Книга: Линейный крейсер «Михаил Фрунзе»
Назад: Командир корабля
Дальше: Начальник политотдела эскадры
Начальник информационного отдела штаба эскадры, министр труда и вооружений Республики Греция
У человека, что, полузакрыв глаза, сидит перед радиоприемником, новая должность и новое звание. Временные, как у англичан: в советском флоте Иван Иванович Ренгартен все еще капитан третьего ранга, но здесь, в Греции, – целый плиархос, сиречь капитан первого ранга. В каком-то смысле это даже понижение: господину Лен Гао-тену не раз предлагали генеральские контрпогоны армии Северного Китая, но седой мудрец с молодым лицом неизменно отвергал всякую официальную позицию, отчего его вес на политических весах только рос.
Такова уж китайская традиция. Не первое тысячелетие правители уговаривают доблестных мужей идти на службу – и перестают их считать доблестными сразу, как получают согласие. Тот, кто живет в тростниковой хижине, может не мечтать о дворце, но всяк, у кого есть дворец, мечтает о дворце побольше. Значит, его совет можно купить. Значит, его верность продается. Значит… какой он, к демонам, доблестный? Для народа – еще один чиновный хищник из тех, что тысячелетиями терзают Поднебесную. Для правителя -еще одна ненадежная фигура в вечной игре.
В двадцатом веке поменялось не так и много: тростниковую хижину с успехом заменяет крытый брезентом грузовик, живописные лохмотья – полевая офицерская форма без знаков различия. И что-то, что не подделает ни разбойник, ни мошенник.
Многие китайцы считают, что это – «Дэ». Штука, противоположно-дополнительная к Дао, Пути. Обычно Путь – это накатанная дорожка, пусть и не всегда легкая. Дэ – сила, что позволяет переть через мировой хаос напрямик к цели – оставляя за собой просеку, наметку нового Дао… Мудрец может сказать, что прокладывать новые дороги – тоже Путь.
Сам Ренгартен с такой трактовкой не согласен. Для него и «Дэ» и «Дао» – нечто, что распространяют помполиты, именуя единственно верным учением Ленина—Сталина. Он таким не балуется.
В варварской Европе его особенность назвали бы Удачей, там до сих пор верят в героев-одиночек – даже в век механизированных войн и аналитической стратегии. У англичан отметка «везуч» в личном деле морского офицера – гарантия трудных заданий и быстрой карьеры… если везение не повернется спиной.
Впрочем, ни с русскими, ни с китайским проблемами никакой богатырь один на один не справится. Вопрос размера. Чтобы вышел толк, к любой, самой жирной единице нужно пририсовать немало нулей. Вот и выглядывает из-за плеча господина советника безымянная сила – краешек, тень, эхо воли ста восьмидесяти миллионов советских людей.
Генералы не удивлялись, когда операцию возглавлял человек без звания. У него ведь и имени нет. Гао-тен – «высокая лоза», описание сложения и выправки. Не родился же господин Лен с офицерской осанкой? Значит, псевдоним. Фамилия, кстати, тоже подходит как нельзя точней. «Лен», что значит «морозный, холодный», – отлично сочетается с мертвым лицом и инеистыми волосами. Если это – семейное, то какого он роду-племени?
Не европеец, точно. Вот слухи о принце из давно забытой династии – ходят. «Мужи, не принимающие подношений» перевелись пару тысяч лет назад, еще в эпоху Хань? Тем удивительней видеть одного из них своими глазами.
Странному человеку без имени и прошлого не обязательно даже показывать бумагу от маршала, в которой изложены его полномочия. Китайский генерал берет под козырек:
– Слушаюсь, господин Лен.
Японцы разобьют его армейскую группу наголову, но потратят на это больше суток, а Ивану Ренгартену достаточно нескольких часов. Впрочем, до того он заезжал к другим людям.
«Летающие тигры», американские добровольцы-наемники. Эти не раз показывали «не принимающему подношений» советнику средний палец. Шутили, что славный малый Гао-тен надел маску европейца: черты лица похожи, но не то, не то…
Когда дошло до настоящего дела:
– Сделаем, Гао-тен. Подумаешь, зенитные батареи!
Обычно осторожные, в том вылете они дрались насмерть,
рвались сквозь зенитный огонь – и потеряли четыре машины. Больше, чем за всю предыдущую войну. Потом были стаканы с неразбавленным виски – за убитых, радиоприемник, хрипящий на нью-йоркской волне, доллары за риск от фирмы «Кертисс-Райт»… Тогда Иван Ренгартен пристрастился к Гершвину и Салливану, а заодно раскурочил новейший японский радиоуловитель – за него и дрались. Сама установка была достойна нервного хихиканья: могла заметить пролет самолета, но не размер, не направление и не количество объектов. Штуковина почти бесполезная -если не знать, что у нее внутри.
Сверхсекретный полостной магнетрон попал в руки советских и американских специалистов. Один из его потомков посылает импульсы с грот-мачты «Фрунзе», другие выстроились от Балтийского моря до Черного, ощупывают небо – а Иоаннис Ренгартенос слушает «Bess, You Is My Woman Now». Привык думать под мюзиклы, кусочки информации складываются сами собой.
Кусочек первый: связь с Афинами восстановлена, премьер-министр цел, правительство функционирует. На всякий случай резервные команды собирают в Ларисе и Коринфе. Клио пока остается в Салониках: это второй по размеру промышленный центр страны и единственный, который не парализован бомбежкой. К тому же именно в Салоники прибывает советская помощь… Где же ей еще находиться?
Столице и Пирею досталось крепко, но порт восстановил работоспособность за неделю. Остальное… Три тысячи убитых, сто тысяч бездомных. Большая часть – жители «беженских» кварталов, где дома сносило не попаданием -ударной волной. Второй раз такое врагу не повторить: англичане передали грекам схемы испытанных убежищ, на прочность их проверила немецкая авиация. Их строят одновременно с разбором завалов, обломки разрушенных домов идут в новый бетон – наполнителем. За варварство итальянского флота платить приходится итальянской армии – греки на фронте перестали брать пленных.
В Эпире обстановка напряженная, но не критическая, противник остановлен, силы вторжения вытянуты колбаской вдоль побережья. Греческая армия завершает мобилизацию, в тылу формируются новые дивизии с использованием советской и британской техники. Контрудар – вопрос ближайшего времени. Греки ждут. Чего ждут?
Если взглянуть на театр войны шире, то итальянцы везде топчутся на месте, а в Сомали и Эфиопии даже сдают назад. Англичане тоже вот-вот нанесут удар. От того, кто начнет наступление первым – англичане или греки, зависит, куда противник попытается перебросить резервы. Хорошо бы начать операции одновременно. Идеально – если получится насыпать дуче соли на хвост еще где-нибудь.
На ум немедленно приходят Додеканезские острова. Пока они в руках фашистов, у Греции тыла нет: куда не доберутся вражеские самолеты из Албании, они дотянутся с аэродромов Родоса. С другой стороны, море пока греческое, этим надо пользоваться. Месяц-два промедления – и возможность уйдет.
Значит, грекам операция против островов нужна как воздух. А Советскому Союзу? Большая политика определяется тем, что итальянский дуче попал в безвыходное положение. Будь разгром на море не столь решительным, ему бы гордость не позволила просить о помощи Гитлера. Германского фюрера дуче всегда считал подражателем, прилежным учеником. Вторым. Но у немцев победы, а у итальянцев… Муссолини некуда деваться, придется смирить гонор. Просить – самолеты, дивизии… толковых генералов.
Вопрос: а получит ли он помощь, и, если да, когда и сколько?
И да, и нет.
Нет: потому что кроме Тройственного пакта между Германией, Италией и Японией теперь есть Двойственный, между СССР и Греческой Республикой. Формулировки строго те же, и помощь тоже – только против агрессора, уже идущие войны не в счет.
Чтобы напасть на Грецию, немцам придется одновременно напасть на СССР. Это авантюра за гранью рассчитываемого риска. Безумие , далеко не благородное. Могут на такое пойти нацисты?
Могут и пойдут.
Формально Союз договора с Германией не нарушил. Будь в августе тридцать девятого подписан пакт о ненападении -другое дело, такой договор требует не участвовать в группировках, враждебных другой стороне, и не поддерживать ее противников ни в какой форме.
Немцы такой пакт предлагали, но сами же не захотели расторгать договоры с Италией и Японией.
Итог – пакт о нейтралитете. Обязательство не бить в спину, пока сосед воюет, и только. Дружественные отношения с его врагами не ограничены ничем, кроме вступления в войну на их стороне.
Союз в войну пока не ввязался, исключительно потому, что Италия войну не объявила. Дуче с компанией надеялись, что Союз поспешит объявить ее сам, чем спустит курок «Тройственного пакта» и получит разом два новых фронта, германский и японский. Не дождались, дураков нет.
Разумеется, великие державы после бомбежки своих кораблей не имеют обыкновения молча утираться, но существуют и более оригинальные способы отомстить обидчику, чем прямой удар по зубам.
Один из таких способов и пошел в дело. С первого ноября сорокового года СССР присоединился к акту о ленд-лизе.
Помощь идет исключительно Греции, которая с Германией не воюет, так что буква пакта Молотова-Риббентропа не нарушена. На деле к арсеналу буржуазной демократии присоединился арсенал демократии народной. Теперь за противниками фашистов, Англией и Грецией, словно за господином Гао-теном, стоят и сурово хмурятся две действительно великие державы.
Потому Гитлер не может не напасть.
Ему деваться некуда.
Или бить – или явиться просителем о мире, позволить существование просоветского государства на Балканах. Признать поражение без войны – после польского блицкрига, после триумфов в Норвегии и Франции… Невозможно.
Когда товарищ Сталин выбрал игру по греческому варианту, он от имени страны взял обязательство: принять удар германской военной машины не позднее весны сорок первого. И – выдержать!
Шансы на это хорошие. Во всяком случае, это лучше, чем ждать, решатся немцы высадиться на тот берег Ла-Манша, или предпочтут пойти по проторенной Наполеоном дорожке. Теперь не придется гадать, можно знать и готовиться. Компенсация предопределенности – дополнительный фронт против общего врага, да какой! Укрепления линии Метаксаса гарантии не дают: линию Мажино прорвал вермахт, линию Маннергейма обошел советский флот. Зато в Греции множество горных перевалов, хватит не на один рубеж обороны, и защищать их будет пехота устойчивей французской. Есть перешейки, которые простреливает флот, что распробовал вкус побед. Есть народ, который понимает, за что дерется.
Большая война – по весне, зато в Африке немцы помогут дуче уже сейчас. Скорее всего, авиацией – ее можно перебросить почти мгновенно. Это никак не нарушает советско-германского пакта о нейтралитете, хотя вполне может случиться так, что русские моряки и летчики – под греческим флагом и с восьмиконечными звездами на крыльях – схлестнутся с немцами через считанные недели.
Стук в дверь. Кого принесло?
– Товарищ капитан первого ранга! Ответ на ваш запрос… И это… поздравляю.
На пороге каюты – вестовой. У парня в руках сложенный пополам бланк. Что ж, запросов начальник информационного отдела эскадры рассылал множество.
Ренгартен протянул руку за бумаженцией. С ней поздравляют – раз. Текст отпечатан, значит, сообщение шло через
общий канал. Выходит, не срочно и не секретно. Вестовой, похоже, растерян: улыбается на удивление глупо. Выходит, награда, причем с выдумкой, а не очередной орден или звание. Вот в информационном посту и решили порадовать недавнего командира.
Вестовой топчется на пороге.
– Разрешите идти?
Разреши такому… А ведь это может быть не награда, а задумка эскадренного «молчи-молчи». Недурной способ внезапно, но ненавязчиво заглянуть в несколько офицерских кают. На этот случай…
– Марш к особисту. Доложишь, что я слушаю Нью-Йорк, сейчас конкретно – «Порги и Бесс» Гершвина. Не перепутай.
– Так точно. Слово в слово доложу. Разрешите идти?
– Идите.
Если это проверка, особист о ней пожалеет: как раз Ренгартену можно слушать что угодно – это не низкопоклонство перед Западом и не моральное разложение, а издержки службы. Разведка давно приспособилась использовать совершенно невинные радиотрансляции для передачи кодированных сообщений. Что до фиксации станции и передачи, так дела разведки могут быть весьма вредны для здоровья, не понимать этого особист не может.
Тем более, такие дела, ради которых управление информации посчитает нужным сотрудничество с особым отделом…
Заочно испортив настроение особисту, Ренгартен развернул сложенный вдвое лист. Что пишут?
«Капитану второго ранга Ренгартену Ивану Ивановичу вступление в брак в гражданкой Греческой Республики… разрешить».
– Занятно, – сказал новоявленный жених. В былые времена он поднял бы брови – теперь лицо осталось бесстрастным. Никакого запроса с просьбой жениться на Клио… да, в бумаженции все верно, именно на ней – он не отправлял. За месяц их отношения немного потеплели. Сейчас он ждет каждой встречи – и на каждой собран, спокоен и официален. Точно как и Клио.
Они нормально работают вместе, как добрые старые знакомые – это хорошо, это дает время, возможность получше узнать друг друга нынешних. Совершенно неясно, удастся ли вновь притереться так, чтобы получилось что-то большее, чем доброе сотрудничество старых знакомцев.
Так что то, что он держит сейчас в руках – не чудо.
И никак не разрешение.
Это приказ.
Ренгартен вздохнул и сделал радио чуть громче. Над вводной стоит поразмыслить. Вопрос первый: знает ли Клио, а если знает – то будет ли краснеть после того, как прибьет?
В мэрии Салоник, где прочно обосновалось министерство труда и вооружений, очень похожее сообщение было принято отнюдь не так тихо.
Товарищ министр, едва отложив трубку прямой связи с Афинами, вдавила кнопку звонка – и не отпускала, пока перед столом не возник секретарь.
– Запланируйте на завтра встречу с начальником информационного отдела эскадры. Это все.
Попробовала сосредоточиться на графиках перевозок… не вышло. Глаз постоянно цепляется за чернильницу – точно как тогда, когда «Фрунзе» принимал на броню палуб авиабомбы или стоял в проливе один против пяти. Так, словно она снова может потерять своего героя…
Так и есть. Может. А все Афины, все Первый, чтоб ему и его жене-британке пусто было. На дворе середина двадцатого века, а в ход идет средневековая логика династических браков! Русские помогают больше англичан. Передали целый флот с добровольческими командами, гонят через проливы конвои с самолетами, танками, пушками, пулеметами… Британцы столько дать не могут – но у товарища премьера жена-англичанка. В Афинах опасаются, что это смутит главного союзника. Вдруг в СССР решат, что ночная кукушка перекукует любые поставки? Премьер подумал – и вспомнил о старой истории тридцать пятого года и ее неожиданном продолжении. Решил, что это лучше, чем разводиться самому.
Жена у него умница и молодец, мужа вытащила из островной ссылки аккуратно и точно вовремя. Развод она не заслужила… А Клио заслужила, что ее надежды бросили на камни, словно отслуживший свое пароход, который уже не в состоянии принести владельцу никакого дохода, кроме страховой премии?
Если Иоаннис узнает о приказе-разрешении… Клио о таком и думать не хочется. Но – пересилила себя, представила, что будет, если он узнает об этом не от нее. Он может снова исчезнуть, на этот раз окончательно. Превратится в «господина Лен Гао-тена»…
Потому она расскажет все, и будет надеяться, что Иоаннис не воспримет обуявший Афины кретинизм, как ее инициативу. Любит, не любит, но дурой он ее считать не должен!
Пока он не придет, Клио будет смотреть на крышку от чернильницы.
Ренгартен вошел в кабинет быстрым шагом. Коротко кивнул – как всегда в этот месяц. Сухо предложил:
– Ознакомься.
На стол лег бланк стандартной, несекретной радиограммы.
– Это, – сказал он, – не моя инициатива. Доказать, увы, ничем не могу. Разве тем, что на интригу мне не хватило бы времени.
Развел руками – слишком размашисто. Зато внимательный взгляд остался прежним.
Клио замерла. Осторожно опустила глаза на текст.
То же самое.
Зеркально.
– У меня, – медленно проговорила она, – тоже не было времени. Да и Москва может сейчас из Афин веревки вить, а не наоборот…
– Наоборот тоже. Ты не представляешь себе, насколько вы нужны Союзу. Вы – наш южный фланг.
Клио медленно склонила голову.
Они равно могут подозревать друг друга в подлости. Но никто из них за пять лет разлуки не поглупел.
Поэтому никто не говорит о красивых, но неправильных вещах: уйти из правительства, подать в отставку со службы… Каковы бы ни были правительства, Россия и Греция никуда не делись – как не исчезли итальянские фашисты и германские нацисты. Бросить всех своих… подло. Сохранять верность тому, кто хоть раз ударил в спину -бессмысленно.
Ренгартен присаживается к столу – сбоку, притягивает к себе лист бумаги. Вслух сказать можно не все.
Клио встала, заглянула через плечо. Едва удержалась, чтобы не положить руку на украшенный колючими восьмиконечными звездами погон. Что он пишет?
«Если в наркомате флота мыслят категориями, достойными царских сатрапов, значит, там переродились. Если Галлер считает возможным, подобно николаевскому полковнику, решать, на ком должны жениться его офицеры -ему пора уйти в отставку».
Капитан третьего ранга угрожает сместить наркома? Что ж, за рубежом ему удавалось изничтожать глав государств. Шансы у него есть. А у Клио есть что приписать ниже.
«Раз грекам так важна дружба СССР – целесообразно, чтобы жена советского командира занимала должность выше, чем муж английской журналистки».
Опыт государственного переворота у Клио есть, спасибо товарищу премьеру. Скромная служащая мэрии оказалась одним из ключевых звеньев октябрьского переворота. Теперь у нее вместо озеленителей под рукой профсоюзы, военная промышленность и тайная полиция. Уже можно играть, а если посчитать Иоанниса…
Группу, что провела переворот, создал он. Надо будет -повторит. Так что Первый сидит в своем кресле до второй серьезной ошибки: первую он сделал, когда решил, что может распоряжаться личной жизнью своих товарищей по кабинету.
Ренгартен перетянул бумагу к себе. Подписал – своим именем и тремя иероглифами в столбик.
– Лен Гао-тен тоже часть меня, – объяснил, – и сердится куда сильней Ивана Ренгартена.
В голосе послышалась улыбка.
Клио села рядом – ни дать ни взять, вторая Высокая Договаривающаяся Сторона. Вывела торопливую закорючку.
– Раньше у тебя подпись была сложней. Красивей.
– Раньше я и расписывалась не каждый день… Кстати, почему не в двух экземплярах?
– Мне не надо. Я тебя шантажировать не собираюсь. Но если ты боишься руки Москвы…
В ответ – шелест сминаемой бумаги, щелчок зажигалки. Пляшущий на мраморной плитке огонь, точно жертва старым эллинским богам. Пепел нужно размешать, но Клио не боится испачкать или обжечь руки.
– Вот так, – говорит она.
Трет ладони одну о другую.
Сказано, верней, написано, почти все. Раз заговор, значит, придется таиться, притворяться послушными и верными. Принять приказ, благодарить за него. Изображать счастливую пару…
Или быть ею?
Двое в кабинете молчат.
Страшно говорить первым.
Страшней бомб и снарядов, страшней разлуки.
Клио вернулась на министерское место, сидит, подперев подбородок переплетенными пальцами.
Ренгартен стоит у окна. Разглядывает порт сквозь бумажные кресты на окнах.
– У меня есть еще одна бумага, – говорит он.
– А? – Клио обернулась.
– Точней, она у нашего секретчика. Но она есть. «Ренгартену разрешается иметь на берегу столько девушек, сколько сочтет нужным.» Подпись – не Галлера. «И. Ст.»
Клио подняла брови. Как пять лет назад.
– И? – спросила.
– Одна – допустимое решение. Если ты этого хочешь, конечно.
Он – сказал. Клио – нахмурилась.
– Я предвижу эпидемию вскрытых вен и повешений на воротах, – предупредила она. – Совесть не замучает?
Он пожал плечами.
– Я никому ничего не обещал. Но случись что, переживу. Я же каменнолицый остзейский циник.
– Остзейский или китайский?
– Сейчас, вообще, греческий. Вопрос про совесть… Это значит – да?
– Мы попробуем, – ответила Клио. – Главное ввязаться в бой, а там будет видно.
Иван Ренгартен впервые задумался над тем, какова будет жизнь с женой, которая приняла предложение руки и сердца цитатой из Наполеона.
Назад: Командир корабля
Дальше: Начальник политотдела эскадры
