Конформируется личность. Нивелируются ее взгляды. Собственное мнение перестает быть собственным, но продолжает казаться таковым. Впрочем, большинство американцев не проявляет особого интереса к защите суверенитета личного мнения. Его вполне устраивает иллюзия самостоятельности мышления. Это приятно щекочет самолюбие, а большего и не требуется, когда и без того забот полно.

Усредненная и запуганная личность особенно удобна, когда ее приглашают поиграть в «демократию», в «выборы». Обычный американец, мало осведомленный в политике, самодовольно скажет, что это он, голосуя на выборах, определяет политику страны, выбирает президента, конгрессмена, губернатора или судью. Эта мысль крепко сидит в его голове. Т. Уайт, например, утверждает, что выборы дают американцам «ощущение участия в управлении страной» и, что более важно, «ощущение контроля».

Американские идеологи утверждают, что Соединенные Штаты Америки, дескать, самая демократическая страна, где каждый может стать президентом, где Билль о правах обеспечивает свободу личности, мнений, творчества. Но вот что пишет по этому поводу журнал «Тайм»: «Решающая сила в завоевании политического поста в США — это могущество денег». «Деньги для политика — это как молоко матери для ребенка, — говорил босс демократической партии в Калифорнии Джесс Уиру. — В наше время кандидат должен быть или богат сам, или иметь богатых друзей. Деньги — это власть, и чем больше денег, тем больше власти». А известный своими реакционными взглядами и связями с военно-промышленным комплексом сенатор Э. Дирксен в приливе откровенности поделился с представителями прессы следующей сентенцией: «Три наиболее важные вещи в политике — это деньги, деньги и еще раз деньги». Бывший вице-президент США Г. Хемфри говорил о том, что существуют в этой стране три вида политики — политика Большого Бизнеса, политика Большого Босса и политика Больших Денег.

В 1966 году пост губернатора Калифорнии, выигранный Рональдом Рейганом, миллионером, и пост губернатора Нью-Йорка, полученный Нельсоном Рокфеллером, архимиллионером, обошелся каждому из них более чем в 55 миллионов долларов. Четырьмя годами позднее переизбрание на тот же пост стоило Рейгану в расчете на каждый полученный им голос по 1 доллару 5 центов (проигравший соперник-демократ затратил на каждый голос по 42 цента). Избирательная кампания 1980 года обошлась в общей сложности уже в несколько сот миллионов долларов.

«Средний американец» склонен думать, что он воздействует на политику страны и определяет ее, но это не больше чем наивный самообман. Для тех же, кто вершит судьбы государства, «общественное мнение» представляет удобный демагогический фасад, синтетический материал, драпирующий обман, скрывающий от малоискушенного в политике американца действительных хозяев страны и их корыстную политику.

«Средний американец» не столько верит правительству, сколько приучен к мысли, что, если Вашингтон поступает так, а не иначе, следовательно, так и надо. У Вашингтона тоже свой бизнес. А бизнес надо уважать. Нет ничего предосудительного и в том, что какие-либо действия правительства или его представителей корыстны; ведь корысть в том или ином виде является вполне приемлемой чертой индивидуальной и общественной психологии американского общества. Уже упоминавшийся Н. Чомски пишет, что в результате целенаправленной пропаганды у многих людей возник весьма полезный для правительства стереотип мышления: в принципе, скажем, внешняя политика США представляется как «правильная», основанная на нравственных предпосылках, а любые проявления ее истинной сущности воспринимаются как случайные отклонения, ошибки и т. д.

Американским капиталистам удалось удобно обосноваться за фасадом государственного здания, именуемого политической службой, которая пока еще эффектно разыгрывает спектакль под названием «Американская демократия».

Буржуазные идеологи много делают для того, чтобы формировать угодное для правящих кругов страны «общественное мнение» и изображать его как национальное волеизъявление. Политика, утверждают они, не диктуется более интересами, одного класса — капиталистов, а выражает желания и волю всех «простых людей», а те, кто проводит эту политику в жизнь, якобы представляют «коллективный разум нации».

Пропагандистская машина одурманивает человека, пытается закрыть ему глаза на нелепости и чудовищные преступления общества, в котором он живет. Средства массовой информации давно потеряли даже остатки независимости. Джеймс Рестон признает, что в главных вопросах, скажем, внешней политики «большая пресса» находится в вассальной зависимости от правительства и призвана обслуживать его интересы, «они обвенчаны без какой-либо возможности развода». Этот «неравный брак» дает правительственной верхушке возможность использовать прессу всего лишь в качестве вспомогательного инструмента. Радио и телевидение, газеты и книги методично работают над тем, чтобы создать наиболее безболезненные, с точки зрения правящих кругов, условия для гонки вооружений, роста реакции, воспитания американцев в духе расового превосходства и насилия. Вот как пишет об этом журнал «Американ опиньен» («Американское мнение»):

«Каждый день в миллионах домов во всей Америке ведется пропагандистская война против умов в большинстве своем ничего не подозревающих людей. Эта война ведется каждое утро на страницах ежедневных газет, особенно — таких органов прессы истэблишмента, как „Нью-Йорк таймс“, „Вашингтон пост“ и „Лос-Анджелес таймс“. Она ведется каждую неделю крупными еженедельными журналами — „Таймом“ и „Ньюсуиком“. И она разворачивается в течение всего дня радио— и телесетью.

…Все растущее число наших сограждан-американцев осознает масштабы предвзятости средств массовой информации и справедливо этим возмущено».

Не так давно опрос, проведенный «Лос-Анджелес таймс», удивил ее редакторов тем открытием, что только один из трех американцев верит в объективность журналистов. Опрос Гэллапа показал, что общественность ставит этические нормы и честность репортеров гораздо ниже, чем те же качества полицейских. А совсем недавно «Вашингтон пост» обнаружила, что 53 процента опрошенных согласились с утверждением, что крупные средства информации часто скрывают истории, которые должны быть освещены ими. Только 35 процентов считали, что средства массовой информации не осуществляют таких сокрытий. Тот же опрос показал, что люди отдают себе отчет в предвзятости журналистики: 59 процентов заявили, что репортеры крупных информационных средств часто пространно излагают свою собственную точку зрения, тогда как фактов приводят недостаточно.

Статистическое подтверждение этого было представлено в большом исследовании, опубликованном в «Паблик опиньон» в прошлом году. Для этого исследования Роберт Лихтер из университета Джорджа Вашингтона и Стэнли Ротмэн из колледжа Смита провели часовые интервью с 240 нашими наиболее влиятельными журналистами и комментаторами, представляющими наиболее мощные источники массовой информации, включая «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Уолл-стрит джорнэл», «Тайм», «Ньюсуик», «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт», Эн-би-си, Си-би-эс, Эй-би-си и Пи-би-эс. Результаты этого академического исследования читаются как бестселлер.

Исследование Лихтера и Ротмэна показало, что нашими средствами массовой информации управляет социально привилегированный класс из слоев с высшим средним уровнем доходов. 95 процентов их — белые, 79 процентов — мужчины, 93 процента имеют высшее образование, 55 процентов — ученые степени, и почти половина может похвастаться семейными доходами, превышающими 50 тысяч долларов.

Томас Джефферсон говорил: «Если нация думает быть невежественной и свободной одновременно, то она думает о том, чего никогда не было и никогда не будет». Вот почему так важны честное освещение событий и возможность изучения альтернативных точек зрения. Новости, которые мы читаем и слышим, влияют на формирование нашего собственного мнения. Когда мы берем газету и читаем статью или когда мы включаем телевизор и смотрим программу вечерних новостей, на наше сознание и подсознание оказывается давление. «Если нас дезинформируют или скрывают от нас необходимые факты — мы становимся жертвами манипуляции».

И чем сильнее правительство подпадает под власть финансовой олигархии, чем крепче сила монополий соединяется силой государства в единый механизм, направленный против трудящихся, чем больше усиливается власть монополистической буржуазии над жизнью нации, тем настойчивее апологеты капитализма внушают американцам, будто политика правительства определяется народом, диктуется им и формируется на основании общественного мнения.

Политическая литература особенно умиляется по поводу того, что две буржуазные партии США попеременно сменяют друг друга у власти. Соперничество республиканской и демократической партий — это, мол, и есть «демократия». Смена партий у власти означает будто бы некие «толчки», оживляющие обстановку в стране, придающие обществу динамичность. Буржуазные пропагандисты старательно внушают избирателям мысль, что, отдавая на выборах предпочтение кандидатам той или иной партии, они оказывают таким образом «решающее влияние» на политику государства.

Авторы политических гороскопов, используя имитацию «всенародного волеизъявления», называемую выборами, пытаются решить неразрешимую задачу. В стране усиливаются неуверенность и беспокойство, обостряются социально-экономические и расовые проблемы, налоги и цены растут с каждым днем. Все это нельзя не видеть даже с позиций ура—патриотизма, который готов обелить даже самые неприглядные стороны национальной жизни.

«А у нас две партии!» — твердят буржуазные идеологи, когда сказать уже больше нечего. Американцу снова и снова внушается, что живет он в самой, самой… сиречь «демократической». Как будто демократия измеряется речами, числом партий или избирательной демагогией, а не реальными делами, не тем, кому государство служит, к защите чьих интересов приставлено.

В сущности же, если подходить к системе двух партий в США с мерками европейских партийных стандартов, то и в этом понимании их не существует. На практике имеются предвыборные комитеты, именуемые партиями. Они занимаются политической агитацией, идеологической обработкой избирателей в пользу того или иного кандидата в президенты, губернаторы, члены конгресса и т. д. После выборов их жизнь замирает, партийный аппарат свертывается, реальной властью они не обладают. Например, на президента институт партий не может оказать какого-либо влияния, как, впрочем, и на других представителей партии, находящихся в механизме власти.

Перед выборами президента или членов конгресса со страниц американских книг и газет не сходит вопрос: кто победит? «Слон» (эмблема республиканской партии) или «осел» (эмблема демократической партии)? В 1952 году после непрерывного двадцатилетнего правления «осла» к власти пришел «слон». Президентом страны был избран представитель республиканской партии генерал Д. Эйзенхауэр, сменивший Г. Трумэна, который президентствовал все первые послевоенные годы. В 1960 году роли снова поменялись. На первый план опять вышла демократическая партия. Президентом стал Дж. Кеннеди, которого вскоре застрелили, как в прошлом и некоторых других президентов этой «демократической» страны. К руководству государством пришел Л. Джонсон.

Осенью 1968 года двухпартийный маятник вновь качнулся в сторону республиканцев. В Белом доме оказался Р. Никсон. Призрачность этой перемены видна была хотя бы из того, что на президентском посту оказался отнюдь не новый для Вашингтона человек. В течение 8 лет Никсон был вторым человеком в правительстве Эйзенхауэра. Он нес на себе немалую часть того политического балласта, который пустил ко дну администрацию республиканцев в 1960 году. Именно Никсону пришлось расплатиться в ходе этих выборов за провалы администрации. Эйзенхауэр отошел в сторону, сделав своего вице-президента своеобразным козлом отпущения и заставив его испить горькую чашу поражения от Дж. Кеннеди.

О том, что на политической арене перетасовывается все та же колода карт, говорит и следующий эпизод из зигзагообразной карьеры Р. Никсона. Учитывая «особые заслуги» бывшего вице-президента, его не списали в архив, а выдвинули на пост губернатора «имперского штата» Калифорнии, вотчины военно-промышленного комплекса, которому Р. Никсон служил верой и правдой. Однако и здесь его поджидала неудача. Ставка на «восходящую звезду» Р. Рейгана оказалась выше. Затем произошла очередная перестановка фигур, и наступила очередь Р. Никсона. Но его надо было отмывать, поскольку за Никсоном довольно прочно закрепилась репутация «неудачника», «плутоватого Дика» «ястреба и забияки». Надо было создать образ «нового Никсона»: опытного, уравновешенного, терпимого к другим мнениям и, конечно же, «сострадательного к людям». После этой операции его вновь предложили избирателям как самого, самого… Прав Т. Уайт, когда пишет, что «личность может подняться над потоком событий лишь тогда, когда ее выталкивают закулисные силы».

Все последовавшее было, разумеется, тоже проявлениями «самой демократической» из всех демократий. Никсона убрали через четыре с половиной года президентства в результате крупного скандала. Человек, который с телеэкранов всей страны бил себя кулаком в грудь и проникновенно клялся: «Я не мошенник!» (именно так, дословно), едва спасся от заслуженного правосудия. Но все же спасся.

Буржуазная пресса всех направлений взахлеб расписывала, что подобное возможно только в США. Что верно, то верно. В чем, собственно, провинился Никсон? Грязные методы предвыборной борьбы — взломы, кражи документов, компрометация соперников, подслушивание разговоров? Но в ходе самого же «уотергейтского дела» постепенно выяснялось, что записывать телефонные разговоры и подслушивать своих политических соперников начали еще во времена Ф. Рузвельта. Что воровством документов занимались — хотя и неодинаково успешно — все партии и претенденты, включая и Рейгана. Недостойные, а то и откровенно криминальные методы ведения избирательных кампаний описаны еще в американской литературе прошлого столетия. Не надо было попадаться? Безусловно. И все же дело далеко не в этом.

Вспомним, что именно после убийства президента Кеннеди в правящей элите США схлестнулись за контроль над высшей должностью в стране две ее группировки: старый, традиционный «восточный» истэблишмент, выросший практически вместе с Америкой, и новый, молодой, особенно агрессивный «западный», поднявшийся на дрожжах военных заказов в годы второй мировой войны и последующие десятилетия. Вспомним также, что, когда «западный» истэблишмент впервые пошел на рубеже 40-х и 50-х годов на «штурм» американского конгресса, одним из наиболее беспощадных и беспринципных его представителей был вместе с сенатором Маккарти его друг и правая рука Р. Никсон. Можно лишь догадываться, какое количество личных счетов сводилось два десятилетия спустя в ходе «Уотергейта».

Но остается фактом другое: после Кеннеди «восточники» ни разу не получали доступа в Белый дом. Места там делили лишь представители Запада и Юга — единые в противоборстве с Востоком страны, но не в чем-либо еще. Вряд ли есть более наглядное подтверждение призрачности «выбора», которым располагают избиратели США, фальшивости того, что буржуазной политической наукой выдается за эталон демократии.

Пожары страстей затухают сразу же после выборов. Законы театрализованной «демократии» требуют шума, обвинений, организации общенационального галдежа о свободе, о том, что правительство уходящей партии было плохим, а пришедшая к власти партия будет хорошей. И все только для того, чтобы оставить в тени, избавить от политической ответственности финансовых олигархов государства.

Между тем стратегические линии правящих сил в основе своей не претерпевают изменений. Приверженность пришедшего к власти президента политическому курсу его предшественника объясняют «патриотизмом», преданностью «национальным интересам» и т. д. Возвращается к исполнению обычных обязанностей и политология: как можно активнее внушать людям, что политика правительства — единственно правильная и единственно возможная.

Бывает, конечно, и так, что оппозиционная партия всячески помогает правящей проводить ту или иную политику, а придя к власти, открещивается от нее. По крайней мере на словах. Например, перед выборами в 1952 году, когда республиканцы пришли к власти, они принимали самое активное участие в формировании внешней политики правительства демократов. Сошлемся на высказывание республиканца Даллеса, сделанное им в начале 1952 года. Оценивая внешнюю политику правительства Трумэна, он утверждал, что «последние пять лет были годами успехов». Но прошло несколько месяцев, и точка зрения круто изменилась. В июне 1952 года в журнале «Лайф» Даллес писал, что «все большее число людей отворачивается от нашей политики как от слишком милитаристской, слишком дорогой, слишком неустойчивой, слишком неясной, чтобы за ней следовать». А в разгар избирательной кампании Даллес заявил: «Я, генерал Эйзенхауэр и сенатор Никсон пришли к выводу, что американская внешняя политика поставила нацию перед величайшей угрозой, которая существовала когда-либо в истории страны».

В ходе предвыборной борьбы 1968 года можно было заметить некоторые особенности в поведении республиканцев, которые вернулись к власти, Никсон избегал обязательств в области внешней политики. При случае ругал старую, где-то ее же хвалил, но свою программу не развертывал. Тактика оправдала себя. Для победы республиканцев хватило груза ошибок демократов, накопленных как во внутренней, так и во внешней политике. Перегруженные «кризисной политикой», демократы осели на дно. На поверхности оказались республиканцы.

Дж. Даллес обвинял демократов в «милитаризме». Но уже в январе 1954 года тот же Даллес, развивая идею президента Эйзенхауэра, высказанную ранее, заявил о необходимости быстрого развития вооруженных сил, с тем чтобы создать способность «возмездия немедленно, средствами и в местах по нашему выбору». Слова эти были положены в основу пресловутой политики «массированного возмездия», державшей мир многие годы на грани мировой войны. Увеличения «массированных, мобильных сил возмездия» потребовал и Никсон. В обстановке нагнетания международной напряженности шла подготовка к военной интервенции в Индокитае.

Франция в Индокитае была близка к краху. Как свидетельствует Р. Доновэн, к февралю 1954 года положение оказалось «настолько критическим, что возможность американской интервенции… стала предметом серьезного обсуждения в правительстве». Оставалось решить: вместе с союзниками или без них США начнут военные действия. 16 апреля 1954 года Никсон заявил, что «свободный мир не может позволить дальнейшее отступление из Азии», что «мы должны пойти на риск и послать американских парней в Индокитай».

Казалось, что вот-вот будет достигнуто соглашение об организации объединенных действий. Но во время экстренной поездки в Лондон и Париж Даллес обнаружил непонимание идеи совместных действий. Вместо того чтобы «немедленно коллективно выступить в защиту Индокитая», Англия и Франция склонялись к переговорам. Да и в самой Америке общественное мнение еще «не было готово принять интервенцию».

Войну против Кореи вело правительство демократов при активной поддержке республиканцев. Затем избирательные соображения потребовали, чтобы республиканцы изобразили себя посторонними в этой войне и даже противниками ее. Им была уготована роль «миротворцев».

Тем временем «миротворцы» готовили очередную интервенцию — на сей раз во Вьетнаме. Не получилось. И вновь развязывание этой войны оставили демократам. И после провала вьетнамской авантюры республиканцы опять исполнили роль «партии мира». Но «героического спектакля» не получилось. Авантюра США во Вьетнаме закончилась полным провалом и позором. И только много позднее, в основном при Рейгане, правящие круги решили «реабилитировать» американскую разбойничью кампанию в Юго-Восточной Азии. Теперь уже говорят о «добродушных парнях», оказавшихся в джунглях Вьетнама, их «самопожертвовании» во имя, конечно же, «свободы» и «демократии».

В США издается много работ, в которых делаются попытки найти разницу между партиями, особенно на основе платформ, заявлений и т. д. Однако еще никто не нашел различий в практической политике. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что тон и характер взаимных обвинений до смешного одинаковы. Партии ругают одна другую за те же самые грехи: «много говорят, но предпринимают мало конструктивных действий», «проводят случайную политику как внутри страны, так и за границей», «утратили господствующие позиции в мире», «привели к падению престижа США», «сделали непоправимые уступки коммунистам», «завели страну в тупик», «ничего не сделали для борьбы с бедностью, преступностью, коррупцией». И так из года в год, от одних выборов к другим. Гладкие, обкатанные, словно камни в горной реке, фразы. Мало кого интересует их смысл. К ним привыкли.

Впрочем, принципиальных различий в политике и быть не может. Обе буржуазные партии рождены одним и тем же классом, содержатся им и служат ему.

«Монополия, раз она сложилась и ворочает миллиардами, с абсолютной неизбежностью пронизывает все стороны общественной жизни, независимо от политического устройства и от каких бы то ни было других „частностей“», — писал В. И. Ленин. Такой «частностью» в условиях американской действительности является двухпартийная система, созданная и выпестованная правящим классом для обмана трудящихся. И любая степень «близости» или «отличия» этих двух партий не может изменить сущности буржуазного политического строя, антидемократического в своей основе.

Конечно, было бы упрощением считать, что обе партии одинаковы абсолютно. Отличия в подходе к тем или иным явлениям, событиям, в понимании того, как лучше служить интересам власть имущих, бесспорно, есть. В зависимости от складывающейся обстановки эти различия могут быть более или менее заметными. Особенно тогда, когда противоречия в обществе обостряются и партии испытывают повышенное давление избирателей. Настроения масс приходится учитывать, чтобы не допустить на выборах голосования за кого-то третьего. Еще несколько десятилетий назад партии более или менее разнились с точки зрения их групповой и социальной базы. За республиканцев всегда горой был «большой бизнес», верхние слои буржуазии, военная элита, богатое фермерство. За демократами стояла католическая церковь, профсоюзы, иммигранты не из Европы, негритянское и значительная часть еврейского населения, студенчество, либеральная профессура. Но картина постепенно меняется. Не такой уже прочной опорой демократов является юг страны. Произошли сдвиги в соотношении сил между восточной, южной и западной группировками финансового капитала. Да и «большой бизнес», по-прежнему благоволя к республиканцам, все активнее подкармливает и демократов.

Монополистический капитал не может остаться одноруким. Партия — это политическая тактика монополий, которая требует «различий», «борьбы», «смены людей», то есть всего того, что необходимо для сохранения власти в руках господствующего класса.

Обе партии — детище одних и тех же правящих сил. Но в сложных переплетениях американской политической жизни существует и такая особенность: отдельные монополистические группировки имеют своего «любимца» (демократов или республиканцев), которого они лелеют, финансируют, ведут к власти, а затем извлекают выгоду из создавшейся ситуации. Публичные и закулисные баталии между партиями в какой-то степени отражают противоречия между финансовыми блоками. И поэтому пришедшая к власти партия, защищая интересы капиталистического класса в целом (это, разумеется, главное), учитывает (прежде всего в распределении военных заказов) интересы той коалиции промышленников, которая особенно благоволила к партии во время выборов. В последние годы, например, обе партии ведут яростную борьбу за поддержку со стороны военно-ядерного комплекса. Они прямо-таки выслуживаются перед ним, но кажется, что республиканцы ближе к победе, хотя атомный бизнес активно начали растить именно демократы при Г. Трумэне.

Республиканская и демократическая партии продолжают занимать прочные позиции в политической жизни США. Еще многие американцы верят в то, что своим голосованием на выборах они могут влиять на политику. Но уже многие начинают понимать, что партия, находящаяся у власти, не руководствуется мнением народа, как это изо всех сил стараются доказать американские идеологи, а служит корыстным интересам финансового капитала.

Да и с какой стати буржуазным политическим деятелям всерьез прислушиваться к демократическому общественному мнению, если в США еще не возникло условий для упразднения тоталитарной системы двух партий, главное различие между которыми — степень изворотливости во время «переодевания костюмов». Кроме того, всякая строптивость по важным вопросам, любая попытка куснуть руку, которая кормит, рано или поздно приведут к тому, что корыто, из которого кормятся политические деятели, может оказаться пустым.

Выборы как бы «хоронят» обещания политиков. Что говорить о посулах ушедших или не прошедших на выборах деятелей, если и те, которые сумели пробиться к власти, отнюдь не склонны вспоминать всерьез все, что наобещали в лихорадке предвыборной демагогии. Да им и напоминать об этом некому.

Перед выборами 1968 года Д. Гэллап, руководитель американского института общественного мнения, дал интервью журналу «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт».

Так свидетельствует Гэллап — человек, разумеется, осведомленный в процессах американской политической жизни. Но так можно писать перед каждыми выборами, причем чем дальше, тем в большей степени. Так, кстати, и пишут и даже заявляют в пылу предвыборного азарта сами претенденты. В самом конце 70-х годов один из них, домогаясь кресла в Белом доме, обратился к соотечественникам с вопросом, оказавшимся отнюдь не риторическим: а лучше ли вы живете сейчас, дорогие сограждане, чем четыре года назад? снизились ли цены и инфляция? легче ли вам платить за учебу ваших детей? Сограждане, по-видимому, сочли постановку вопроса абсолютно справедливой и проголосовали за претендента. Четыре года спустя этот вопрос был обращен теперь уже к нему самому, действующему президенту США. Только теперь добавился еще один чрезвычайно существенный вопрос: чувствуете ли вы себя сейчас в большей безопасности, чем четыре года назад? Мы не называем здесь имен лишь по одной причине: это могло происходить и происходит с любым президентом.

Но чем больше разочарование политиками, тем активнее должна быть пропаганда их достоинств и добродетелей. Особенно много книг о президентах выходит в то время, когда они находятся у власти. Расписывают все: привычки, слабости, способности, семейные дела. Американцев стараются убедить, что каждый раз во главе нации стоит «великий человек». Так было с Трумэном. Сотни книг вышли об Эйзенхауэре. Много написано о Кеннеди и Джонсоне. Последующие президенты вызвали заметную волну негативных оценок и по собственному адресу, и по адресу своей политики. Но традиция сохранилась. Кроме того, выходят десятки работ о вице-президентах. Однако то, что на книжном рынке оказалось заметно меньше апологетических работ о Р. Никсоне, о Дж. Форде, о Дж. Картере, является пусть косвенным, но убедительным доказательством недостаточной эффективности их курса для самих правящих кругов США. Много пишут сегодня о Р. Рейгане, благо его биография и его поведение и политика дают богатую пищу для политологов и журналистов.

Буржуазные пропагандисты тщатся доказать, что обе партии коренным образом отличаются друг от друга по своим целям, идеологической платформе и методам действий. Однако они никак не могут осилить такой вопрос: почему, несмотря на смену партий, у власти остается неизменной политика правительств? На всех послевоенных выборах щедро раздавались обещания, что оппозиционная партия в случае победы коренным образом изменит политику. Но выборы проходили. Обещания забывались. Политика оставалась прежней.

Прежней, если не считать, что каждый раз, когда монополии выбрасывали «новый партийный флаг», прав у людей оставалось все меньше, а политика становилась все лицемернее и реакционнее. Представитель партии демократов Трумэн клялся и божился, что он денно и нощно печется о «демократии» и «свободе». Между тем именно при нем особенно активно начали действовать американские фашисты и расисты, «охотники за ведьмами», маккартистские молодчики. Огромных размеров достигла антикоммунистическая истерия. Велась активная подготовка к ядерной войне.

Во время кампании 1952 года республиканцы Эйзенхауэр и Никсон обещали все изменить. Однако годы их правления ознаменовались небывалым сосредоточением исполнительной власти в руках ставленников «большого бизнеса», усилением влияния военщины на дела государства, дальнейшим наступлением на демократические права трудящихся. На международной арене республиканцы продолжали политику «холодной войны». Империалисты США, приведя к власти республиканцев, взяли курс на дальнейшее обострение международной напряженности.

В этих условиях, характеризующихся, по свидетельству Д. Блэйсдела, резким усилением политического «гангстеризма», коррупции и преступлений, потрясающего лицемерия в расовых вопросах и возросшей жадности корпораций, возникла нужда в еще более активном прославлении буржуазной демократии, американского образа жизни, всей экономической и политической системы США. В этих целях при администрации Эйзенхауэра в 1953 году создается Информационное агентство Соединенных Штатов (ЮСИА), значительно усиливаются другие службы пропаганды.

Много обещали и Кеннеди с Джонсоном, и Хэмфри с Никсоном. Но что же вышло на поверку? Расистские бесчинства, возрастающая гонка вооружений, новые военные перевороты за рубежом, организованные американской разведкой. И наконец, грязная война во Вьетнаме, в концентрированном виде выразившая авантюристический, преступный характер американского империализма, его возрастающую опасность для человечества.

Изменилось ли что-нибудь принципиально в этом плане на протяжении 70-х и в начале 80-х годов? Отнюдь. Выполнялись и продолжают выполняться лишь те разделы партийных программ, особенно республиканской, где речь идет о дальнейшем раскручивании гонки вооружений, возвращении США к роли «мирового жандарма» в большем, чем когда бы то ни было, объеме. Остались пустыми словами все модные в минувшем десятилетии рассуждения об ограничении военных полномочий президента, установлении контроля над деятельностью ЦРУ и тому подобное. А демагогия насчет «великого общества», «войны с бедностью», «государства всеобщего благоденствия» так и оставалась демагогией, пустыми и несбыточными обещаниями. Более того, с приходом к власти Рейгана реакция развернула массированное наступление даже на ограниченные завоевания трудящихся в социальной области, организовала широкую травлю профсоюзов. Недаром в Америке говорят, что предвыборные обещания республиканцев и демократов стоят не дороже той бумаги, на которой их пишут.

Основой «демократического процесса» является, по утверждению американских пропагандистов, политическое соперничество республиканской и демократической партий. Буржуазные политологи пытаются доказать избирателям, что, голосуя за ту или иную партию, они оказывают «решающее влияние» на политику правительства. Всячески и взаимно сквернословя по адресу соперничающей партии, «противники» все же сходятся в одном: нужны обе партии. Они по очереди спасают политику правящего класса, всячески изворачиваясь, терпя позор, принимая на себя накипевшее раздражение масс. Но переведенная на запасной путь, обруганная партия немедленно открывает огонь по правящей партии, вновь накапливает «критический авторитет», строит из себя «спасительницу нации», готовясь снова занять доходные правительственные кресла.

Свои аргументы в защиту двухпартийной системы буржуазная литература варьирует на все лады. Однако логика фактов нередко вынуждает американских социологов делать признания, показывающие всю несостоятельность утверждений о «демократизме» этой системы. Подвергая конкретному анализу практическую деятельность партий, они нередко приходят к выводу об отсутствии существенных различий между ними. Характерен пример с Д. Эйзенхауэром, который, получая многочисленные предложения выдвинуть свою кандидатуру на пост президента США как от демократов, так и от республиканцев, тщательно взвешивал свои шансы, пока наконец не сделал официального заявления: «Я, пожалуй, больше республиканец, чем демократ. Вот и все „принципиальные расхождения“!»

В работе «Политическая система США» Д. Койл пишет, что «в настоящее время две партии стали еще более похожи друг на друга. Их называют иногда двойниками». Американские избиратели, пишет он, чувствуют, что демократы и республиканцы «имеют только разных кандидатов», а партии в целом являются лишь «организациями для победы на выборах и получения контроля над правительством».

Это признают не только политологи, но и партийные лидеры. Сходство обеих партий американского крупного капитала засвидетельствовал Эдлай Стивенсон, который в своей книге «Что я думаю» писал: «У нас гораздо больше общего с нашими друзьями-республиканцами… чем того, в чем мы не сходимся». В вышедшем накануне выборов 1960 года сборнике речей Дж. Кеннеди, целью которого было информировать американцев о взглядах претендента на президентский пост, содержится следующее положение: «Главные разногласия имеют место не столько в области общеполитических целей, сколько в области конкретного отношения к тем или иным возникающим проблемам».

Партии лишь на словах меняют политику. «Победившая» партия предает забвению собственную критику и начинает проводить курс своей предшественницы. Основное содержание политики остается неизменным, пока оно соответствует классовым интересам правящих монополистических кругов. Так было и так есть.

На президентских выборах 1968 года республиканец Никсон и демократ Хэмфри говорили о своей программе почти одно и то же. Оба спекулировали на стремлении народа покончить с вьетнамской войной, лавировали, лицемерили, то прикидывались «голубями», когда выходили к рядовым избирателям, то изображали себя «неподкупными ястребами», когда обращались к хозяевам крупнейших монополий. Это действительно своего рода игра, писал Д. Рестон, размышляя над тем, что он увидел и услышал на съезде республиканской партии в Майами-Бич. Республиканцы осуждают демократов за «подрыв доверия» и сами подрывают его. Они провозглашают цели внутренней и внешней политики, за достижение которых сами не готовы платить. Делегаты знают, что существует разрыв между риторикой, избирательной кампанией и реальной действительностью.

Конечно же, Рестон пишет более чем деликатно, старательно выбирает слова и выражения, он как раз принадлежит к числу тех «критиков», которые хотели бы видеть на капитанском мостике американского корабля более изощренных политиков. Более ловких. Более «изобретательных», как он любит выражаться, что означает более лицемерных.

В общем, Никсон, по-видимому, в немалой степени оправдал ожидания Рестона, особенно в том, что касалось его методов ведения войны во Вьетнаме. Но вот что любопытно. Прошло 12 лет, и республиканец Рейган шел на выборы 1980 года под лозунгом «надежного мира для Америки» — практически тем же, под которым выступал и демократ Картер. Это совпадение позиций двух претендентов дало повод обозревателю столичной «Вашингтон пост» Фритчи за несколько дней до выборов написать, что тема мира стала доминирующей в предвыборной борьбе; кто бы ни был избран на пост президента, американский народ может надеяться на ратификацию Договора ОСВ-2, или на открытие переговоров по ОСВ-3, или на то и на другое одновременно, а американский конгресс никогда не согласится проголосовать даже за небольшое увеличение военных ассигнований. Этот прогноз как нельзя лучше показывает всю пропасть — существующую и углубляющуюся! — между предвыборной демагогией и реальной политикой правительства.

Американцы все меньше и меньше верят мифу, что двухпартийная система — «олицетворение» демократии. Особенно наглядные уроки они получают в периоды избирательных кампаний. В суматохе борьбы за теплые местечки на свет выплывают факты, обнажающие изнанку американского образа жизни, показывающие подчас эту жизнь такой, какая она и есть. И политические деятели обеих партий, независимо от воли своей, предстают во всей наготе — с их ненавистью ко всему прогрессивному, с их алчностью, пренебрежением к народу, его нуждам и его судьбе.

Э. Хьюз, автор книги «Америка уязвима», касаясь послевоенных президентских выборов, пишет: «Я помню национальные выборы 1952 года и фальшь партийных поз. Я помню национальные выборы 1956 года: парад притворства продолжался… В течение десятилетия каждая политическая партия все больше и больше имитировала одна другую и ничего не вносила нового. Такова политическая сцена перед выборами 1960 года. Они будут повторением мрачной драмы 1952 года, лишь с изменением партийных костюмов. Но, продолжает автор, теперь уже демократы будут говорить об „обанкротившейся политике“ и необходимости „инициативы“. Они будут давать любые обещания… но не предложат ничего нового. Пустословие продолжается».

Эту характеристику можно отнести и ко всем последующим выборам. Пустословие — ничего больше. Ничего нового. Ничего значительного. Одни и те же слова. Одни и те же обещания. Одни и те же обвинения.

Следует заметить, что в ходе кампании 1968 года кризис доверия к системе двух партий достиг особой остроты. То была кампания, в которой активно проявили себя, с одной стороны, движение фашистского типа во главе с мракобесом Уоллесом, а с другой — буржуазно-либеральное и прежде всего антивоенное движение, в частности массовое движение молодежи, объединившееся вокруг сенаторов Юджина Маккарти и Роберта Кеннеди.

Оставляя в стороне вопрос об истоках и характере ультраправого движения, о чем речь пойдет дальше, следует подчеркнуть, что впервые третий кандидат — Уоллес — в ходе выборов получил значительное количество голосов, выступая вне рамок двухпартийной системы. Стало очевидным, что реакция начала создавать свой резерв за пределами системы двух партий, что, независимо от целей, которые ставили себе те, кто стоял за этим движением, объективно отражало углубление кризиса двухпартийной системы.

В то же время и буржуазно-либеральное движение обнаружило тенденцию отойти от двухпартийных качелей. После того как на чикагском съезде демократов партийная машина, грубо игнорируя мнение миллионов рядовых членов партии, в ходе первичных выборов, продемонстрировавших свою поддержку антивоенной программы Ю. Маккарти, вывела его из игры, все чаще стали раздаваться призывы к созданию новой массовой партии. Сам Маккарти заявил, что в 1970 году, когда истечет срок его мандата, он, если и выставит вновь свою кандидатуру, сделает это вне рамок демократической партии. Обещание не было выполнено. В 1980 году, однако, была сделана попытка вновь бороться за пост президента вне двух партий. На этот раз Дж. Андерсеном. Она не удалась, да и время было не очень удачным. В стране вновь поднял голову шовинизм, быстро укреплялись ультраправые силы.

Независимо от перспектив этого движения уже сейчас есть основания констатировать, что его масштабы, враждебность руководству обеих традиционных буржуазных партий являются симптомами серьезного заболевания двухпартийной системы, которую политическая наука на протяжении многих десятилетий изображала незыблемым бастионом демократии.

Известно, что на протяжении всего последующего десятилетия кризис двухпартийной системы США развивался по динамичной кривой. Главное — растущее нежелание рядового американца участвовать в фарсе голосования. Стало уже нормой, что на президентских, вообще общенациональных выборах отсутствует примерно половина имеющих право голоса американцев. На местных выборах — и того больше. Это в сочетании с возникшим «снизу» движением масс за обновление партий, придание им более демократического характера вынудило правящие верхи США пойти на известные реформы партийно-политического и избирательного механизмов в начале 70-х годов, ввести некоторые ограничения на сбор и расходование средств претендентами, если эти средства поступают от частных жертвователей. Но на практике федеральный закон 1971 года с поправками 1974 и 1976 годов, призванный лимитировать частные взносы отдельных лиц в поддержку того или иного кандидата суммой в 1 тысячу долларов, выглядит насмешкой. Например, в ходе президентской кампании 1972 года некоторые «частные лица» вносили в фонд за переизбрание Р. Никсона суммы, достигавшие 2 миллионов долларов.

Каковы же результаты? Абсентеизм избирателей, их равнодушие к игре в демократию не уменьшились. В результате расширения практики так называемых первичных выборов — при внешнем демократизме этой процедуры — еще более возросла независимость претендентов от партийных механизмов и, наоборот, их зависимость от «руки дающей», то есть от той же финансовой олигархии. Сочетание массового отчуждения с повышением роли денег, идущих прежде всего на оплату телепрограмм претендентов, привело к тому, что возросли возможность и вероятность избрания «президентов меньшинства». Если соотносить количество голосов, поданных за победителя, не с числом участвовавших в голосовании, а с общей численностью имеющих право голоса на момент выборов, то Никсон был избран президентом в 1968 году всего 26 процентами американцев, в 1972 году переизбран 34 процентами, Картеру понадобилось 27 процентов голосов, чтобы попасть в Белый дом, а Рейгану — только 26 процентов. Не лучше обстояли дела и в ходе избирательной кампании 1984 года. Активистка демократической партии, занимающаяся регистрацией избирателей, писала: «Даже когда учащиеся или получатели пособий по системе социального обеспечения неохотно соглашались зарегистрироваться, в ответ на мой вопрос: „Хотели ли бы вы вступить в какую-нибудь политическую партию?“ — они неизменно смотрели на меня остановившимся взглядом и ничего не говорили. Многие продемонстрировали поразительное невежество относительно партийной системы Америки и не имели никакого представления о позициях двух партий. Это особенно касается молодых людей».

Оценивая послереформенное состояние партийно-политической системы США, буржуазные политологи независимо от их позиций и предлагаемых ими рецептов единодушны в диагнозе: партийная система продолжает переживать серьезные трудности, отчуждение избирателей растет, практическое значение партий падает, осуществленные в последние 15 лет реформы не остановили и даже не замедлили названные процессы. Исследователь партийной структуры Дж. Петросик приходит к выводу, что для возрождения пришедшей в упадок американской партийной системы необходима заинтересованность массового избирателя. Однако это, по его мнению, возможно лишь в том случае, если партии поставят на повестку дня такие социальные, экономические или политические вопросы, которые смогут «гальванизировать» избирателей. Сам автор не верит в возможность преодоления «массового безразличия к партиям». А это, помимо прочего, чревато и серьезной опасностью усиления авторитарных тенденций в политической жизни страны.

Принято считать, что политический облик партий фиксируется в их программах. Именно по этим документам легче всего отделить одну партию от другой. И американские политологи пытаются доказать, что смена партий у власти основана на различии идеологий, путей и средств политики, но при анализе конкретных документов партий, особенно избирательных платформ, впадают в явное противоречие с этими утверждениями. Избирательные программы больше похожи, чем различны.

В первую очередь это касается внешнеполитических разделов программ, так как фактически между республиканцами и демократами нет принципиальных разногласий по важнейшим аспектам внешней политики. Поскольку же соперничество предполагает наличие какого-то спора, то в этих целях мелкие политические расхождения преувеличиваются в процессе политических дебатов, а разногласия выдвигаются там, где их не существует.

Так и идет от выборов к выборам политическая игра в обвинения и обещания. Американский журнал «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт» в июле 1968 года, назвав выборы чехардой, вынужден был признать: «Мы хвастаем, что являемся демократической страной, но когда дело доходит до выбора наших высших руководителей, то демократией здесь и не пахнет. Хуже того, наша система совсем не предусматривает выбора такого человека, который лучше всего подходил бы для президентского поста». Что верно, то верно.

Один из неудачливых претендентов от демократической партии на выборах 1984 года, сенатор Г. Харт, руководивший избирательной кампанией Дж. Макговерна в 1972 году, написал после этого книгу «С самого начала», в которой, в частности, заметил, что кандидат на пост президента должен обладать фанатизмом мученика, решимостью марафонца, непреклонностью футболиста-защитника, точностью хирурга, делающего операцию на сердце, силой духа партизана-коммандоса. От такого портрета остается мрачное ощущение, как если бы за президентское кресло боролись роботы.

В избирательной программе 1960 года демократы заявили, что они готовы вести с Советским Союзом переговоры «всякий раз и везде, где есть реальная возможность прогресса без принесения в жертву принципов». Республиканцы также выражали «готовность» вести переговоры о разоружении и прекращении ядерных испытаний. «Разница» заключалась лишь в том, что республиканцы обещали «разработать реалистичные методы и гарантии разоружения и прекращения атомных испытаний», демократы же — «ответственные предложения» по этим вопросам. До чего же знакомые мотивы! Они столь же «свежо» звучали и в телевизионной дискуссии между Картером и Рейганом в 1980 году и между Рейганом и Мондейлом в 1984 году. Те же обещания, те же слова. Ничто не стронулось с места за истекшие десятилетия.

В предвыборной кампании в 1968 году, обращаясь к проблемам Латинской Америки, республиканская и демократическая партии заявляли, что они будут верны обязательствам и не «потерпят» создания в этом районе правительства, находящегося «под господством коммунизма», то есть обе партии единодушно и откровенно выступили против национально-освободительного движения латиноамериканских народов. Здесь согласие было очевидным. Оказавшись у власти, демократы выполнили обещания обеих партий: в Соединенных Штатах принят беспрецедентный закон, по которому войска США могут вмешиваться в дела любой латиноамериканской страны, если североамериканской военщине померещится, что южному соседу грозит «коммунистическая опасность». Ту же политику, но уже в обостренно интервенционистском плане, ведет и администрация Р. Рейгана.

Вспомним события 1965 года в Доминиканской Республике. Когда народ этой маленькой страны выступил против продажной, вконец дискредитировавшей себя клики тиранов, США тотчас объявили о посылке морской пехоты для «защиты американских интересов». Президент Л. Джонсон заявил, что приказал американским войскам высадиться в этой стране из-за угрозы жизни тысячам американцев. Обе партии поддержали открытую интервенцию, о которой сенатор Фулбрайт, выступая в конгрессе, сказал, что это «не просто интервенция, а гораздо худшее преступление: мы вмешались с тем, чтобы поддержать противников социальной революции, поддержать продажную реакционную военную олигархию». Когда в 1983 году была совершена беспримерная по цинизму и жестокости агрессия против Гренады, нового Фулбрайта в американском конгрессе не нашлось. А президент Р. Рейган, теперь уже республиканец, слово в слово повторил аргументацию Л. Джонсона о необходимости спасения жизни студентов, и снова все оказалось ложью.

Поскольку разница между партиями довольно призрачна, профессиональные партийные лидеры специально выдумывают темы для споров, которые, как правило, мелки по существу, но эффектны по форме. Кроме того, каждая партия объявляет себя единственной защитницей «народных интересов», обещает избирателям все на свете, играет на самых больных вопросах, которые так и остаются больными, как будто они и существуют только для выборов. Бурные выступления, инсценированные демонстрации, публичные ссоры, принятие программ на национальных съездах партий — все это рассчитано на то, чтобы обмануть избирателей.

В политической практике распространен и такой прием. Когда правящие круги попадают в особо критическое положение, как правило, усиливается пропаганда личностей. Яркое выражение это нашло в 1952 году. Американские авторы пишут, что республиканцы пришли к власти, уцепившись за «магические» фалды Эйзенхауэра. Спекулируя на чувствах американцев, в памяти которых были еще свежи воспоминания о второй мировой войне, буржуазная пропаганда всеми силами раздувала популярность Эйзенхауэра и заверяла избирателей, что только он имеет ответы на все национальные проблемы, может прекратить корейское кровопролитие, облегчить бремя налогов, приостановить инфляцию, покончить с коррупцией и «вернуть счастливые дни».

В пропагандистский обиход был запущен аргумент, что «миролюбие» свойственно не только, мол, Эйзенхауэру, но и всей его партии. За 28 лет правления демократов (Вильсон, Ф. Рузвельт, Трумэн) было убито и ранено на войнах 1 628 480 человек. За 24 года правления республиканцев (Т. Рузвельт, Тафт, Гардинг, Кулидж, Гувер) не было убито или ранено ни одного человека. Надо отметить, что рассуждения о «миролюбии» республиканской партии являются одним из мифов буржуазной политологии. Достаточно вспомнить, как при президенте Т. Рузвельте, авторе печально известной доктрины «большой дубинки», было осуществлено вооруженное вмешательство во внутренние дела Колумбии, навязан Республике Панама кабальный договор о канале. Тогда же американские оккупационные войска беспощадно подавили национально-освободительное движение на Филиппинах. При президенте У. Тафте вооруженные силы США вторглись в Гондурас, начали интервенцию в Никарагуа. При президенте У. Гардинге войска стреляли уже внутри страны — по бастующим шахтерам Южного Иллинойса и Западной Вирджинии. При президенте К. Кулидже свыше пяти тысяч солдат вновь вели необъявленную войну в Никарагуа. При президенте Г. Гувере снова стреляли. Теперь уже в голодных ветеранов первой мировой войны. Р. Рейган с беспрецедентной для американских правителей готовностью бросает войска в различные регионы мира. Гибнут гренадцы, ливанцы, никарагуанцы и американцы. Надо полагать, что после Рейгана политологи будут аккуратнее обращаться с мифом о миролюбии республиканцев.

Пропаганда прославляла «миролюбие» Эйзенхауэра и старательно обходила факты о его активном участии в военной политике правительства демократов. Известно, что Эйзенхауэр находился у истоков создания НАТО и был главнокомандующим вооруженными силами этой группировки. Как свидетельствует Р. Доновэн, милитаризация Западной Европы была святая святых его деятельности как командующего силами НАТО в 1951 и 1952 годах. В книге «Человек из Абилены» приводится письмо Эйзенхауэра. В нем он ратует за установление «мирового порядка», в котором США призваны играть роль вождя, опираясь на «моральную, социальную и экономическую силу, а до тех пор, пока мировой порядок не установлен, — на военную силу». Все эти довольно банальные идеи генерал повторил затем при вступлении на должность президента. Автор работы сообщает далее, что еще в 1946 году Эйзенхауэр составил специальную программу «идеологической войны» против коммунизма, в которой использованию «необходимой военной силы» отводилось важнейшее место. Перед выборами писалось: именно Эйзенхауэр внушил Трумэну мысль о создании по всему миру военных баз, что и было положено в основу так называемой доктрины Трумэна.

Как видно, пропаганда, рекламируя Эйзенхауэра, старалась угодить на все вкусы. Помогая правящим силам выпутаться, используя того же Эйзенхауэра, из безнадежной корейской авантюры, она изображала его «миротворцем», этаким добродушным дедом на завалинке. Планируя стратегические линии политики, сердцевиной которой оставался курс на мировое господство, американская пропаганда преподносила Эйзенхауэра как вполне подходящую фигуру для проведения такой политики.

Дело, конечно, не в Эйзенхауэре. Равно как и не в Никсоне — 1968-го или Рейгане — 1980 года. Во всех случаях поражение демократов объясняется банкротством их политики. Наступление на демократические права трудящихся, коррупция государственного аппарата, растущая инфляция, дороговизна вызвали активное недовольство народных масс. Войны в Корее и во Вьетнаме послужили наглядным подтверждением глубокого авантюризма внешней политики, развеяли длительные усилия американской пропаганды, направленные на то, чтобы убедить мировое общественное мнение в «антиколониализме» США. Как отмечал Л. Бромфилд, «мы не имели никакой причины быть в Корее… Утверждать, что столь отдаленная и маловажная страна, как Корея, является нашей первой линией обороны, — значит заявить, что каждая страна в любой части мира — также первая линия нашей обороны. Подобная концепция явно фантастическая, смешная и граничит с манией величия». Верно, эта концепция действительно сродни мании величия. Но прошло всего три десятилетия, как американский империализм объявил почти весь мир зоной своих «жизненных интересов». Мания величия при Р. Рейгане развилась до опасных размеров и теперь уже не является смешной, поскольку подкрепляется глобальной системой ядерных баз и оккупационных войск, прямыми угрозами атомной войны.

Интервенции в Корее и во Вьетнаме явились логическим следствием общей воинственной внешнеполитической линии США. Эта политика нацелена на создание американской «мировой империи», направлена против борьбы за свободу, социальную справедливость и национальную независимость народов стран капиталистического и бывшего колониального мира. Тогда — в Корее и Вьетнаме, теперь — в Ливане и Гренаде.

Подобное тому, что произошло с Д. Эйзенхауэром, случилось и с Р. Рейганом, правда, на новом витке реакционной политики внутри страны и на международной арене. Средства массовой информации изо всех сил стараются окружить Р. Рейгана ореолом славы, создать образ «великого коммуникатора», «простого парня».

Пресса «большого бизнеса» старательно пытается воздвигнуть нынешнего президента на пьедестал «отца нации». Он, оказывается, вернул этой стране «надежду», «уверенность» и «силу».

Удушливая милитаристско-шовинистическая обстановка в США 80-х годов нашла свое отражение в предвыборных платформах демократической и республиканской партий 1984 года. Нагнетание в стране истерии и ультрашовинизма на протяжении долгого периода времени сделало свое дело. В позициях двух основных буржуазных партий — каждой по-своему — отразились внутренние процессы в стране и взгляды на внешнюю и военную политику США, в которых ощущалось грубое и неприкрытое давление крайне правых сил.

Платформа демократов, принятая на конвенте в Сан-Франциско, отличалась двусмыслицами, недоговоренностями, общими рассуждениями, робостью в подходе к жгучим для страны проблемам и их решениям.

Демократы, конечно, не могли, вступая в борьбу с напористой, воинственной, весьма опасной для интересов самих США линией республиканской администрации, остаться в стороне от главных вопросов, прежде всего от гонки стратегических вооружений, перспективы ядерной войны. Логика предвыборных соображений заставила, естественно, лидеров партии включить в платформу кое-какие непохвальные замечания в адрес Р. Рейгана, его милитаристского курса. Однако критика замыслов и действий республиканской администрации выглядела в программе демократов на редкость вымученной, хилой и беззубой. В ряде важных вопросов, связанных с развертыванием новых систем оружия, демократы явно уступали, даже как бы подыгрывали республиканским лидерам, не слишком усердно стараясь отбить у них «выигрышные» позиции в предвыборной борьбе.

В платформе демократов плохо замаскированный милитаризм и агрессивный настрой весьма наглядно наложились на едва заретушированный антикоммунизм и антисоветизм. Этот «сплав» мало чем отличался от идейно-политических установок рейгановской администрации. Да и вообще рейганизм заметно повлиял на политическую философию, заложенную в платформе демократов.

Своих конструктивных предложений в области внешней и военной политики у сторонников У. Мондейла в Сан-Франциско практически не оказалось, если не считать нескольких туманных, по-видимому, случайных и не связанных общим стержнем фраз, похожих скорее на рутинные обещания избирателям, чем на руководство к действию самих демократических лидеров. В своей новой платформе они так и не нашли ни собственных идей, ни плодотворных подходов, которые способны были бы противостоять милитаризму и агрессивной линии нынешнего республиканского руководства. В большинстве случаев демократы на своем конвенте топтались в кругу тех же самых идеологических стереотипов, политических посулов и риторических приемов, которые используются и рейгановской администрацией, организаторами предвыборной кампании республиканцев.

Конвент в Сан-Франциско не создал демократическим лидерам необходимых позиций в борьбе с правящей партией на выборах 1984 года, во многом ослабил их возможности в избирательных схватках. Демократы оказались в ловушке, которую они семи себе поставили в последние годы правления президента Дж. Картера. У. Мондейл вышел на арену предвыборной борьбы с весьма уязвимой и неподготовленной идейно-политической амуницией.

Главной мишенью предвыборной пропаганды республиканцев стала «администрация Картера — Мондейла». Этой формулой рейгановская группа стремилась всячески привязать нынешнего конкурента от демократов к практике предыдущей администрации, как известно, не пользовавшейся популярностью в стране, особенно в свете ирано-американского кризиса.

Пожалуй, никогда еще в своем развитии республиканская партия не становилась столь откровенно, бесповоротно и цинично на сторону крайне правых сил, реакции по всем направлениям, антидемократизма, расизма, шовинизма и гегемонизма, как в своей предвыборной платформе, утвержденной на съезде 1984 года в Далласе.

Отныне название этого южного американского города будет еще более горьким символом политической жизни США. Более двадцати лет спустя после убийства в Далласе президента Дж. Кеннеди теперь здесь же крайне правыми силами, укоренившимися в руководстве республиканской партии, была предпринята куда более далеко идущая и всеобъемлющая политика расправиться с «американским либерализмом» в целом, перекрыть ему дорогу в будущее, потащить страну по пути, который даже видавшие виды американцы считают самым мрачным и опасным за всю историю страны. Это касалось в первую очередь экономической и социальной политики, внутреннего политического развития США. Но это давало также главную ориентацию внешней и военной политике Вашингтона на весь отрезок времени, оставшийся до конца столетия.

Платформа республиканцев своим содержанием с обезоруживающей прямотой подтверждала, что их предвыборная «миролюбивая» риторика является беззастенчивым лицемерием. Авантюризм, воинствующая агрессивность и цинизм республиканской платформы не имели прецедента ни в долголетней эволюции самой этой партии, ни в традициях межпартийной борьбы за президентскую власть, ни даже во всей политической истории США.

Далласовский документ — открытая и недвусмысленная декларация американской реакции и гегемонизма об их намерениях в мире последних десятилетий уходящего века. По ней человечество может судить, что ожидало бы его, если бы Р. Рейгану в самом деле удалось выполнить «мандат», врученный ему республиканским съездом (точнее, продиктованный конвенту им же самим).

Ведь это программа вселенского господства и диктата Вашингтона с самых крайних антидемократических позиций, программа вседозволенности его действий на мировой арене с помощью ядерного оружия, программа обреченности человечества на ядерную катастрофу, которая может быть развязана, когда и где это сочтут для себя возможным рейгановская администрация или ее преемники.

Мировой цивилизации разрешено, по далласовской программе, развиваться только при одном условии: ее единственным устоем и единственным двигателем должна отныне стать военная мощь США. То, что не будет соответствовать политическим идеалам крайне правых в нынешнем руководстве США, не будет укладываться в прокрустово ложе сконструированных правыми схем американского внутреннего порядка, американского мессианизма в современном мире, должно быть сметено ядерным взрывом по мановению руки вашингтонского лидера.

Иногда кажется, что создатели республиканской программы 1984 года просто переписывали широко известную книгу Джорджа Оруэлла «1984 год». Сегодня они хотели бы приспособить ее на свой лад уже не только к американской действительности, но и ко всем мировым процессам. Нетрудно понять, сколь трагичным оказалось бы для человечества такое видение мира.

Платформа республиканцев с предельной обнаженностью нацелена на борьбу с силами мирового прогресса. Она исходила из откровенного стремления поставить плотину на пути социально-политического развития человечества. Но это ни в коем случае нельзя признать попыткой республиканцев сохранить статус-кво в современном мире. Для нынешней воинственной администрации такая цель явно не подходит. Наступательная программа американских крайне правых, одобренная в Далласе, была устремлена совсем в другом направлении. Они хотят сокрушить не только объективные тенденции мирового развития, но и статус-кво именно в его социально-политическом смысле, вернуть человечество к мировому господству империалистических сил, прежде всего самого Вашингтона.

Нынешнее руководство республиканцев одержимо поистине маниакальной идеей ликвидации мирового социализма и национально-освободительного движения. Р. Рейган и до Далласа похвалялся стереть «мировой коммунизм» со страниц истории, пойти на него «крестовым походом». Перед съездом он повторил эту «фундаменталистскую» концепцию крайне правых. Он призывал к сплочению рядов под знаменами «национального крестового похода»: «Мы находимся в состоянии войны, войны с самым опасным врагом, который когда-либо мешал людям выбраться из трясины и подняться к звездам». Р. Рейган переводил все это на язык «крестоносцев», жаждущих отличиться на поприще борьбы с «мировым коммунизмом».

Подобные идеи были закреплены в предвыборной программе республиканской партии. Уже не личные риторические упражнения, а платформа партии, стоящей у власти, доказывала, что СССР вроде бы существует по недоразумению. Из окончательного текста программы исчезла, правда, экстремистская формулировка, содержавшаяся в проекте программы: «Советское государство — „аномалия“. Оказалось, что даже конвент в Далласе не может записать в своей программе столь глупый тезис. Но в платформе появилось утверждение о том, что поддержание „стабильных и мирных отношений“ с СССР зависит от „уважения к американской мощи и решимости“. Москва должна, по мысли республиканских лидеров, удовлетворить ряд предварительных условий, выдвигаемых ультимативно Вашингтоном. Только тогда республиканская верхушка будет готова с ней разговаривать.

Программа, принятая в Далласе, — апофеоз разнузданного антикоммунизма и антисоветизма, столь обнаженно проявившегося в последние годы во всей деятельности правых в США, в общей рейгановской политике. Это своего рода усыновление идеи „крестового похода“ всей партией, ее легализация и освящение, „мандат“ на ее проведение в жизнь, врученный новой президентской команде.

Для насильственного достижения цели ликвидации социализма и предназначается прежде всего американская военная мощь, ракетно-ядерное оружие. Такой тезис в самых различных словесных формах проходил красной нитью через весь далласовский документ.

От правды никуда не денешься: республиканская предвыборная программа целиком проникнута идеей подготовки ядерной войны, наращивания ядерных вооружений. Далласовский документ генетически связан с пресловутым заявлением президента перед микрофоном в Санта-Барбаре о немедленно начинающейся ядерной атаке против СССР. Как бы ни стремился официальный Вашингтон отмежеваться от этого заявления, новая платформа республиканцев явно сродни этой бесшабашной выходке.

Республиканцы вновь прибегли к затасканному и лживому тезису об „отставании“ от СССР. Они доказывали, что Р. Рейган „стремительно принял меры“, чтобы устранить „эту опасную ситуацию и восстановить эффективный „запас прочности“ еще до 1990 года“. Но ведь речь идет на деле совсем не об этом. Вашингтон хотел бы сломать существующий ныне ядерный паритет и добиться в 80–90-х годах вовсе не „запаса прочности“, а военного превосходства США. Именно с этим багажом он мог бы отправиться, по его собственным представлениям, в „крестовый поход“ против мирового социализма.

Далласовская платформа заявляет об этом без обиняков: „Дутая“ армия, которая была при администрации Картера — Мондейла, теперь стала подлинной армией, а наши военно-морские силы быстрыми темпами увеличивают число своих кораблей, приближаясь к цели — 600 кораблей». Программа полна спекулятивных заявлений относительно того, что военная мощь США обеспечивает «средства сдерживания», является «наилучшим стимулом», побуждающим якобы СССР «согласиться на сокращение вооружений». Это сознательно рассчитанная ложь, умноженная на культ военной силы.

Культ военной силы — навязчивая идея республиканской программы 1984 года. «Мы подтверждаем принцип, согласно которому политика Соединенных Штатов в области национальной безопасности должна основываться на стратегии мира с позиции силы…», «Америка вновь стала сильной», «Мы гордимся силой Америки», «…Мы должны быть достаточно сильными…». Президент Рейган всегда вел переговоры «с позиции силы» — с превеликой гордостью провозглашалось в самых различных частях платформы республиканцев.

Внешняя политика рейгановской администрации, осуществляющая со столь явной мегаломанией свой военный замысел, не знает ни пределов, ни сдерживающих мотивов на путях гегемонизма и агрессии. В программе записано: «Мы отвергаем идеи о виновности и необходимости приносить извинения, которые в столь большой мере движут внешней политикой демократической партии». В мировой политике для правых нет сложных проблем, нет опасностей, которых они не могли бы одолеть с помощью «божьей поддержки» и ядерной мощи. И конечно, им не за что извиняться!

Все глобальные и региональные направления внешней политики Вашингтона, как это вытекало из новой предвыборной платформы республиканской партии, были подчинены тем же самым целям, к ним прикладывались те же самые средства. Антикубинская ярость, ненависть к Никарагуа, клевета на положение в Сальвадоре, ликование по поводу «взятия» Гренады — все это содержалось во фрагменте внешнеполитической части платформы, где говорилось о политике США в Южной Америке. Там была предпринята попытка сделать военный захват Гренады отныне чем-то вроде «универсального» подхода США. В платформе доказывалось, что «это пример для всего мира» (подчеркнуто мною. — А. Я.).

В этом вся философия современного колониализма, библия неофашизма, идеология «крестового похода». Ведь это же самое говорил Адольф Гитлер, топя в крови европейские страны — одну за другой. И в Европе «прогнившие» правительства падали перед нацистской демократией штыка. И снова, как и при Гитлере, агрессия, захват суверенной страны, которые ООН единодушно осудила, объявляются «примером для всего мира». И вновь человечество с тревогой задает себе вопрос: какая страна станет следующим объектом интервенции США после Гренады?

Вашингтон оправдывал в программе республиканцев размещение американских ракет в Западной Европе фальшивой угрозой «советского господства», что ведет-де к «раздроблению НАТО», представляет для США «смертельную опасность». Республиканцы ликовали в своей программе по поводу новых соглашений о базах НАТО в Португалии, Испании, Турции и Греции, объявляли это «победой администрации Рейгана — Буша и наших европейских друзей».

Они откровенно гордились тем, что США и Израиль сохраняют основы их «моральных и стратегических взаимоотношений» на Ближнем Востоке, причем они провозглашаются «союзниками» не только в экономическом, но и в широком политическом, дипломатическом и, главное, военном плане. Программа подчеркнула, что американо-израильские группы стратегического планирования координируют совместные усилия этих двух стран.

В платформе республиканцев содержались клятвы в готовности помогать «прифронтовым государствам» а Азии и бассейне Тихого океана — Южной Корее, Таиланду и Пакистану (можно понять, какие «фронты» имеются при этом в виду. — А. Я.), сохраняя свои военные объекты в Южной Корее, Японии, на Филиппинах и в Индийском океане. Республиканская платформа призвала Японию продолжать увеличивать вклад в наращивание своей военной силы в этом регионе.

Если судить по далласовской платформе, то в Африке США под лживым предлогом борьбы против угрозы «трехсторонней оси — Советского Союза, Кубы и Ливии» обязались поддерживать всемерно ЮАР в ее агрессивной политике, добиваться сохранения ряда африканских стран в орбите капитализма, «помогая» там создавать «инфраструктуру демократического капитализма», сея антикоммунизм.

Республиканцы открыто провозгласили на своем конвенте, что «одним из основных элементов наших программ экономической помощи должна быть передача другим благотворных идей демократического капитализма…». «…Мы сократим или аннулируем помощь странам, проводящим внешнюю политику, противоречащую нашим интересам…» Это ли не принудительный экспорт капитализма в африканские страны, экспорт контрреволюции, откровенное идеологическое и политическое вмешательство в их внутренние дела с помощью рычагов экономической помощи?

Во имя борьбы против сил национального освобождения, которым в США приклеивают ярлык «терроризма», платформа республиканской партии требовала «объединенных усилий наших дипломатов, вооруженных сил, разведывательных служб и организаций по поддержанию правопорядка». В связи с этим открыто формулировался тезис о необходимости сломать все внутренние юридические препятствия в «дружественных странах», чтобы бороться с силами сопротивления диктаторским режимам.

В планах республиканской партии были с достаточным цинизмом провозглашены задачи дальнейшего расширения террористической деятельности ЦРУ, подрывных операций во всем мире. «Мы будем и впредь укреплять нашу разведывательную службу, — признавалось в программе, — мы ликвидируем законодательные препоны, мешающие эффективному руководству, работе и сохранению в тайне источников получения разведывательных данных и методов разведки. Мы будем и впредь улучшать нашу способность оказывать влияние на международные события в поддержку наших внешнеполитических целей…»

Далласовская программа была буквально начинена высокомерием, презрением, недружелюбием и прямыми угрозами по отношению к международным организациям, в том числе ООН. ЮНЕСКО названа была при этом «худшей» из таких организаций.

Паранойя политического видения современного мира пронизывает всю программу. В ней четко и откровенно отражена суть внешнеполитической линии США. Программа пропитана пещерным антисоветизмом, ложью, человеконенавистничеством.

Крайне правые силы, прежде всего правое крыло республиканской партии, одержали верх и на выборах 1984 года. Если результаты борьбы 1980 года, которые привели республиканцев в Белый дом, «неоконсерваторы» поспешили тогда назвать «захватом власти», то итоги выборов 1984 года они вполне могут определить как «удержание власти». Команда республиканцев одержала убедительную победу над демократами. Это дало повод правящему клану республиканцев утверждать, будто Р. Рейган получил «мандат нации» на продолжение внутренней и внешней политики. Республиканцы рассматривают победу и как исторический «реванш» за разгром демократами правых во главе с Б. Голдуотером на выборах 1964 года. Тогда в ближайшем окружении аризонского сенатора был, как известно, и Р. Рейган. Теперь именно ему довелось увенчать двадцатилетнюю борьбу правых за власть в Белом доме победой над демократами с «разгромным» счетом. Демократы и б самом деле оказались поверженными, выбитыми из седла, отброшенными в сторону. Трудно даже предположить, когда им удастся собраться с силами, вновь вступить в реальную политическую схватку за власть.

Ход избирательной кампании 1984 года потребовал от Р. Рейгана и его ближайших соратников некоторых нововведений в риторический арсенал. Не отказываясь от старых, привычных им «силовых» милитаристских штампов, он все же дозированно ввел в свой лексикон тему мира и переговоров с Советским Союзом. Необходимо, разумеется, оценивать все это в контексте реальных дел. От того, как подобные заявления скажутся на деле, многое зависит в характере и масштабности практических подходов к важнейшим международным проблемам.

Возникает ли перед нами новый Р. Рейган, кое-что понявший, кое-чему научившийся, не желающий идти сейчас напролом в международных отношениях, стремящийся избежать односторонней конфронтации с СССР и вести свою страну не столь опасным путем, как это было в годы после выборов 1980 года? Идем ли мы к какому-то иному периоду в развитии международных отношений, если не к новой разрядке, то по крайней мере к отходу от лобового противостояния, навязанного американской стороной? Или же речь идет лишь о временных тактических шагах администрации США, которые тоже следует рассматривать в известном плане позитивно, но всегда помнить об их возможной скоротечности, двойственности и двусмысленности?

Представляется, что изменения в риторике скорее всего — плод складывающихся реальностей, от которых нельзя просто отмахнуться.

Так что даже при упрямстве, которым не нахвалятся в Вашингтоне, нельзя не видеть, что «кавалерийская атака» во внешней политике не принесла ожидаемых результатов. Ни бряцание оружием, ни ядерные угрозы, ни «крестовый поход», ни Ливан, ни Гренада, ни Никарагуа не добавили авторитета Вашингтону. Более того, они усиливали морально-политическую изоляцию США. Угроза ядерной катастрофы добавила людям страху, но она же ясно обозначила, как бы высветила источник войны. Возникли трудности и в отношениях с союзниками, которых напугала воинственная прыть вашингтонских политиков. Поэтому и возникла необходимость поставить на испытательный стенд несколько выправленную фразеологию, «успокоительную» систему рассуждений по вопросам мира и войны.

Кроме того, по мнению Вашингтона, он уже разогнал маховик военных программ до той степени, которая позволяет ему «диктовать условия», говорить с «позиции силы». К тому же Белому дому уже нельзя было игнорировать возрастание настроений в пользу мира, усиление требований тех сил, которые хотели бы иметь разумную альтернативу воинственному ядерному курсу.

Но представляется, что обозначившееся маневрирование не поколебало главной оси политического процесса использования «неоконсерваторами» в своих интересах рычагов власти. Стратегическая линия крайне правых осталась нетронутой. Связав полностью свое торжество на выборах с победой крайне правых, американский президент оказался, однако, пленником гонки вооружений и борьбы за военное превосходство. Эта логика и будет, вероятнее всего, доминировать в развитии рейганизма как политического феномена в США, его роли на международной арене. И вряд ли можно предположить какой-то крутой вираж американской политики в стратегическом плане. Системы стратегического оружия запущены в производство, ракеты средней дальности привозились в Западную Европу по графику, подготовка «звездных войн» продолжалась, мораторий на создание космической ПРО не был установлен. Иными словами, остались неизменными основные линии внешней политики: и что касается «крестового похода» и конфронтации с СССР; и гонки вооружений; и поисков «приемлемого» использования рычагов ядерной войны.