Глава 9
– Выпей уже наконец! – раскаркался Паблито, выяснив, в чем дело. Феликс так и стоял посередь комнаты с письмом и флаконом в руках. – Хуже-то все равно не будет!
– Мы можем выйти, чтобы не смущать… – начал Дон Вито, но ворон перебил:
– Не-е-ет! Никуда мы не пойдем! Будем сидеть тут и наслаждаться аттракционом невиданной трусости! И только не спрашивай, Феликс, что я знаю о трусости! Кое-что знаю, ага!
Мужчина посмотрел на Паблито, на обеих крыс с каким-то недоумением во взгляде и внезапно расхохотался.
Ворон потоптался по столу, развернулся к Дону Вито и произнес:
– Похоже, ему просто нравится, когда все с ним носятся. Он просто так кривляется, а на самом деле все у него отлично и все его устраивает. Идемте отсюда.
Паблито спрыгнул на пол и направился к дверному проему. Усмиряя смех, Феликс произнес:
– Пешком решил уйти? Пролезешь в крысиные ходы? Да выпью я это зелье, не переживай. Самому интересно.
– Нам выйти? – переспросил Дон Вито.
В ответ мужчина лишь махнул рукой, после вынул из горлышка флакона плотно пригнанную стеклянную крышку. Жидкость источала тончайший, какой-то очень знакомый запах, но Феликс с ходу не припомнил, что может так пахнуть.
– Ваше здоровье! – произнес Феликс, одним глотком осушая флакон.
Показалось, что проглотил он нечто твердое, очень холодное и очень горячее одновременно. От этих почти совсем забытых чувств Феликс замер, прислушиваясь к вкусовым ощущениям. Ворон с крысами таращились на него во все глаза и от волнения не дышали. Вскоре Феликс ощутил легкое головокружение, а в солнечном сплетении стал нарастать обжигающий жар. Дыханье сбилось на короткие, частые вдохи-выдохи, по телу разлилась слабость. Непослушными пальцами мужчина расстегнул пиджак с рубашкой, дошел до кресла и упал в него. Шею захлестнула невидимая удавка, Феликс запрокинул голову и стал задыхаться.
Посмотрев на происходящее, ворон с Доном Вито переглянулись.
– Что вы ему за отраву подкинули?
– Не знаю, – взволнованно заморгал глазками-бусинами крыс. – Даана велела. Сказала, это ему поможет.
– А они «это» на каком-нибудь другом вампире испытывали?
– Откуда же мне знать. Мое дело маленькое…
– Очень маленькое, да! – сердито раскаркался ворон. – Просто прийти и отравить моего вампира! И где я теперь, по-твоему, найду другого?! Они на каждом шагу-то не валяются! А я уже привык, буду страдать!
– Смотрите! – вдруг пискнул второй крыс. – С ним что-то происходит!
Кожа Феликса сделалась похожей на белый мрамор с голубыми прожилками, закатившиеся белки глаз посинели, из горла вырвалось тяжелое надсадное дыхание, больше смахивающее на звериный рык.
– Давайте подойдем ближе, – предложил безымянный крыс.
– Мне и отсюда хорошо видно, – ответил Дон Вито, отступая на пару шажков за порог.
Паблито вспорхнул на стол и подошел к Феликсу поближе. С ним происходило нечто странное и пугающее. Сквозь кожу просвечивали артерии, вены, и они бешено пульсировали. Но постепенно пульсация начала стихать, а звериное рычание вновь стало походить на хриплый голос человека. Голова его безвольно упала на грудь, и мужчина замер в полнейшем изнеможении.
– Эй… – нерешительно подал голос Паблито, – ты живой?
– Да, – едва слышно ответил Феликс. – Сил нет… совсем…
Однако силы так же быстро вернулись, как и ушли. Не прошло и получаса, как Феликс смог поднять голову и открыть глаза. От неожиданности ворон чуть со стола не упал, заглянув ему в лицо. Непроницаемо черные, словно пластины обсидиана, глаза вампира стали прозрачными, светло-синими и будто засияли изнутри необыкновенным живым светом.
– О-о-о! – произнес Дон Вито, складывая лапки на груди. – Чудеса-а-а!..
Вся его толстопузая фигурка выражала сплошное благоговейное восхищение, Паблито же был собран и насторожен. Запрыгнув Феликсу на руку, он поднес клюв к самому его носу, пристально изучая произошедшую метаморфозу.
– Как себя чувствуешь? – напряженно произнес ворон.
– Пока не пойму, – признался Феликс. – Что со мной, чего ты на меня так уставился?
– Глаза поменялись, другого цвета стали.
– Какого? – Феликс, не моргая, смотрел на птицу, глядящую на него в упор одним глазом.
– Синего! – отчего-то зловещим шепотом ответил ворон.
Феликс поднял свободную руку и поднес пальцы к лицу, словно хотел коснуться собственных глаз, но вместо этого потрогал щеку. На ощупь кожа была чуть теплой. Едва заметная, но все-таки это была самая настоящая теплота…
– Когда рассвет?
Паблито отстранился, откинул голову назад и поводил клювом, выискивая циферблат настенных часов.
– Через двадцать пять минут. У тебя сердце бьется?
– Пока не пойму.
– Дай послушаю! – Ворон хотел припасть к его груди, но Феликс отстранился.
– Погоди, Паблито! Дай хоть немного прийти в себя и понять, что произошло!
Ворон спрыгнул на ковер, а Феликс медленно, прислушиваясь к собственным ощущениям, поднялся из кресла. Никакого головокружения, лишь ясная чистота рассудка, словно он великолепно отдохнул. Тело стало послушным, сильным и легким, до того легким, что казалось, можно не подпрыгивая взлететь…
– Ты должен посмотреть на себя, – заявил Паблито, не спуская с него глаз.
– Куда посмотреть, во что? Не отражаюсь я.
– Какая-нибудь железная тарелка в доме есть? Или поднос?
Феликс огляделся. На стене у дверного проема, ведущего в комнаты, висела пара старинных бронзовых тарелок с тончайшей чеканкой по краям и зеркально гладким дном. Сняв одно блюдо, мужчина подошел к источнику света – напольному светильнику, напоминавшему причудливое дерево из заморского сада. Обе крысы и ворон тоже заторопились к рассеянно-мягкому световому кругу. Феликс поднял блюдо и заглянул в отливающее розовым золотом дно. И увидел смутные очертания. Очертания своего лица. Оно рисовалось лишь редкими зыбкими штрихами, словно художник только начинал набросок будущего портрета. Отшвырнув блюдо на пол, Феликс уронил лицо в ладони и застонал, взвыл, словно от невыносимой боли. И тут оно заявило о себе. Сначала неуверенным толчком, вторым, третьим… затем смелее и смелее забилось оживающее сердце.
– Через двенадцать минут наступит рассвет, – донесся голос Паблито. – Открыть занавески, поднять жалюзи?
– Нет! Стой! – В голосе Феликса прозвучал самый настоящий страх. – Ничего не трогай!
Мужчина пытался отдышаться, собраться, но его разрывала паника. Тоже давным-давно забытое ощущение.
– Что случится, если зелье не сработает против солнца? – тихонько пискнула незнакомая крыса. – Что произойдет с господином?
Феликс тряхнул головой, будто отгонял наваждение, сбросил на пол пиджак, рванул пуговицы рубашки и ответил чужим голосом:
– Сначала я вспыхну, как бумага, затем начну плавиться. Как пластик на открытом огне. После – гореть. Телесно я исчезну минут за десять, но моя суть, мой разум, будут гореть еще лет триста. И никто не знает, удастся ли потухнуть до беспамятства. Дотла еще никто из нас не догорал.
– Какой кошмар! – Дон Вито содрогнулся от ушей до хвоста. – А если приподнять жалюзи совсем чуть-чуть? И попробовать потрогать свет пальцем? Буквально одним ногтем? От этого ты не вспыхнешь, как бумага?
– Не должен, – Феликс обернулся и посмотрел на плотно зашторенное окно. – Я видел множество вампиров, получавших скользящие ожоги. Они были не смертельны, пускай и долго, но все же заживали, оставляя шрамы. Главное – не оставаться всему целиком под открытым солнцем, тогда хватит и пары секунд для необратимого.
– Давайте попробуем со всеми предосторожностями! – встрепенулся Паблито. – Если не смертельно, приподнимем немножко жалюзи, только на один малюсенький сантиметр! Четыре минуты осталось!
Мужчина молча кивнул, и все вместе они направились к окну. Распахнув тяжелые шторы, раздвинув легкие занавеси, Феликс приподнял жалюзи. Чуть больше, чем на сантиметр.
