Эпилог

Если бы мне, в мои 17, скромному, застенчивому, слабому выпускнику спецшколы-интерната физико-математического профиля при Киевском университете, надежде, так сказать, советской науки, кто-нибудь сказал, что меня ждёт в этой жизни, то я был бы, как минимум, обескуражен.

Больница и инвалидность, медицинский институт, армейская служба на заснеженном севере, немалый бизнес и его полная потеря, бега и погони, чужие страны, хождения через границы без документов, работа на стройках, снова бизнес, тюрьма и зона, эзотерика, рукопашные бои, мои тренинги, интервью на ТВ и в прессе, сотня тысяч читателей…

Но об этом, может быть, как-то в другой раз.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В ЗОНЕ БЫЛИ НЕПРОСТЫМИ. Вышла амнистия — одна из самых больших за постсоветское время. На волю выгоняли даже прямо с ШИЗО. Но меня отпускать почему-то никак не спешили. Уже прошёл предоставу, бумаги давно ушли на суд и уже вроде как и вернулись, и вроде как с положительным решением. Уже на половину опустел барак, а мы с закарпатским цыганом Мишей, которому повезло также как и мне, вторую неделю лежали на шконарях и смотрели в потолок.

Психическое напряжение достигло апогея. Но вместе с тем, было интересно наблюдать себя, своё поведение, мысли и именно этому периоду я обязан несколькими моментам осознания — настоящих таких жирных инсайтов. И несколько раз уже благодарил судьбу, что она не спешила меня отпускать. Все-таки для внутренней работы нет лучшего времени, чем неопределённость, страх и напряжение.

И вот как-то вечером иду по коридору к спальному помещению. Навстречу завхоз: «Ну как? Крышу ещё не снесло? Пошли, чаю попьём». Сидим, болтаем. Чуть позже заходит дежурный офицер. Он же ответственный в штабе за подготовку документов на освобождение. Вид у него весьма жалкий. Красные глаза после бессонной ночи, на лице страдание. Второй день его терзает жуткая зубная боль. Уже не помогают и колеса.

Понаблюдав за его муками, неожиданно для себя делаю ему предложение: «Если я сейчас избавлю вас от боли, вы мне завтра делаете бумаги на освобождение?». Он скептически на меня смотрит: «Ну давай, попробуй».

Вдруг возникает полная уверенность, что все получится. Точечный массаж работает, как бы это странно не выглядело. Беру его указательные пальцы, крепко сжимаю у оснований ногтевых пластинок. Через минуту физически ощущаю, что что-то изменяется, как будто уходит какое-то напряжение. Держу ещё секунд тридцать.

— Ну что?

— Завтра идёшь домой.

ОЖИДАНИЕ СВОБОДЫ. Оно началось с первого дня заключения. И если описать его в общем, то это ощущение, что ТАМ все будет по-другому. Что-то должно измениться.

Вечером накануне сжёг две общих тетрадки записей, накопившихся за 3 года. Их время закончилось. Что осталось со мной, то осталось. Бумага не поможет.

Последний проход по «стометровке», по плацу. Заход к друзьям на баню и в библиотеку. Последний шмон на вахте.

Напряжение возрастает. Оно и так уже давно не умещается в груди, а сейчас так и вообще захватило все тело и пространство вокруг. Слышны удары сердца. Идём к проходной.

Год назад, когда меня сюда привезли, была тёплая летняя ночь. Впервые за два последних года свежий ветерок и огромное безлунное звёздное небо над головой. Воздух можно пить. Эти два прохода — в зону и через год с небольшим — из неё, до сих пор стоят в памяти.

Сейчас жаркий день, яркое солнце. Но меня оно не интересует. Все внимание внутри. ЧТО-ТО ДОЛЖНО ИЗМЕНИТСЯ. Я иду на свободу. Дорожка длинная, узкая. Дорожка на волю.

Идём, как мне кажется, очень долго — хоть там метров сто всего. И тут у меня начинают закрадываться сомнения. Что-то не так. Я ожидал, что должно произойти нечто большое и заметное, нечто выстраданное и долгожданное, что-то должно измениться в этом мире, в котором Я выхожу на свободу.

Но ничего не происходит, и я не ощущаю перемен внутри. Да, радостно. Да, хорошо. Но мало ли от чего мне бывает хорошо. Наблюдатель остаётся беспристрастным.

Последняя проверка — фамилия, имя, отчество, статья, срок. Я за зоной. Тут уже встречает жена. Заходим в штаб за справкой об освобождении, садимся в машину и зона вскоре исчезает из виду.

Через некоторое время прошу остановить машину на опушке. Выхожу, иду вглубь леса.

Улыбаюсь. Не могу не улыбаться. А ведь ничего не изменилось. Нет никаких ТАМ и ЗДЕСЬ. Есть Я, есть мои ощущения, и ничего не меняется — в этом мире свобода всегда с нами.

И вот теперь душа начинает петь.

Свобода внутри.

А жизнь прекрасна.