Глава 4
«Разведчик»
До штаба фронта добирался на перекладных. Где голосовал и ехал на попутных машинах, а где и пешком. Разведотделы всегда размещались недалеко от штабов соединений – дивизии, армии, фронта. Задачами разведотделов были сбор и проверка сведений о противнике – расположении его частей, передвижениях, планах, их анализ и информация начальников штабов и командиров. Сбор осуществлялся поисками и рейдами войсковых разведчиков, заброска их в глубокий тыл врага, допрос «языков» и захваченных документов. Важным моментом было налаживание агентурной разведки из местных жителей на оккупированной территории или из числа военнослужащих – немцев и их союзников – румын, итальянцев, венгров, финнов. Раздел армейской разведки на два управления – ГРУ и войсковую – больно ударил по деятельности. С 22 ноября 1942 года войсковой разведке запретили вербовку и сотрудничество с агентурой, поставлявшей ценные сведения. Ошибку исправили лишь в апреле 1943 года, но многие контакты были утеряны. Так же с целью разведки и проведения диверсий в немецкие тылы забрасывали партизанские группы и диверсионно-разведывательные. При всей схожести задач и действий разница была. Партизаны должны были осесть в лесах, наладить контакты с местными жителями. А РДГ – разведывательно-диверсионные группы – выполняли полученное задание и возвращались.
Кроме того, армейская и фронтовая разведка занималась радиоразведкой, для чего в разведотделах были отделения радиосвязи и радиоразведки.
Все данные, полученные от авиаразведки, войсковой и агентурной, стекались в информационно-аналитические, обрабатывались и передавались командованию.
Структура разведотделов во всех фронтах была одинаковой, штатной. Первое отделение – войсковой разведки, второе – агентурное, третье – информационное, четвёртое – радиоразведки и радиосвязи, пятое – спецслужбы, шестое – по допросу пленных и седьмое – шифровальное. Были также совсем небольшие отделения – военной цензуры, финчасть, техническое, где изготавливались фальшивые документы при заброске в глубокий тыл противника – паспорта, военные билеты, пропуска.
Илья попал на службу в разведотдел фронта, который возглавлял полковник Чекмазов. Для начальника разведки фронта он слишком мелкая фигура, а с военным комиссаром беседу имел и направлен был в первое отделение – войсковой разведки – для прохождения службы. Там уже беседовали обстоятельно: где и кем служил, имел ли какое-то специальное образование. Вопросов было много, и ответы требовались развёрнутые. Зачислили в штат и сразу направили для обучения в спецшколу № 1, к майору Чернышову. Как понял Илья, раз была школа под номером один, были и другие школы. Но в разведке уровень секретности такой, что сослуживцы зачастую не знали фамилий и званий друг друга, только псевдонимы. Два месяца Илья усердно изучал то, что уже знал, причём в значительно больших объёмах. С утра до вечера с перерывом на обед шли минно-подрывное дело, радиодело, методы и способы ведения разведки, топография, маскировка, практические занятия. После отбоя все курсанты падали на койки как подкошенные от усталости. Илья иной раз помимо своей воли выполнял учебные задания лучше других курсантов – всё же был уже опыт реальных боевых действий в одиночку в сорок первом году, а главное – знания, полученные в военном училище. Когда осознал, что выделяться не стоит, начал специально делать небольшие ошибки. Но всё равно закончил курсы в числе лучших курсантов.
Никаких торжеств по случаю выпуска не было. К чаю в столовой выдали по булочке. Тоже событие – с начала войны в армии кормили хлебом ржаным. Белый хлеб только для лётного состава и старших командиров.
Илья, как и другие выпускники спецшколы, ещё не успел познакомиться толком с сотрудниками отделения, как получил первое задание. Предстояло в виде маршрутного агента пройти нелегалом с поддельными документами по трём адресам. Вроде и не сложное задание, но на оккупированной территории. Оружие, документы настоящие, консервы брать с собой запрещалось. Немцы на перекрёстках и мостах ставили заставы и досматривали всех, особенно тщательно – молодых мужчин. Илье напомнили, чтобы не вздумал сидеть у костра. Запах дыма впитывается в одежду, волосы. Немцы, кроме проверки документов и досмотра сумок, вещмешков, узлов и чемоданов, обязательно обнюхивают. Пахнешь дымом – партизан, у них не было другого способа обогреться или приготовить еду. Подозрительных сразу передавали в гестапо. Илье одежду подобрали соответствующую, сделали документы. Паспорт потёртый, выданный ещё до войны в Самаре. Город был выбран не случайно: немцы не могли в случае необходимости проверить архивы паспортных столов. Ещё военный билет, где была статья о негодности к военной службе по причине эпилепсии. А ещё аусвайс немецкий, причём не подделка, настоящий. Илья вызубрил легенду, обязательно с деталями. А в последний день адреса, пароли и приметы агентов. Они были завербованы разведкой в начале войны, сделали несколько сообщений и перестали выходить на связь. Один агент был очень ценным, работал на железной дороге мастером.
Предстояло перейти в одиночку линию фронта, выполнить задание и вернуться. Что Илье не нравилось, так это невозможность взять оружие и карту. Конечно, карту он не раз просматривал, маршрут заучил, но с ней надёжнее. Случись сойти с маршрута, и придётся, как в старину, по поговорке: «Язык до Киева доведёт». Однако приказы не обсуждают. Волновался сильнее, чем при выходе с группой. По документам он инвалид, врач из медсанбата проинструктировал его, какова клиника болезни, случись демонстрировать приступ «падучей», как называли в старину эпилепсию.
К передовой траншее его вывел капитан Алябьев. Ещё при дневном свете показал направление и ориентир.
– Держись на него.
Ориентиром была колокольня полуразрушенного монастыря. Стены из белого камня сложены и должны быть видны, если ночь лунная. Как стемнело, Илья выбрался из траншеи на нейтралку. Капитан уверил, что ни с нашей, ни с немецкой стороны минных полей нет, как и колючей проволоки. Но нейтралка шириной почти полтора километра: Илья раньше таких не встречал, не всякая пуля перелетит.
Через четверть часа осторожного хода лёг, прислушался. Со стороны немецких позиций тишина: ни стрельбы, ни осветительных ракет. Уж лучше бы ракеты пускали, обозначив передовые траншеи. Рисковать не стал, пополз. А вскоре и объяснение получил, почему затишье. Звяканье лёгкое впереди услышал, небольшая воронка очень вовремя подвернулась, в неё сполз. Мимо него, шагая в полный рост, прошла группа немцев, тихо переговариваясь. Разведгруппа вермахта направилась к нашим позициям. Если наши часовые прозевают, быть беде. И уже своих не предупредить никак. Без разведки не обходится ни одна армия мира. Штаб подразделения – мозг, а разведка – глаза и уши. Потому разведчики противостоящих сторон трудились круглосуточно, без выходных и праздников.
Илья миновал передовую траншею без труда. Часть везения была обусловлена немецкой разведгруппой – ни ракетчики осветительные ракеты не пускали, ни дежурные пулемётчики не стреляли. А кроме того, одному всегда проще: группа передвигается медленнее и при прочих равных условиях шума больше производит. Одно докучало – не было оружия. Обнаружит его если сейчас вражеский часовой, даже отбиться нечем. И ни один немец в здравом уме не поверит в его «легенду». Что гражданскому человеку делать ночью в боевых порядках? Шлёпнут сразу и разбираться не будут. Ощущения не самые приятные. Для воина оказаться без оружия в стане врага – это как явиться в драной одежде на званый ужин, где все гости в костюмах.
Дальше легче и проще. За ночь успел пройти километров пятнадцать. Да кто их ночью считает, эти километры? Хуже другое: из прифронтовой зоны не вышел, в которой нахождение гражданских лиц воспрещается. И за этим следят ГФП и вспомогательные части, полиция, набранная из предателей. Пришлось Илье перед рассветом прятаться в лесу. Выбрал место поукромнее, в чаще, сделал лёжку в кустах – и отдыхать. Придрёмывал вполуха, вполглаза.
Бессонная ночь и напряжение давали о себе знать. Опасения были: если полицаи в чащу ещё, может, не сунутся, то собаки могут след его учуять, ведь ныне на нём всё отечественное, на ногах поношенные ботинки. Но его отдых прошёл без ненужных эксцессов. Как стемнело, двинулся дальше. Его задачей было посетить три адреса, по которым проживали агенты. Один – в селе, на перекрёстке дорог, а два адреса в городе. Маршрут по карте выстраивал Илья сам. И первой точкой он наметил село Никитское, до которого ещё километров двадцать ходу. Поэтому не медлил, шёл быстро – за ночь надо успеть добраться и, если агент жив, успеть с ним переговорить. Не успеет до рассвета, значит, придётся искать укромное место. В небольшой котомке за плечом – половина каравая хлеба домашней выпечки и небольшой кусок солёного сала. Консервы брать нельзя: при досмотре на заставах для немцев это зацепка. У гражданских лиц консервов отечественного производства, да ещё сорок второго года выпуска, быть не может, консервами снабжают только армию и флот.
Временами шёл по грунтовой дороге, временами переходил на бег. Деревни обходил стороной. Собак в них немцы постреляли, но могли быть полицаи и деревенский староста. К Никитскому успел за полчаса до рассвета. Село небольшое, старинное. Сначала думал войти, но едва не наткнулся на полицейский патруль, решил повторить попытку утром. Многое предусмотрели в разведотделе фронта, да не всё. Немцы, как оккупировали города и сёла, улицы переименовывали, на избах висели таблички «Гитлерштрассе» или что-нибудь подобное. И как найти нужную улицу, если на карте довоенного выпуска все улицы во всех населённых пунктах советские? И не пойдёшь ночью будить людей в избах, чтобы узнать название улицы. Ночью гражданскому населению передвигаться запрещалось – действовал комендантский час, с восьми утра до восьми вечера ходить можно, в другое время немцы стреляли без предупреждения. Как только немцы занимали населённый пункт, назначали старосту или бургомистра, начальника полиции, который подбирал себе штат из изменников Родины. И сразу вывешивали приказы немецкого командования для всеобщего обозрения. Начинались чистки – арестовывались семьи командиров РККА, политработников, профсоюзных активистов, а ещё евреи. Кроме них, расстреливались ещё больные психбольниц и цыгане. Приказывалось сдать оружие, у кого оно было, радиоприёмники. Предписывалось указать окруженцев, бывших сотрудников милиции, если таковые были. И за любое нарушение приказа наказание одно – смертная казнь, на усмотрение властей – повешение или расстрел.
Простой народ выживал, как мог. В основном натуральным хозяйством, но это в сельской местности. Горожанам приходилось хуже. При немцах работали только те предприятия, которые были необходимы немцам – железная дорога, перерабатывающие предприятия, вроде маслозаводов. Масло было необходимо для вермахта. Русских из числа специалистов обязывали являться на работу, платили оккупационными марками, фактически фантиками. Сами немцы получали жалованье рейхсмарками. У Ильи при себе было полсотни оккупационных марок мелкими купюрами, причём не новые, а изрядно затёртые. Новые купюры всегда обращают на себя внимание. Немцы своих агентов снабжали настоящими деньгами, захваченными в банках на занятых территориях. А для подрыва экономики на государственных предприятиях с высоким качеством печати фабриковали фальшивые деньги – рубли для СССР, фунты для Англии – и разбрасывали их с самолётов. Надеялись, что фальшивки попадут в оборот и вызовут всплеск инфляции или обрушение денежной системы, поскольку объёмы фальшивок были большие, счёт шёл на многие миллионы.
Илья залёг в небольшой ложбинке, в сотне метров от околицы. Рассвело, в селе послышались звуки деревенской жизни – кудахтали куры, мычала корова, загремел подойник. Илье хорошо видны улицы села, пустынные. В своих дворах селяне ходили, а на улицу нельзя: комендантский час. Ложбинка, где укрывается Илья, в чистом поле, никто и предположить не может, что человек там спрячется. Полицейские, если и заподозрят что-то, в первую очередь кинутся к небольшой роще. В поле-то кого искать, если оно проглядывается до самого конца? Хочешь спрятать – положи на видное место, а ещё лучше среди подобных. Где лучше спрятать иголку? Среди других иголок.
Видимо, комендантский час закончился, по улицам стали ходить селяне. У Ильи часов при себе не было, оставил в разведотделе. Раз так, пора идти. Он поднялся, выбрался на дорогу, вошёл в село. У первого же прохожего спросил, где улица Будённого.
– Ты на ней стоишь. А кого надо?
– Деверь там живёт, – повернулся Илья уходить.
Зачем называть фамилии? Меньше знаешь, лучше спишь, или, как говорили древние, многие знания – многие печали. Через несколько изб нужный номер на заборе. Слышно, как на заднем дворе кто-то рубит дрова, готовясь к зиме. Илья постучал, хозяин не откликнулся, продолжал работать топором. Илья толкнул калитку, прошёл мимо избы на задний двор. Хозяин с обнажённым торсом скоро рубил пилёные чурки на поленья. Видимо, работал давно – поленьев целая куча, тело, мокрое от пота. Хозяин – спиной к Илье. Поздоровался разведчик:
– День добрый, хозяин! Бог в помощь!
Хозяин обернулся резко, топор поудобнее перехватил за топорище.
– Ты как здесь оказался?
– Стучал, никто не открывает.
– В избе нет никого, а я не слышал. Ты что хочешь-то?
Илья помедлил, назвал пароль, который сообщили в разведотделе:
– Кум привет передавал, спрашивал, будешь ли по осени кабанчика резать?
Хозяин сплюнул зло. Какой кабанчик, если немцы всех свиней забрали и вывезли? Но ответил правильно:
– Обязательно буду, пусть горилку готовит.
И пароль, и отзыв старые, ещё с осени сорок первого года, когда в деревнях хрюшки водились. А в общем, для села или деревни вполне подходят и пароль, и отзыв, не спрашивать же: продаётся ли славянский шкаф? Хозяин осмотрел Илью внимательно.
– Пошли в избу, негоже на улице разговаривать.
Хозяин вогнал топор в чурбак, подхватил рубаху, что на гвоздике висела, зашагал к крыльцу. Илья оценил мышцы. Молодой, сильный. Какого чёрта с нашими не ушёл? Или оставили специально здесь? Впрочем, не его дело. Надо всего лишь задать несколько вопросов, получить ответы и уйти.
В избе хозяин обтёрся полотенцем, натянул рубаху.
– Есть хочешь? – спросил он.
– Не откажусь. – Настроение у Ильи начало подниматься.
– Не разносолы, но подхарчиться можно.
Хозяин выставил на стол чугунок с ещё тёплой варёной картошкой «в мундире». В армии такую не давали, Илья соскучился, начал чистить от кожуры, хозяин выставил солонку, в железной миске редиску и огурцы, откуда-то вытащил бутыль с мутным самогоном, разлил по маленьким, в сто грамм, стаканчикам.
– Ну, за встречу!
Выпили, хозяин руку протянул:
– Меня Кузьмой звать.
– Меня Антоном, – соврал Илья.
А всё потому, что хозяин не Кузьмой был, а Михаилом. И почему сейчас не своим именем назвался – непонятно. Илью это насторожило. Он сам читал краткую сводку на агента – рост, цвет глаз, волос, описание внешности, привычки. Вот фото не было. Внешность совпадала, но почему солгал Михаил?
Поели не спеша – в сёлах и деревнях к еде относились обстоятельно, знали, как хлеб и иные продукты достаются.
Хозяин ещё по стаканчику налил. Вполне ядрёный самогон был, если поджечь, наверняка горел, по ощущениям, не меньше семидесяти градусов. Выпили молча, потом хозяин спросил:
– Зачем пожаловал?
– Ты, наверное, догадался, что я по приказу прибыл. Узнать, почему на связь не выходишь, никакой информации не даёшь?
– А где связной? Кому нужны старые сведения?
Опа! О связном в разведотделе не говорили. А надо бы о всей цепочке. Или опасались, что в случае пленения Ильи он всю цепочку выдаст?
– Что, ни разу не был?
– Почему ни разу? Как раз единожды был. И пропал.
– Всяко бывает – может, немцами убит.
– Всё может быть, но моей вины нет. А сейчас и докладывать особо нечего. Фронт от села ушёл. Знаю только, в Курносовку полицаи прибыли, целая рота. Целей и задач не знаю.
– Всё?
– Всё, как есть всё.
– Тогда мне идти пора.
Илья поднялся, вместе с ним хозяин, который вперёд пошёл. Илья со стола нож взял. Неплохой нож – ручка добротная и клинок длиной сантиметров двадцать, лезвие толщиной миллиметра три. Больше на боевой нож похож, только без гарды или упора для кисти. Нож Илья обратным хватом взял, так со стороны холодное оружие не видно. Зачем стырил, сам до конца не осознал, видимо, интуиция подсказала.
Многие полагают, что интуиция – это нечто свыше. Как бы не так. Мозг постоянно информацию воспринимает, анализирует, выдаёт решение. Не оформленное конкретно, в виде ощущения, называемое нами интуицией.
Илья за хозяином шагал, на задний двор. Вдруг агент схватил топор, торчавший из чурбака, резко обернулся, вскинул топор:
– Сдохни, сталинский выкормыш!
Как пригодился нож! Илья с силой бросил его в живот агенту. Да, скорее всего, и не агент он вовсе, а подстава. Лжекузьма топор выронил, не успев удар нанести, с недоумением на нож посмотрел, вошедший в живот по самую рукоять.
– Ты зачем…
И упал, не договорив. Илья к нему. Послушал – дыхания нет, проверил пульс на сонной артерии – отсутствует. Убит. Соседи не слышали и не видели, задний двор прикрыт сараем слева и коровником соседским справа. Конечно, первая мысль – бежать отсюда, и как можно скорее, пока не застали на месте убийства. Даже дёрнулся к калитке. Да остановился у крыльца. Агент, если это он, перевербован немцами. Но тогда связника, который к нему придёт, он должен задержать, передать полицаям, чтобы те сдали в гестапо. Или никто агента не вербовал, а он сам решил так действовать. Многие, кто под оккупацию попал, были в растерянности. Выживет ли родная страна, не падёт ли? Радиоприёмников нет, их ещё в начале войны сдали. Газеты если и выходят, то только немецкие, а слухи – один страшнее другого. Кто говорит, что Ленинград сдан, немцы под Москвой и уже к Волге подходят, другие – что немцы взяли Ростов и идут на Кавказ, со дня на день к Грозному подойдут. У кого стержень слабый, ломались, к немцам прислуживать шли. Были и другие, кого советская власть обидела. Много таких. Семью ли раскулачили, либо дворянского происхождения был, или репрессирован был по доносу соседей или сослуживцев. Эти к немцам шли служить сознательно, большевиков ненавидели люто, как и советские институты – профсоюзы, комсомол, исполкомы, не говоря о парткомах. Не из таких ли убитый агент?
И решил Илья по-быстрому избу обыскать. Разведотделу докладывать о встрече придётся и о ликвидации. Тут одних подозрений мало, иначе самому можно под трибунал угодить. Зашёл в избу, начал обыск, как учили – слева направо. Мебели мало – шкаф, стол, лавка, табуретки, сундук. Обнаружил личные документы – паспорт, военный билет с отметкой о негодности к военной службе, аусвайс, выданный немцами. Причём место рождения убитого – Львов. А не украинский ли это националист? Паспорт взял с собой, сунув его под стельку в ботинке. Посмотрел в окна: на улицах пустынно. Выйдя из избы, вернулся к телу убитого, затащил труп в сарай. Конечно, его обнаружат, когда трупный запах пойдёт, не раньше чем через неделю, когда Илья будет уже далеко. Спокойно вышел через калитку и направился в сторону Щигров, был такой город в Курской области. Там проживали два других агента, которых следовало навестить. И, судя по первому адресу, его маршрут мог преподнести «сюрпризы».
Шёл по памяти, насколько она позволяла. Слуховая у него была посредственной, а зрительная отменной. Посмотрел один раз на лист бумаги, секунд пятнадцать, как на фото снял. Только шёл-то по оккупированной земле. Вошёл в Русаново, первое село от Никитского в сторону города, как двое полицаев остановили. На левом рукаве – белая повязка с надписью «Полиция», на головах немецкие полевые кепи, за плечами – русские «трёхлинейки».
– А ну стоять! Ты кто такой?
– Антон Крюков, господа полицейские.
– Аусвайс!
Илья немецкий документ достал. Бумага настоящая, печати, подписи – всё немецкое. Один полицейский документ изучать начал, второй приказал:
– Покажи, что в узле.
Был у Ильи именно узел при одной лямке. Развязал горловину, показал.
– О! Сало! Тебе оно без надобности!
И полицейский забрал шматок. Вот же суки! Грабёж неприкрытый, а жаловаться некому, полицейские в селе – сами власть. Голову опустил, чтобы глазами себя не выдать. Полицейский документ вернул:
– Иди отсюда!
И долго смотрели вслед. Ничего, через год побегут отсюда немецкие прихвостни! Кого-то настигнет партизанская пуля, кому-то удастся ускользнуть в сорок пятом и обосноваться в Канаде или Аргентине, большинство под суд попадут и будут мотать срок на Колыме, или расстреляют их за злодеяния. Это сейчас, пока германская армия в силе, наступает, они чувствуют себя уверенно. Добраться до Щигров до начала комендантского часа не удалось. Но ещё на мосту остановили немцы. Застава у них тут стояла. И документы проверили, и узел досмотрели, и самого обыскали, даже обнюхали.
Но придираться не стали, отпустили. И город уже виден, а сумерки ложатся. Кому жизнь дорога, дома сидеть должен. Обидно, до Щигров пара километров, станция видна, вагоны, водонапорная башня. А пришлось в поле ночевать. С лесами в Курской области плохо, только редкие рощицы и снегозащитные посадки, чай, не Брянская область, хотя соседи. Улёгся на ночёвку в воронку, подчерствевшего хлеба пожевал. Всё лучше, чем ничего. Ночью несколько раз по железной дороге составы прошли. Что на них – не видно из-за темноты, но вероятно, техника, потому как каждый состав по два паровоза тянут. Наша авиация по ночам не летает, да и днём не видно. К утру подмёрз, туман опустился, промозгло. Как солнце взошло, туман рассеялся, чувствовалось, лету конец, впереди осень с её дождями, слякотью, холодами. Для фронтовиков, которые бессменно в окопах и землянках, время поганое. Немецкие части периодически на отдых отводят, их место отдохнувшие и полнокровные подразделения занимают. А у нас смена возможна, когда от батальонов ввиду потерь неполная рота остаётся, нечем и некем заменить.
На входе в город ещё одна застава. Здесь уже очередь из желающих в город войти. Опять проверка документов, обыск. Когда миновал, стал у прохожих допытываться, где улица Коммунистическая.
Мужчина средних лет, с костылём, сказал:
– Ты бы, мил человек, такое название не упоминал. Ноне она Фридрихштрассе. Услышат полицейские – палок отведаешь. А улица в трёх кварталах отсюда.
Илья поблагодарил. Город провинциальный, практически весь одноэтажный, только в центре двухэтажные здания бывшего исполкома, школы и какого-то заводика. Нашёл улицу, нужный дом с палисадником. Понаблюдать бы за обитателями, а невозможно. На улице никого, он один, как тополь на Плющихе из известного фильма. Если наблюдать, сам объектом для интереса будет. Решил рисковать: постучал в ворота. Калитку открыл мужчина в железнодорожном кителе. Впрочем, неудивительно, агент должен был работать на станции. Транспорт, особенно железнодорожный, был для немцев делом первостатейным. Без подвоза личного состава, техники, боеприпасов, продовольствия ни одна армия вести боевые действия не может. Оккупировав изрядную территорию СССР, превышающую по площади Германию, немцы оказались в трудном положении. Тылы растянуты, для охраны коммуникаций нужны войска. С этой задачей справились, создав полицейские батальоны из аборигенов.
На работу на железной дороге, где всякого со стороны не поставишь, нужны специальные знания: принудительно мобилизовали сотрудников, трудившихся при советской власти. Начальником станции или депо был немец, причём специалист-железнодорожник, а остальные работники – русские. Даже паровозные бригады были из русских, но на локомотивах за ними приглядывали немцы из батальонов по охране тыла. Всё равно для немцев получалось выгодно. Ведь если гнать танки или самоходные орудия своим ходом, то, пока они доберутся до линии фронта, придётся заниматься ремонтом. У гусеничной техники ресурс пальцев гусениц и других деталей невелик – 200–300 километров марша. К концу войны стали выпускать легированные металлы, пробег увеличился, но всё равно не превышал 500 километров. Илья назвал пароль, увидел, как взметнулись в удивлении брови агента. Помедлив, он дал правильный отзыв.
– Пройдёмте в дом, я один ноне, жена ушла в деревню к родне за харчами.
Илья наблюдал за агентом внимательно. Очень часто первое впечатление было верным. Агент – явный технарь, мазут въелся в кожу рук, отмыть невозможно. На крыльце агент обернулся, осмотрел улицу:
– Вы один, товарищ?
– Один.
– Проходите, садитесь.
Илья прошёл, сел на стул. Обстановка скромная, на стене фото – хозяин с женой, ещё семейное фото с дочерьми.
– Товарищ Филимонов, почему от вас сведений нет?
Илья сознательно назвал агента не по псевдониму, а по фамилии. Конечно, не принято, но создаёт более доверительную обстановку.
– Собирал я и к «Андрееву» передавал. Но уже месяц как у него радиосвязи нет. Он так мне сказал.
«Андреев» был псевдоним радиста. Он был вторым адресом в Щиграх, куда должен был наведаться Илья.
– По каким дням вы должны встречаться?
– В экстренных случаях в любое время, а вообще два раза в неделю – вторник и суббота.
Сегодняшний день был как раз вторник. Об «Андрееве» Илья знал, что он и до войны работал банщиком в городской бане, и с началом оккупации профессии не изменил. С приходом немцев баня стала обслуживать гарнизон и проходящие части вермахта. Связь – самое уязвимое звено в разведке. Если разведчик добыл важные сведения и не может передать командованию, грош цена сведениям. К тому же они быстро устаревают. Без радиста все усилия агентуры бесполезны. «Андреев» не был кадровым радистом Красной армии, до войны закончил курсы радистов при Осоавиахиме, и специальность пригодилась.
В 1935–1940 годах молодёжь активно осваивала военные специальности – пулемётчика, парашютиста, лётчика, снайпера, радиста. Осоавиахим – это общество содействия авиации и химической защите. Почему-то считалось, что будущие войны обязательно будут с применением химического оружия. Гитлеровские войска, как и советские, химическое оружие имели в виде артиллерийских снарядов и авиабомб, но ни одна сторона применить такое оружие не решилась. Единственно, немцы применяли газ «Циклон-Б» для уничтожения узников в концлагерях.
У Ильи были адрес и пароль для связи с «Андреевым», но он решил организовать проверку через Филимонова. Скажем так – не по правилам, зато у «Андреева» доверия больше.
– Сведёте? – спросил Илья.
– Сегодня вечером можно, – кивнул агент. – Завтра мне на службу, на сутки.
Филимонов, не спрашивая Илью, собрал на стол. Скромно – картошка, лук, жареные пескари. По меркам оккупации, царский обед. Илья из узла хлеб достал. Подчерствел он, а к луку и рыбе пойдёт. Поели не спеша. Филимонов спросил:
– Как там Красная армия? А то немцы бахвалятся, что до Волги дошли, со дня на день Сталинград возьмут.
– Не получится! До Волги они дошли, это правда. Потери с обеих сторон очень большие. У немцев тылы растянулись и резервы исчерпаны. Наши собирают силы и вскоре нанесут удар. Окружат и разобьют 6-ю армию Паулюса. Не скрою: у немцев силы много и союзники есть – итальянцы, венгры, румыны. Переломим всё!
– Хотелось бы верить и надеяться, – вздохнул агент. – Иначе для чего жить? Ужель товарищ Сталин не может хитрость военную придумать?
– Советский Союз уже получает помощь от Англии и Америки. Самолёты, танки, бензин, продукты. Весь мир против Гитлера, одолеем сообща.
– Да? – удивился агент. – Я не знал.
После обеда глаза Ильи стали закрываться. Полноценного сна не было двое суток. Филимонов заметил, что Илья носом клюёт.
– Ложитесь, товарищ, отдохните. Я разбужу, когда время подойдёт.
– И то верно.
Илья чувствовал себя в доме агента спокойно, не было внутреннего напряжения, как на первом адресе. Лёг на топчан и сразу уснул. Проснулся, когда почувствовал – стоит кто-то рядом.
– Пора вставать. Если припоздаем, начнётся комендантский час, будь он неладен. У меня пропуск от немцев есть, в любое время дня и ночи на станцию вызвать могут. А вот вам и «Андрееву» опасаться надо.
– Лицо ополосну, и идём.
В сенях – жестяной рукомойник, лицо вымыл впервые за трое суток. Идти оказалось недалеко – два небольших квартала. Агент проживал в невзрачной деревянной избе. Брёвна от старости поблекли, почти чёрными сделались. Филимонов смело толкнул калитку.
– Собак год как нет, а больше опасаться некого, хозяин разрешил без стука во двор входить, – пояснил Филимонов.
На крыльцо поднялись, постучать не успели – дверь отворилась. Хозяин мельком посмотрел на Филимонова и пристальнее на Илью.
– Впускай, хозяин! – прогудел Филимонов.
Вошли в избу. Илья шепнул на ухо агенту пароль, тот тоже прошептал отзыв, расплылся в улыбке.
– Наконец-то!
– Что значит – наконец-то? – удивился Илья.
– Так в эфир уже два месяца не выхожу, батареи питания сдохли. Думал, поймут мою беду в Центре, пришлют связника с батареями.
– Мне ничего не передали, никакой посылки. Приказано было выяснить, почему не выходите на связь?
– Вот и передайте командованию – батареи нужны, как минимум два комплекта – рабочий и запасной.
– Хорошо. Ещё пожелания будут?
– Нет. Как там наши?
– Держатся. Полагаю, в ближайшее время батареи вам доставят. Извините, близится комендантский час, мне пора.
– До свидания, товарищ!
И руку для пожатия протянул. Видимо, для агента общение с представителем армии было важным. Илья ведь не передал ничего – ни денег, ни продуктов, ни вещей. А вообще-то разведотдел мог поддержать агентуру немецкими деньгами, имеющими хождение на оккупированной территории. Деньги, как рейхсмарки, так и оккупационные, в разведшколе были. Их изымали у пленных, у «языков», у убитых, иной раз даже захватывали при наступлении полевые банки с финансистами или машину с деньгами, но без персонала. Или начальство разведотделов боялось, что агенты бросятся на эти деньги кутить и выдадут себя? Сомнительно, агенты живут крайне скромно, и если потратят на базаре немного денег, так на муку или масло, чтобы выжить.
«Андреев» хотел проводить гостей, но Илья остановил:
– Не надо, чтобы нас видели вместе. Ждите вскорости курьера.
Уже по улице шли, когда Филимонов предложил:
– Может, отдохнёте у меня? Хозяйки нет, меня сутки не будет, покушать без разносолов, но с голоду не умрёте.
– Я человек подневольный, должен приказ выполнить и вернуться.
– Как знаете, я от чистого сердца. У меня данные есть, сколько эшелонов проследовало на восток. Заберёте?
– Ознакомлюсь.
Дома Филимонов вытащил из потайного места за притолокой бумажку. Илья развернул:
– Это что?
– Числа месяца, затем количество эшелонов. Буква «Т» – с техникой значит. А «П» – пехота.
Илья листок разгладил, уставился на него пристально. Не строки запоминал или числа, целиком. Пара минут – и он в точности мог воспроизвести все записи целиком. А листок бросил в печь, где едва тлел огонёк. Бумага вспыхнула, превратилась в пепел.
– Негоже записи делать – это улика, – укорил Илья.
– Так не молод я, память уже не та, что десять лет назад.
– Рискованно.
Филимонов лишь плечами пожал. На войне рискуют все: что солдаты воюющих армий, что жители. Мирных граждан в ВОВ убито было больше, чем военнослужащих.
Перекусили остатками картошки. Филимонов на работу собираться стал, а Илья попрощался с агентом, руку пожал, обнял и вышел. На другой стороне улицы полицейские прошли, но Илья их внимание не привлёк. Без вещей – ни узла, ни чемодана при себе, взять полицейским нечего. С другой стороны, идти легче.
До темноты и наступления комендантского часа успел из Щигров выйти. Самое неприятное – через заставу немецкую пройти. Вроде при себе ничего предосудительного нет, кроме паспорта убитого им агента под стелькой в ботинке. А всё равно нервы на пределе. В глаза немцам не смотрел, голову вниз опустил, демонстрируя покорность.
Как только застава скрылась за поворотом, прибавил ходу. Вспомнив карту, курс проложил от Щигров на северо-восток, тридцать градусов. В этом направлении наши позиции ближе всего. Даже желание загадал – за ночь к своим к утру попасть. А не получилось. К Русанову подошёл, на мосту через реку полицейские стоят, два человека при винтовках. Один к деду прицепился, что на облучке телеги сидел.
Обшарил телегу, потом деда за ворот с телеги стянул, швырнул на дорогу и начал бить ногами. Изгаляются, сволочи, над старым человеком! Илья продолжал идти ровным шагом. Внутри всё кипело от негодования, но внешне он был спокоен. Вмешиваться нельзя: себя выдаст, а у него задание. А только второй полицейский к Илье прицепился. От полицейского спиртным попахивает, вид наглый.
– Аусвайс давай!
Илья документы из кармана вытащил.
– Куда идёшь?
– В Никитское.
– К кому?
– Кум у меня там, Петров.
Полицейский ко второму повернулся:
– Слышь, Василий! Этот говорит, в Никитское идёт. Ты же оттуда, проверь.
Второй полицейский бросил бить старика, подошёл вразвалочку:
– Кто у тебя там в знакомых?
– Петров.
– Не слыхал про таких. На какой улице?
А Илья только одну улицу там знал, где агент проживал, ныне мёртвый.
– Как при нынешней власти называется, не знаю, а при большевиках именовалась Будённого.
Илья не знал, есть ли такая, но в городах и сёлах названия были одинаковые – Ленина, Сталина, Будённого, Коммунистическая, да с вариациями. Полицейский вызверился:
– Нет в Никитском такой улицы!
И винтовку за ремень с плеча стягивает. Глаза недобрые, новый объект поизмываться нашёл. Было бы у Ильи оружие, разобрался с полицейскими быстро. В принципе, он и без оружия вопрос решит, хотя очень бы не хотелось. Если полицейский его в участок отведёт, допроса Илье не выдержать, потому как ответить на многие вопросы не сможет, они только под силу местному жителю. И выбора у Ильи нет. Теперь вопрос в скорости. Уберёт полицейских и доберётся до своих – значит, минует угроза. Илья сделал шаг вперёд, приложил руку к сердцу, вроде покаянно сказал:
– Господин полицейский!
А сам нанёс резкий удар полицейскому в пах. Полицейский только ртом воздух хватать стал, а Илья уже локтем в зубы второму ударил, тут же правой в под дых. Пока полицейский в себя не пришёл, ударил его кулаком по кадыку, ломая хрящи. Сорвал с согнувшегося полицейского винтовку, перехватил за ствол, с размаху прикладом по голове. Упал полицейский, из разбитой головы кровь обильно течёт. Илья, не выпуская винтовки, прикладом второго бьёт. Один раз, второй, третий, пока полицейский не рухнул. Обернулся. Дорога по обе стороны моста пустынна. Только дед стоит у повозки с разинутым ртом.
– Сынок, зачем же ты их? Очухаются, мстить начнут.
– Если ты немцам не расскажешь, как они найдут? Лучше помоги.
Илья взял полицейского за ноги, дед – за руки. Раскачав, сбросили с моста в реку. Следом второго предателя Родины отправили. Илья обе винтовки в воду сбросил. О происшествии только пятна крови напоминали.
– Дед, ты меня не видел, я тебя тоже. Разбежались! Как мне половчее к Стаканово выйти?
– А вон туда, сынок.
– Удачи вам!
Илья зашагал в указанном дедом направлении. Начало темнеть. Гражданским лицам передвигаться запрещено. Но Илья надеялся на свои слух и зрение. Моментами бежал, потом шёл. Впереди послышались отдалённые пушечные выстрелы. Стало быть, до пушек пять километров. Если стреляет множество пушек, канонада слышна за десять-двенадцать километров, а пулемётная стрельба за пару километров. По звукам приблизительно можно определить дистанцию. Выстрелы становились чаще, и Илья забеспокоился. А если это артподготовка и какая-то из сторон начнёт ночную атаку? Илья воевал год и ни разу не был очевидцем ночной атаки немцев. Наши? Тоже сомнительно. Сейчас все силы и резервы брошены под Сталинград, и наступать здесь просто не хватит войск. Пока добрался до позиций немцев, до их второй линии траншей, стрельба стихла. Случаи миномётно-пушечной перестрелки случались. Кто-то из сторон выпустит две-три мины по цели, противник ответит, затем подключаются другие батареи – и пошло-поехало. Больше всего от артиллерийских перестрелок доставалось пехоте. Солдаты прятались в блиндажи и щели, оставляя редких наблюдателей. Только идиот способен при такой перестрелке сидеть в окопах или находиться на нейтральной полосе. Риск быть поражённым осколками был очень велик.
Илья стремился как можно быстрее пересечь траншеи и выбраться на нейтралку. Повезёт – к утру выйдет к своим, не повезёт – можно отсидеться день в воронке, всё меньше риска, чем в ближнем немецком тылу и без оружия. Илья до рейда маршрутного агента искренне считал, что войсковой разведчик – это очень рискованная воинская специальность. Оказалось, есть значительно более опасные. Вот сейчас его можно взять почти голыми руками: ни оружия, ни гранат, даже ножа нет. Чувство унизительное для воина. Хотя разумом понимал – имея при себе даже нож, при первом же досмотре немцами на заставе его миссия будет окончена. Немцы – вояки сильные, дисциплинированные, опытные, офицеры тактику различных видов боя знают, оперативны в принятии решений. Потому пока отступаем: приноровиться надо и силёнок набрать.
Вторую линию Илья миновал, потом залёг осмотреться. Время подпирало. Часов при себе не было, но шкурой чувствовал: ещё час, и начнёт светать. Дальше уже ужом, ползком. При каждом шорохе замирал. У траншеи первой линии полежал, прислушиваясь. Уже перемахнуть хотел, приподнялся – и вдруг вспышка зажигалки совсем рядом, табачным дымком потянуло. Почти перед ним, метр всего, часовой стоял. Не ходил, не играл на губной гармошке, стоял молча. И выдал себя нечаянно. У Ильи мурашки по коже. Если бы часовой решил закурить минутой позже… Думать не хотелось. Вся жизнь на фронте – цепь случайностей. Часовой через пару минут ушёл в сторону, Илья заглянул в траншею: нет никого. Рывком перемахнул, легко приземлился, перекатился за бруствер и пополз. Руки перед собой землю обшаривают. Мин рядом с траншеей немцы не ставят, а пустые консервные банки бросают, хуже того, вешают на колючую проволоку. Зацепись за такую, грохот пойдёт. Немцы расстреляют, как в тире. Банки попадались и битые бутылки, гильзы. Немцы всё выбрасывали перед бруствером. Рискуя порезать пальцы, осторожно убирал в сторону, продвигался на локоть вперёд. И так метров двадцать – двадцать пять. Ещё через полсотни метров – заграждения из колючей проволоки. Хорошо хоть не из спирали Бруно: попадёшь в такую, без режущего инструмента и посторонней помощи не выберешься. Под проволоку подполз на спине, отводя вверх железные колючки. Дальше на пузе и снова руками перед собой. И не зря: на минное поле наткнулся. Нащупал маленький бугорок, стороной его миновал, за ним другой. Мины в шахматном порядке расставлены, немцы педанты, обычно по установленному шаблону всё делают. И поле благополучно миновал, потом в воронку свалился. Воронка свежая, земля ещё тротилом пахнет и мягкая, рыхлая. Выбрался, на востоке сереть начало, светлая полоса появилась. Ещё минуты, и нейтралка освещена будет, надо искать укрытие. Поднялся в рост, побежал. Увидев большую воронку, явно от авиабомбы, не меньше «сотки», в неё спрыгнул. Когда рассвело, осторожно выглянул. До наших позиций метров триста не добрался, от немецких на полкилометра ушёл. Днём по нейтралке никто не передвигается: пулеметчики и миномётчики шансов выжить не оставят. Нейтралка – практически голая земля. Ни кустов, ни деревьев нет. Укрыться можно только в воронках или ложбинах, высохших ручьях.
День тянулся медленно. Хотелось есть, а ещё было холодно, всё же октябрь. Хорошо ещё, что осень в этих краях выдалась сухая. Вздремнул немного: бессонная ночь давала о себе знать.
Наконец начало темнеть. Как только немецкие позиции стали неразличимы, Илья выбрался из воронки и пошёл в сторону наших позиций. Успел пройти немного, как впереди тихий разговор. Илья залёг сразу. Шорох шагов, разговор нескольких человек. Илья решил заявить о себе:
– Бойцы! Спокойно, я свой, из разведки!
Его обращение произвело эффект взорвавшейся бомбы. Защёлкали затворы. Люди залегли.
– Назовись! – потребовал невидимый в темноте боец.
– Фронтовая разведка, возвращаюсь к своим.
– Руки подними и подойди!
Пришлось выполнить. Его обыскали, оружия не нашли. Оказалось, группа сапёров, шла делать проход в минном поле для разведчиков.
– Ты как прошёл? – спросил командир.
– На пузе прополз да руками перед собой ощупывал. Мины в шахматном порядке, навскидку – полоса глубиной метров двести, только противопехотные.
– Ишь ты, специалист. Откуда ты взялся на нашу голову! Евстихеев, отконвоируй его в траншею, сдай пехоте и назад.
– Слушаюсь!
Группы сапёров для разминирования проходов обычно невелики: три-четыре бойца, и посылать сапёра в тыл для конвоя – ослабить группу. Но одного оставить Илью или отправить к траншее нельзя. А вдруг перебежчик? Или хуже того, немецкий агент, которому в наш тыл надо? Немцы на выдумки горазды, но и у наших подозрительность чрезмерная.
Сапёр Илью пехотному взводному сдал. Тот отрядил двух бойцов для конвоирования задержанного в штаб батальона. Илью посадили в сарай под замок, пока за ним не приехал грузовик из разведотдела. За это время Илья отоспался.
В разведотделе подробно рассказал о выполнении задания, с деталями. Паспорт убитого агента из ботинка достал. Начальник отделения положил перед Ильёй стопку бумаги и ручку:
– Опиши всё, что мне рассказал.
– Может, поесть дадите сперва?
– Опиши – и покормим.
Не понравилась Илье интонация капитана. Возникло ощущение, что капитан подозревает в чём-то Илью. Написал подробно, три листа с обеих сторон убористым почерком, дату поставил и подпись. Капитан бегло листки просмотрел, открыл дверь, приказал:
– Увести!
Илью конвоир из охраны отвёл в самую настоящую камеру. Единственное окно комнаты было забрано прочной железной решёткой. Из обстановки – топчан. Похоже, здесь находились между допросами «языки». Когда они рассказывали всё, что знали, их отправляли в лагерь для военнопленных. Однако не всех. Эсэсманов расстреливали. Бывало, когда немцы наступали, расстреливали и военнослужащих вермахта. А что делать, если иной раз и штабы не знали, удастся ли выйти из-под удара, спасти полковое знамя, печать полка. Тут уж не до пленных. А теперь Илья сам оказался в положении узника.
