – Протяжный мявк был наполнен непередаваемой смесью ехидства и сарказма. Хотя животным вроде бы не присущи такие эмоции. И, вновь усевшись на колени, эта пакость склонила голову набок, выдав вопросительно: – Мя-а?

– Угу, – кивнул я и стал почёсывать кота за ухом, перескакивая с мыслей о незваной гостье на проблемы, имевшие ко мне самое непосредственное отношение.

Как показала практика, утверждение, что драконы – существа мудрые или хотя бы наделённые неплохими умственными способностями, далеко не так однозначно, как может показаться. И это подтверждали сразу два моих «многоуважаемых» родственника, отличавшиеся не только умом и сообразительностью, но и поразительной способностью видеть не дальше своего собственного носа. Точной информации о том, что оба моих братика умудрились натворить, у меня конечно же не было. Пока не было. Но то, что их хвосты принесут проблемы, отголоски которых аукнутся всем и сразу, это даже не обсуждается. И ведь предлагал же семье прибить паршивцев (хотя бы одного!) самостоятельно, так нет, приходится ждать, когда их накроет если не осознанием, то хотя бы карой за их поступки. И я даже знаю, в кого они такие самоуверенные и непрошибаемо упрямые.

Кот, заметив, что я его успешно игнорирую, дёрнул хвостом и впился когтями в живот, легко проколов тонкую ткань и добравшись до кожи. Мой недовольный вопль Рум встретил насмешливым, совсем уж человеческим фырканьем.

– Говорила мне мама: будь хорошим драконом, не экспериментируй с привязкой фамильяра… – беззлобно проворчал я, скидывая паршивца на пол и благополучно пропуская мимо ушей его недовольное шипение.

В конце концов, мести мне всё равно не избежать, так что можно и не церемониться. Увы, когда-то затеянный эксперимент увенчался успехом, даровав данному куску меха частичную разумность и долголетие. А ещё изрядно испоганив обычному домашнему любимцу характер, наградив его повышенной вредностью, нелогичностью и мстительностью. Причём мстил он всегда, не важно за что, и чисто из любви к искусству.

Вот тогда-то я и понял смысл фразы «Весь в хозяина»… Правда, поздно.

Впрочем, была и польза от нежданного фамильяра. Он вполне успешно гасил стихийные всплески раздражения, ненужные эмоции и иногда помогал контролировать мой буйный нрав. И хотя недостатков всё же было больше, своим питомцем я гордился. Частично, но всё же гордился.

Поднявшись с кресла, я чуть поморщился, поведя затёкшими плечами. И, тряхнув головой, отгоняя все мысли о родственниках, их глупости и возможные последствия оных, не спеша направился в дом. Люди умели создавать проблемы, даже будучи без сознания, на грани жизни и смерти. Их приходилось без конца проверять, следить, чтобы не отдали душу Хранителям раньше времени, и нельзя было надолго оставить, чтобы не случилась ещё какая-нибудь оказия, грозившая разнообразить и без того нескучную жизнь бедного дракона. Так что, пройдя по полутёмному коридору, я открыл дверь в нужные мне покои и откровенно поморщился, с трудом удержавшись от желания громко и незатейливо чихнуть.

– Ну и атмосферка тут… – пробурчал я, торопясь к окну.

Дышать в комнате было нечем, совсем. Лёгкие разъедали пары зелий, смешавшиеся в воздухе самым причудливым образом. А нос нестерпимо чесался от не до конца осевших взвесей и порошков, грозивших если не удушить меня очередной аллергической реакцией, то отбить обоняние всерьёз и надолго. Так что недолго думая я распахнул створки окна, с наслаждением вдыхая прохладный ночной воздух.

– Да, так определённо лучше, – хмыкнул я, снял жилетку, бросив её на стул, и покосился на замершее тело на кровати.

Хрупкое, сломанное. И на первый взгляд определённо не представляющее никакой ценности. Честно говоря, глядя на то, как мерцает в свете луны сеть опутывающих гостью заклинаний, меняя цвет с золотистого на чёрный и обратно, меня посещает крамольная мысль добить объект лечения. Хотя бы из жалости.

Хотя бы к самому себе. Потому что, судя по всему, определиться самостоятельно, хочет она жить или всё-таки умереть, женщина не может, остановившись где-то на грани. И одним Хранителям ведомо, чего ж мне стоило не пнуть её в одну из сторон на свой собственный выбор!

Тихо фыркнув, я подошёл поближе, кончиками когтей проверяя плетения на прочность и напевая себе под нос колыбельную, когда-то краем уха услышанную в очередном авантюрном приключении среди людей и нелюдей. Ох, и знатно мне тогда по хвосту настучать пытались…

– Давай, спящая красавица, просыпайся. – Убрав с бледного лица пациентки прилипшую к коже прядь волос, я придирчиво осмотрел мелкую сетку шрамов на челюсти и скулах. И скользнул ладонью на холодный лоб, машинально, уже даже привычно стирая отголоски кошмарных видений. – И нет, нет, дорогуша, никаких страшных снов, нервных потрясений и прочей лабуды, не-а. Тебе ещё предстоит ответить на все мои вопросы. Ну, если ты наконец соизволишь определиться между тем светом и этим и проснуться, да.

Проверив ещё раз плетения, я со вздохом разогнулся и направился к кушетке в другой конец комнаты. Жутко неудобной, жёсткой и вообще короткой для моего скромного роста. Вытянувшись на ней, закинув ноги на подлокотник и заложив руки за голову, вновь занялся уж привычным ожиданием, сквозь дрёму чутко прислушиваясь ко всему, что происходит в доме.

Где-то на границе сознания мелькнула мысль, что ждать осталось не так уж долго. И она грела куда приятнее, чем рухнувшая на грудь тяжесть, на проверку оказавшаяся вконец потерявшим всякую совесть фамильяром, решившим в кои-то веки спать вместе со своим хозяином. В разноцветных глазах не было и капли раскаяния, а громкое вопросительное «Му-а?», подкреплённое когтями, впившимися в кожу, только удостоверило в том, что кот взял от меня всё самое лучшее.

Включая подлость и любовь к ближнему своему.

– Сволочь, – беззлобно буркнул я, устраиваясь поудобнее и закрывая глаза.

Кот отозвался насмешливым фырканьем, свернувшись в клубок у меня на животе и тихо мурлыча. Это вместе с рваным дыханием гостьи не помешало мне вновь задремать, попутно подумав о том, что когда-нибудь моё любопытство точно до добра не доведёт. Но что поделать, если у такого зверя, как я, оно приобретает воистину гигантские размеры и игнорировать его невозможно?

То, как дёрнулись пальцы человека, я уже не заметил. Лишь лениво отмахнулся от всколыхнувшихся магических плетений, вливая в них больше силы, укрепляя и не давая схлопнуться. После чего перевернулся на бок под недовольное шипение кота и снова уснул.

Темно. Одиноко. Страшно…

Осознать собственную сжигающую изнутри беспомощность почти… больно. Вокруг – вязкая безграничная тьма, наполненная горьким запахом рябины и горелого дерева. И хочется сбежать, спрятаться, исчезнуть. Лишь бы не чувствовать. Не ощущать острую тоску и непонятное мне сожаление. Будто я потеряла что-то очень важное. Что-то, что не оценить, не измерить в привычных миру ценностях. И не вернуть.

Только вот… что?

Горло сжимает собственный крик, обдирая и выворачивая наизнанку. Я не понимаю. Не могу вспомнить, узнать, понять. До колющей боли в сердце и острых осколков воспоминаний. То ли моих, то ли чужих. Разрозненных, никак друг с другом не связанных и совершенно недостижимых. От этого почему-то становится ещё больнее.

Медленно подтянула колени к груди и обхватила их руками. Вокруг всё та же непроглядная тьма. И видимо, я всё-таки схожу с ума от её всеобъемлющего давления. Потому что мне кажется, что из этой чёртовой темноты на меня смотрят. Десятки, сотни голодных взглядов, только и ждущих, когда я перестану бороться. Когда осознаю, что давно мертва.

Глухой смешок гулким эхом прокатился по окружающей меня пустоте. От него прошлась волна мурашек вдоль позвоночника, оседая липким страхом на коже. И в следующий миг чернота вокруг вспыхнула, расчерченная тонкими трепещущими нитями силы, пронизывающими всё и вся, играющими всеми цветами радуги. От них кружится голова, в глазах двоится и мерцает. Но вместе с ними пришло и такое нежданно-долгожданное равнодушие. Может, я наконец поняла, что умерла?

Подняв голову, скользнула безразличным взглядом по цветному яркому и живому узору. Подвижному, меняющемуся. Он завораживает и манит, притягивает к себе, как огонь легкокрылого мотылька. И неосознанно, забывшись, я тянусь к нему тем, что когда-то было моей душой. Колкие мелкие осколки, засевшие где-то внутри. Они рвутся к этому огню, утягивая меня в такое простое и логичное желание потеряться.

Потеряться навсегда.

С губ сорвался усталый вздох. Боль ушла внезапно, оставив после себя слабость и пустоту. Я не чувствовала ничего. Ни собственного тела, ни размеренно бившегося раненого сердца. И вместо панического желания узнать, найти, понять пришло холодное равнодушие с налётом лёгкой, такой странной и непонятной мне грусти.

Кажется, так уже было. Оглушающее одиночество и беспомощность, пополам с осознанием собственной бесполезности. Жажда отомстить, боль потери и горькое разочарование в своих силах. И чудной незнакомец, предложивший одно желание в обмен…

В обмен на что?

Я съёжилась, спрятав лицо в коленях. Кто это был? Чего я хотела? И что он просил? Столько вопросов и ни одного ответа, лишь отголоски полустёртых воспоминаний. Понимание, укутавшее плечи ледяным пледом обречённости.

Ушедшим за Грань ни к чему всё это. И им незачем что-то помнить.

Студёный ветер прошёлся по обнажённой коже, оставляя обжигающий след. Вздрогнув, я нехотя поднесла к лицу руку, с холодным, безучастным интересом глядя, как по побелевшей коже стекает тонкая нить мелкой серой пыли. Она растворяется в окружающей темноте. И вместе с ней, я точно это знаю, в этом ничто растворяюсь и я.

Вновь сжавшись в комок, я уткнулась носом в колени. Не хочу думать. Не хочу осознавать. Не хочу… ни-че-го. Словно уход за Грань раз и навсегда разделил меня на «до» и «после». И этому самому «после» ничего уже не нужно. Только чтобы сознание наконец смирилось, прекратив цепляться за жизнь.

Вяло текущие мысли кружились в голове, перескакивая с одного на другое. Я забывала, о чём думала, не знала, что стремлюсь вспомнить. И совершенно точно знала только одно: меня больше нет. Откуда? И снова у меня нет ответа. Просто знание само всплыло в голове, без особых усилий вклинившись в круговорот смазанных, ничем не примечательных осколков моей памяти. Отсекая одно из бесконечных «почему».

– Перерождение – это маленькая смерть… – тихо прошелестел мой голос, тяжёлыми камнями падая в пустоту.

Я хрипло, чуть надрывно хохотнула, цепляя одно знание за другим, возникающие в голове как по мановению волшебной палочки.

Моё проклятие всё-таки меня убило. Перерождаясь, я отдаю своё тело, получаю взамен новое и больно рву всё, что связывало меня с миром, с семьёй, с теми, кто был мне дорог. Но, сгорая и возрождаясь вновь, как чёртов феникс, я слаба и беззащитна, я ничего не понимаю и ничего не могу…

Неудивительно, что магический огонь, давно вышедший из-под контроля, поставил окончательную точку в моём слишком коротком жизненном пути. И есть какая-то странная ирония в том, что меня убило моё собственное творение, просто и незатейливо спущенное с крючка.

Ещё один надрывный смешок, пропитанный горечью обречённости. Не мне бороться со смертью. Не мне молить Хранителей, обещая всё, что угодно, за один-единственный шанс вернуться назад. И жалею я лишь об одном. О том, что так и не сказала одному упрямому, ехидному и сильному мужчине, что я… я…

Слова застряли где-то в груди нестерпимой зудящей занозой. Я не помню, как его зовут, кто он и что нас так крепко связало, сшивая две цветные линии в одну. Только точно знаю, что в моём почти остановившемся сердце он занимал не самое последнее место.

Ещё один осколок памяти врезался в разум, не желая стираться и тускнеть. И я не смогла остановить дрогнувшие в намёке на улыбку губы. Мой сын. Мой маленький, ершистый дракончик. Моё персональное, личное чудо не желало отпускать легко и просто, разбирая уже скованный могильным холодом разум болью и тоской.

– Прости, мышонок… – беззвучно прошептала я, машинально взмахнув рукой в нелепой попытке оттолкнуть навязчивые картинки-воспоминания.

И отчаянно захотела поверить в то, что теперь-то у них всё будет хорошо.

Без меня.

Слова гулким эхом разнеслись в пустоте. Я замерла, уткнувшись лбом в колени. Чувство времени тут давно и прочно кануло в Лету, оставляя меня один на один с горькими, пропитанными ядом мыслями, неопределёнными и разрозненными. Сколько прошло секунд, минут, часов – не знаю. Я сидела, обхватив колени руками, и не ощущала ничего.

Ни-че-го.

Кроме разве что почти забытого интереса, глядя, как медленно моё собственное тело осыпается в темноте. Я подставляла обнажённую кожу опаляющему ветру. И забывала обо всём, наконец отпуская всё, чем так дорожила при жизни. Ведь этой самой жизни у меня больше и нет.

Только, видимо, и в смерти мне не будет покоя.

Резкий удар выдернул меня из забытья, заставив жадно хватать ртом воздух, царапая ногтями грудь и горло. Я рухнула на колени, давя рвущийся наружу хриплый крик, не понимая, зачем и за что меня выдернули из блаженного ничто. Собирая заново по мелким кусочкам мой собственный разум. Не видя ничего из-за пелены слёз обиды, застилающей глаза и не дающей сделать нормальный, полноценный вдох.

Чужие сильные, уверенные руки обняли меня за плечи и дёрнули вверх, ставя на ноги. Тонкие, почти ледяные пальцы, оставляющие горячие следы на нечувствительной вроде бы коже, цепко ухватились за подбородок, задирая мою голову вверх. Было больно, неожиданно так ярко и невозможно. И, разлепив глаза, я смогла посмотреть на того, кто разрушил окружающий меня покой. Сама не зная, почему испытывая острое чувство недоумения.

Ведь это когда-то было.

Я медленно подняла руку, в порыве прикоснуться, но так и не дотянулась до лица, скрытого под маской. Белой, гладкой, без единого изъяна. С изящным растительным серебряным узором, расцветшим от подбородка до чёрного провала глазниц, и бесцветными, обозначенными лёгкой улыбкой губами. Чёрные пряди волос в беспорядке падали на лоб.

По телу пробежала дрожь. Я видела это. Когда-то, где-то… Давно?

Отражение в зеркале и та же безупречная белизна, прятавшая много лет за собой моё собственное лицо. Чуткие руки, подгонявшие острые края так филигранно и только для меня. Безумный смешок резанул по ушам, всколыхнув померкшие воспоминания. Я видела это…

Но это ли? Я отрешённо покачала головой, опуская взгляд. Память молчала, не давая подсказки, а желания узнать и не было вовсе. Только усталость, накатывающая лавиной и оседающая свинцом в теле. Я так хочу отдохнуть…

Плечи сжали сильнее, вырывая длинный, болезненный вдох. Всё те же длинные пальцы, узкая ладонь и тонкое запястье, обтянутое светлым бархатом перчаток, с затейливой вышивкой золотом, намеренно давили, насильно заставляя чувствовать и ощущать. Вскинувшись, я вновь уставилась в прорези маски, мимоходом отметив широкие плечи, светлый камзол, распахнутый на груди, и светлую же рубашку.

Незнакомец держал меня крепко. Сдавливал плечи пальцами, пока не увидел на моём лице что-то явное лишь ему одному. Только тогда он разжал пальцы и сделал шаг назад. Легко и небрежно, не скрывая силы и власти, окруживших его незримым плащом. Они манили подчиниться, обещали все блага мира, искушали меня.

И пугала. До сведённых судорогой пальцев на руках. Где-то глубоко в душе я точно знала: от таких, как он, добра ждать не стоит. Слишком разное у нас представление о добре, слишком разное.

Дрожь прошла по спине, сковывая тело. Страх был непривычен и нов, будоража позабытые инстинкты. Тот, кто сказал, что мёртвые не умеют бояться, врал, и врал безбожно. Когда для твоего противника смерть – всего лишь секундное промедление, даже за Гранью не найдётся места, где ты сможешь обрести покой. И та ломающая реальность, подчиняющая себе сила, окружавшая незнакомца, лучшее тому подтверждение.

Как и кончик копья, ненавязчиво выглядывающий из-за мужского плеча. Взгляд машинально скользнул по нему, краем сознания отмечая детали. А память подкидывала один осколок за другим, собирая их в причудливую мозаику. Гладкое древко из тёмного дерева испещрено витиеватой вязью рун. Металлический наконечник неправильной формы – прямоугольный, углублённый с одной стороны и острый, конусовидный с другой. Словно там должно быть что-то ещё, что-то скрытое среди нескольких стыков, невидимых, если не присматриваться.

Медленно сжав пальцы в кулаки, я глубоко вздохнула, вновь переведя взгляд на безликую маску, скрывающую чужое лицо. И выдохнула, хрипло и бессвязно, схватившись рукой за саднящее горло:

– Вы… Кто… вы?

– Я? – Лёгкие нотки удивления и снисходительный смех мужчины прошлись в невесомой ласке по натянутым, как канаты, нервам. Он вновь приблизился, не намного, ровно настолько, чтобы снова цепко ухватиться пальцами за мой подбородок и медленно, почти нежно протянуть: – И это всё, что ты хочешь спросить, дитя? Моё имя?

– Я…

У меня не было ни сил, ни желания вырываться из его хватки. Я смотрела в чёрные провалы глазниц, чувствуя, как безвольно опускаются руки. Как магия, древняя, пропитанная привкусом тлена и смерти, стискивает меня в своих стальных объятиях. Как боль, казалось бы навсегда стёршаяся из разбитой на мелкие куски памяти, вновь вгрызается в тело, душу и разум, заставляя вспыхнуть яркими красками забытые, полустёртые воспоминания. Пропитывая повисшее молчание горьким привкусом потери.

Пальцы дрогнули в бездумной попытке ухватиться за чужую одежду. Тяжело сглотнув, я закрыла глаза, не чувствуя, как по щекам текут горячие слёзы. И одними губами прошептала:

– Отпусти меня… Я так хочу отдохнуть…

– Разве? – Циничный смешок никак не вязался с почти нежным прикосновением тонких пальцев к моей щеке. – Подумай ещё раз, Корана. У тебя есть ради чего жить дальше. Есть те, кто тебе дорог. Те, кого ты так отчаянно хочешь увидеть снова. Разве они не стоят того, чтобы побороться за жизнь, дитя?

В его словах было то, что я хотела услышать и чему не желала поддаваться. Обещание. Искушение. Слишком сильное, слишком всеобъемлющее. И порождающее совсем не нужные цепочки ассоциаций, воспоминаний, острыми краями ранящие моё затихшее сердце.

Мужчина. Я его знаю. Слишком хорошо, чтобы довериться, слишком плохо, чтобы увидеть границу его возможностей. У него глаза как бездна, чёрные и глубокие. И если долго смотреть в них, однажды эта бездна улыбнётся тебе. Вот только для меня в них нет холода и пустоты, только тепло и любовь. Яркая, мягкая, ранимая и крепкая.

Терпкий запах рябины душит, пьянит, заливает сердце тоской. Я знаю его. Это тот, кто пошёл на всё, чтобы стать моим мужем. Тот, кого я люблю. Мой золотой дракон…

Мальчишка. Он тянется ко мне, ластится и спорит. Он протягивает листок бумаги, заглядывая в глаза. Он родной и близкий, намного ближе, чем можно представить. Взъерошенный воробушек, топорщивший пёрышки в ожидании тепла. Юный художник, опять стащивший очередную карту и без зазрения совести изрисовавший её. Но я лишь смеюсь, зарываясь пальцами в мягкий шёлк тёмных волос.

У него моя улыбка и чудовищное обаяние, доставшееся от отца. Я помню его. Это тот, кого я называю Сердцем матери. Он – мой сын. И я не могу без него…

Три девушки. Разные, непохожие, непримиримые. Они далеки друг от друга, и нет никого ближе и роднее. Они смеются, глядя на ругающегося сквозь зубы мужчину. Но в этом веселье видна особая, родственная нежность. А сам объект насмешек ворчит, язвит и тщетно пытается освободить длинные волосы из цепких лап собственного фамильяра.

Он жалобно посмотрит на дочерей, оставив бесполезные попытки получить свободу. Пушистый клубок на его голове, шур’шун, выдаст довольное «ня», щурясь на солнце. А три девушки, такие разные и непохожие, погрозят зверьку пальцем.

Они видели мои взлёты и падения. Они могут свернуть горы и отправить в гости к Гекате любого, кто попробует покуситься на самое ценное. Они – моя семья, пусть кровного родства между нами и нет. И я скучаю по ним…

Глухой удар сердца отдаётся эхом в ушах. Каждая картинка – игла под кожу, заноза в разуме, не дающая вернуться в блаженное ничто. И чем больше их, тем больше воспоминаний, уже не желавших растворяться в темноте. Бьющих с размаху под дых.

Я знала их всех. Я помнила и людей, и нелюдей. События, встречи, разговоры, взгляды и жесты. Я тонула в эмоциях и чувствах, пронизывающих всю мою жизнь. Были те, кто меня ненавидел, и я платила им той же монетой. Были те, кто обожал и возлагал надежды, строил планы. А были…

Были те, кто меня просто любил. Искренне и сильно. Не за что-то или ради выгоды, а потому, что это я. И не важно, какая я: усталая и печальная, злая и невыносимая, спокойная и терпеливая. Лишь бы всегда возвращалась домой, живой.

– Живой… – Слово сорвалось с языка хриплым карканьем.

Я вздрогнула, обхватив себя за плечи. И крепко зажмурилась, мотнув головой, отгоняя сладкий шёпот искушения, красивую картинку.

Я не сомневаюсь, нет. Только не в них. Они, все они стоят того, чтобы жить, чтобы бороться за свою жизнь, цепляться за неё. Но…

После всего, что было. После всей этой боли. После того, как они меня отпустили. Как, как я могу вернуться?!

– Нет! – Хриплый крик разодрал саднящее горло, сорвавшись с обветренных, искусанных губ.

Не выдержав, я ударила незнакомца в грудь кулаком. Затем ещё и ещё. Я била отчаянно, царапая короткими ногтями гладкую, мягкую ткань. И громко выдохнула, вздрогнув, когда пальцы сдавили подбородок сильнее, намеренно причиняя боль, отрезвляя затуманенное страхом сознание. Бесстрастная белая маска склонилась чуть ниже, опаляя кожу тёплым дыханием. И вкрадчивый, ласковый голос прошёлся острым лезвием по душе, переспросив:

– Нет?

– Нет. – Внутри всё рвалось и противилось этому слову. Я хотела домой, я хотела к семье, я хотела снова почувствовать себя живой. Хотела и… боялась. Так смешно, глупо, совсем неуместно, но всё же боялась. И, растянув губы в болезненной, слабой улыбке, едва слышно проговорила: – Я не могу. Не могу снова причинить им боль…

Удивление собеседника было почти осязаемым. Оно неприятно липло к коже, вызывало толпу мурашек по телу и отдавало чисто научным интересом. Приподняв мой подбородок, мужчина окинул меня нечитаемым взглядом с ног до головы. Потом отпустил и рассмеялся. Легко, чисто, громко, искренне.

– Даже так? – отсмеявшись, поинтересовался незнакомец. В его голосе не было ни капли гнева. Только любопытство с толикой непонятного мне довольства. Усмехнувшись собственным мыслям, он очертил кончиком пальца контур моего лица, оставляя почти ощутимый след, и снисходительно протянул: – Ты такая забавная, дитя… Даже сейчас, после собственной смерти, веришь, что у тебя есть выбор. Да, он у тебя действительно есть… Только вовсе не тот, о котором ты думаешь. – Прохладные пальцы легли на шею сзади, притягивая ближе и не давая возможности вырваться из крепкой хватки. – Наш разговор, Корана, это всего лишь дань моему уважению твоей силе воли и тому, как легко ты наступаешь на горло собственной гордости ради других. Это действительно редкость, которую стоит ценить. Но если ты думаешь, что можешь выбирать, принимать мою помощь или нет… Твоё возвращение лишь вопрос времени, которое я готов потратить на уговоры. И поверь, оно далеко не так относительно, как тебе кажется.

Каждое произнесённое слово, казалось, пропиталось магией мужчины. Его силой и властью. Било наотмашь, ломало, подчиняло себе. И мне бы кричать, драться и сопротивляться чужой воле. Отстаивать право на свой сознательный выбор, каким бы ошибочным он ни был даже для меня самой. Вот только я молчала. Смотрела в прорези маски, словно выискивая что-то непонятное, неизвестное, и молчала. Потому что как ни крути, но мой собеседник прав. Я не знаю почему, не знаю, кто он и зачем ему моя жизнь. А если уж быть совсем честной, не хочу знать ни причин его поступка, ни мотивов его действий. От таких предложений не отказываются, такими шансами не разбрасываются. И раз кто-то решил, что я должна вернуться… Значит, я вернусь. Впервые возложив ответственность за свой выбор на чужие плечи. Слишком старательно игнорируя робкий росток надежды, поднявшийся где-то в глубине души.

Говорить не было сил, и вместо ответа я лишь крепко сжала чужую руку, всё ещё державшую меня за шею, прикрыв глаза, признавая своё поражение. И хрипло, едва слышно прошептала:

– Согласна… Я согласна.

– Правильно, девочка. – Пальцы разжались, дав возможность нормально дышать. Незнакомец неожиданно мягко улыбнулся и потрепал меня по волосам с совершенно неуместной и необъяснимой лаской. – Не стоит противиться неизбежному, тем более что такой твой выбор может принести тебе куда большее, чем ты можешь представить. И знаешь, ребёнок…

Привычное по прошлой жизни обращение резануло слух, заставив вскинуться и испуганно поглядеть на мужчину. В груди что-то тоскливо потянулось в никуда и тут же оборвалось, нарвавшись на глухую стену. А мой собеседник даже внимания не обратил на небольшую заминку, задумчиво продолжив:

– Ты мне нравишься. Ты упряма, порывиста и слишком много думаешь о других, что мне ни капли не импонирует. Но есть в тебе что-то такое… завораживающее. Во всех этих твоих противоречиях. И это действительно восхищает. Немного.

Снисходительные нотки в глубоком голосе сводили на нет прозвучавшие комплименты. И я какой-то частью своего сознания, всё ещё не осмыслившего до конца, что происходит, чувствовала его ложь. Искренне не понимая, зачем он говорит то, во что ни капли не верит.

Пальцы в который раз коснулись моего подбородка. Мужчина наклонился, насмешливо хмыкнув, явно читая меня, как открытую книгу, и коснулся ледяными губами моего лба:

– У меня есть для тебя подарок, дитя. На память о верном выборе. Думаю, новая маска послужит тебе прекрасным подспорьем…

Его слова острыми иглами вонзились в душу, складывая разрозненные картинки прошлого в единый многогранный яркий пазл. И я сжала кулаки, не имея возможности отстраниться или закрыть глаза, вспоминая не самые приятные подробности своего прошлого.

Белая маска. Символ неизвестности, стирающий черты моего лица, меняющий до неузнаваемости. Глазницы обведены чёрной краской, губы по цвету похожи на кровь. И эти яркие пятна смотрятся пугающе странно на холодной, обманчиво невинной чистоте.

Неживая улыбка растянула мои губы. Когда я взяла её в руки впервые, у меня не было ничего, кроме пугающей пустоты внутри и холодного, чисто профессионального любопытства к тому, что она может.

Когда я надела её в последний раз, вокруг меня смыкалось магическое пламя, не оставляя мне и шанса на выживание. И как бы споро и знакомо пальцы ни складывали одну печать за другой, я смогла выпустить из ловушки всех. Кроме себя.

Печати. Судорожно вздохнула, невольно качнувшись вперёд от внезапно накатившей слабости и ухватившись за плечи мужчины. Десятки, сотни, тысячи разнообразных узоров, мгновенно наполнивших память. От нескольких завитков до многоуровневых конструкций, при взгляде на которые в глазах начинает рябить.

Забытое искусство, подвластное далеко не каждому. Вот только вместе с гордостью, с памятью о мастерстве Печатей пришло осознание того, как же я пользовалась оным. На языке осела горечь понимания, скрутившая внутренности узлом так же, как сила «щедрого» незнакомца.

Я ненавидела смерть, отобравшую у меня семью. Но сама же освоила ремесло убийцы в совершенстве.

– Благодарю… – тихо откликнулась я, оборвав затянувшееся молчание. – Но убивать я больше не хочу. Не хочу и не могу.

– Глупое дитя. – Упрёк прозвучал неожиданно мягко. Мужчина склонил голову набок, глядя на меня так, как порой смотрел отец, стоило нам с сёстрами что-то натворить. – Смерть и Жизнь… Две стороны одной медали, одна всегда идёт за другой, и это то, что нельзя изменить. Так же как нельзя изменить то, что ты и «легендарная» Мантикора – две части одного целого. То, что ты не потеряла человечность, это хорошо. Но и бежать от самой себя тоже не выход. Бессмысленно и совершенно бесполезно, ребёнок, ведь всегда найдутся те, кому захочется посмотреть, какого цвета твоя кровь. Так что… – Он довольно сощурился, чему-то усмехнувшись. – Моя маска тебе пригодится.

Он отступил на шаг назад, небрежным движением руки снимая скрывающую лицо маску. И я наконец смогла его рассмотреть.

Мужчина был… красивым. Не привычно, не правильно, гротескно и слишком странно, но всё же красивым. Узкий подбородок, впалые щёки и скулы, о которые, кажется, можно порезаться. Если, конечно, мне хватило бы смелости прикоснуться. Прямой нос с горбинкой, чуть вздёрнутые в неприкрытой насмешке брови и по-мальчишески задорные синие глаза. Почему-то они казались мне слишком холодными и пустыми, чтобы принадлежать живому существу. В их глубине, где-то там, на самом дне, притаились безжалостные, опасные твари. И я не хотела знать, что будет, если их хозяин отпустит своих демонов на свободу.

Мужчина безмятежно, тепло улыбнулся, заставив меня невольно сжаться. От этой улыбки тянуло безумием с толикой удушающей любви. Той самой, что медленно, но верно убивала предмет своего обожания.

– Страх. Я забыл, какой он на вкус, – тихо хмыкнул мужчина, свободной рукой взяв меня за запястье и увлекая за собой.

Он держал аккуратно, но сильно, временами сжимая до лёгких отголосков боли, молнией скользящей по оголённым нервам. Предупреждая, что сопротивляться не имеет смысла. Ведь я всё равно согласилась на всё, что он мне предложил. Согласилась вернуться.

Окружающая пустота вдруг стала вязкой и тяжёлой, сжимая грудь и выдавливая воздух из лёгких. Ноги налились свинцовой усталостью, а боль, до этого лёгким пером щекотавшая сознание, с каждым шагом становилась всё сильней. Пока мышцы не свело судорогой, заставив сжать зубы и тихо, рвано втянуть воздух. Только незнакомец этого не замечал, утягивая меня за собой.

Наконец он выпустил мою руку, вложив в неё безмолвную маску, и, сделав ещё несколько шагов, легко выхватил своё странное оружие. Серебристые искры взметнулись вверх, окутывая фигуру мужчины стылой магией, от которой, казалось, разучившееся биться ровно сердце застывало на пару секунд.

Длинные пальцы с лёгкостью перекидывали древко из одной руки в другую. По его тёмной поверхности змейкой вился странный узор, то угасая, то разгораясь с новой силой, и резанул по глазам ярким всполохом мягкого зелёного света, стоило мужчине с невероятной грацией крутануть своё оружие, описав идеальный круг. С сухим щелчком раскрылся наконечник, обнажая длинное, изящно изогнутое и покрытое мелкими рунами лезвие. Такое же странное, столь же нелепо красивое и очень опасное, как и его владелец.

Осознание обрушилось на меня совершенно внезапно, словно кто-то ухватил за шкирку, как слепого, беспомощного котёнка, ткнув носом в очевидные факты. И я обязательно посмеялась бы над собственной недогадливостью, если бы не эта самая стылая магия, вившаяся вокруг нас. Магия, отдающая могильной сыростью и тленом, магия гораздо более древняя и сильная, чем многие могут себе представить.

Магия смерти…

Я действительно глупый ребёнок, раз пыталась спорить с Ним. Очень глупый, наивный ребёнок.

Коса вновь крутанулась вокруг своей оси, подчиняясь воле хозяина. Кончик её оставлял за собой бледный, еле заметный след, полыхнувший чёрно-алым, стоило соединить линии. А совсем уже не незнакомец отошёл в сторону и, на грани издёвки склонившись в поклоне, жестом предложил мне сделать первый шаг.

Былые сомнения подняли голову, разрывая изнутри. Но под этим взглядом я не могла произнести и слова против, стискивая в пальцах проклятую белую маску. Символ всей моей жизни, символ выигранной (или проигранной?) войны.

– Тебе пора.

Холодная улыбка не вязалась с крупицей тепла в синих глазах. Играючи пройдясь кончиками пальцев по кромке лезвия, он встал, оперевшись на свою косу и ехидно вскинув бровь, глядя на меня, замершую в чёртовой нерешительности в паре шагов, отделяющих меня от дома.

Глубоко вздохнув, я медленно, наплевав на боль, накатывающую всё сильнее, выпрямилась и гордо вскинула голову. Пересилить свой страх, иррациональный ужас перед неизвестностью было не просто, но я шагнула к открытому порталу. И уже почти коснулась пальцами тёмной завесы… но обернулась, с кривой улыбкой глядя на своего «спасителя»:

– Спасибо за всё, Фанэт…

Улыбка мужчины стала чуть шире. Хмыкнув, он выпрямился, с лёгкостью закидывая косу на плечо:

– Пожалуй, ты стоила этих хлопот, Мантикора. Но не пытайся снова спорить с Судьбой на собственную жизнь. В конце концов, эта дама в карты играет куда лучше Гекаты. И вряд ли я в ближайшие пару сотен, а то и тысяч лет захочу снова спасать чью-то душу.

Я кивнула, склонив голову и признавая его правоту. В груди снова заполошно билось сердце, в этот раз от мысли, что, может, я всё же нужна на Аранелле. Если уж по мою душу пришёл один из самых первых Древних. Тот, кого в нашем мире называют просто и незатейливо – Смерть.

Закрыв глаза, я сделала последний шаг, бросаясь вперёд, как в омут с головой. Не слыша тихого, довольного смешка. Не видя, как предвкушающе вспыхнули зелёные искры в глазах Фанэта, меняя его облик до неузнаваемости.

У него тысяча масок, десятки форм. Но Смерть – это всегда Смерть. Фанэт… Свободный. Вездесущий. Видящий вас насквозь, как бы вы ни пытались скрыть ваши желания. И никогда не открывающий своих мотивов до конца.

Переход оказался началом моего свободного падения. Я летела спиной вниз, прижимая к груди прощальный подарок – маску Фанэта, цепляясь за картинки-видения, за свои воспоминания, чтобы не потерять себя в этом ощущении бесконечного полёта. А губы беззвучно шептали, повторяя раз за разом:

– Я вернусь… Я же обещала…

Сколько это длилось? Не знаю. Но в какой-то миг я словно замерла, повиснув в воздухе. Без возможности обернуться или же всё-таки упасть. Странное ощущение невесомости обескуражило, но ровно на пару секунд. Я резко выдохнула, когда это чувство пропало так же резко, как и накатило. Разлетелось на тысячи мелких осколков от удара, выбившего не только весь оставшийся воздух из моих лёгких… но и жалкие остатки сознания, за которые я цеплялась с безнадёжностью обречённого человека. И всё равно проиграла эту битву.

И пришла в себя в самом настоящем аду. Боль. Она сжигала изнутри, превращая каждую секунду в самую настоящую агонию, а любое движение – в подвиг, явно достойный войти в легенды. Мышцы сводит судорогой, выкручивая, выворачивая наизнанку. Нервы звенели натянутой струной, дрожа от волнами накатывающих ощущений. И если бы я могла кричать…

Кричала бы. Не переставая. Стоило лишь окончательно осознать, что эта самая чёртова боль – не мираж, не отголосок, а то, чем пропиталось моё тело. Пожалуй, только это и примиряло меня со всеми последствиями своего воскрешения, заставляя безумно хрипло смеяться от того, что я чувствую себя. Пусть искалеченная, потрёпанная и беззащитная. С сорванными связками и лёгкими, полными дыма. Пусть задыхаюсь от кашля и острых, не самых приятных ощущений, пронизывающих насквозь, но я жива. И это чувство ни с чем не сравнится.

Я резко выдохнула, прикрыв слезящиеся глаза. Тело, незажившие раны и потерянная физическая форма – ерунда, право слово. Восстановить всё это – вопрос нескольких недель, дайте только на ноги встать. Главное, что я всё-таки живая. Что сердце бьётся о сломанные рёбра, а проклятая боль ощущается остро. И пусть туманится разум и сложно думать, я осознаю, что я – жива. И мне ничто не помешает вновь оказаться с теми, кто дорог, кого я люблю. Несмотря на разделяющее нас расстояние и всё, что произошло.

Ещё один вздох сорвался с потрескавшихся губ. Первый восторг от ощущения собственного тела сходил на нет, оставляя после себя недоумение. Острое, болезненное и скребущееся в душе. Я без понятия, где нахожусь, и не имею ни малейшего представления, что мне делать дальше.

Попытка приподняться и оглядеться по сторонам провалилась. Тело скрутил очередной приступ боли, вырывая из груди болезненный стон. Всё, что я могла увидеть, закусив до крови нижнюю губу, – что я на кровати в какой-то комнате. И поминаю недобрым словом всех Хранителей и древних, пытаясь смириться со всеми этими «радужными» ощущениями.

Глупо было надеяться, что, открыв глаза, я окажусь среди родных, относительно здоровой и владеющей не только телом, но и магией. Глупо, но я всё же надеялась. Забыв, что мне никто не обещал, что будет легко. И видимо, прежде, чем я перешагну порог собственного дома, придётся проделать долгий и тяжёлый путь. К своему выздоровлению для начала.

Я медленно, глубоко вдохнула и так же медленно выдохнула, стараясь отгородиться от всего. Не вышло, и я слабо улыбнулась, удержавшись от желания качнуть головой в такт мелькавшим мыслям. Ничего, это тоже пройдет. Было бы желание, а возможности найти – не проблема. Тем более что, несмотря на свою полную бездарность в целительском деле, кое-чему я всё же смогла научиться. Главное – сделать первый шаг. Дальше, как говорится, дорогу осилит идущий.

– Я вернулась… Я справлюсь… – Шёпот прозвучал как гром, разбивая тягучую, душную тишину.

Где-то кто-то тихо ойкнул, раздался звук разбитого стекла и смачное упоминание парочки Хранителей в не самых цензурных выражениях. Но вместо того, чтобы испугаться, я улыбнулась.

Мышцы отчаянно сопротивлялись, тело ныло, и слёзы текли из глаз сильнее. Только та самая хрупкая надежда, бережно лелеемая в глубине души, согревала меня, отодвигая всё остальное на второй план. Поэтому я продолжала улыбаться, глядя невидящим взглядом куда-то на потолок.

По привычке попытавшись потереть бровь, я тут же самым натуральным образом взвыла от боли. Она прострелила меня насквозь, от кончиков пальцев до самого позвоночника, отдаваясь огнём во всём теле, заставляя задыхаться, выгибаясь на кровати. Повторное поминание всуе Хранителей я отметила лишь краем сознания, цинично хмыкнув в ответ на нелицеприятные характеристики оных.

– Но-но-но, дорогуша. Рушить всё, что мне удалось добиться непосильным, заметь, трудом, да с таким энтузиазмом? Верх неблагодарности, – недовольно цокнул языком незнакомый мне мужчина, оказавшийся рядом спустя пару минут. – Между прочим, я в кои-то веки совершил поступок, достойный истинного самаритянина. И дать кому-то свести всё на нет моя эгоистичная самовлюблённость просто не может себе позволить.

Хватка на подбородке не была нежной. Она заставила повернуть голову и посмотреть на своего спасителя. И я, сморгнув слёзы, попыталась разглядеть того, кто не только сохранил моё тело, но даже пытался его лечить.

Тихий смешок отозвался тянущим чувством в груди. Моим спасителем оказался высокий, обманчиво тонкий, светловолосый мужчина. Пара вьющихся, золотистых прядей постоянно лезла ему на глаза. Овальное лицо с тонкими правильными чертами и мягкий, закруглённый подбородок. Прямой нос, плавная линия иронично приподнятых бровей. На левом виске, там, где размеренно билась жилка, начиная от скулы и до середины лба ажурной вязью шла татуировка. И так сразу и не скажешь, нанесена она с помощью магии или набита старым добрым способом.

– Знаю, я – красивый, – хмыкнул мужчина, продолжая вглядываться в моё лицо, хмурясь. Указательным пальцем второй руки он прошёлся по щеке, очерчивая ожог от магического пламени, расплывшийся по коже, и недовольно цокнул языком. – Шрамы останутся. Незаметные. Впрочем, может, в следующий раз ты, человечка, дважды подумаешь, прежде чем соваться в самый эпицентр магического огненного шторма. Совсем вы, люди… того. – Он покрутил пальцем у виска для большей демонстрации своего непонимания человеческой природы.

Я невольно попыталась улыбнуться, услышав в его упрёке больше недовольства и какой-то самой настоящей детской обиды. Но скривилась от боли, стянувшей мышцы лица, и выдохнула, с трудом разлепив пересохшие губы:

– Пить…

– Увы, нельзя. Алкоголь совершенно несовместим с некоторыми зельями, – тут же откликнулся блондин, сокрушённо вздыхая и качая головой.

– Воды… – Хриплый кашель мало походил на смех.

Но несмотря на всю абсурдность ситуации, на боль, выламывающую кости и грозившую выбить меня из сознания вновь на неопределённый срок, я чувствовала себя… живой. Удивительно живой.

– Ах ты ж… – Блондин хлопнул себя по лбу и озадаченно почесал бровь. – Старею, видимо… Склероз подкрался незаметно! – И он, скрывшись из поля моего зрения на пару минут, вернулся с небольшой кружкой в руках. Поставив в неё соломинку, поднёс кончик трубочки к моим губам, хмыкнув: – Извольте.

Прохладная сладковатая жидкость ещё никогда не казалась такой вкусной. Сделав несколько маленьких глотков, я, откинувшись назад и прикрыв глаза, прошептала:

– Спасибо…

Голос всё ещё плохо слушался, выдавая надрывное воронье карканье вместо привычной плавной и чуть тягучей манеры говорить. Впрочем, это было делом времени, и одно только понимание этого заставляло меня чувствовать себя лучше.

– Всегда к вашим услугам, прекрасная незнакомка, – иронично фыркнул мой заботливый лекарь, с комфортом разместившись на полу рядом с моей койкой. И, подперев щёку кулаком, делано поинтересовался: – А теперь я таки могу осведомиться?

– О чём?

Подступающая сонливость меня ни капли не удивила. Видимо, в воду было добавлено несколько капель сонного зелья, дабы избежать ненужных препирательств с пациентом.

Для того чтобы оправиться после случившегося, телу нужен отдых. Как и разуму, за короткое время пережившему слишком много потрясений (и не все из них были приятными). Хочу я этого или нет, на самом деле не имело никакого значения.

Мужчина наклонился чуть ближе, и меня окутал аромат горькой рябины. Едва ощутимый, слишком отличный от вязких запахов различных целебных зелий и мазей, пропитавших воздух в комнате. И потрясающе отчётливый, органично вплетающийся в тонкий, но при этом необъяснимо мощный облик блондина.

Наверное, в силу профессиональной деформации или собственного жизненного опыта… А может, из-за какого-то шестого чувства, не знаю. Вот только принять своего нежданного спасителя за человека у меня не получилось даже в таком состоянии. Мягкие, плавные движения, чуть скупые и в то же время изящные, точные. Слишком точные. На долю секунды может показаться, что эти пальцы с лёгкостью сломают мне шею, стоит только этому нелюдю захотеть. И знаете, я в этом ни капли не сомневаюсь. Пусть даже с представителями данной расы по долгу своей «службы» я встречалась крайне редко, а лично знаю всего лишь двоих…

Согласитесь, довольно недальновидно быть парой дракона и не суметь опознать ещё одного чешуйчатого, пусть и из другого клана. Зачем-то спасшего моё тело и теперь явно вознамерившегося поставить меня на ноги.

– Ну, к примеру, о том, как в такую милую головушку пришла не менее милая мысль о самоубийстве. Да ещё крайне екзотическим способом, – скривился блондин, вполне натурально изобразив всё своё отношение к наивным и крайне идиотским человеческим поступкам.

– Выбора не было, – хрипло откликнулась я, чувствуя, как глаза предательски защипало от сдерживаемых эмоций и слёз.

– Позвольте усомниться… – скептично протянул мужчина.

И сомнение в его голосе можно было бы потрогать руками, если бы я могла ими пошевелить конечно же.

Я на этот выпад не отреагировала, пытаясь решить кое-что про себя, пока сознание окончательно не потонуло в спасительной сонной дымке. Вздохнув, приоткрыла глаза, глядя прямо на задумчиво разглядывающего меня разноглазого блондина, и медленно проговорила:

– Корана…

– Ась? – Отвлёкшись от собственных мыслей, он недоумённо моргнул пару раз, явно пытаясь понять, что успел пропустить. И лишь спустя долгих пять минут фыркнул, в который уже раз хлопнув себя по лбу. – А! Ну да, где ж я потерял свои манеры, что папочка так старался вдолбить в непутёвого сынка? – И, вежливо склонив голову, добавил, прервав минутку своего уничижения: – Ней’рат, чёрный дракон. Вы, милая Корана, оказали мне высочайшую честь… став невольной гостьей в моём скромном доме.

Последнее прозвучало как ничем не прикрытая ирония, и я не смогла удержаться от хриплого смешка, от которого по телу снова прошла волна боли.

– Гость… Гостьей?

– Гостьей. – Улыбка на лице блондина приобрела какой-то непередаваемый хищный оттенок. И, почувствовав мой скептицизм, он хмыкнул, постучав кончиками чёрных когтей по подбородку, неуловимо сменив лёгкое разгильдяйство на холодный, расчётливый прагматизм. – Видишь ли, Корана… Мне до вас, людишек, обычно нет никакого дела. Но тебе повезло, ты смогла меня заинтересовать. И пока мой интерес не прошёл, можешь считать себя моей гостьей.

– А если я… – Я с трудом сглотнула и всё же закончила свой вопрос: – Опасна?

В ответ мужчина разразился тихим, шипящим смехом. Он откровенно веселился, забавно щурясь и обнажая выступающие клыки. Дракон наклонился, доверительно сообщив:

– Будь это так, ты пришла бы в себя на лабораторном столе в анатомическом театре, дорогая. Или не пришла бы вовсе.

Я закрыла глаза, признавая его правоту. Ней’рат обладал бездной обаяния, он мог казаться радушным и открытым, весёлым и беззаботным. Но, как и любому хищнику, стоит ему почувствовать опасность, он устранит её самым быстрым и эффективным способом. И это действительно жутко – осознавать собственную беспомощность и зависимость от любопытства другого живого существа. От того, сочтёт ли он тебя и дальше такой же интересной или вскоре наиграется и решит избавиться от ненужного груза проблем. А ты не то чтобы спастись, даже просто оказать какое-то сопротивление не сможешь.

Я тихо вздохнула, едва заметно дёрнув кончиками пальцев левой руки. Наверное, будь я в другом положении, в другом состоянии, я действительно испугалась бы. Но за свой долгий и тернистый путь я научилась не только убивать. Я научилась действовать по обстоятельствам и… читать тех людей и нелюдей, что попадались мне по пути. Увы, без этого в Гильдии Убийц просто не выжить: либо свихнёшься от паранойи, либо убьют не глядя, чтобы не мешал. Ну а раз жить хотели все, и по возможности как можно дольше, мы так или иначе умели видеть сквозь чужие маски и иллюзии. Кто-то делал это интуитивно, кто-то – обдумывая каждое слово и каждый шаг, вынуждая противника действовать в нужном направлении. А кто-то, как я, находил свои ответы в жестах, интонациях и выражении лиц. Не всегда это было увенчано успехом, но в большинстве своём я ошибалась очень и очень редко. И, глядя на Ней’рата, я чётко осознавала: намеренно причинять мне вред он не будет. Я для него загадка, которую хочется разгадывать постепенно, обстоятельно, снимая слой тайны за слоем. Ради этого он вытаскивал меня с того света, ради этого же поставит на ноги. И да, со временем этот ящер потеряет и тягу, и исследовательский азарт, но чего точно делать не будет – так это ломать дело рук своих. Эгоизм в нём цвел буйным цветом, понуждая тщательно оберегать его. Особенно если сие дело стоило ему кучи зелий и собственных нервов.

Острые коготки несильно царапнули грудь. Приоткрыв глаза, я с трудом смогла сфокусировать свой взгляд на морде полосатого кота, с любопытством принюхивающегося к моей шее. Тонкие усы едва щекотали кожу, невольно заставляя пытаться уйти от прикосновения. Кот в ответ на мои вялые движения тихо, совсем по-человечески фыркнул, сощурив разноцветные глаза. И под довольный смешок хозяина дома, негромко мурлыча, свернулся в клубок на моём животе, распространяя вокруг ровное успокаивающее тепло и… магию. С острым запахом горькой рябины и чего-то неуловимо родного, домашнего, уютного. Согревая изнутри пропитавшуюся стылым холодом душу.

– Ты ему понравилась. – Ней’рат, казалось, ни капли не удивился происходящему. Только дёрнул мягкое треугольное ухо, успев убрать руку до того, как на ней сомкнутся белые клыки. – Забавно, учитывая, что эта мохнатая задница даже меня только терпит, но уж никак не любит. – Поднявшись, мужчина склонил голову набок, тонко улыбаясь. – Спи, Корана. О том, откуда во мне взялись зачатки доброго самаритянина и как быть дальше, мы подумаем после. Когда я сам смогу сформулировать цензурный ответ на первый вопрос.

На этом блондин посчитал разговор законченным, выйдя из комнаты так же неслышно, как и появился. Дверь закрывать за собой не стал, лёгким щелчком пальцев восстановив тонкое кружево заклятий, пронизывающих комнату вдоль и поперёк.

Вот только я могла бы поклясться, что на моё едва слышное «Спасибо» сквозь накатывающую сонливость он всё-таки улыбнулся. Довольно, искренне и с толикой облегчения. Странный он.

Даже по меркам собственной расы.