Книга: Мерзкая плоть
Назад: Глава 12
Дальше: Счастливый конец

Глава 13

Фильм был закончен, и все уехали – Весли и Уайт-филд, епископ Филпотс и мисс Латуш, мистер Айзеке и его ученики из Национальной Академии Кинематографического Искусства. Парк тонул в снегу, чистый белый ковер, и на нем ни теней, ни пятен, только цепочки крошечных стрелок, проложенные лапками голодных птиц. Звонари усердно готовились к празднику, и воздух полнился колокольным звоном.
В доме, в столовой, мистер Флорин, миссис Флорин и пятнадцатилетняя служаночка Ада украшали ветками остролиста рамы семейных портретов. Мистер Флорин держал корзину, миссис флорин держала лесенку, Ада пристраивала ветки по местам. Полковник Блаунт пошел к себе наверх – как всегда, соснуть до чая.
Флорин приготовил сюрприз. Это было древнее знамя из белого коленкора с выведенными по нему красной ленточкой словами: «Добро пожаловать!» Он всегда помнил, где оно хранится, и искать не надо было – сверху в черном чемодане, на дальнем чердаке, позади обеих цинковых ванн и футляра от виолончели.
– Его полковникова матушка сшила, – объяснил он, – когда мальчика в первый раз увезли в школу, и вывешивалось оно потом в холле всякий раз, как он и мистер Эрик приезжали домой на каникулы. Он как войдет в дом, первым делом его высматривает, даже когда уже взрослым приезжал, в отпуск. Сразу, бывало, спросит: «А где мое знамя?» Вот мы его и вывесим для мисс Нины… лучше бы сказать, для миссис Литлджон.
Ада спросила, не нужно ли украсить остролистом спальню капитана Литлджона и его супруги.
Миссис Флорин ответила, где это слыхано, чтобы остролистом украшали спальни, и вообще на второй этаж его не носят, примета плохая.
Ада сказала, ну, тогда, может быть, веточку омелы над кроватью?
Миссис Флорин сказала, что Ада еще молода думать о таких вещах, постыдилась бы.
Флорин сказал, что хватит Аде возражать и спорить, пусть лучше идет с ним в холл вешать знамя. Одна веревка крепится на рог носорога, другая – за шею жирафа.
В положенное время сверху спустился полковник Блаунт.
– Камины в большой гостиной затопить, сэр? – спросила его миссис Флорин.
– В большой гостиной? Нет, конечно, с чего это вы вздумали, миссис Флорин?
– В честь капитана Литлджона и его супруги, сэр. Вы, наверно, не забыли, что они нынче приедут к вам на праздники?
– Какой там еще капитан с супругой? Я слыхом о них не слыхал. Интересно, кто это их пригласил сюда. Я, во всяком случае, не приглашал. Понятия не имею, кто такие. Мне они не нужны… Да вот еще, вспомнил, ведь сюда собираются мисс Нина с мужем, что же мне, весь дом превращать в гостиницу? Так что если эти люди приедут, Флорин, вы им скажите, пусть уезжают. Понятно? Мне они не нужны, и кто их пригласил – не знаю, только очень уж много люди себе позволять стали – приглашают гостей ко мне в дом, даже не спросив у меня разрешения.
– Камины в большой гостиной затопить, сэр, в честь мисс Нины и ее мужа?
– Да, да, разумеется. И в спальне у них тоже, конечно, затопите. И еще. Флорин, пойдемте-ка со мной в погреб, я хочу выбрать портвейн… Ключи у меня с собой… Думаю, что Нинин муж придется мне по вкусу, – доверительно продолжал он по дороге в погреб. – Я имею о нем самые хорошие сведения – порядочный, серьезный молодой человек, и доходы солидные. Мисс Нина пашет, что он бывал у нас в детстве. Вы его помните, Флорин? Я, убей бог, не помню. Как его фамилия-то?
– Литлджон, сэр.
– Вот-вот, правильно. Литлджон. Ведь на языке вертелось. Литл-джон. Надо запомнить.
– Отец его жил одно время в Оукшотте, сэр. Очень богатый джентльмен. Кажется, судовладелец. А сын мальчиком ездил с мисс Ниной верхом. Рыженький такой, на обезьянку похожий… кошкам от него житья не было.
– Ну, это у него с годами, вероятно, прошло. Не упадите, Флорин, здесь ступенька выщерблена. Ну-ка, поднимите фонарь повыше. Так мы зачем пришли? Да, за портвейном. Где-то еще оставался разлива 96-го года, всего несколько бутылок. На этом вот ящике что написано? Я не разберу. Поднесите фонарь поближе.
– 96-й год мы допили, сэр, когда здесь жил тот джентльмен, Что снимал картину.
– В самом деле? Это мы напрасно, Флорин, не стоило.
– Мистер Айзекс, он насчет вина был очень разборчив, а вы приказали подавать им, чего ни попросят.
– Да, но портвейн 96-го… Ну что ж, ну что ж… Возьмите две бутылки 904-го. Так, а что нам еще нужно? Да, кларет. Кларет, кларет, кларет, кларет. Где у меня кларет, Флорин?

 

Полковник Блаунт сидел за чаем – уже съел яйцо всмятку и намазывал медом булочку, когда Флорин распахнул Дверь библиотеки и доложил: – Капитан Литлджон с супругой, сэр.
И вошли Адам с Ниной
Полковник Блаунт отставил булочку и поднялся им навстречу
– Ну, здравствуй, Нина, давненько ты не навещала старика отца. А это, стало быть, мой зять? Здравствуйте, мой милый. Подсаживайтесь оба к столу, Флорин сейчас принесет еще чашек… Да. – сказал он, внимательно оглядев Адама, – я бы вас, пожалуй, не узнал. С отцом то вашим я одно время был хорошо знаком Он тут жил по соседству, в этом, как его Вы это время, наверно, не помните. А ведь вы у нас бывали, ездили с Ниной верхом. Вам тогда было лет десять-одиннадцать, не больше Странно, почему-то мне запомнилось, что волосы у вас были рыжие
– Ты, наверно, слышал, что его называют Рыжик, – сказала Нина, – поэтому так и решил.
– Возможно, возможно, только с чего бы называть его Рыжиком, когда он самый обыкновенный блондин, ну, да все равно, рад вас видеть, очень, очень рад. Вам то здесь, может быть, покажется скучновато. Гостей у нас теперь бывает мало. Вот тут Флорин, не спросясь у меня, пригласил какого-то капитана с супругой, но я сказал, что не желаю их видеть. С чего это я буду принимать друзей Флорина? Слуги нынче совсем обнаглели, воображают, что раз они у вас некоторое время прожили, так могут делать, что им вздумается. Возьмите хоть эту несчастную – старую леди Грейбридж. Пока она не умерла, так никто и не знал, что ее дворецкий все время сдавал комнаты в северном крыле дома. Она никак не могла взять в толк, почему это фрукты из сада никогда не попадают к ней на стол, а это, оказывается, дворецкий их все съедал со своими жильцами. А когда она заболела и слегла, он устроил в парке площадку для гольфа, просто безобразие. На такое, я думаю, Флорин бы не пошел, а впрочем, кто его знает Лиха беда начало, а он – видали? – уже приглашает сюда гостей на праздники.
В кухне Флорин сказал: – Это не тот мистер Литлджон, которою я знавал мальчиком.
Миссис Флорин сказала: – Это тот молодой джентльмен, что в прошлом месяце здесь завтракал.
Ада сказала: – У него наружность приятная.
Флорин и миссис флорин сказали: – Помолчи, Ада Ты им в спальню горячей воды поставила? А чемоданы наверх отнесла? И распаковала? А вечерний костюм полковнику почистила? Ты что же думаешь, Флорин и миссис Флорин за тебя всю работу по дому будут делать? И посмотри на свой передник, нескладеха ты этакая, с утра уже второй изгваздала.
Флорин добавил: – А знамя-то мисс Нина заметила.

 

В библиотеке полковник Блаунт сказал: – На вечер у меня припасено для вас кое-что интересное. Я только что получил две последние проявленные пленки моей кинокартины Вот мы их вечером и посмотрим. Смотреть придется у пастора, потому что у него есть электричество, везет человеку. Я его предупредив, что мы будем. Он как будто не очень обрадовался. Стал говорить, что ему завтра читать три проповеди и к ранней обедне надо встать в шесть часов. Совсем не похоже на рождественский дух милосердия. Да еще не хотел заехать за нами на машине. Тут всего-то каких-нибудь четверть мили, для него это пустяк, а нам легко ли идти пешком по снегу со всей аппаратурой? Я ему сказал: «Если бы вы сами поступали по-христиански, мы бы, может быть, охотнее жертвовали на ваши за граничные миссии, и на бойскаутов, и на постройку органа». Ну, это его проняло. Да я сам, черт возьми, предоставил ему место в здешнем приходе, так кто же, как не я, имеет право на его автомобиль?
Когда Нина и Адам ушли к себе переодеваться к обеду, она сказала. – Вот видишь, я же говорила, что папа тебя не узнает.
Адам сказал, – Смотри, кто-то повесил у нас над кроватью омелу
– Флоринов ты, по-моему, сильно удивил.
– Погоди, что еще скажет пастор. Когда я был здесь первый раз, он отвез меня на станцию. Он тогда решил, что я сумасшедший.
– Бедный Рыжик. Я все думаю, очень гадко мы с ним поступили? Но это словно сама судьба велела, чтобы его именно сейчас вызвали в полк.
– Я оставил ему чек в уплату за тебя.
– Милый, ты же знаешь, что это не чек, а фикция.
– Все чеки хороши, пока банк не отказался по ним платить а завтра Рождество, потом второй день праздника, потом воскресенье. Раньше понедельника он не предъявит его к оплате, а до тех пор мало ли что может случиться. Вдруг еще объявится пьяный майор. А на худой конец я всегда могу отослать тебя ему обратно.
– Скорее всего, этим и кончится… Милый, наше свадебное путешествие – это был такой ужас… холод собачий, а Рыжику непременно нужно было после обеда выхаживать взад вперед по какой-то террасе, любоваться луной над Средиземным морем. Весь день он играл в гольф и заводил знакомства с другими англичанами в нашем отеле. В общем, что-то кошмарное… это же с тоски повеситься можно, как сказала бы бедная Агата.
– Я тебе говорил, что был на ее похоронах? Народу почти никого не было, только Казмы и какие-то тетки. Мы пошли с Вэном, предварительно выпили, и на нас все глазели. По-моему, им казалось, что я отчасти повинен в катастрофе.
– А Майлз не был?
– Ему пришлось уехать из Англии, ты разве не слышала?
– Милый, я ведь только сегодня вернулась из свадебного путешествия. Я ничего не слышала… Выходит, что из нас почти никого не осталось, только мы с тобой.
– И Рыжик.
– Да, и Рыжик.

 

Нельзя сказать, чтобы просмотр киноленты прошел с успехом. Пастор приехал, когда они кончали обедать, и вошел в столовую, стряхивая снег с воротника пальто.
– Входите, уважаемый, входите. Мы сейчас. Вот вам рюмка портвейну, присаживайтесь. С дочерью моей вы, конечно, знакомы? А это мой новоиспеченный зять.
– С ним я, кажется, тоже имел уже удовольствие познакомиться.
– Вздор, он здесь не бывал с тех пор, как еще пешком под стол ходил, задолго до вас.
Пастор не спеша тянул портвейн и поглядывал на Адама с таким выражением, что Нина чуть не прыскала со смеху. Наконец Адам тоже фыркнул, и пастор утвердился в своих подозрениях. Таким образом, отношения стали натянутыми еще до того, как все сели в машину. Впрочем, полковник, всецело поглощенный перевозкой своей аппаратуры, ничего не заметил.
– Вы здесь впервые? – спросил пастор, ведя машину по глубокому снегу.
– Я жил в этих краях в детстве.
– Да… но ведь вы совсем недавно сюда приезжали, разве нет? Полковник, знаете ли, очень забывчив.
– Нет, нет. Я здесь пятнадцать лет не был.
– Вот как, – сказал пастор и закончил вполголоса: – Невероятно, невероятно и очень печально.
Жена пастора, предвкушая вечер в веселом обществе, заранее приготовила в гостиной кофе с шоколадным печеньем, но полковник живо положил конец этому легкомыслию, погрузив их всех в темноту.
Он вывинтил электрические лампочки и вставил в розетку штепсель своего проектора. Яркий луч прорезал гостиную, выхватив из мрака пастора, шепотом сообщавшего на ухо жене о своем открытии.
– …тот самый молодой человек, о котором я тебе рассказывал, – говорил он. – Явно помешан, бедняга. Даже не помнит, что приезжал сюда. В возрасте полковника такие вещи, может быть, естественны, но когда человек так молод… печальный прогноз для потомства…
Полковник прервал свои приготовления.
– Знаете, уважаемый, что мне пришло в голову. Хорошо бы сюда доставить старика Флорина. Он, пока снимали картину, почти все время пролежал больной. Ему наверняка интересно было бы посмотреть. Будьте другом, съездите за ним на машине, а?
– Право же, полковник, по-моему, это не обязательно. И машину я уже поставил в гараж
– Я без вас не начну, не беспокойтесь. Мне тут еще есть с чем повозиться Мы вас подождем. Обещаю
– Дорогой полковник, на улице валит снег, началась метель. Не окажется ли это плохой услугой – вытащить пожилого человека из дому в такую погоду, чтобы показать ему фильм, который, я не сомневаюсь, скоро будет демонстрироваться по всей стране?
– Ну хорошо, хорошо, уважаемый, будь по-вашему. Я только подумал, что сегодня как никак сочельник… о черт, током дернуло.
Адам с Ниной и пастор с женой терпеливо сидели в темноте. Через некоторое время полковник развернул скатанный в трубку посеребренный экран.
– Ну-ка, кто-нибудь, – сказал он, – помогите мне убрать с камина всю эту мелочь.
Жена пастора бросилась спасать свои безделушки.
– Как думаете, выдержит? – спросил полковник, взбираясь на рояль и проявляя разбуженные волнением поразительные запасы дремавшей энергии. – Так, теперь подайте мне экран. Отлично. Ничего, если я ввинчу вам в стену парочку шурупов? Совсем маленьких.
Вскоре экран был укреплен и линза повернута так, что на него лег небольшой квадрат света.
Публика замерла в ожидании.
– Начинаю, – сказал полковник и запустил проектор.
Послышалось жужжание, и вдруг стало видно, как четыре всадника в военной форме задом скачут по аллее парка.
– Эге, тут что-то не так, – сказал полковник. – Странно. Должно быть, я забыл ее перемотать.
Всадники исчезли, и снова послышалось жужжание – лента перематывалась на другую катушку.
– Вот, – сказал полковник, и на этот раз появилась надпись ровным, четким шрифтом: ПРОИЗВОДСТВО БРИТАНСКОЙ КОМПАНИИ ВУНДЕРФИЛЬМ. Надпись эта, сильно вибрируя, но в остальном не меняясь, заполняла экран довольно долго («Титры, конечно, надо будет немного подрезать, прежде чем выпускать ее в прокат», – объяснил полковник), а потом сменилась другой: С УЧАСТИЕМ ЭФФИ ЛАТУШ. Это сообщение на экране не задержалось, они едва успели его прочесть, как оно покатилось куда-то вбок и вниз («Черт, – сказал полковник, – съехало».) Последовала долгая пауза, а затем:

 

ЧУДОМ СПАСШИЙСЯ
ФИЛЬМ, ОСНОВАННЫЙ НА ЖИЗНЕОПИСАНИИ ДЖОНА ВЕСЛИ

 

(«Вот видите», – сказал полковник.)

 

АНГЛИЯ XVIII ВЕКА

 

Четверо мужчин в париках и маскарадных костюмах сломя голову бросились к столу и стали играть в карты. На столе были стаканы, горы денег и свечи. Мужчины играли с лихорадочным азартом и много пили. («Тут должна быть песня, – сказал полковник, – но мой аппарат, к сожалению, не дает звука».) Потом появился разбойник, задержавший ту самую карету, которую Адам видел во время съемок; потом голодные нищие у входа в даутингскую церковь; потом дамы в маскарадных костюмах, танцующие менуэт. Временами головы их исчезали над верхом экрана; временами они по пояс погружались вниз, словно в трясину; один раз сбоку мелькнул мистер Айзекс без пиджака, знаками подгонявший танцующих. («Я его выкину», – сказал полковник.)

 

ДОМ СВЯЩЕННИКА В ЭПВОРТЕ
ЛИНКОЛЬНШИР (АНГЛИЯ)

 

(«Это на случай, если картину приобретут в Штатах, – сказал полковник. – Линкольншира, у них там, кажется, нет, но все же уточнить не мешает».)
Появился угол дома в Даутинге, из окон валил дым. Старый священник в лихорадочном темпе передавал стоявшим поблизости ребенка за ребенком. («В доме пожар, – объяснил полковник. – Это мы устроили совсем просто – жгли какое-то снадобье, которое Айзекс привез с собой. Вонь стояла невыносимая».)
Так события в фильме сменялись в течение примерно получаса. Одна из особенностей картины состояла в том, что в самых драматических и важных для развития сюжета местах лента, казалось, крутилась особенно быстро. Крестьяне бежали в церковь, как наэлектризованные; любовники пулей влетали в окна и вылетали обратно; лошади мелькали перед глазами, как автомобили; восстания происходили так мгновенно, что их едва успевали заметить. Зато эпизоды спокойные, статичные – разговор в саду между двумя священниками, миссис Весли на молитве, леди Хантингдота, спящая в своем замке, и т. п. – тянулись нестерпимо долго. Даже полковник Блаунт обратил внимание на этот изъян.
– Здесь, пожалуй, можно кое-что вырезать, – сказал он после того, как Весли просидел за сочинением памфлета четыре с половиной минуты.
Когда пленка кончилась, все с облегчением зашевелились.
– Очень, очень мило, – сказал жена пастора. – Очень мило и поучительно.
– Поздравляю вас, полковник, картина захватывающе интересная. Я понятия не имел, что жизнь Весли была так богата приключениями. Надо будет перечитать Леки .
– Просто божественно, папа.
– Большущее вам спасибо, сэр. Я получил огромное удовольствие.
– Что вы, что вы, это не конец, – сказал полковник. – Есть еще четыре катушки.
– О, это хорошо. – Я так рада! – Великолепно. – Да?… Но досмотреть картину им не удалось. В самом начале второй части – когда в Америке леди Хантингдон, переодетая ковбоем, спасает Весли от краснокожих индейцев – произошла одна из тех неприятностей, от которых не застрахованы и самые современные суперкинематографы. Что-то вдруг затрещало, вспыхнула длинная голубая искра, и свет погас.
– Экая досада, – сказал полковник. – Что там еще? Сейчас как раз будет такое интересное место.
Он принялся энергично теребить свои шнуры, в спешке обжигая пальцы. Публика сидела в темноте. Потом дверь отворилась и вошла горничная со свечой.
– Прошу прощения, мэм, – сказал она. – Света нет во всем доме.
Пастор торопливо вышел в коридор и попробовал выключатель. Он несколько раз щелкнул им вверх и вниз, постучал по нему, как по барометру, легонько подергал его.
– Видимо, пробка перегорела, – сказал он.
– Ну, знаете, уважаемый, это не дело, – сказал полковник сердито. – Без электричества я показывать фильм не могу. Вы уж как-нибудь его почините.
– К сожалению, тут потребуется монтер, а вызвать монтера можно не раньше понедельника, – сказал пастор не по-христиански холодным тоном. – Да, мне уже ясно, что нам с женой и всему моему дому предстоит провести рождественские праздники в темноте.
– Признаться, – сказал полковник, – я этого не ожидал. Я, конечно, понимаю, что для вас это так же огорчительно, как для меня. Но все-таки…
Горничная принесла несколько свечек и велосипедный фонарь.
– Последние, сэр, – сказала она. – А лавки только в понедельник откроются.
– Полагаю, что в таком случае мое гостеприимство вам больше не требуется, полковник? Хотите, я позвоню в Эйлсбери и вызову вам такси?
– Что такое? Такси? Да это просто смешно – вызывать такси из Эйлсебри, чтобы проехать четверть мили.
– Миссис Литлджон едва ли захочется идти пешком в такую погоду.
– Может быть, правда вызвать такси, папа?
– Разумеется, если вы предпочитаете переждать… метель, возможно, утихнет. Но не думаю, чтобы вам улыбалось сидеть здесь вот так, в темноте.
– Нет-нет, вызывайте такси, – сказал полковник. По дороге домой он сказал: – Я совсем было решил дать ему на праздник две-три наши лампы. А теперь и не подумаю. Это надо же – гнать такси за семь миль, чтобы проехать несколько сот ярдов. Да еще в сочельник. Жалуются, что народ мало ходит в церковь, а чего же и ждать, когда у них у самих такое понятие о рождественском братстве. И я-то еще старался, привез ему показать мою картину…

 

Наутро Адам и Нина проснулись под Адиной веткой омелы и услышали гудящий над снегом рождественский благовест. «В церковь, люди добрые, в церковь поспешайте». Накануне они повесили на видном месте по чулку, и Адам положил Нине в чулок флакон духов с пульверизатором, а она ему – два галстука и безопасную бритву новой марки. Ада принесла им чай и поздравила с праздником. У Нины были приготовлены подарки для обоих Флоринов, но про Аду она забыла, поэтому подарила ей свои духи.
– Радость моя, – сказал Адам, – они стоят двадцать пять шиллингов – записаны в магазине Астри на счет Арчи Шверта.
Крошки от хлеба они высыпали на подоконник, прилетел снегирь и стал их клевать. В таком духе прошел весь день.
Завтракали Адам и Нина в столовой одни. На поставленных в ряд спиртовках грелись серебряные блюда с омлетом, жареной куропаткой, пловом, почками, рыбой и булочками; был там еще окорок, холодный язык, солонина и маринованная селедка. Нина съела яблоко, Адам – несколько гренков.
Полковник Блаунт спустился сверху в одиннадцать часов, облаченный в серый фрак. Он поздравил их с праздником, и они обменялись подарками. Адам подарил ему ящичек сигар, Нина – большую иллюстрированную книгу о современном кинематографе. Он подарил Нине брошь с мелкими бриллиантиками, принадлежавшую ее матери, Адаму же – календарь с цветной картинкой – бульдог, курящий трубку, – и строкой из Лонгфелло на каждый день года.
В половине двенадцатого они пошли в церковь.
– Преподам ему урок истинно христианского всепрощения, – сказал полковник (однако с начала до конца проповеди демонстративно читал свою Библию).
После службы они навестили нескольких арендаторов. Флорин еще накануне обошел их и оставил пакеты с провизией. Арендаторы были очень рады познакомиться с мужем мисс Нины. Многие из них помнили его мальчиком и отметили, что он изменился прямо до неузнаваемости. Они взахлеб напоминали ему про всякие компрометирующие эпизоды из детства Рыжика, главным образом случаи жестокого обращения с кошками.

 

После второго завтрака они пошли смотреть праздничные украшения в людской.
Это был обычай, освященный временем, и Флорины, соблюдая его, развесили в комнате бумажные вымпелы, прикрепив их к газовым рожкам. Ада ушла обедать к родителям, жившим в деревне среди заправочных колонок, так что Флорины ели индейку и плумпудинг вдвоем.
– На моей памяти за этим столом обедало об Рождестве по двадцать пять человек, – сказал Флорин. – Когда полковник и мистер Эрик были школьниками, вот уж бывали праздники, так праздники. Спектакли ставили, весь дом, бывало, вверху дном перевернут, и каждый гость приезжал со своим лакеем.
– Да, – вздохнула миссис Флорин.
– Теперь не то, – сказал Флорин и потянулся за зубочисткой.
– Да, – вздохнула миссис Флорин.
И тут из столовой пришли господа.
Полковник постучал в дверь и спросил: – Можно нам войти, миссис Флорин?
– Можно, сэр, милости просим, – ответила миссис Флорин. Адам, Нина и полковник полюбовались украшениями и преподнесли Флоринам подарки, завернутые в папиросную бумагу. Потом полковник сказал: – Давайте-ка выпьем вместе по бокалу вина.
Флорин откупорил принесенную еще утром из погреба бутылку хереса, налил бокалы и подал сперва Нине, потом миссис Флорин, потом полковнику, потом Адаму, а последний взял себе.
– Примите мои наилучшие пожелания, миссис Флорин, – сказал полковник, поднимая бокал, – и вы тоже, Флорин. Годы идут, и мы не молодеем, но я надеюсь и верю, что мы еще не раз вместе встретим Рождество. Миссис Флорин – та вообще изменилась с тех пор, как сюда приехала. Желаю вам обоим и в наступающем году здоровья и счастья.
Миссис Флорин сказала: – Благодарю вас, сэр, и вам того же.
Флорин сказал: – И до чего же приятно, что мисс Нина… лучше бы сказать миссис Литлджон… опять среди нас, в родном доме, и супруг ее тоже, и мы с миссис Флорин желаем им счастья и благополучия в совместной жизни, и я одно могу сказать – ежели они проживут так же счастливо, как мыс миссис Флорин, так лучшего я им и пожелать не могу.
Потом господа ушли, и весь дом привычно погрузился в дремоту.

 

В тот вечер после обеда Адам и полковник взяли по рюмке с портвейном и повернули свои кресла лицом к огню. Нина вышла в гостиную покурить.
– По чести, мой милый, – сказал полковник, подправляя ногой горящее полено, – я очень рад, что Нина вышла за вас замуж. Вы мне сразу понравились. Нина у меня своевольная, всегда такой была, но я знал, что в конце концов она сделает разумный выбор. У вас с ней много хорошего впереди.
– Надеюсь, сэр.
– А я так уверен, мой милый. Она тут чуть не наделала глупейших ошибок. Сюда недавно приезжал один осел – хотел на ней жениться. Журналист. Совсем безголовый. Уверял меня, что мой старый друг каноник Таратор работает вместе с ним в газете. Ну, мне не хотелось с ним спорить – как-никак, ему виднее, – но я тогда еще подумал, что это странно, а потом, представьте, разбирал как-то у себя наверху старые газеты, и мне попалась вырезка из «Вустер геральд» с описанием его похорон. Он умер в 1912 году. Это же надо быть полным идиотом, чтобы так ошибиться, верно я говорю?… Еще рюмочку портвейну?
– Спасибо.
– А то был еще один. Явился сюда, видите ли, продавать пылесосы и попросил у меня тысячу фунтов. Ну, я живо спровадил его… А вот вы, Литлджон, совсем другое дело. Лучшего зятя мне не надо. Ваш брак большая радость для меня, мой милый.
Тут вошла Нина и сказала, что под окнами гостиной собрались колядчики славить Христа.
– Зови, зови их сюда, – сказал полковник. – Они каждый год приходят. Да скажи Флорину, пусть несет пунш.
Флорин принес пунш в огромной серебряной миске, а Нина ввела певцов. Они выстроились вдоль буфета, каждый с шапкой в руке, моргая на ярком свету, с пылающими от быстрого перехода в тепло щеками и носом.
– Весть благая и радостная, – запели они, – благая и радостная.
О весть благая и радостная…
Они спели «Добрый царь Венсеслас», и «Придите, кто верит», и «Первый праздник Рождества», и «Пока пастухи пасли стада». Потом Флорин серебряным черпаком разлил по стаканам пунш, следя за тем, чтобы мальчикам не достались стаканы, предназначенные для взрослых, но чтобы каждому, по его возможностям, досталось вдоволь и даже немножко больше.
Полковник попробовал пунш и заявил, что пунш превосходный. Потом он спросил у певцов, как их зовут и откуда они, и, наконец, дал регенту пять шиллингов и выпустил их на мороз.
– Вот так бывает каждый год с тех пор, как я себя помню, – сказал полковник. – В моем детстве к нам на Рождество всегда съезжались гости… играли в шарады, то-то бывало весело… и после завтрака всегда бокал хереса в людской, а после обеда колядки… Скажите, – спросил он, внезапно меняя тему, – вам вчера в самом деле понравилась та часть моего фильма, которую мы успели посмотреть?
– Другого такого божественного фильма я просто не запомню, папа.
– Честное слово, сэр, я получил колоссальное удовольствие.
– В самом деле? Ну-ну, рад это слышать. А вот пастор, тот, по-моему, не оценил его, по крайней мере недостаточно оценил. Конечно, вы посмотрели только кусочек, так получилось огорчительно. Не хотелось ему это говорить, но я сразу подумал, экая небрежность – допустить, чтобы электрическая проводка в доме пришла в такое состояние, что ее даже на один вечер не хватило. И очень нелюбезно по отношению к людям, которые хотят показать фильм. Но фильм-то грандиозный, верно? Вы правда так считаете?
– Клянусь, я редко получал такое удовольствие.
– Эта картина, – сказал полковник мечтательно, – знаменует собою новый этап в развитии британской кинематографии. Это самый значительный звуковой суперрелигиозный фильм, созданный целиком на британской земле, силами британских актеров и режиссуры и на британские деньги. С начала до конца, невзирая на трудности и расходы, мы пользовались советами ученых консультантов – историков и богословов. Сделано решительно все, чтобы добиться максимальной достоверности каждой детали. Жизнь выдающегося социального и религиозного реформатора Джона Весли впервые будет показана британскому зрителю во всем ее человечном и трагическом величии… Я рад, что вы все это понимаете, мой милый, потому что я как раз собирался обратиться к вам с одним предложением. Я старею, на все меня не хватает, и я чувствую, что могу принести больше пользы как актер и постановщик, нежели в области коммерческой. Тут требуется человек молодой. Вот я и подумал – не заинтересует ли вас войти со мной в долю. Я купил все это предприятие у Айзекса, и, поскольку вы теперь член семьи, я не против того, чтобы продать вам половинный пай – скажем, за две тысячи фунтов. Я знаю, для вас это немного, а вы, со своей стороны, можете с уверенностью рассчитывать, что через несколько месяцев получите за свои деньги вдвое. Что вы на это скажете?
– Да понимаете… – сказал Адам.
Но ответить ему так и не пришлось, потому что в эту самую минуту дверь в столовую отворилась и вошел пастор.
– А-а, это вы, уважаемый, входите, входите. Вот это по-дружески – навестить нас в такой поздний час. Поздравляю вас с праздником.
– Полковник Блаунт, у меня ужасные новости. Я не мог не сообщить вам…
– Что вы говорите, ай-ай-ай. Надеюсь, не заболел никто из домашних?
– Хуже, гораздо хуже. Мы с женой сидели после обеда у камина, и так как читать мы не могли – ведь у нас нет света, – то включили радио. Передавали очень красивые рождественские песнопения. А потом концерт вдруг прервали и прочли экстренный выпуск известий… Полковник, случились нечто ужасное, совсем неожиданное – объявлена война!!
Назад: Глава 12
Дальше: Счастливый конец