На линейном крейсере «Фрунзе» поднимали бы флаг – если бы он уже не был поднят по тревоге, вместе с вымпелом на грот-мачте, чуть-чуть пониже антенны РУС. Антенна, здоровенный прямоугольник с проволочной сеткой внутри, медленно поворачивается из стороны в сторону, точно громадное ухо.

Над трубами корабля – столбы жирного дыма. Топки еще не прогреты, мазут сгорает некрасиво. Если корабль проживет час без пожаров и повреждений – над трубами будет заметно только легкое дрожание горячего воздуха.

Но пока он только готовится дать ход. Увы, Москве желательны явные свидетельства итальянской провокации против линейного крейсера. Значит, меньше, чем ободранной краской, обойтись не должно. А корабль и так прикрыт дымовой завесой от собственных труб.

Греческие эсминцы – шустрей и нахальней. Командир «Фрунзе», глядя, как греческий отряд несется к выходу из гавани, ворчит:

– Удивительно, что ни один машины не запорол. Товарищи – с греков в этом примера не брать!

И прибавляет потише:

– Не с нашим везением.

Он хорошо помнит, как потратил свое везение, до донышка: балтийские шхеры, за спиной комиссар тащит из деревянной кобуры маузер. Чтобы, значит, как только выявится вредительская дворянская сущность бывшего благородия и бывшего лейтенанта царского флота, сразу отомстить за погубленный корабль, за жизнь свою и команды… Но турбина под ногами мурлычет ровно и мощно, словно это так и надо – прыгать с «малого» на «самый полный» одним движением рукояти телеграфа и матерной тирадой в машинное. Комиссар размазывает рукавом кожанки пот по взмокшему лбу, хлопает бывшего царского лейтенанта по плечу, а снаряды и торпеды английских эсминцев проходят мимо, мимо, мимо…