Глава 3. Кровавая Белка
Интересные послания стала писать матушка Лазария, интересные…
Серая кучка пепла была безмолвной свидетельницей озадаченной физиономии магистра. Он нагнулся, рассматривая её, разогнулся от стрельнувшей в пояснице боли, почесал пятернёй затылок, но всё равно не мог взять в толк, что сим хотела сказать его незабвенная подруга. Ди Сави взял ленточку, которой был перевязан свиток, повертел её, помял. Красивая ленточка, мягкая ткань прям-таки переливается, золотистые буковки – произведение искусства. Тонкая работа. И нет ни единого намёка на содержание послания. Что за отвратительный болотный свет? При таком тусклом освещении невозможно думать!
Магистр раздражённо поднял взгляд на окно. Цветное стекло витражей испускало неприятное зеленоватое свечение, заполнявшее комнату. Оно клубилось подобно ядовитым испарениям восточных болот, затрудняло дыхание. Ди Сави возмущённо фыркнул, подошёл к узкому стрельчатому проёму. Что-то в глубине души подсказывало, что лучше не открывать ставни, и монах поверил невидимому доброжелателю. Стоя у окна, он изучал загадочное явление и прихлёбывал недопитое вино из хрустального кубка.
– Что за… – вырвалось у него, когда предметы в комнате подёрнулись зелёной дымкой. Свет будто загустевал, переходя в новое состояние.
Развивавшаяся ситуация не нравилась магистру. Он улавливал некую связь между распечатыванием свитка и разлитой повсюду зелёной субстанцией – светом назвать туманообразное нечто язык не поворачивался, но не был до конца уверен в этом. Смутные сомнения терзали душу хозяина Башни Святого Ведовства, как за глаза называли Вальдена ди Сави. Феномен необходимо было всесторонне исследовать, дабы развеять закрадывающиеся подозрения. Магистр силился вспомнить, не читал ли он о подобном в книгах. Перед внутренним взором замельтешили обложками когда-то прочитанные фолианты, преимущественно авторства матушки Лазарии, забегали знакомые строчки стихов, молитв, гимнов, выскочил портрет матушки в полный рост.
– Тьху ты, привидится же, прости Господи, – в сердцах сплюнул монах и пробормотал молитву богу Гортиилу, прося раскрыть тайное.
Он сосредоточенно разглядывал воображаемую точку посреди кабинета, под висевшей на короткой серебряной цепочке лампой. Лазарии нет, её творчества не существует… Впервые за несколько лет ему удалось дистанцироваться от надоевшей поэзии и отчасти пробиться к залежам памяти. Как ни старался магистр, вспомнить хоть что-то, отдалённо похожее на наблюдаемый феномен, он не смог. Бросив бесплодные попытки – пусть разбираются специалисты из Башни Небесного Ведовства, – он налил себе из хрустального графина флорского вина, отлично прочищающего сосуды и посему способствующего оздоровлению больного магистерского организма.
«Надо бы выйти, посмотреть, что в Башне творится», – подумал он отрешённо, перекатывая на языке душистую жидкость. Неплохое вино. Ди Сави вдохнул тонкий цветочный аромат, глотнул, отставил кубок и приоткрыл дубовую дверь кабинета. В приёмной царил ядовитый зеленушный полумрак, вязкая тишина настораживала. За небольшим письменным столом склонилась пожилая секретарша, уронив голову на руки. Магистр тихонько выскользнул из кабинета, ткнул женщину посохом. Та не шевелилась, да и вообще сидела в весьма странной, неудобной позе, навевающей определённые подозрения.
– Констанция, – негромко позвал ди Сави. – Проснись, Констанция!
Секретарша не отозвалась. Магистр аккуратно тюкнул её по плечу и, не заметив никакой реакции, подошёл поближе. Женщина казалась спящей. Хозяин Башни дотронулся до её шеи, собираясь проверить пульс. Пульс не прощупывался; следовательно, сердце секретарши молчало, подтверждая наихудшие опасения.
Ситуация ухудшалась, что всё больше не нравилось ди Сави. Сомнения перерастали в мрачные подозрения, готовые трансформироваться в предположения. Магистр осторожно, прислушиваясь к царившей в башне тишине, приоткрыл дверь приёмной и выглянул на крохотную площадку коридора. Кабина чудесного подъёмника, работавшего благодаря усилиям заключённого в трубы духа воды, стояла на привычном месте. Окружавшая шахту подъёмника спиральная лестница также никуда не делась, вселяя уверенность. Зато обычно шумный коридор пугал безмолвием, а на ступенях распростёрся младший послушник. Магистр, неслышно ступая и едва унимая кажущееся громовым сердцебиение, приблизился к телу. Сомнений не было – мёртв.
Ди Сави, озираясь загнанным зверем, отходил назад. Вскоре он запирал дверь кабинета на железный засов толщиной с человеческую руку, хитроумный замок гномьего производства и дюжину защёлок. Вдобавок он, кряхтя и охая, притащил под дверь своё тяжеленное кресло; письменный стол сдвинуть ему не удалось.
Смахнув со лба честный трудовой пот, преподобный уселся на пол с кубком флорского, выпростал ноги и стал размышлять над случившимся.
Могло ли быть происходящее случайностью? Изощрённый разум услужливо отвечал: могло. Мало ли во Вселенной несчастных случаев, в конце концов! Отдельные безбожники утверждают, мир возник случайно. Будучи монахом, магистр отрицал подобное, но, будучи сведущим в науках, не был склонен принижать роль случая в становлении Вселенной, случая, рассчитанного и допущенного Творцом. Если же произошедшее не случайно, то…
В общем, перед преподобным разверзлась бездна разнообразных объяснений выпавшего на его судьбу несчастия, и ни одно его не удовлетворяло. Подводя итог размышлениям, он сформулировал основные вопросы, требующие ответов. Первый: есть ли выход из башни? Второй: открыта ли дверь на первом этаже, ведущая во двор? Третий: возможно ли добраться до первого этажа без происшествий?
Магистру представилась тьма ужасных тварей, поджидающих его под дверью кабинета. Прочь, прочь, бестолковые видения! Нужны достоверные сведения! Ди Сави вновь обратился к силе бога Гортиила, желая узреть неизвестное.
Представшее пред внутренним взором поражало масштабностью. Магистр аж оцепенел от неожиданно быстрого действия молитвы. Он видел внутренности Башни Святого Ведовства: проткнутый штырём шахты подъёмника цилиндр здания, вьющуюся вокруг шахты лестницу, видел устланные телами учеников, младших послушников и мастеров залы, видел одиноко бредущую по лестнице фигуру в испачканных панталонах и сдвинутом на бок кружевном чепце… Стоп! Что за фигура в исподнем?
Видение покрылось рябью, словно гладь пруда под дуновением ветра, и исчезло.
– Ургхм! – издал огорченный возглас преподобный.
Он с трудом обрёл стоячее положение – ноги затекли, их пришлось растирать, – похромал к письменному столу, где возлежала, прикрытая шёлковой салфеткой, прозрачная призматическая конструкция. Новейший образец Всевидящего Ока являл собой воплощение самых смелых монашеских желаний, позволяя заглядывать куда угодно и когда угодно. Специально увеличенный из-за слабого зрения магистра, он был предметом мечтания всякого шпиона. Склонившийся над призмой ди Сави сосредоточился, припоминая странную фигуру, прикоснулся кончиками пальцев к холодной поверхности. Лестница. Панталоны. Чепец. В глубинах призмы заклубился туман, серой пеленой распространившийся на все грани кристалла, в нём проступили очертания ступеней, перил из красного дерева, обозначился контур удивительного существа. Изображение становилось чётче, детализировалось, обретало цветность, которой не было в предыдущих образцах Всевидящего Ока.
Пол существа оставался загадкой. Оно было заросшим, невероятно грязным, с воспалёнными красными глазами и сухой шелушащейся кожей, что навевало мысли о его нездоровом состоянии. Из-под спущенной марлевой вуали торчала борода, однако, бороды имеются, как известно, и у некоторых женщин. Примечательно, что создание несло глыбу, прикованную цепью к босой ноге. Оно напоминало мужчину-оборванца, наряженного невесть зачем в женскую одежду.
Да, без помощи свыше не обойтись. Монах вскрыл стоявший в восточном углу комнаты шкафчик. Оттуда задорно мигнули запотевшими боками хрустальные графины и стеклянные бутылки, расставленные вокруг нефритово-мраморного алтаря.
Каждый имеет бога-хранителя, которому поклоняется больше других небожителей. Разумеется, исключая Творца, почивающего на Седьмом небе после сотворения мира. Знания и возможности монаха-ведуна прямо зависят от бога-хранителя. Вальден ди Сави чтил бога Бухаиля, заведующего приготовлением и потреблением хмельных напитков. Его маленький алтарь помещался в секретной нише, недоступной непосвящённым. Бог изображался плотного телосложения мужчиной с двумя ликами: передний показывал добродушного бородатого старичка с синим носом и заплывшими глазками, задний был ликом чудовища с мешками под злобными буркалами, синим же носом и страшными обломанными клыками. Ноги сидящего на бочонке бога обвивал зелёный змий, а на плече примостилась белка – священные животные, символизирующие Бухаиля.
Магистр неловко опустился на колени. Заскрипели больные суставы, монах поморщился. Сосуды призывно мерцали, обещая забвение тревог и улучшение самочувствия. Ди Сави зажёг тоненькую голубую свечку, молитвенно сложил руки, прочёл гимн богу-хранителю, бережно взял с полки бутыль собственноручно приготовленной крепчайшей настойки, откупорил и опрокинул содержимое в горло.
Буль-буль-буль! – журчал голосок напитка, перетекающего в преданного поклонника Бухаиля. Говть! Говть! Говть! – глотал монах-ведун, прослезившийся от чрезмерной крепости настойки. Сосуд стремительно пустел, последняя капля упала на язык, магистр утёр рот тыльной стороной ладони, попутно занюхав широким рукавом.
Ди Сави крякнул от удовольствия, отдышался. Захотелось спать, веки налились свинцовой тяжестью. Он положил бутыль на пол, потянулся за хрустальным графином и опорожнил его в течение полуминуты.
Пустая тара множилась, уменьшалось число бутылок вокруг статуэтки-алтаря. Настал момент, когда магистр понял: достаточно. Сила бога наполнила его, он, шатаясь и цепляясь за шкаф, поднялся. Пол качался, будто палуба корабля в шторм, не позволяя выпрямиться; пришлось опереться на посох. Зато теперь ничто не страшило монаха-ведуна. Проблемы рассеялись дымом, и над ними уже не надо было ломать голову ввиду заторможенного чудесными настойками мышления.
На коридорной площадке никого не было. Ди Сави распахнул створки двери подъёмника, вошёл внутрь, в обитое шелками помещение, вдавил кнопку с изображением волнистой линии – символом бога Нетиила, повелителя вод – и цифрой «1», обозначающей первый этаж здания. Загудел по трубам дух воды, кабина подъёмника тронулась с места и поползла вниз.
Внезапно на середине пути сверху раздался грохот, кабину тряхнуло, резной деревянный потолок треснул. Чудом устоявший на ногах магистр вжался в стену, словно хотел стать её частью.
– Что за… – процедил он возмущённо.
Из лопнувшей трубы сочилась вода, вместе с ней вытекал пленённый дух. Подъёмник ускорялся, угрожая рухнуть на дно шахты. Удар сверху повторился, хотя и значительно слабее первого. Трещины удлинялись, их становилось больше. Ди Сави тупо уставился на потолок, ожидая, что будет дальше. Грянул третий удар, за ним последовал четвёртый, будто некто методично долбил камнем по крыше подъёмника. Кто-то, догадался преподобный, норовит попасть в кабину.
– Здесь, э-э, занято, – произнёс он. – Это, э-э, мой личный подъёмник, сюда, э-э, нельзя…
Набравшая приличную скорость кабина резко затормозила; верно, дух воды не совсем покинул движительную трубу и выполнил задание. Магистра бесцеремонно приложило рёбрами о выстеленный ковром пол, он смачно выругался, презрев терпимость монашеского сана. Непонятно откуда взявшаяся каменюка пробила потолок и теперь свисала на коричневой от ржавчины цепи. Опомнившийся ди Сави, просунув посох в образовавшуюся меж дверными створками щель, раздал её до приемлемой ширины и ползком выбрался их кабины. Тотчас послышался противный скрежет, и кабина сорвалась вниз, увлекая незадачливое существо с камнем. Из подвала, куда упал подъёмник, донёсся гулкий звук удара, сопровождаемый треском, затем всё затихло. Из шахты выплыло облачко пыли, знаменующее окончание падения.
– Э, не повезло, – выразил мысль вслух магистр, припомнив, сколько времени и средств ушло у монахов Башни Земного Ведовства на конструирование и строительство механизма подъёмника, ловлю водяного духа и заключение его в трубу.
Он заглянул в шахту. В серой мгле угадывались обломки кабины и тело; светлым пятном смотрелись панталоны диковинного существа, валяющегося на дне. Покачав седой головой, преподобный двинулся к выходу.
Нижний зал башни имел форму кольца, опоясывающего ствол шахты, скрытый тонкими дощатыми стенками от любопытных глаз. Стены украшали гобелены, живописующие сцены из жизни Пророка, битвы с участием знаменитых монахов-ведунов, и, естественно, показывающие во всей красе основателя Ордена Мудрости Франсуа Миролюбивого, терзающего чёрного дракона, по ошибке задушенного им во время дружеской пирушки. Над выходом висела отполированная табличка, гласившая: «Твори добро по всей земле! Франсуа Миролюбивый, 1187 год от Первой проповеди Пророка». Ди Сави остановился под ней, потрогал дверную ручку, проверил замки, ещё раз подёргал ручку. Дверь не поддавалась, и он саданул по ней плечом несколько раз. Должный эффект не спешил проявляться.
Увлечённый процессом открытия двери, он не заметил, как из подъёмной шахты показалась замызганная, исцарапанная рука.
Если бы совиный голубь умел стонать, он стонал бы. Тело болело до последнего пёрышка, хотя перья-то, казалось бы, болеть не могут. Издаваемые им звуки походили на крики бьющегося в экстазе человека. Протяжные, полные сладострастной неги, сбивающие с толку суетящихся людей. Почтовый птах перевернулся на брюшко и пополз, помогая крыльями и лапами; сначала приподнимал зад, потом с чувственным уханьем распрямлялся. Со стороны могло представиться, что данные движения доставляют ему массу удовольствия. Передвигаясь таким нехитрым образом, он одолел довольно приличное расстояние от Башни Святого Ведовства до края площади. Позади раздавались команды бряцающих доспехами стражников, шёпот молитв шуршащих одеждами монахов-ведунов, скрежет перетаскиваемых щитов. Совиный голубь неосознанно стремился удалиться от чересчур громких, непривычных для него звуков. Он любил тишину, которой недоставало в его долгих странствиях. Ну, не совсем тишину, конечно; за редким исключением абсолютная тишина настораживала, предвещая беду, ему привычнее был шум ветра в ушах. Хозяева заботливо заталкивали его в клеть, давали поесть, накрывали тёмным покрывалом, и он забывался. Тишина…
Тишина избегала человеческих городов днём. Сейчас, например, крылатый почтальон слышал впереди приближающийся мерный конский топот, смешанный с пением. Удивительной чистоты высокий голос выводил рулады замысловатой песни, текст которой был непонятен птице, но завораживал красотой слога. Тролли, у которых совиный голубь прожил большую часть своей жизни, обожали человеческое и эльфийское пение. Бывало, засадят певца или певицу, даже можно нескольких, чтобы получался настоящий хор, в подогреваемый на медленном огне чан с водой и слушают, пока вода не закипит. Их любовь к песне передалась пернатому посланцу. Вот и сейчас, блаженно прикрыв выпуклые глаза, он заслушался пением, замер уродливой грудой обломанных перьев и чуть не пропустил прущих на него коней. Выведенный из умиротворённого состояния громыханием копыт, он заверещал дурным голосом, противоположным поющему сладкозвучному голоску. Обалдевшие от вдруг заоравшего комка перьев лошади заржали, стали на дыбы, чем ещё больше поразили щуплого старенького возницу. Мужичок, в свою очередь, тоже присоединился к невообразимому хору, помянув всех известных богов и демонов.
Пение прекратилось, из бокового окошка повозки высунулась голова пожилой женщины, увенчанная громоздкой конструкцией наподобие островерхого колпака; понизу колпак обнимал широкий золотой обруч в виде крыльев, растущих из солнечного диска – знак настоятельницы монастыря.
– Сколько я наказывала тебе не богохульствовать, хвост смердящий! – строго выговорила она.
– Простите, матушка Лазария! Тварь какая-то на дороге, – ответствовал мужичок. – Кони перепугались, чтоб её!
– О, птичка! – из повозки выскочила юная монахиня, подбежала к шипящему угрозы совиному голубю. – Матушка, это несчастная птичка, попавшая в беду! Можно, я заберу её? Я вылечу её и отпущу на свободу!
– О, Жак! Ты хотел задавить бедную, беззащитную птичку? До чего же ты жесток, до чего же ты низок! – надрывалась настоятельница, театрально заломив руку. Чтобы её видели, она открыла настежь дверцу повозки. – Агнесс, конечно же, я разрешаю тебе взять бедняжку! Помогать нуждающимся – наш долг!
Птах перестал издавать устрашающие звуки. Монахиня не выглядела опасной, и он позволил взять себя на руки.
– Тише, тише, мой маленький, – успокаивала сестра Агнесс, сгребая птицу подмышку. – С тобой всё будет в порядке.
– Нашли птицу тоже, – сплюнул возница. – Я таких страшилищ сроду не видывал.
– Помолчи уже, изверг! – прикрикнула настоятельница.
Агнесс затащила совиного голубя в повозку, распластала на обитом подушками сидении.
– Бедная, бедная птичка! – приложила ладони к груди матушка Лазария. – Не могу на неё смотреть, сердце разрывается! Моя печаль рождает строки, я посвящаю их этому несчастному созданию.
Монахиня приняла соответствующую важности момента позу, смиренно возведя глаза к потолку, в который упиралась громадина её колпака, и начала:
Ты был рождён летать,
Но по нужде ты ползать
Научился. Теперь познать
Ты должен горечь жизни!
Едва настоятельница закончила декламировать стихи, раздался душераздирающий крик:
– Прекрасно! Великолепно! Божественно! Ещё, ещё!
Совиный голубь подскочил, вытаращившись на кричащего похвалы в адрес матушки Лазарии ручного медведа-говоруна. Бурый зверёк сидел на коленях настоятельницы с видом заправского обожателя её творчества, закатив глаза и запрокинув мордочку. Совиному голубю он сразу не понравился.
– Как же я тебя люблю, мой хороший! – монахиня дала медведу кусочек копчёного сыра, пребывавший до того в кармане её роскошного атласного одеяния. – Хороший Говорун! Говорун хороший!
– Говорун хороший! – повторил медвед за хозяйкой.
– Восхитительно! – захлопала сестра Агнесс. – Ваши стихи похожи на звёзды, горохом сыплющиеся с неба, матушка! Для меня честь пропеть их!
Настоятельница расплывалась от удовольствия. Смахнув платочком накатившие от переизбытка чувств слёзы, она сказала:
– Дорогая Агнесс, вы так милы! Мы знакомы всего седмицу, а у меня такое ощущение, будто я знаю вас целую вечность. Спойте, Агнесс! Думаю, даже этой птичке понравится ваш ангельский голосок, и она скорее поправится! Какие прелестные у неё глазки! Назовите её Пучеглазиком, Агнесс!
– Непременно, матушка! – дала слово монахиня и запела, увлекая совиного голубя в кущи блаженства.
Он старался подпевать. Поскольку издаваемое им пение более походило на исторгнутый мужской глоткой экзальтированный полустон-полукрик, перемежаемый с залихватским уханьем, создавалась поистине дивная какофония: прелестное женское пение смешивалось с восторженными воплями ручного медведа и облезлого птаха.
– Велик Творец, немало и творенье, – пела сестра Агнесс.
– Оух-х! А-о-у-о-ух! – самозабвенно имитировал страстного любовника совиный голубь.
– Ещё! Ещё! – густым басом вторил ручной медвед.
На подъезде к Башне Святого Ведовства повозку остановил стражник. Настороженно прислушиваясь к доносящимся из богатой повозки стенаниям, он подошёл к вознице.
– Заворачивай, Башня не работает, – заявил он. – Чрезвычайное происшествие.
– А чего стряслось-то, служивый? – поинтересовался возница.
– Ты тупой, что ли? Сказано же: чрезвычайное происшествие! – раздражённо ответил стражник, обошёл повозку, выискивая просматриваемые отверстия, и, ничего не найдя, уже тише спросил: – Что ты тут такого интересного везёшь?
– Настоятельницу Юрпрудского монастыря Лазарию ди Шизо с визитом к преподобному магистеру ди Сави, – с достоинством, задирая по-знатному нос, проговорил возница.
– Ну, сейчас к нему точно не попасть. Мой тебе совет: езжай отсюда, целее будешь.
Поющая повозка неспешно развернулась.
– Вот блудилище, – промолвил стражник ей вслед.
Мужчина, называвший себя в застенках резиденции Ордена Карающих отшельником Эстебаном Вернье, отнюдь не хотел насилия. По натуре он вообще считал себя человеком незлобивым и, страшно признаться, немного трусоватым. Он совсем не желал калечить охранников Башни Святого Ведовства; кто ж виноват, что они чисто случайно попались под раскручиваемый для выбивания ворот кусок стены?
Бог, явившийся ему как-то на днях в дупле родного дуба, сообщил пренеприятнейшее известие: город Лаврац превратился в обитель скверны, коей, как нетрудно догадаться, объявлялся Орден Мудрости. «Иди туда и найди главного осквернителя истинной веры – Вальдена ди Сави! Наставь его на путь исправления!» – повелел вестник вышних сил. Скромный отшельник сначала расстроился, уж очень ему не хотелось покидать насиженное дупло, да и монахов-ведунов он раньше почитал братьями по вере, потому посмел высказать робкое «но ведь», чем весьма огорчил посланника. Это было понятно по молнии, тут же расколовшей жилой дуб надвое, и вспыхнувшему лесному пожару. Раскаявшийся отшельник громко и долго просил прощения, пытаясь выбраться из горящего дерева; вопли его слышали, говорят, даже в ближайшей деревне. Бог, видя истинное сожаление в мутных глазах отшельника, смилостивился над ним и пообещал посильное содействие в поисках.
Город встретил его негостеприимно. Найдя ярмарочную площадь, отшельник принялся вещать о духовных проблемах горожан, призывал раскаяться в грехах, спрашивал, как найти Вальдена ди Сави, по чём свежие фрукты и овощи и уверял торговцев, что еду нужно раздавать голодным бесплатно. У торговых лотков его и поймала стража.
Отшельники всегда отличались крепким здоровьем и при необходимости недюжинной силой, поэтому нет ничего удивительного в том, что назвавшийся Эстебаном Вернье, оскорблённый отношением властей, выдернул сковывавшую его цепь вместе с изрядным куском стены и сбежал.
Дальнейшие события, включая победоносное вхождение в Башню Святого Ведовства, укрепили его веру. Он не знал дороги к мерзкому жилищу нечестивых, то есть четырём Башням Ордена Мудрости, и нашёл её. Он не умел сражаться, и бог направил врагов под мирное орудие его. Воодушевлённый поддержкой вышних сил, он принялся обыскивать здание. Кара Божья настигла беспечных монахов-ведунов в сердце их гадкой обители; залы и коридоры были завалены их трупами, и отшельник начал опасаться, не выпала ли та же участь приснопамятному Вальдену ди Сави. Дойдя до пятого этажа башни, он заметил движимый нечистым духом ящик. Решив, что внутри находится цель его поисков, он бесстрашно запрыгнул на него. Ни окон, ни дверей демонская коробка не имела, пришлось проделывать вход самостоятельно с помощью бесценного орудия – куска стены.
В самый неподходящий момент, когда верхушка ящика был пробита, а из его дьявольского нутра доносились какие-то слова, демоны оказали сопротивление. Коробка внезапно встала, стукнув отчаянного отшельника о доску. Разноцветные звёздочки закружились хороводом вокруг святого человека, зазвенели колокольчики. «Красота-то какая!» – подумал он, прежде чем злосчастный ящик рухнул.
Очнулся он среди обломков досок, лоскутов материи и гусиного пуха, набившегося в нос. Он находился в узком стволе шахты, на дне, где было прохладно, сухо и темно, словно в дупле полусгоревшего дуба, расщеплённого молнией. Погоревав о сгинувшем доме, отшельник начал восхождение к бледному пятну света, видневшемуся вверху.
– Презренный раб! Покайся!
Копавшийся с дверью магистр поглядел по сторонам.
– Раб? Где раб? – пробурчал он растерянно, не замечая причину звука. – Кто говорит?
В ответ прогремело, наполняя пространство башни:
– Это я, отшельник Эстебан Вернье, ничтожное ты отродье нечистого! Ты Вальден ди Сави, червяк? Отвечай немедленно!
Верх неприличия обзывать людей нелицеприятными словами, тем паче несоответствующими истине. Куда разумнее обращаться к незнакомому человеку вежливо, дабы понять, кто перед тобой, и впоследствии вести беседу с уважением, коего заслуживает собеседник. Особенно следует избегать дерзости в общении с важными персонами, пусть они и выглядят чуть-чуть нетрезвыми.
– Сам ты червяк, пузырь надутый, – обиделся преподобный, обернулся и увидел грубияна.
Существо, представшее его взору, чем-то неуловимо походило на человека. То ли абрисом фигуры, то ли… нет, пожалуй, больше ничем. Серые, перепачканные грязью, пылью, сажей волосатые ноги вырастали из разорванных бежевых панталон, съехавших с худого, прикрытого лохмотьями корпуса. К ноге была прикована цепью каменюка, раскручиваемая длинными жилистыми руками, поросшими редкой светло-серой шерстью. Взлохмаченные волосы свисали грязными сосульками на грудь, скрывая наверняка безобразное лицо. Ко всему прочему, на плечах, груди, голове трепетал нежный белесый пух. Кем-кем, а отшельником отвратительное создание точно не было. «Уж не по мою ли бессмертную душу явилось оно из глубин адовых?» – задавался вопросом преподобный, поудобнее перехватывая посох.
– Демон! – вскрикнул ди Сави и с самым воинственным видом, на который был способен, бросился на врага.
– А, призываешь нечистого, – промолвил отшельник, окончательно убедившись в порочащих связях монаха-ведуна. – Боюсь, момент для покаяния безвозвратно упущен. Что ж, Творец рассудит, кто прав, кто виноват!
Звякнула разматываемая цепь, глыба рванулась к магистру разъярённой змеёй. Преподобного повело, он отклонился, и бросок отшельника прошёл впустую. Камень потянул за собой, отшельник едва не упал, чудом сохранив равновесие.
Магистр представлял собой устрашающее зрелище. Округлившиеся, налитые кровью глазки метали молнии, красный нос нервно подёргивался, клацали белоснежные фарфоровые зубы, губы искривились в злорадной ухмылке. Ди Сави завертелся волчком, вращая посох над головой. Трезвым он никогда бы такого не сделал. Его телом управлял сейчас бог Бухаиль; дрожащая рука магистра была его рукой, заносчивая нетвёрдая походка магистра была его походкой, и любое движение магистра было продиктовано его волей.
Отшельник несколько раз шарахнул глыбой по полу, не успевая за выписывающим причудливые кривые преподобным. Тот двигался вроде бы совершенно неуверенно, еле держался на ногах, выплясывая зигзагообразный пьяный танец вокруг противника, однако, постоянно уворачивался от выпадов противника, уворачивался будто бы совершенно случайно, чем несказанно бесил отшельника.
– Стоять! – истерически взвизгнул он, в который раз собираясь сбить его с ног глыбой либо задеть цепью.
Магистр, не останавливаясь, применил секретное оружие. Уходя из кабинета, он прихватил парочку пустых бутылок; негоже стоять пустой таре у алтаря Бухаиля. Неуклюжий взмах руки – и из широченного рукава вылетел стеклянный сосуд, нацеленный в голову отшельника. Ржавая цепь метнулась наперехват, точно поразив цель. Отшельник радостно наблюдал, как бутылка отскочила от цепи, пролетела шагов десять и упала в шахту.
Ликование сменилось удушьем, когда неизвестно откуда взявшийся графин угодил ему в солнечное сплетение. Дыхание сбилось, Эстебан Вернье стал похож на выброшенную на берег рыбину с открытым ртом и выпученными глазами. Воспользовавшийся заминкой ди Сави поднырнул под крутящуюся цепь, и противник попал в зону поражения посоха. Хрястнул подбородок, отшельник воспарил над расписным полом, лестницей и приземлился на ступени. Там он и лежал без движения.
Преподобный стоял, шатаясь и не понимая, как ему удалось уложить демоническое существо. Его тошнило, мир кружился, предметы двоились, троились и расплывались. Прошептав молитву во избежание обморока, он ощутил прилив новых сил. Магистр сфокусировал внимание на разлёгшемся существе, чью личность собирался исследовать. Тьху, нашёл время! Надо искать выход из Башни, покуда не подоспели дружки поверженного создания, либо запереться в кабинете, пытаясь переждать критический период; благо, выпивки там достаточно для многократного призывания помощи Бухаиля.
М-да, проблема. Жаль, подъёмник не работает, придётся пешочком по лестнице аж на девятый этаж. Почему, спрашивается, построили башню, а не одноэтажное здание? Земли было мало, что ли?
Так, размышляя о высоком, то есть о предстоящем подъеме, магистр преодолел десяток ступенек. На втором десятке его внимание привлёк раздавшийся позади хриплый голос.
– Тебе не победить меня, отрыжка нечистого! Святая сила поможет мне!
Монах-ведун неторопливо обернулся. Рёв существа рванулся ввысь, к потолку, отразился гулким эхом от стен башни, молотом бухнув по нежному слуху ди Сави. Демоническое создание преобразилось. Оно стало выше, раздалось в плечах, чётче обрисовались выпуклые мускулы. Капельки пены, исторгнутые его пастью, казалось, достигали магистра, равно и смрадное дыхание.
– Опять ты, – устало буркнул преподобный. – Настырный какой…
Он сделал шаг и… споткнулся! Во всяком случае, создавалось именно такое впечатление. Ди Сави взвился в воздух, нелепо размахивая руками и ногами. Существо промелькнуло тенью, оказавшись перед магистром. Жилистая рука молниеносным движением ударила по занесённому посоху. С треском разломилась прочная древесина, посох разделился на две части; верхняя с золотой белкой покатилась по ступеням, нижнюю сжимал ошарашенный монах-ведун. Ухватив преподобного за горло и просторную мантию, дьявольское создание подняло его и швырнуло с лестницы.
«Так вот что такое свободный полёт!» – некстати пронеслось в мозгу магистра вместе с видением падающего совиного голубя. Далее он врезался в дверь выхода, разнеся её в щепки, а на него рухнула табличка с девизом Башни Святого Ведовства, ушибив плечо. «Хорошо, что пьяный, – уныло подумал ди Сави. – Был бы трезвый, переломал бы все кости. А так хоть позвоночный столб цел, кажется». Непрерывно стеная, он пошевелился. Острая боль пронзила грудь, внутри захрустело, будто в мешке, заполненном водой и костями. Преподобный даже засомневался, сможет ли продолжать поединок.
Отшельник, заранее смакуя грядущую победу над силами зла, неспешно спускался. Босые ноги шлёпали по мраморным ступеням, каждая из которых приближала его к славе победителя еретиков. Ди Сави корчился раненой птицей, накрывшейся крылом-табличкой.
– Народ шумел, Драконы гнулись, и Белка тёмною была, – затянул магистр старинный гимн в честь бога Бухаиля.
– Не помогут тебе ни народ, ни Драконы, ни белка, – проворчал отшельник.
Он легко разорвал железное кольцо, крепившее его ногу к цепи, неторопливо намотал цепь на правую руку. Он захапал преподобного за грудки, вздёрнул, оторвав от пола. Ноги магистра беспомощно болтались, руки висели плетями.
– Белочка, помоги! – пробулькал он в харю врага.
Отшельник сорвал с его груди массивный золотой крест, изукрашенный драгоценными камнями.
– Он тебе ни к чему, – сообщил он.
Противник размахнулся, и ди Сави сжался, глядя на приближающийся громадный кулак.
В следующее мгновение свет померк для магистра.
У Вальдена ди Сави была трудная судьба. Его отец был послом в Шоколадной Орде – могущественном восточном государстве коричневых орков-степняков. Однажды, во время устроенного орками и лесными варварами праздника, один пьяный варвар проломил виталийскому послу череп. Старший ди Сави скоропостижно скончался, оставив маленького Вальденчика круглым сиротой; по обычаям орков, в могилу мужа положили жену, а его слуг и охрану передали на попечение племени, то бишь, проще говоря, обратили в рабов. Над телом невинно убиенного гостя насыпали курган, на вершине поставили копьё с нанизанным на него вываренным черепом убийцы. Чтобы не возиться с малышом – проку от него не было никакого, к себе его брать тоже никто не желал, – его отдали на воспитание клану варваров, из коего происходил убийца незадачливого посла; мол, вы виноваты, вы и воспитывайте. К тому же, у вас человек наказания путём засыпания жёлтых муравьёв в печёнку не выдержал, вот вам взамен. Варвары клятвенно обещали вырастить из мальчика достойного члена общества, не проламывающего бошки по пьяни, как приснопамятный олух. Таким образом, все остались довольны и претензий ни к кому не имели.
Тотемом клана была Кровавая Белка, повелительница пьяных кошмаров, насылающая видения шаманам. Восточные варвары, к слову, славились оборотнями, в чём и заключалась причина их успешного противостояния оркам и другим неблагоприятным соседям. Члены клана Кровавой Белки, например, умели превращаться в белок – огромных, пушистых, кровожадных. Шаманы были способны оживить фигурку белки, вырезанную из дерева, вселив в неё дух мёртвого зверька.
Минули годы. Вальден стал мужчиной, вернулся на родину, принял постриг. Но навсегда засела в нём память о времени, проведённом в клане Кровавой Белки.
Тело магистра ухнуло в шахту подъёмника.
Отшельник выпрямился, хрустнув суставами. Никто не выдержит его удара, задание можно считать выполненным. Ди Сави, если это был он, мёртв. Но, вспомнив поразившую дуб молнию, Эстебан Вернье решил проверить. Он направился к шахте, остановился на краю и услышал позади громкий хлопок и странное потрескивание. Повеяло холодом, заставившим привычного к зимним морозам отшельника поёжиться. Ещё один противник?
Каменные плиты у основания лестницы, там, где валялся обломок посоха, треснули, в полу образовалось углубление. В нём помещалась полупрозрачная сфера, по поверхности которой пробегали белые молнии. Внезапно она растворилась, растаяла, явив взору золотистую лужу. Золотая жидкость неожиданно вспучилась, принимая определённую форму. Обозначились тельце, маленькая головка, пышный хвостик. «Э, да это ж белка!» – догадался отшельник. В ямке на самом деле сидела золотая белка в натуральную величину. Полностью сформировавшись, она несколько секунд не двигалась, точно настоящее изваяние.
Со звоном пала разматываемая цепь.
Крошечные глаза раскрылись. Не имеющие зрачков, они уставились на отшельника неживым взглядом. Вернье стало не по себе, зашевелились волосы на затылке. Белки в лесу не любили его, не жили на его дубе, правда, иногда заглядывали в его дупло, чтобы своровать припасы – орехи, сушёные грибы. Антипатия была взаимной. Отшельник при случае расправлялся с ними жесточайшим образом, и вот, явился призрак замученных им белок, суровый мститель, не знающий пощады.
Глаза золотой белки приобрели злое выражение. Она противно, яростно заверещала, затопала задними лапками и засучила передними, будто разрывала что-то на мелкие кусочки. Отшельник живо представил, как она вгрызается ему в горло, и содрогнулся. Смерть не входила в его планы, Вестник не говорил ни о чём подобном.
– Тс-с, – прошипел отшельник, отвлекая наглую тварь, пригнулся и послал в неё смертоносный снаряд.
Глыба ударила куда нужно. Бамкнуло, заскрежетало, белка скрылась из виду. Лишь торчала из-под убийственного камня подёргивающаяся задняя лапка.
Отшельник злорадно расхохотался. Конец ди Сави, конец золотой твари! Ликуя, он не расслышал скребущего звука, доносящегося от каменюки. Глыба, хрустнув, в считанные мгновения покрылась густой сеточкой трещин. Отшельник перестал смеяться, ухмылка сползала с его заросшего лица. Камень распался мелкой крошкой. На его месте, присыпанная пылью, возлежала золотая белка. Она проворно вскочила, показала передней лапкой на Вернье и чиркнула пальцами по горлу, предрекая его печальную долю.
– Ах, ты, тварь поганая, – процедил отшельник и уже прокричал: – Я сокрушу тебя во имя Господне!
Цепь хлестнула по полу, высекая искры. Белка невероятно быстро увернулась, изловчившись, запрыгнула на цепь и длинными прыжками помчалась по ней к врагу. Вернье заорал, выпустил оружие из рук, стремясь предотвратить телесный контакт. Эти мгновения он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Время замедлило бег, предоставив отшельнику возможность ужасаться ловкости маленькой бестии. Вот цепь отделяется от руки, расстояние увеличивается. Бешеная тварь скачет, оскалив золотые резцы, она совершает прыжок, пролетает отделяющую от врага дистанцию и запрыгивает на его предплечье. Он не кричит, ибо крик безнадёжно застрял в горле, он отступает. Белка перескакивает на его плечо и вцепляется ему в холку, будто рысь, спрыгнувшая с ветки на гигантского лося.
Дальнейшие события разворачивались с головокружительной скоростью.
Визжа, отшельник катался по полу, стараясь или раздавить ловкую тварь, или хотя бы сбросить её со спины. Поймав, наконец, белку за хвост, он отодрал её от шеи с куском мяса в зубах, придавил к полу и принялся колотить по ней кулаком, оставляя вмятины на золотом тельце. Бестия не оставалась в долгу: она вгрызлась противнику в костяшки пальцев и абсолютно не реагировала на удары, расширявшие её пасть до неестественных размеров. Вопящий от боли Вернье с превеликим трудом оторвал мерзкую тварь от кулака, подхватил цепь, крутанул пару раз вокруг кисти и начал охаживать белку бронированным кулаком. К счастью для отшельника, золотые зубы оказались бессильны против железа. Бестия прекратила сопротивление, безвольно дёргаясь под ударами. Отшельник бил до тех пор, пока не занемела рука. Он отшвырнул изуродованные останки и отдышался.
Искорёженная белка шевельнулась. Она тихо, медленно встала. Нанесённые повреждения, вмятины распрямлялись на глазах, она приобретала изначальный вид. Полностью вернув облик здорового животного, она укоризненно посмотрела на отшельника жёлтыми беззрачковыми глазами, покачала головкой, что-то чирикая, наставительно помахала пальчиком, словно отчитывающая ребёнка мать.
Вернье охватил безотчётный страх. Проклятую тварь невозможно убить! В конце концов, она загрызёт его! Он ринулся на неё, не осознавая своих действий, она прыгнула навстречу. Рука отшельника поймала маленькую бестию в полёте, пальцы сдавили, промяли мягкий металл. Лапки оказались скованными мёртвой хваткой, зубы не доставали до врага. Отшельник приблизил её отвратительную мордочку к своему лицу, посмотрел в глаза, зловеще ухмыльнулся. Она заверещала, пытаясь вырваться.
Попалась, гадкая зверюга! Я откручу тебе голову – посмотрим, сможешь ли ты жить без основной части тела! Потом оторву лапки и засуну в такое место, о котором не знает сам Творец! Нет, Он, впрочем, знает, он да я один!
Иглы пробили ладонь отшельника. Их золотые острия сверкали, измазанные кровью.
Отшельник взвыл и отбросил белку. Она влетела в дверной проём, образованный после уничтожения входной двери, в зеленоватое свечение, ограждающее внутреннее пространство башни от мира снаружи, и запищала. Золотое тело мгновенно потускнело. Оно плавилось, тварь извивалась, погружаясь в зелёный барьер.
Спустя минуту золотая белка окончательно растворилась в таинственном свечении.
Кровавая Белка изредка резвится в ветвях Вселенского Древа, корни которого обвивает Зелёный Змий – слуги и помощники бога Бухаиля, охраняющего Древо. Кровавая Белка вместо орехов грызёт черепа, запивая кровью врагов, любит полакомиться мозгом. Ходит она невидимой по земле и, встретив слабого, немедленно загрызает. Ночевать отправляется она на кладбище. С почитателями Бухаиля она, напротив, ласкова, говорлива и всегда придёт на помощь воззвавшему. Однако, необходимо всегда помнить, что природа её разрушительна, и воззвавший к ней рискует погибнуть от её же помощи. Он превращается в существо, одержимое жаждой крови; редко кому удаётся избежать незавидной участи, потому обращаться к Кровавой Белке можно лишь в крайнем случае.
Так говорил магистр Вальден ди Сави, умудрённый опытом монах-ведун, посвящённый в высшие таинства бога Бухаиля.
Из шахты подъёмника вылетела кошмарная тварь, видеть которую Эстебану Вернье ещё не доводилось. Более всего она походила на белку белого цвета, величиной со взрослого мужчину. Из пасти высовывались чудовищные зубы, глазищи пылали адским огнём возмездия, длинная шерсть стояла торчком. Она приземлилась в трёх шагах от отшельника, щёлкнула когтями-кинжалами, буравя Вернье плотоядным взглядом. Миг, короткий миг – и она напала.
Отшельник пробовал защититься, выставив перед собой обмотанную цепью руку. Челюсти со страшным скрежетом сомкнулись на ней, когти разорвали грудь, срезая рёбра, как бумагу. Гигантская белка вдруг почти отпустила его, издала чирикающе-булькающий звук и кинула Вернье через весь зал. Он столкнулся с трубой подъёмника, переломив её собственным телом, будто соломинку, и, падая в шахту, еле успел ухватиться за край каменной плиты, коими был выложен пол. Превозмогая боль, он подтянулся. Адская тварь с любопытством наблюдала за его действиями, склонившись над шахтой. Едва отшельник выбрался на пол, она подхватила его за ноги и, размахнувшись им, точно палкой, шмякнула о пол.
Сил у него почти не осталось. Он торопливо хрипел молитву, прося помощи у божественного Вестника. Тот не отвечал.
Белка нагнулась над отшельником с твёрдым намерением закусить человечинкой. Собрав последние силы, он отпихнул её, привстал на колено и совершил рывок вперёд, к почему-то замешкавшейся твари.
Удар плечом. Обняв отшельника, белка вместе с ним полетела в шахту. Расколотая труба, выдающаяся из глубины, встретила обоих.
Вальден ди Сави захлёбывался. Труба пробила его сердце, и жить ему оставалось совсем недолго. На нём покоился отшельник.
– Тебя хоть как зовут? – всхрипнул он.
– Вальден ди Сави, магистр, – ответил преподобный через силу.
– Хорошо, – протянул назвавшийся Эстебаном Вернье.
Башня Святого Ведовства вздрогнула. Зелёное свечение обратилось вязкой слизью, сползавшей со здания на площадь и там засыхающей дурно пахнущей коркой. В окнах и дверях первого этажа ослепительно блеснула белая вспышка.
– Уже выяснили, что за зелень обволакивает Башню? – грозно спрашивал Давид Адами у стоящего перед ним монаха-ведуна.
– Субстанция имеет неизвестную нам природу, господин Адами, – отвечал щуплый бородатый мастер. – Более ничего нельзя сказать.
– Плохо, плохо, мастер, – журил святой охотник. Он повернулся к начальнику городской стражи. – Полковник, немедленно утройте охрану ворот, выделите усиленные патрули для прочёсывания города. Циркачи не должны ускользнуть. Ди Вижен, вы узнали, кто был тем монахом, с которым они разговаривали?
– Секретарь Великой Магистрессы Алесандр Орелли узнал его. Это Виктор Сандини, старший послушник Ордена Мудрости. За ним уже послано.
