Отставка министра внутренних дел графа Лорис-Меликова, последовавшая в апреле 1881 года, на самом деле была неизбежной. И дело здесь было совсем не в Манифесте от 28 апреля 1881 года. Лорис-Меликов стал не нужен уже 1 марта, в день убийства Александра II. Все совещания с министрами, которые проводил Александр III в марте-апреле, имели единственную цель — «выпустить пар» и показать окружению убитого отца свою лояльность к родителю и желание разобраться в направлении его внутренней политики.

Заявление об отставке Лорис-Меликова и его отъезд из Петербурга на самом деле были восприняты императором с глубоким удовлетворением. Лорис-Меликов мешал проведению полной зачистки «Народной воли» как самое информированное лицо в следствии по делам террористов. После казни исполнителей убийства императора в Петропавловской крепости находились два десятка арестованных участников преступной организации во главе с ее Хозяином. Необходимо было подвести черту под всем делом с помощью суда, который был бы, с одной стороны, продолжением процесса над группой Желябова и Кибальчича, с другой — показал бы второстепенность подсудимых. Так как в действительности выведенные на процесс 23 обвиняемых составляли актив организации во главе со своим руководителем Александром Михайловым, скрыть или затушевать такое обстоятельство в открытом процессе было невозможно. Поэтому было принято решение провести максимально формализованный процесс, допустив в зал заседаний только чиновников МВД. В прессе процесс вообще не освещался, за исключением короткого сообщения 21 февраля 1882 года в «Правительственном Вестнике», с небольшими выдержками из обвинительного заключения и приговора. Организаторы процесса, вошедшего в историю как «Процесс 20-ти», решали весьма трудную задачу. Наработанный следствием обвинительный материал порождал массу вопросов, на большинство из которых у следствия были обоснованные ответы. Так, следствие располагало неопровержимыми доказательствами роли Александра Михайлова в качестве организатора и главного координатора всей деятельности «Народной воли». Кроме этого, следствию удалось установить, что «Народная воля» именно через Михайлова имела устойчивое финансирование из неизвестного источника. Идеологическая составляющая организации, ее программа, устав и печатный орган тоже не вызывали вопросов, являясь простым, непритязательным прикрытием главной цели деятельности организации — ликвидации Александра II. Следственная работа, проведенная, по большей части, под руководством министра внутренних дел Лорис-Меликова, позволяла провести более чем громкий процесс над террористами и недвусмысленно определить существование организации «Народная воля» как ангажированной преступной структуры, обслуживавшей интересы заказчика. Такая постановка вопроса была абсолютно неприемлема для Александра III, который явно стремился «спустить на тормозах» дело об убийстве отца.

При этом необходимо было, по возможности тихо, вывести из игры главную фигуру так называемой «Народной воли» — Александра Михайлова. Материалы следствия были переданы в судебную инстанцию Особого присутствия Правительствующего сената (ОППС) в декабре 1881 года, после Высочайшего повеления, последовавшего 9 декабря. По оперативности, с которой дело проходило в ОППС, можно судить о том, что материалы были предварительно изучены в другой инстанции, которую представлял товарищ министра внутренних дел генерал П. А. Черевин. Министром, как известно, в это время был уже граф Игнатьев Н. П., но подготовкой дела «20 террористов» [13] для ОППС занимался именно Черевин.

Главной задачей Черевина на процессе было создание максимально комфортных условий для своего агента Михайлова, дабы избежать, по возможности, разоблачений, которые могли возникнуть вдруг, по ходу процесса. В этих целях была разработана специальная «технология», которая предусматривала разделение всей массы следственного материала на отдельные темы и эпизоды, с соответствующим делением на группы всех обвиняемых. Всего в обвинительном акте получилось 14 разделов, из которых общим для всех был раздел № 14 «Принадлежность обвиняемых к преступному сообществу». Исходя из того, что наиболее убийственные показания на Михайлова дал на следствии чиновник Департамента полиции Н. В. Клеточников, их развели с Михайловым по разным разделам обвинения, так чтобы они вообще не столкнулись друг с другом во время суда. Клеточников обвинялся по разделу № 13 «Вспомогательная преступная деятельность обвиняемых Люстига и Клеточникова».

Главным пунктом обвинения был раздел № 12 «Злодеяние 1-го Марта 1881 года». Так как Михайлов вообще не обвинялся по этому разделу, то ему пришлось писать в ОППС специальное заявление для участия в соответствующем заседании:

«Г. Первоприсутствующему,

Особого Присутствия

Правительствующего Сената

для слушания дел

о государственных преступлениях.

Заявление Александра Михайлова.

Обвинительный акт утверждает, что при начатии о мне дознания, в декабре 1880 года, обнаружено было приготовление к новому покушению, впоследствии выразившемуся в деянии 1-го Марта 1881 года.

Хотя я и не обвиняюсь в участии в этом событии, но вышеупомянутый факт настолько важен, что его необходимо выяснить. Кроме того, событие 1-го Марта дает окраску всему сообществу и, для того чтобы признать участие в этом сообществе, необходимо знать мотивы, цели и объяснения обвиняемых по цареубийству, с многими из которых я даже лично не был знаком. Само же по себе деяние 1-го Марта еще не дает понятия о том, к какому лагерю принадлежат люди, совершившие его. На основании изложенных соображений я покорнейше прошу Суд допустить меня к слушанию судебного следствия по этому делу, отчего будет зависеть и самая обстоятельность моих объяснений в указанном смысле. Прошу приобщить настоящее заявление и резолюцию Суда на него к делу.

Дом Предварительного заключения 10 февраля 1882 года, 11 часов утра. С. Петербург» [14].

Резолюция г. Первоприсутствующего П. А. Дейера, оставленная на документе, была краткой: «Иметь в виду».

Этот бесподобный документ родился сразу после ознакомления Михайлова с обвинительным актом и был заранее согласован с Черевиным. Отсутствие Хозяина на судебном заседании по делу «1-го Марта» произвело бы в среде подсудимых «революционеров» самое невыгодное впечатление и могло развязать языки. Подозрительный арест Михайлова в ноябре 1880 года, аресты в январе-феврале 1881 года и без того бросали густую тень на героический образ Хозяина.

Ход Михайлова с заявлением был беспроигрышным. Михайлов писал и другие заявления в адрес Первоприсутствующего: относительно вызова в суд свидетелей, которые могли подтвердить те или иные обстоятельства, и всегда встречал внимательное отношение Первоприсутствующего, а главное — немедленную его реакцию.

Несмотря на всевозможные меры по ровному течению процесса, избежать небольшого скандала не удалось. Все случилось 10 февраля 1882 года, когда суд рассматривал раздел № 10 обвинительного акта «Подготовка взрыва под Каменным мостом», где фигурантом, среди прочих, был и Михайлов. Защитник одного из обвиняемых В. А. Меркулова, присяжный поверенный Шнеур обратился к Первоприсутствующему с просьбой выяснить у своего подзащитного его знакомство с идеями партии. Ответ обвиняемого Меркулова всех обескуражил:

«Меркулов: Я хорошенько не понимал и не понимаю и теперь, что, собственно, они хотели. Меня увлек Желябов. Я действительно был недоволен и хозяином, и полицией, а такому рабочему нетрудно доказать, что виноват во всем этом не хозяин, а государь. Когда я к ним поступал, они меня соблазняли тем, что я ничего не буду делать, а только исполнять их поручения, — нет, я, напротив, почти все время работал… только когда у меня совсем не было работы, я получал от них деньги, и то очень мало, так что случалось даже иногда, что дня два ничего не ел». В простых и понятных словах рабочий парень Меркулов разъяснил суду и методы вербовки «Народной воли», и порядок взаиморасчетов с наемным персоналом. Далее Меркулов, вполне осознав свое положение по ходу судебного разбирательства, развил свою мысль и уточнил замысел, связанный с минированием Каменного моста, по которому должен был проехать Государь в июле 1880 года:

«Меркулов: Кроме мины под Каменным мостом, это предприятие должно было быть обставлено еще и метальщиками, которые с заготовленными снарядами должны были находиться возле моста, на случай неудачи главного взрыва под мостом. Таких метальщиков, сколько я помню, должно было быть четыре, и Михайлову предназначалось заведование ими и размещение их на назначенных постах. У него самого снаряд должен был быть вделан в высокую шляпу так, чтобы он взорвался, когда Михайлов при проезде Государя бросил бы вверх шляпу.

Прокурор просит занести это показание Меркулова в протокол как содержащее новые данные».

Затем Меркулов, сжигая за собой все мосты, обрушился на «Народную волю» со всей силой рабочего гнева:

«Меркулов: Прежде я давал более сдержанные показания, не желая особенно оговаривать себя самого и других; в настоящее время я больше не хочу выгораживать ни себя, ни других, которые побудили меня на преступление. Я нахожу, что все, кто участвовал, должны равно и платиться, и никого не хочу выделять. Перед этим приготовлением в разных местах устраивались сходки, на которых присутствовали различные лица и где обсуждали подробности предполагавшегося. Кроме того, всеми путями старались привлечь рабочих и простолюдинов к участию в предприятиях партии; с этой целью для них устраивались пирушки, угощали водкой, давали денег, приглашали женщин и т. п.». Разоблачительные сведения, приведенные Меркуловым на заседании суда, последствий не имели. По разделу № 10 обвинительного акта Михайлов был оправдан. Эпизод с Меркуловым в советской историографии заклеймен как подлое предательство, но в действительности это яркое свидетельство «народовольческой кухни», очень похожей на практику уголовников. Кроме взрыва моста, Михайлов обвинялся еще по трем пунктам обвинительного акта, где он старался принизить свою роль или свести ее к незначительному содействию.

Для подготовки к процессу Михайлову были выданы тетрадь и писчие принадлежности, где он вел свои записи, касающиеся обвинительного заключения и хода самого процесса. Тетрадь впоследствии каким-то образом попала к известному исследователю русской революции и «Народной воли», в частности В. Л. Богучарскому, а после его смерти оказалась в качестве экспоната в Музее революции. «Тюремная тетрадь» [15] Александра Михайлова — это записки человека, который вел тщательную подготовку к процессу, где он был главным обвиняемым, точнее должен был быть. Из его подробных записей видно, что человек готовился всеми силами выгораживать себя, во всех эпизодах, где его непосредственное участие зафиксировало обвинительное заключение. Надо отдать ему должное: логическое мышление и знание психологии своих подельников у Михайлова было на высоте. Он блестяще справился со своей задачей — потеряться среди подельников, как равный среди равных, раствориться в общей массе, ничем не выдав своей ведущей и определяющей роли. Для создания определенного фона Михайлов оставил в тетради наброски своих сольных выступлений, включая последнее слово. Этими жалкими кусками «социалистической риторики» он не воспользовался на суде, скорее всего, сознавая их искусственность и незрелость. Как музейный экспонат «Тюремные тетради» Михайлова, возможно, интересны, как образец аналитической работы двойного агента, попавшего в экстремальную ситуацию. Бодрости духа Михайлов не терял ни на минуту и после окончания процесса написал своей тетке Анастасии Вартановой следующие знаменательные строки:

«17 марта 1882 г. Крепость.

Милая, родная тетя Настенька!

Я совершенно в нормальном, спокойном настроении духа. Читаю, пишу письма, а более всего живу мыслью среди любимых людей. Не чувствую страстных, жизненных влечений, но и безразличное состояние чуждо моему теперешнему настроению. Нет, я спокоен так, как человек, исполнивший свою работу и не обремененный еще новой. Желаю и надеюсь сохранить такое приятное спокойствие до конца…».

Это написано человеком, которому суд, в числе 10 обвиняемых, 15 марта 1882 года определил: «…лишив всех прав состояния, подвергнуть смертной казни через повешение».

Примечательно, что именно в этот день, 17 марта, приговор был конфирмован Александром III, при этом казнь через повешение была заменена вечной каторгой. Расстреляли только минного офицера Суханова, изменившего присяге. Целый месяц потребовался императору и его ближайшему советнику генералу Черевину для подготовки способа решения судьбы главного действующего лица «Народной воли» — Александра Михайлова.

Для приведения в действие утвержденного императором плана взаиморасчетов с террористами комендант Петропавловской крепости генерал-адъютант Ганецкий получил соответствующие указания и рапортом, с грифом «Совершенно секретно», за № 188 от 27 марта 1882 года, на имя директора Департамента полиции, доложил:

«Вследствие отношения Вашего превосходительства, от 26 марта за № 296, содержащиеся в Трубецком бастионе государственные преступники, осужденные к каторжным работам: Александр Михайлов, Николай Колодкевич, Михаил Фроленко, Григорий Исаев, Николай Клеточников, Александр Баранников, Айзик Арончик, Николай Морозов, Мартын Ланганс и Михаил Тригони, — в ночь на сие число, при полном порядке и тишине, переведены в Алексеевский равелин и заключены в отдельные покои, с содержанием, впредь до подробных указаний, на общем основании заключаемых в равелине.

Генерал-адъютант — Ганецкий» [16].

Ночная операция по переводу осужденных преступников из Трубецкого бастиона Петропавловской крепости в отдельно расположенный за крепостной стеной Алексеевский равелин завершила первую часть плана изъятия их из жизненного оборота. Для большинства этих людей перевод означал вступление в процесс умирания от жутких болезней, но всего лишь для одного — начало новой жизни.