Эпилог

Старый дед шел по лесу. Теплый ветерок трепал его седые волосы. Длинная, совсем белая борода делала его вид очень благообразным. Перед тем как совсем выйти из леса, старик остановился и провел рукой по дереву, словно прощаясь с ним, а затем с улыбкой продолжил свой путь.

Старец подошел к поселку, который находился рядом с леском. Люди, попадавшиеся навстречу, кланялись ему. Старец шел прямо к церкви, которая находилась по центру селения. Церковь была построена недавно, может, лет десять-пятнадцать назад. Лютые захватчики монголы после того, как Русь покорилась и стала платить дань, не трогали верования своих данников. Многие монгольские воители, тогда, много лет назад, пришедшие на Русь, и вовсе были так поражены стойкостью православных христиан, что и сами принимали крещение.

Возле церкви старца встретил юноша. Старик долго смотрел ему в глаза, а после спросил:

– Скажи мне, внучок, а ты грамотой владеешь?

– Нет, дед, но, коли угодно, может, мы найдем кого, кто писать и читать умеет.

– Долго искать будете! Сейчас время такое, что грамотных мало. Ладно, сядь-ка со мной и послушай, что я тебе скажу. Время мое подходит, скоро к Всевышнему, ответ ему давать за все дела. Не хочу, чтобы правда была утеряна. Ты послушаешь меня и потом при случае расскажешь кому, а тот, может, и запишет для потомков.

– А про что ты рассказать хочешь, дед?

– А про Евпатия я тебе расскажу, Коловрата.

– А кто это?

– Вот видишь, ты уже и не знаешь. А было время, о нем все знали. Теперь я, наверное, последний из тех, кто видел его и бился рядом с ним. Тогда была лютая зима! Снег мел нам прямо в глаза, а мы, не страшась смерти, рубились с монгольскими воинами. Было ли нам тогда больно? Конечно, было. Стрелы разрывали наши тела, а удары сабель прорубали кольчуги. Вот сейчас здесь поселок, а тогда было поле. Вон там вон стояли стенобитные орудия, которые обрушились на людей Евпатия!

– Так ты был с ним! Я вспоминаю, точно, мне тетка рассказывала. Она говорила, что когда уже вся рязанская земля была уничтожена, то нашелся один богатырь, который повел выживших проводить великого царя и хана стрелами и копьями. Она еще говорила, что, когда Батый спросил у него, чего ты хочешь, тот ответил: лишь умереть! Ты был с ним, с Евпатием? Как тогда ты выжил? Сказывают, что все воины пали.

– Нет, внучок, в тот страшный день меня с ним не было. Но не все нашли конец в тот день. Один человек из участников этого боя остался жив. Имя ему Демид-предатель! Я каждый раз, проходя здесь, вспоминаю ту лютую зиму, когда я бежал по заснеженному лесу. Сколько лет-то прошло? Тридцать? Может, больше. Но как сегодня я помню, что спешил я тогда сказать ему, боярину Евпатию, о том, что здесь ловушка. Ты сейчас выслушаешь всю историю, а потом запишешь ее или поручишь кому-нибудь иному записать.

Старец стал медленно, коряво и часто сбиваясь, рассказывать о том, как все происходило. Юноша слушал молча, не перебивая, а когда старец закончил, то спросил:

– А что стало с этим Демидкой? Филька Веселый нашел его и убил?

Старец посмотрел на юношу и ничего не ответил, но, взглянув на этого еще несколько секунд назад благообразного старика, юноша понял: Демид Твердиславович умер лютой смертью.

– Можешь, когда будешь рассказывать или записывать эту историю, выкинуть имя Демидки? Ты ведь человек умный, хоть пока грамотой и не владеешь, но когда-нибудь обязательно все запишешь! Он недостоин того, чтобы на его имя место тратить. Лучше напиши про Евпраксинью или еще про кого. А знаешь, может, и не стоит писать. Просто запомни и расскажи кому еще. Сейчас такое время: напишешь – сожгут. Ты лучше вот попробуй песню сложить или повесть. Свитки и грамоты сгорят, а вот слова останутся.

– Слово! Слово о полку Евпатьеве!

– Красивое название, внучок! Красивое. А можно еще назвать – Сказание о гибели Рязани. Подумай, как красивее будет. И помни: Евпатий Львович Коловрат был богатырь невиданной силы!

– А куда ты, дед, пойдешь? Переночуй у храма Господнего!

– Благодарствую, внучок, но я хочу перед смертью посидеть рядом с тем местом, где боярин Евпатий нашел свой конец. Там и заночую. Пойдем, тебе покажу это место!

Мальчишка пошел вместе с Филиппом, который, проходя мимо поселка, показывал:

– Вот здесь вот стоял Батый. Здесь я с ним и встретился. А вот тут, где теперь хата чья-то стоит, тут и лежал тот камень. Может, под фундамент его использовали, а может, поганые прибрали. А вот эта вот березка тогда, верно, прутиком еще была. Или после ее посадили. А вон там вон и сожгли всех павших: и из полка Евпатьева, и монголов. Крест надо бы поставить! Тогда никто не сделал этого. Мертвых тогда было много!

– Дед, чего это ты на землю опустился? Плохо тебе, что ли? Пойдем, я тебя хоть в дом отведу, там, помолившись, Богу душу отдашь!

– Ты мог бы меня похоронить там же, где и все воины Евпатьевы лежат? Это мечта моя давняя. Пожалуйста.

Ну, вот и умираю, подумал Филька Веселый. Сейчас все словно растворится, и я опять вернусь в ту страшную зиму, а рядом со мной будут мои лихие друзья, люди отчаянные, витязи княжьи. Мы обнимемся, и я скажу им:

– Я вот каюсь перед вами, что не успел тогда и вы смерть свою нашли. Я ведь тогда бегом по заснеженному лесу бежал, не зная даже, в правильную ли я сторону бегу. Не было подо мной ни коня, ни лыж. Только ноги. Да и где что найти можно было – повсюду вороги, снег. Но коли сейчас мне опять придется бежать этот путь, то я уж, честное слово, не присяду ни разу. Я ведь всю жизнь себя проклинал, что так долго медлил. Надо было сразу, как узнал, из плена бежать, а я выжидал, чтобы все наверняка было. Вот за это мне единственному и досталась жизнь долгая. Зато я перед смертью обо всем поведал, и ваш подвиг никогда не будет забыт. Я ведь вижу, парень этот неплохой, не забудет он того, что я сказал. Будет это называться «Слово о полку Евпатьеве, или Сказание о разорении Рязани»! Там про все он напишет: и о том, как мы мечи притупили и саблями вражескими бились, и о том, как ты, Евпатий Львович, Хостоврула, богатыря монгольского, сбил. Я и про конька рассказал, но не знаю, запишет ли. Он ведь пока еще тоже грамотой не владеет. Про Демида тоже рассказал, но просил не писать о нем. Не должен он всего сказания испортить.