Теперь и на советском линкоре поняли, как неприятно попадание в нос на остром курсовом угле. Веер осколков прошелся по обеим носовым башням, окатил надстройку. Досталось и рубке…

Стереотруба, к которой прикипел помполит, приказала долго жить и далеко смотреть: ее срубило под самый корешок. Пост управления артиллерийским огнем мало того что остался без дальномеров, так вращаться разучился. Толку от него больше никакого, и Лавров приказал пушкарям ссыпаться по «трубе» вниз, под броневую палубу. Теперь «Фрунзе» целиком зависит от воздушного корректировщика.

Осколки, что летели в бронестекло рубки, принял на себя стробоскоп – и замер. Заклинило до потери сознания вусмерть, так что даже в бинокль и море, и небо теперь получаются в полоску.

– А ведь в информационном посту никакой разницы -что в начале боя, что сейчас, – заметил Лавров. – Пора боевых рубок прошла. Теперь сражением придется руководить изнутри, по уловителям и докладам с самолетов. Что?

– Остаток боезапаса – десять процентов, – повторил старший артиллерист из собственных, соседних с боевым информационным, глубин. – Разрешите снизить темп огня?

– Не разрешаю. Незачем подбадривать супостата… А в занятной мы с ними позиции, а, Иван Павлович?

Патрилос в сложившемся положении ничего интересного или веселого не видит. У линкоров встречный бой накоротке сродни лобовой атаке у самолетов. Пока ты держишь противника под острым углом, так, чтобы снаряды рикошетили и от поясной брони, и от траверза в носу, ты жив – но дистанция сокращается. Скоро никакая игра курсами не спасет. Отвернуть нельзя – тебя практически в упор пробьет неуязвимый противник.

Остается переть вперед – и надеяться, что многослойная и более толстая броня «Фрунзе» будет спасать его от тяжелых итальянских снарядов дольше, чем их защита времен империалистической войны – от сравнительно легких «посылок» старых добрых русских двенадцатидюймовок.

Но если отвлечься от теории, все как в воздухе, при лобовой атаке.

Кто отвернул – мертвец.