ГЛАВА 22

Воскресное утро встречает нас сияющим голубым небом и морозцем: вылетевшее изо рта дыхание обволакивает лицо белой пеленой. В ожидании автобуса, который повезет нас на тренировку по бегу по пересеченной местности, я ежусь, топчусь на месте и похлопываю ладонями. Школьники понемногу подтягиваются к остановке. Появляется и учитель с блокнотом.

За автобусом к школе подкатывает автомобиль с Беном за рулем. Я жду его, остальные забираются в автобус.

Бен удивленно улыбается.

— Я и не знал, что ты побежишь.

К участию в тренировке меня подтолкнуло то ужасное ощущение, которое возникло вчера в больнице. Я знаю, почему бежит Бен; я, бывало, тоже бегала в больничном спортзале. Их называют эндорфинами, эти химические соединения, вырабатываемые организмом, когда бежишь и бежишь, бежишь, преодолев точку изнеможения и мышечной боли, когда уже не чувствуешь, что ты делаешь с собственным телом, а ощущаешь только струящееся по венам радостное возбуждение, когда не хочешь останавливаться, и все внутри успокаивается и становится кристально ясным и понятным. И может быть, отчасти я хочу бежать из-за сна, в котором не могу бежать и падаю. Мне хочется научиться убегать.

Мама не сразу поверила в серьезность моих желаний, так что пришлось напомнить ей рекомендации доктора Лизандер насчет предоставления мне большей свободы. Эми же только ухмыльнулась и, когда мы остались вдвоем, отпустила пару шпилек.

Тренер по бегу, мистер Фергюсон, увидев меня, делает большие глаза и картинно вздыхает.

— Только еще одной фанатки и не хватало, — говорит он и косится на Бена. Кое-кто из мальчишек глуповато улыбается, и до меня начинает доходить, о чем тут речь.

— Я сама бегаю, — сердито говорю я, чувствуя, как розовеют щеки.

— Что ж, малышка, посмотрим, — смеется мистер Фергюсон.

Всего собралось около дюжины мальчишек и примерно столько же девчонок. Все, похоже, знают друг друга, и все повыше и покрупнее меня, так что я и впрямь «малышка».

В автобусе сажусь к окну. Бен пристраивается рядом. Мы отъезжаем от школы, и он, наклонившись, шепчет мне на ухо:

— Это правда?

— Что?

— Что ты здесь только из-за меня?

— Нет! — Я возмущенно щипаю его за руку.

— Уу! — Бен трет локоть. — А я, признаться, надеялся...

Я смущенно отворачиваюсь. Неужели он серьезно? А как же Тори? Не знаю, что сказать, а потому молчу.

Десятикилометровый маршрут проложен по сельской местности: тропинки пересекают поля и лесные массивы, холмы, канавы и ручьи. Не совсем то, к чему я привыкла в спортзале. Справлюсь ли? Всем, кроме меня, маршрут знаком. Фергюсон показывает карту и говорит, что на маршруте есть курсовые указатели — оранжевые флажки. Я внимательно просматриваю карту — нескольких секунд вполне достаточно, чтобы заложить курс в память.

Первыми стартуют парни; один за другим они бегут через поле, и я провожаю их взглядом. Нам нужно подождать десять минут. Я делаю разминку.

— Тебя ведь на других тренировочных забегах не было, — говорит, подходя, мистер Фергюсон.

— Нет. Я не могла, потому что в школу только неделю назад пришла.

— И то верно. Будь осторожна, смотри под ноги и постарайся рассчитать силы. Десять километров — путь долгий. Огребаю каждый раз, когда приходится вызывать «Скорую».

— Вы такой заботливый.

Он смотрит на меня удивленно и смеется.

— Ха! Ты права. Ладно, посмотрим, на что ты способна, а?

Вид у некоторых девушек не слишком довольный.

Тренер дает нам старт.

Вначале мы бежим через поле. Не привыкшая к неровной поверхности, я не тороплюсь, постепенно вхожу в ритм. Парни уже скрылись из виду, а мы растягиваемся, и я оказываюсь где-то в конце середины.

Солнце. Ноги движутся в своем ритме, сердце стучит в своем, чуть быстрее. Хорошо.

Тропинка уходит в лес. Пора прибавлять.

За поворотом лежащая на земле ветка внезапно поднимается прямо передо мной. Ни уклониться, ни перепрыгнуть времени уже нет. Нога цепляется, и я, выставив руки, лечу вперед и тяжело бухаюсь на тропу. Две девушки выскакивают из кустов, бросают ветку и со смехом убегают.

Не могу продохнуть. Лежу на земле, хватая воздух открытым ртом, как выброшенная на берег рыбина. Дыхание постепенно восстанавливается. Я пытаюсь сесть.

Мимо пробегают еще несколько девушек. Одна останавливается.

— Ты как?

Я только машу рукой, и она бежит дальше.

Теперь они все впереди.

У меня царапины на руке и порез на колене. Осторожно поднимаюсь, осматриваю ноги.

Вроде бы все в порядке. Ладно, по крайней мере, Фергюсону не придется огребать за вызов «Скорой». Меня распирает злость. Чтоб их! Зачем же так? Дышу глубже и медленнее, чтобы успокоиться. Проверяю «Лево» — 5.8. Бег поднимает уровень.

Я бегу снова.

Бегу быстро. Потом еще быстрее.

Кое-где, как и сказал Фергюсон, встречаются маршрутные указатели, оранжевые флажки. Но потом, вот что странно, у развилки флажок почему-то оказывается не на правой — как должно быть — тропинке, а на левой. Я останавливаюсь, закрываю глаза, вызываю из памяти карту, которую запомнила перед стартом. Так и есть, флажок определенно не на той стороне.

Кто-то ведет другую игру? Неважно. Карта надежно спрятана у меня в голове. Я оставляю флажок на месте и бегу дальше.

Вскоре я перегоняю девушку, которая интересовалась моим самочувствием, потом нескольких других. Я там, в том месте, где бежать и дышать — это и есть все, и где все — это чувствовать землю под ногами и лететь вперед. Я вся забрызгалась грязью, когда бежала вдоль ручья, царапины на руке и колене сочатся кровью, но мне нет до этого никакого дела.

Я обхожу двух девчонок, сбивших меня веткой на повороте. Обхожу с запасом. На их лицах удивление. Они пытаются прибавить, но не могут. И исчезают из виду у меня за спиной.

Обгоняю еще одну. И еще нескольких. Я сбилась со счета — остался ли кто-то еще впереди? Пройти нормально меня уже не устраивает — я хочу быть первой. И прибавляю.

Обхожу двух или трех мальчишек, потом еще нескольких, и далеко впереди появляется финиш, то место, откуда мы стартовали.

Я прохожу вершину холма, и Фергюсон, Билл и с полдюжины парней подбадривают меня криками.

Пересекаю финишную линию. Тренер смотрит, прищурясь, на секундомер и качает головой.

— Ты что же, весь маршрут на спринте прошла?

Я останавливаюсь, пытаюсь ответить, но не могу. Мир начинает кружиться...

— Не отвечай! Пошла!

Хрипя, сдерживая тошноту, бегу вокруг автомобильной стоянки. Бегу, понемногу сбавляя, и наконец, чувствуя, что меня уже не выворачивает наизнанку, останавливаюсь.

К финишу подтягиваются мальчишки, потом девчонки.

— Что случилось? — спрашивает Фергюсон, заметив кровь у меня на руке и ноге.

Я пожимаю плечами.

— Споткнулась. Все в порядке, «Скорая» не понадобится.

Он смеется, достает аптечку и накладывает повязку на мое колено.

— А мы с тобой хорошая пара, — говорит Бен, когда мы садимся в машину.

— Да?

— Я пришел первым из парней, ты — первой из девушек.

— Ты пришел раньше меня — на сколько?

Бен пожимает плечами.

— Минут на пять, а что?

— Мы стартовали через десять минут после вас. А значит, я прошла маршрут быстрее тебя.

Удивление на лице Бена сменяется ухмылкой.

— Хорошо. Теперь у меня появилась причина тренироваться усерднее.

Он смотрит на мой «Лево» — 8.1 — и показывает свой — 7.9.

— Ты и здесь меня обошла. — Автобус трогается, и Бен наклоняется ко мне. — Так что сейчас самое время... — Он говорит так тихо, что мне приходится наклониться, и я рада этому. Его тело пышет жаром, а мое холодеет с каждой секундой.

— Время для чего?

Бен уже не улыбается.

— Я тут проверил кое-что, порасспросил...

— О чем?

— Тори не первая, кто исчез. В нашей школе были и другие Зачищенные, которые пропадали внезапно и без всякого объяснения.

— Их возвращали,—шепчу я и невольно сжимаюсь от холода. Бен обнимает меня за плечи.

— Это не все. Пропадали не только Зачищенные. Как те трое, которых увели в пятницу с Ассамблеи. Теперь их тоже нет, и такое случается не впервые.

— То есть обычные люди тоже пропадают? Тех, кто был на Ассамблее, увели лордеры. Должно быть, они их и забрали. — Живот сводят спазмы.

— Но зачем?

— С ребятами дело более или менее понятное. Я слышал, что одного взяли с мобильным телефоном. Второй тоже был придурок, вечно лез в драки и во все такое. Может, в банде состоял?

— А девушка?

Бен пожимает плечами.

— Ничего плохого она не сделала. Но была очень умная, задавала учителям неловкие вопросы. По истории. Типа, почему делалось так и не делалось этак.

Задавала неловкие вопросы. Как Бен.

— Тебе нужно остановиться. Перестань расспрашивать, а иначе можешь оказаться следующим.

— Но как же Тори? Если никто не будет спрашивать, то никому и дела до нее не будет. Неужели не понимаешь? На ее месте может оказаться любой, ты или я. Нет, я должен выяснить, что с ней случилось.

— Не хочу, чтобы ты исчез, — шепчу я, и он обнимает меня крепче. В его объятии глина и пот, и его сердце бьется под моим ухом.

Парни сзади начинают шуметь и посвистывать.

— Никаких обнимашек в автобусе! — кричит, обернувшись, Фергюсон. Я выпрямляюсь, но Бен не выпускает мою руку.

Держит так же крепко, как держал руку Тори.

Сюрприз! Автобус возвращается к школе, и там меня ждут двое, мама и папа. Я машу на прощание Бену и другим и иду к машине, грязная и усталая, с перевязанной коленкой. Тело как будто одеревенело, и каждый шаг дается с напряжением.

Мама выскакивает из машины с перекошенным лицом.

— Что, черт возьми, с тобой случилось?

— Со мной все в порядке. И посмотри. — Показываю ей «Лево» — 6.6. Даже с учетом нашего невеселого разговора на обратном пути бег определенно наилучший способ для поддержания высокого уровня.

— Посмотри, в каком ты состоянии! — Она поворачивается и с решительным видом направляется к мистеру Фергюсону. Папа тоже выходит из машины и оглядывает меня с головы до ног.

— Здорово было, да? — улыбается он.

— О да. — Улыбаюсь в ответ и прислоняюсь к машине, чувствуя, что иначе упаду. Папу я не видела с той ночи, когда он напугал меня в темной кухне. Но сейчас он совсем другой — довольный, спокойный, ничуть не похожий на того хмурого, сурового дознавателя, который расспрашивал меня едва ли не до полуночи.

— Как прошло?

— Закончила первой.

— Ух ты! — Он поднимает руку. — Давай пять?

— Что?

— Подними руку... вот так. — Я поднимаю, и он хлопает ладонью о мою ладонь, а потом кивает вслед маме и подмигивает: — Если будешь продолжать, ей это не понравится. Терпеть не может грязь и кровь.

Вечером на обед приходит Джазз. С лица Эми не сходит широкая глуповатая улыбка, мама изо всех сил старается казаться добрым драконом, а папа отпускает неудачные шутки. Джазз отзывается на «Джейсона» и почти не разговаривает, смирившись со своей участью и ограничившись двумя фразами: «да, пожалуйста» и «спасибо». Я сосредотачиваюсь на еде.

— Проголодалась? — удивленно спрашивает мама, когда я тянусь за второй порцией жаркого с картошкой. Подливка и йоркширский пудинг — ням-ням.

Пожимаю плечами.

— Я пробежала сегодня десять километров.

— Обязательно возьми овощей. — На моей тарелке уже лежат несколько похожих на крохотные деревья зеленых стебельков. Пока что мне удавалось их обходить.

— Что это?

— Брокколи. Ты что же, еще не пробовала? — удивляется она.

— Не помню. — Все смотрят на меня, и мне ничего не остается, как подцепить зелень вилкой, отправить в рот и прожевать. Брокколи — упругая и ужасная. Пытаюсь проглотить, но организм протестует, и горло сжимается. Я давлюсь и кашляю.

— Все хорошо? — Мама привстает со стула, но я поднимаю руку, и она садится. Кусочек брокколи проскальзывает дальше, а остальное, когда никто не смотрит, я выплевываю на салфетку, а потом отправляю в мусорную корзину. Отвратительно.