Глава 24

В понедельник утром я вновь проснулась в том мире, где жила с Патриком, и от радости на миг даже перестала дышать. Я очень боялась, что в прошлый свой «визит» все испортила и больше уже сюда не попаду.

Но вот он Патрик, в постели рядом со мной – совершенно реальный, плотный, теплый. Я потянулась к нему, чуть не плача. Он пошевелился и начал просыпаться. Я нырнула к нему под левую руку – мое законное место!

– Доброе утро, Кэтили, – сказал он хриплым спросонья голосом. Прижал меня к себе и поцеловал в макушку.

– Скажи, что любишь меня, – потребовала я, цепляясь за него, как за спасательный круг.

Патрик рассмеялся и взъерошил мне волосы.

– Люблю тебя, чудачка! – сказал он. Линия его рта смягчилась, от уголков глаз разбежались лучики – двенадцать лет назад этих морщинок еще не было. – Я знал еще прежде, чем увидел тебя…

– …Что ты – моя судьба, – шепотом закончила я. Замерла, вслушиваясь в ровное биение его сердца. Потом спросила: – Как мама?

Он вздохнул.

– Вчера я говорил с ней: похоже, не очень. Химиотерапия здорово ее выматывает. Не знаю, что со мной будет, если мы ее потеряем.

– Мы ее не потеряем! – решительно возразила я. – Она поправится.

И снова меня кольнула вина: той, реальной Джоан я не звонила с того дня, как незваной явился к ней на крыльцо. Поглощенная другими проблемами, я забыла о ней, по сути, предала Патрика. Свяжусь с ней, как только смогу.

Мы перебрались на кухню, Патрик налил мне кофе.

– Скажи мне, Патрик, – я попыталась сформулировать мучащий меня вопрос, – я… я хорошая мать?

Он обернулся ко мне.

– В смысле, вот ты смотришь на меня: ты видишь какие-то проблемы, что-то, что мне следовало делать лучше? – продолжала я, думая о том, как Дэн усомнился в нашей способности быть родителями. – Или все-таки я в основном справляюсь? Помогаю дочке сделать правильный выбор, когда надо? Ханна чувствует себя любимой?

– Ну конечно, милая, – ответил он. – С чего ты вдруг?

Я пожала плечами:

– Не знаю. Что-то сомнения одолели.

Он нахмурился:

– Кейт, я, кажется, никогда тебе не говорил, но, как только я впервые увидел тебя с Ханной на руках, я сразу понял.

– Понял что?

– Понял, что так и должно быть. Я знал, что в тебе сильно материнское начало, и любил эту черту в тебе – как и миллион других черт. Но как только я увидел ее у тебя на руках, словно бы все стало на места. Вселенная пришла в полную гармонию. Ты создана быть матерью, это как дождь всегда мокрый, трава зеленая, лед – холодный.

– Ты настолько уверен? – улыбнулась я.

– Ты – лучшая из мам, – ответил он.

Наш разговор был прерван появлением Ханны – пижама вся мятая, волосы дыбом.

– Плохой сон приснился, – сказала она, потирая глаза. – Мне снилось, как будто…

Не дав ей закончить, я крепко притянула Ханну к себе. Так была рада ее видеть, так счастлива была побыть ее матерью – пусть хоть несколько минут, – что все остальное в тот миг не имело значения.

– Мамочка, ты меня задушить хочешь? – спросила Ханна, и я выпустила ее – но она уже улыбалась.

– Я так рада быть здесь, с вами, – сказала я.

– Ооооо’кей, – протянула она, делая у виска известный не только глухим знак и подмигивая Патрику, а тот подмигнул ей в ответ, но, едва Хан-на отвернулась, глянул на меня с тревогой.

– Хватит вам надо мной издеваться! – возмутилась я, и они оба расхохотались – небесная музыка!

– Давай, соня, – обратился Патрик к Ханне. – Клади себе в тарелку хлопья, скоро в дорогу.

– Погоди, куда она едет? – спохватилась я: вот и заканчивается коротенькое свидание.

– Какая ты странная, мама! – ответила Ханна прежде, чем это успел сделать Патрик. – Вы же с папой отгул взяли, помнишь? На Кони-Айленд едем, ага!

– Все вместе? – уточнила я с надеждой.

– Ага! – повторила Ханна.

– Ханна рвется туда с тех пор, как посмотрела «Городских девчонок».

– Бриттани Мерфи? – Внезапно мне припомнилось, как я ходила на этот фильм в 2003 году, незадолго до первой годовщины смерти Патрика. Сьюзен решила, что мне это будет на пользу: посмотреть легкую романтическую комедию. Но я рыдала, глядя на чужую историю любви, и сестре пришлось увести меня посреди сеанса.

– Лучшее на свете кино, – заявила Ханна. – То есть оно, конечно, старомодное, но Джесс Спенсер такой сексуальный. Хоть и староват уже. И мне нравится сцена, когда они на карусели катаются.

– Отлично, – пробормотала я. Сказал бы мне кто в 2003 году, когда я сидела в темном зале кинотеатра рядом с сестрой, изо всех стараясь не заплакать, что однажды я отправлюсь на Кони-Айленд кататься на карусели с покойным мужем и нашей воображаемой дочерью! Бред сумасшедшего! И тем не менее мы туда едем – так что, наверное, я и правда сошла с ума.

Ханна залила хлопья молоком, а я придвинулась к Патрику и коснулась его локтя.

– Я тебя люблю, – пробормотала я.

– И я тебя, моя хорошая.

Час спустя мы ехали на Кони-Айленд – поездом маршрута N. Ханна сидела напротив нас, уткнув нос в роман для подростков – на обложке красовалась туфля с длиннющей шпилькой. Патрик обнимал меня за плечи. Мы оба молча любовались нашей дочерью, и я не хотела прерывать молчание, потому что никакие слова в мире не могли бы описать эту минуту. Патрик рядом, я чувствую его тепло. Дочка наша любимая сидит напротив. Вся жизнь впереди. И все это – сон.

Мне снова подумалось: каким обыденным показалось бы мне это в настоящей, реальной жизни. Стала бы я восхищаться тем, как солнечный луч подсвечивает волосы Ханны, радовалась бы, глядя, как она чуть сощуривается всякий раз, когда читает что-то забавное? Принюхивалась бы к «Айриш спринг» на подбородке Патрика, ощутила бы теплое умиление, которое затопило меня сейчас при виде нескольких волосков, пропущенных утром во время бритья? Чувствовала бы так остро свою защищенность, спрятавшись у него под мышкой, – словно никакая беда меня тут не достанет?

Наверное, нет, ведь пока я его не потеряла, мне казалось, у нас впереди целая жизнь, бесконечность таких мгновений. Я очень любила Патрика, но все, что было у нас, принимала как само собой разумеющееся. Не знала, что каждое мгновение вместе – драгоценный дар. Не знала, пока он не ушел.

– О чем задумалась? – шепнул Патрик, когда мы проехали последнюю остановку перед Кони-Айлендом.

– О том, как хорошо быть здесь, с вами! – призналась я.

Он улыбнулся и сжал мою руку, но ответил, лишь когда мы подъехали к конечной:

– Нам обоим повезло.

Он встал и кивнул Ханне – та захлопнула книгу и улыбнулась нам.

– Мы же всегда говорили: жизнь надо строить так, как сам хочешь, – добавил он.

Я хотела спросить, что это значит, но мы уже вышли из поезда и шли по перрону. Я словно плыла по течению толпы, и тут я подумала, не в этом ли моя ошибка: я все время плыву по течению и не пытаюсь его использовать, чтобы поток вынес меня туда, куда я сама решу.

Мы провели восемь часов на Кони-Айленде – всласть наорались на гигантском колесе, хохотали, летя под горку на «Циклоне», до головокружения крутились на карусели, слопали столько хот-догов, что животы расперло, и насмеялись до боли в щеках.

– Не Диснейленд, – подытожила Ханна, – но Кони-Айленд зажигает. Давайте в следующие выходные еще раз съездим?

Патрик поднял бровь, и Ханна, рассмеявшись, добавила:

– Ладно, пусть сперва хот-доги переварятся. А там поговорим.

Патрик снова взял меня за руку, а Ханна снова уткнулась в книгу.

– Денек просто замечательный. Идеальный день, правда? – сказал он.

– Самый лучший. – Я положила голову ему на плечо.

Дома мы вместе уложили Ханну спать, и я почувствовала, как накатывает усталость. Этот мир уже начинал тускнеть, а с этим я ничего поделать не могу.

– Я вас обоих люблю, – пробормотала Ханна, зевая.

Патрик погладил ее по голове, а я наклонилась поцеловать гладкую, теплую щечку.

– И мы тебя любим, лапонька, – сказал ей Патрик.

Сама не знаю, что меня подтолкнуло, но я услышала, как повторяю слова, которые мы с Патриком говорили друг другу:

– Я знала еще прежде, чем увидела тебя… – и сердце заныло.

Она улыбнулась, снова зевнула, сняла наушники. Мне показалось – она уже не ответит. Но она ответила на языке жестов: что ты – моя судьба, и я заморгала, пряча слезы. Значит, и она знает наш тайный язык. Но как же это возможно – заполняющая все сердце любовь к девочке, которой нет в реальном мире?

Патрик выключил свет, мы вышли в коридор и прикрыли за собой дверь.

– Посидим немного в гостиной, – предложил муж. Мы устроились на нашем диване, Патрик притянул меня к себе, снова я уронила голову ему на плечо.

– Чего бы ты хотел для Ханны, если бы тебя с нами не было? – спросила я.

Комната замерцала по углам, но усилием воли я удержала ее. В конце концов, такой вопрос можно задать в любой реальности.

– Думаешь избавиться от меня? – поддразнил Патрик, но я не засмеялась, и он добавил уже серьезнее: – Я бы хотел быть уверен, что о ней заботятся, ее любят. Хотел бы знать, что и ты не одна, что тебя тоже любят. Я хотел бы для тебя счастья – каково бы оно ни было. И чтобы вы держались друг за друга и всегда друг друга любили, потому что вы у меня самые лучшие.

Расплакавшись, я уже не могла остановиться.

– Это ты самый лучший, – всхлипывала я.

– А вот и не подеремся!

Я невольно рассмеялась, и он поцеловал меня в щеку.

– Кэтили, ты прекрасная мать, – продолжал он, вновь посерьезнев. – Ханне страшно повезло. Ты же это знаешь, правда?

Я задумалась. Да, я знала, что люблю Ханну, и, хотя почти ничего из нашей совместной жизни не помнила, по-видимому, всячески старалась сделать ее счастливой и помочь вырасти хорошим человеком. Значит, где-то во мне таились эти способности и только ждали момента, когда окажутся востребованы.

– Да, – тихо ответила я.

– Точно?

– Точно, – сказала я.

– Хорошо. – Он примолк.

Меня одолевала усталость, комната совсем расплылась. Патрик погладил мои волосы.

– Я знал еще прежде, чем впервые увидел тебя… – донесся издалека его голос.

– …Что ты – моя судьба, – откликнулась я – и соскользнула в сон.