Глава 32

Доза: 3,5 мг. Дозировка уменьшена.

Чувствую себя прекрасно. Почти всю эту неделю оставались лишь Ребекка и хор голосов. Всех остальных не видно уже несколько дней.

Как протекает беременность у мамы? Я ужасный сын. Знаю, мне надо бы говорить, что мама светится и сияет. Что никогда раньше она не выглядела такой красивой. Но все дело в том, что я своими глазами видел, как она в одиночку умяла здоровенный пакет чипсов, а потом расплакалась. Такие беспричинные слезы смотрятся довольно жутковато. А еще мама два раза за прошедшую неделю оставляла в холодильнике пульт от телевизора. Пол говорит, что подобное называется «психозом беременных», однако произносит эти слова только тихим шепотом. И я точно знаю, что раньше у нее четко просматривались лодыжки. А теперь ее голени переходят прямо в ступни. Я обмолвился об этом Полу, и тот бросил на меня угрожающий взгляд, но возражать не стал.

Майя говорит, что у ее мамы не было никаких перепадов настроения или навязчивых желаний. У нее просто раздувался живот, пока ей не пришло время рожать. Это подтверждает мои предположения о том, что свою несколько механическую манеру держаться она унаследовала исключительно от мамы. Может быть, она – клон.

Моя мама хочет, чтобы я присутствовал при родах, когда подойдет срок, но Пол уже заявил, что хочет принести за меня извинения. Слава богу, что есть Пол. Он мне нравится все больше и больше. Я не уверен, смогу ли вынести всю эту эмоциональную напряженку, связанную с родами, по-прежнему делая вид, что все вокруг волшебно. И без рвоты. Наверно, непросто будет не выказывать отвращения, когда мне в первый раз дадут подержать младенца.

Новорожденные – вовсе не такие уж классные. Это омерзительные, липкие и мягкие розовые личинки, которые не похожи ни на кого из родителей, что бы там ни говорили. По сравнению с остальным животным миром человеческие младенцы просто отвратительны. Кажется, я испытывал бы бо́льшую эмоциональную привязанность к детенышу утконоса, нежели человека.

Майя со мной согласна. По ее словам, есть фотография, на которой она держит своих новорожденных братиков, и на ней она не улыбается.

– Я их боялась.

– Боялась младенцев? – уточнил я.

– Ты погоди, – со знанием дела отозвалась Майя. – Они очень хрупкие и при этом вселяют страх. Словно крохотные чудовища, высасывающие из тебя жизнь. Каждый производимый ими звук что-то значит, и им всегда что-нибудь нужно. Кормежка, смена подгузников, сон, – она скривилась.

– Выходит, что ты не захочешь когда-нибудь иметь детей?

– Наверное, нет, – ответила она.

Я ждал, что Майя разовьет эту тему, но она не стала, и я спросил: почему?

– Потому что, что бы ты ни делала, они всегда могут пустить твои старания насмарку. Нет никакой гарантии, что они не подсядут на наркоту, не подхватят какую-нибудь заразу или же в конечном итоге не возненавидят тебя за то, что ты все время старалась быть хорошей матерью.

– И тебя уже заботят подобные вещи? – изумился я. Ее слова звучали как-то освежающе, вроде того, что «всякое случается».

– Если у меня не будет детей, то и не надо. Как твоя голова?

– Прекрасно, – соврал я.

Однако она конечно же права. Может, Майя не относится к типу «белых и пушистых». Она, наверное, даже не любит детей. Но она всегда подмечает мелочи и реагирует на них должным образом, словно дружелюбный робот. Она может угадывать мое настроение и всегда знает, когда ей простится целый водопад вопросов, а когда лучше дождаться, пока я сам что-нибудь скажу. Может, Майя и не милашка, но она по-настоящему хорошая.

И я говорю это не просто потому, что сплю с ней.

С нашего первого раза прошло примерно три недели, и с тех пор все случалось по-разному. В первый раз никто из нас не знал, что делает. Совершенно точно.

По-моему, никто из нас не нервничал. Даже если Майя и переживала, я совершенно этого не заметил. Во второй раз Майя снова залезла через окно моей спальни, и вместо того чтобы часами меня раззадоривать, прыгнула в кровать, приспустила мои пижамные штаны и сама меня «обрезинила», потому что у меня уже стоял. Я толком не понимаю, как человек может вести себя строго и организованно в одних ситуациях и совершенно «отвязно» в других. Какая-то полная бессмыслица кроется в том, что Майя аккуратно подбирает тетради для каждого предмета по цветам и анализирует мои головные боли, а потом без удержи погружается в пучину секса, не беспокоясь о том, что наши родители об этом узнают. Но в данном случае я не слишком и искал какой-то смысл. Мне просто хотелось, чтобы она была Майей, и жаждал заняться с ней сексом.

В третий раз все произошло совершенно по-другому. Я не говорю, что в первый раз я не слился с Майей, или не смотрел ей в глаза, или не улетел от блаженства. Все это у меня было, насколько это может быть у любого в кладовке, но по-иному. Сейчас мы смогли изучать друг друга при дневном свете. Мы остались вдвоем, и никто нам не мешал, включая и моих воображаемых друзей. Я до сих пор не возьму в толк, почему они оставили нас наедине.

Мне не стоило бы так говорить, но Майя не всегда такая красивая, как тем днем. Нужно бы сказать, что она всегда прекрасна, и не имеет значения, во что она одета, но мужчины говорят именно такие фразы, поскольку это самый верный способ соврать. Случаются моменты, когда Майя походит на только что вылупившуюся из яйца игуану с прищуренными глазками и пухлыми щечками, как однажды утром, когда мы пережидали в коридоре первый урок и ждали, когда прозвенит звонок.

Но в тот день Майя выглядела куда красивее запутавшейся в простынях, чем в любой одежде.

Мы без конца прикасались друг к другу. У меня появилась тяга к ее частям тела, которым обычно у женщин не уделяют много внимания. Вроде запястий или чувствительной кожицы на внутренней стороне коленного сгиба. Мне нравилось сознавать, что я единственный, кто может к ней прикасаться. Повисали долгие и дивные периоды молчания, когда Майя пробегала пальцами по моему животу и позволяла мне запускать пальцы ей в волосы. Пахла она просто невероятно, не каким-то там шампунем или лосьоном, а просто собой.

Меня захватило ощущение, что я мог бы рассказать ей все. Вроде того, что я на самом деле видел в церкви, когда приходилось закрывать глаза, или почему меня мучают ужасные головные боли, а иногда я совсем не могу спать. Обо всех своих страхах. В те моменты мне казалось, что Майя все поймет, и между нами ничего не изменится, однако мне не хотелось рассказывать ей это в подобной обстановке. Не горел я желанием все это ей выкладывать, когда пребывал наверху блаженства. Это бы разрушило все наши чувства, а тот день стал бы не тем днем, когда я открыл ей свое сердце, а тем, когда она узнала бы, что я ненормальный.

Когда Майя сказала, что ей нужно уходить, я не давал ей одеться, и это вылилось в борцовский поединок с моим подавляющим преимуществом. Бедная Майя.

Мама с Полом вернулись домой через полчаса после ухода Майи. Они принесли с собой пиццу, и мы с Полом вежливо промолчали, когда мама стала настаивать, что две самые большие для нас слишком много, хотя сама уговорила одну из них почти целиком. Слава богу, что есть Пол, иначе мы бы умерли с голоду.

В ту ночь Майя залезла ко мне через окно спальни, но вместо того, чтобы запрыгнуть в постель, она кивком указала мне на окно и снова выбралась на улицу. Я зашагал за ней по подъездной дорожке, а потом к небольшому парку на углу нашего района. Было свежо, и мне показалось, что ей холодно без свитера. Она оглянулась, одарила меня лучезарной улыбкой и пустилась бежать к деревьям в дальнем конце парка. Когда я был помладше, мне не разрешали заходить так далеко одному, и по какой-то странной причине этот давнишний запрет продолжал на меня давить.

Я следовал за ней до опушки, где улица делала поворот из нашего района в сторону шоссе. Майя продолжала бежать. Она вырвалась далеко вперед, и когда я позвал ее, она не остановилась. Я побежал следом за ней.

Пока не увидел, как она выскочила прямиком на оживленную проезжую часть.

Я заорал «Майя!», но она растворилась в воздухе, когда прямо по ней на огромной скорости пролетел грузовик.

Прошло какое-то время, прежде чем мой разум осознал случившееся. В моей голове не было никаких сигналов, что она ненастоящая. Я как-то не подумал, что это странно, что она от меня убегает. Одета она была в школьную форму, и даже это не показалось мне какой-то нестыковкой.

А что если Майя ненастоящая? Я вернулся в свою комнату через окно и всю ночь ломал голову над тем, что я ее выдумал. Меня всего разрывало от боли, потому что я страшно зациклился на мысли, что ее, наверное, вообще не существует. С мамой говорить об этом я боялся – мне не хотелось, чтобы она узнала, что моя подружка – лишь плод моего воображения. Я был почти уверен, что мама раньше уже спрашивала меня о ней. Майя приходила к нам в дом на ужин, потом садилась делать уроки. Мама знала, что Майя существует. Знала совершенно точно. Но тихий голосок у меня в голове не унимался: а ты уверен?

В школу я пришел пораньше и стал ждать, пока она появится. В голове у меня бухало и гудело. Когда наконец пришла Майя, я выжидал, пока ей кто-то что-нибудь не скажет. Что угодно. К счастью, показалась сестра Хелен, и я услышал, как она произнесла:

– Доброе утро, Майя.

– Мы с тобой вляпаемся в крупные неприятности, если ты станешь так меня целовать в школе, – заметила Майя, когда я наконец опустил ее на пол. – Есть распорядок, сам же знаешь. Нельзя нам обжиматься, когда тебе захочется, – она ухмыльнулась и вложила свою ладошку в мою руку.

Даже не знаю, что вы почерпнете из этой записи. Наверное, то, что меня нельзя оставлять одного, или, может, что мне нужны более сильные препараты. Но я бы на самом деле предпочел, чтобы вы решили, будто я просто сексуально озабоченный подросток. Если бы вы сделали вид, что так оно и есть, я был бы вам весьма признателен.