Филька Веселый

К рати, которая двигалась к Рязани, присоединялись выжившие. Вооружены были эти воины очень плохо. Лишенные семей и домов, спасшиеся в заснеженных лесах, они были словно тени. Боярин Евпатий Львович, осматривая их, понимал, что они словно умерли внутри. Он умер тоже, и никакой хмель не мог воскресить его. Княжич Игорь Ингварьевич решил хоть как-то помочь своему опекуну, видя его состояние.

– Боярин Евпатий Львович, а я вот о чем подумал. Если Рязань все-таки падет, то строить надо не на том месте, где она была, а поодаль. Мы с тобой вместе обмозгуем, где лучше построить крепость. Хочу, чтобы стены в Рязани были такие, как в Чернигове. Мы вместе, когда разобьем басурман, построим этот город.

– Нет уж, княжич, сам построишь новый город, коли старый падет. Я не стану тебе помогать не потому, что не хочу, а потому, что душа моя уже умерла и только тело живо. Ты, когда я паду, обо мне не горюй. Я там, на небе, за тобой присматривать буду, так что когда какую-нибудь глупость задумаешь, то представь, что я оттуда тебе кнутом угрожаю.

Наверное, стоило бы улыбнуться, подумал княжич, но, видя, что боярин Евпатий Львович вовсе не шутит, промолчал.

В этот момент прямо перед воинами обрушилось многовековое дерево.

– К оружию! Вороги! – что было сил закричал боярин Евпатий. – В кольцо! Защитим княжича!

Войско в одну секунду пришло в движение. Конники своими телами закрыли княжича со всех сторон, но незримый противник не нападал, а вот прямо на дорогу вышел невысокий человек с конем на поводу.

– Вы воины князя рязанского и воины князя черниговского? Что-то вас немного.

– Ты кто такой? – ответил Евпатий Львович, выезжая вперед. – Это ты дерево обрушил?

– Мои люди. Да ты не гневайся! На вопрос ответь.

– Мы воины князя рязанского, а воины князя черниговского в своем уделе, здесь их нет. Теперь ты говори, кто ты.

– Звать меня Филиппом, но попросту кличут Филькой Веселым. Я с ребятушками долгое время от князя по лесам скрываюсь, но сейчас время другое. Вот мы собрались все и хотим тоже вместе с вами идти. То мы как бы были грешниками и ворами, могли и сдушегубничать. Но сейчас мы хотим за землю Русскую биться. Не отталкивай нас, воевода, нас без малого две сотни воинов. Мы ведь хоть и люди грешные и перед государем виновные, но и у нас есть родичи, которых монголы побили.

– Что ответишь, князь Игорь? – спросил боярин Евпатий Львович у Игоря Ингварьевича, впервые назвав его князем.

– Перед бедой мы все равны, и нет среди нас ни праведников, ни грешников. Коли будете насмерть за землю Русскую стоять, то становитесь в строй. Отвагой заслужите прощение своих грехов.

– Мы, Господом клянусь, – сказал Филька Веселый, – жизнь свою в бою не пожалеем. То ведь наша земля, Русская. На ней наши дети и родители жить должны, а то, что мы в свое время с пути истинного сошли, так это и вправду мы кровью искупим. Эй, ребята, выходи! Возьмет нас с собой князь Игорь.

Из заснеженного леса стали выходить люди, причем они словно появлялись ниоткуда. Вот стоит куст весь в снегу, и тут оказывается, что там два человека схоронились. В руках у них было оружие, которому и в дружине позавидовали бы, а глядя на лихих людей, можно было понять, что они жизнью тертые и в бою умелые.

– А как тебя звать, воевода? – спросил Филька Веселый Евпатия Львовича.

– Коловрат. Только скажу тебе сразу, Филька, мы здесь не ради добычи, а чтобы в Рязань пробиться и чтобы жизни свои отдать.

Филька Веселый посерел и опустил глаза.

– Пала Рязань, воевода. Нет больше этого города. Сожгли его поганые, а тех, кто жизни не лишился, в полон угнали.

Евпатий сжал кулаки, чтобы не зареветь. Сколько страдания принесли эти захватчики? Сколько же еще принесут?

– Ушла рать поганых, не оставив там ничего, кроме трупов, – продолжил Филька, – к Владимиру двинулась. Сказывает дед один умный, что они теперь, пока весь мир не захватят, не узнают покоя, а извергла их преисподняя за грехи наши, и что настают последние дни. Может, мы хоть смертью своей себе Царствие Небесное заслужим, раз жизнью не смогли.