Глава двенадцатая. Зерно, золото для капиталистов
От долгих бесед устал и опять уснул. Мне приснились события начала тридцатых годов. Я иду по поволжской деревне, везде слышны крики мужчин, стоны женщин и плач детей. Люди в кожаных тужурках въезжают на подводе в очередной двор, соскакивают с телеги и начинают перерывать все. Ломают дверь амбара, врываются в дом. Интересно, что они делают? Подхожу ближе. Вот один из прибывших хватает одной рукой за грудки мужчину средних лет, отца семейства, а другой машет перед его лицом наганом.
– Где зерно? А ну говори!
Перепуганный хозяин дома машет головой.
– Нет у меня зерна! Нет!
Но человек в тужурке не успокаивается.
– Где зерно? – И приставляет наган к виску крестьянина.
– Нет, нет у нас зерна!
– Хорошо. А вот если найдем, тогда узнаешь, что с тобой будет.
Он отшвыривает хозяина дома и начинает рыться по всем углам. Где-то в сене натыкается по полмешка зерна.
– А это что?
Мужчина бросается на мешок.
– Не дам, это мое! Детям есть нечего! Они же с голоду помрут!
Гость начинает избивать хозяина, жена бросается на насильника, пытаясь защитить мужа. На шум подбегают еще трое сотрудников ОГПУ, они с силой отталкивают женщину в другой угол сарая.
– Ах, ты гадина!
Но женщина, обезумев, опять накидывается на чекистов, не контролируя свои действия, она знает только, что, если зерно заберут, дети не переживут эту зиму. Здоровые мужчины избивают хозяина, женщина со страшным воплем пытается вцепиться в полупустой мешок, но огромный чекист хватает ее за волосы и выволакивает из сарая. Она падает на промерзшую землю, от бессилия и страха начинает рвать на себе волосы. Сотрудники ОГПУ, забрав все, садятся на телегу, забрав с собой избитого до полусмерти и связанного по рукам и ногам хозяина дома. Телега выезжает за ворота, а во дворе на них с диким страхом смотрят маленькие детишки, оставшиеся теперь без отца и без хлеба. И я знаю их судьбу. Через два месяца они умрут. Их мать умрет раньше, отдавая ничтожные крохи еды детям. Обессиленные, они несколько дней не смогут похоронить ее, пока на шестой день женщины не подберут соседи и не закопают тут же в саду. Потом один за другим умрут и дети. Их тоже похоронят рядом с домом. Почти вся деревня не переживет эту зиму и весну.
Разве так можно поступать с людьми? Я возмущался, кричал, плакал и страшно страдал. Глядя на то, как умирают дети, женщины, мужчины, старики, а их последние запасы отнимают люди в кожаных куртках с каменными сердцами. В те годы от голодной смерти умерло несколько миллионов. Такова была цена индустриализации страны, ведь нужны были деньги для закупки оборудования фабрик и заводов. Новое оборудование закупалось за границей, а валюту можно было приобрести, только продавая за рубеж зерно. Сталин дал указание собрать как можно больше пшеницы и ржи. Потом началась коллективизация, которая серьезно подорвала сельское хозяйство. В то страшное для деревни время, сколько работящих крестьян, которые своим горбом добились благополучия, были арестованы и сосланы в Сибирь, как враги народа. Урожаи резко упали, и чтобы получить валюту, зерно просто отбирали у людей, оставляя их на мучительную, голодную смерть. Зато в городах шло массовое строительство гидроэлектростанций, крупных заводов и фабрик. Это был индустриальный рывок.
Я проснулся в холодном поту. Передо мной стояли глаза умирающих с голоду детей, безмолвно стоявших у тела своей матери. Такие страшные моменты бывают в истории! О них не принято говорить, но помнить об этих ужасах надо, ведь самое дорогое, что есть на земле, – это жизнь человека.
Только теперь я стал понимать, почему народ так равнодушно смотрел на мою гибель. В каждом человеке хранится частица его предков, и обиды прошлого всегда переходят в будущее через поколения. Так боль прошлого отдалась равнодушием народа ко мне. Но я не мог повлиять на поступки правителей и вождей, но и их поступки отразились на том, что я умер. Но нужно было признать ошибки, покаяться, и все можно было исправить?
