Самолет с красными звездами на плоскостях готовят к вылету. У одного из механиков ведерко с клеем, другой держит заранее нарезанные перкалевые латки. Шлеп-шлеп-шлеп – и где они, дыры? Красить и полировать шкуркой некогда. Сколько скорости потеряет серебристая птица из-за спешного ремонта?

Аэродром заполнен звуками русской речи. Полчаса тому от линейного крейсера пришли катера, с них сошли механики, оружейники, выгрузили ящики с патронами и бочки с топливом. Смесь спирта и бензина, на которой летают греческие истребители, американскому мотору не подходит. Бензин у греков есть, для бомбардировщиков «Бреге-19», но недостаточно чистый. «Сверчок» и на таком полетит -вопрос, как. Русские не стали искушать судьбу, привезли топливо с крейсера.

Подошел к берегу и греческий катер.

Морской офицер в чине антиплеархоса, что вполне соответствует британскому коммандеру, окинул окружающую самолеты суету снисходительным взглядом.

– Где я могу найти командира эскадрильи – и младшего лейтенанта Митралексиса?

Ему показали.

– Вон, среди «безлошадных»… Разбирают, почему остались без машин.

Моряк решительно направился к кучке летчиков, что-то горячо обсуждающих. Очень горячо: говорят одновременно, размахивают руками. Турецкий базар, а не эллинский диспут! Но кое-что разобрать можно.

– …и тут у него под крыльями – пых! Короткий такой плевок. Дергаю ручку – машина за ней не идет. В стекло лупит масло. Думаю – конец, сейчас полыхнет. Ничего подобного! Мотор тянет, вниз не клюю… Живу! Только не вижу ничего. Надо выходить из боя, пока не добили. А как? А садиться как? Не вижу ж ни черта…

Сел, но самолет разбил? Прыгнул? Этого моряк не услышал. Как и выводы командира эскадрильи. Вскинул руку к козырьку, представился. Командир эскадрильи дернул уголком рта.

– Прикрытие требуете? Над мачтами красиво висеть? А не дам, так адмиралу и передайте. У меня осталось четыре машины. Четыре! А утром было восемь… Так что – явятся большие корабли, тогда и пойдем на взлет. Не раньше. До тех пор – ни самолета. Обходитесь зенитками.

Моряк пожал плечами.

– У нас их нет.

– Как нет?

– Изначально, от постройки. На наших эсминцах – ни одного зенитного орудия. Это на русском крейсере универсальных пятидюймовок насовано, будто они от всех самолетов мира отбиваться собрались. Впрочем, я к вам не затем…

У меня поручение адмирала Стратоса. Личное, но официальное. Разрешите обратиться к лейтенанту Митралексису?

Разумеется, комэск разрешил. Навстречу моряку шагнул один из пилотов. Молодой парень, лицо чуток кругловатое. Станет постарше, заматереет – будет шире околыша фуражки.

– Господин коммандер?

Честь не отдает, но весь резко подобрался, напружинился, словно в почетный караул поставлен. Все-таки и в Школе Икаров чему-то учат, кроме как летать по небу и служить исключением из всех правил воинской субординации. Заинтересован, заинтригован даже. Гадает: что нужно флоту лично от него, безлошадного командира звена из одного пилота. Что ж…

– Господин лейтенант, его превосходительство приказал мне передать вам – это.

На ладони моряка коробочка. Короткое движение руки -крышка откинута. Под ней – белая эмаль креста, яркое золото мечей и короны, дым и пламень муаровой ленты.

Орден Феникса.

– Это награда адмирала, – пояснил коммандер. – Теологос Стратос приказал передать вам, господин лейтенант, что вы более заслуживаете ордена: вы защищаете наше небо от врагов, а его прежний режим наградил за утопление греческого же корабля во время междоусобицы. Носите с честью.

И снова – руку к козырьку. Лейтенант несколько мгновений стоит с непокрытой головой, точно столб. Поворачивается к комэску.

– Господин капитан… Вы понимаете: теперь я обязан лететь.

Тот пожимает плечами.

– Понимаю, Маринос. Но исправных машин у меня от этого не прибавляется. Хочешь, чтобы внизу остался я? Или вышвырнул из кабины кого-то из тех, кто уже дрался -и сумел сохранить самолет?

Митралексис сжимает коробочку. В ней ленточка, кусочек крашеной бронзы, совсем чуть серебра и золота. Но он делает то, чего только что не собирался. Ставит голову на кон.

– Мою «чайку» уже отчасти починили. Шасси восстановили, винт поменяли, а мотор… на малых оборотах почти не трясет. Пушки в порядке.

– На малых оборотах… Взлетать тоже будешь – на малых оборотах?

– Никак нет. Но взлет, это ведь недолго. Не развалюсь. А потом осторожно…

Коммандер свое дело сделал, но стоит, слушает. Не имеет права подсказать, хотя, как штабной, отлично понимает мысль адмирала. Как и то, что, чем бы ни закончился бой за Салоники, война на этом не завершится. Греции нужны герои. Живые герои, герои-победители. Получится ли у моряков выстоять и, тем более, выжить – неизвестно, так пусть хоть летчик цел останется.

Впрочем, капитан эскадрильи размышлял недолго.

– Вылет запрещаю, – и прибавил сухо. – Ты орден получил? Дай и другим отличиться.

Хлопнул лейтенанта по плечу, кивнул моряку:

– Коммандер.

Ушел к уцелевшим машинам. Там его ждут трое пилотов, с которыми ему предстоит идти в который уже за сегодня вылет. Там оружейники перезаряжают пушки, техники заполняют баки смесью бензина и спирта. На борту капитанской машины подрисовывают новенький крестик: не один Митралексис умеет стрелять и попадать. Капитан напоминает цели предстоящего вылета. Главная задача: русский корректировщик должен спокойно работать. Неважно, сколько и чего итальянцы поднимут в воздух. Свои бомбардировщики тоже нужно прикрыть, и тоже – кровь из носу, и чужих корректировщиков нужно распугать. Сбивать не обязательно: скорее всего, на это не будет времени.

– Не увлекайтесь, – в который раз повторяет капитан.

– Нас только четверо… – замечает один из пилотов. Капитан лишь разводит руками.

– Придется справиться.

От вышки – там и антенна радиостанции – уже бегут.

– Господин капитан, по расчетам – контакт через четверть часа.

– Ясно. Помните: наше дело не сбивать, а держать небо. По машинам!

Рычат моторы, винты гонят пыль по взлетной полосе. Четверо атлантов выруливают на взлет.