ГЛАВА 10
— Внимание все, у нас сегодня новенькая! — объявляет сестра Пенни, и ее звонкий голос почти дотягивает, чтобы сравниться с желтым джемпером.
«Все», к которым она обращается, это десяток с небольшим таких же, как я, Зачищенных, из ближайших деревень, рассевшихся кружком в продуваемом ветром холле с высоким потолком.
Сестра Пенни подталкивает меня вперед.
— Давай. Представься и возьми стул.
— Привет, меня зовут Кайла, — говорю я и, взяв из угла стул, ставлю его в круг.
Остальные улыбаются мне и друг другу. Большинство заметно младше, и только одна девушка примерно моего возраста, сидит со скрещенными на груди руками и смотрит в темноту за окном.
Какое счастье. Первый день в Группе. Только этого мне и не хватало вдобавок к тяжелой, гнетущей боли за глазами. Обычно все проходит за два-три дня. Мама сказала, что это можно отложить до следующей недели, но я, подумав, решила, что чувствую себя не так уж плохо и в состоянии сходить сегодня. По крайней мере, под этим предлогом мне наконец-то удается выбраться из дома. Да и какой смысл откладывать, если встречи проводятся каждый четверг, в семь часов вечера, до дальнейшего уведомления. Эми на эти четверговые собрания ходить больше не надо, так что «до дальнейшего уведомления» означает, наверно, до тех пор, пока они не убедятся, что я не нуждаюсь в постоянном наблюдении.
В больнице у нас тоже была Группа, так что дело это мне знакомое. Предполагается, что мы должны рассказывать о своих чувствах в «дружелюбной непринужденной атмосфере», но обычно все сводится к тому, что они говорят нам, что мы должны чувствовать.
Пенни складывает руки на груди.
— Кто-нибудь помнит, что вам нужно сейчас делать?
Они переглядываются.
Смотреть на это больно.
Наконец девушка постарше отворачивается от окна и закатывает глаза.
— Чем с вами сидеть, так веселее смотреть, как краска сохнет. Давайте, представляйтесь, пока мы здесь не померли от старости.
Как и все остальные, я смотрю на нее широко открытыми глазами. Она говорит вслух то, о чем мы только думаем. Какая смелая!
Пенни хмурится.
— Спасибо. Что бы мы без тебя делали. Может, сама пример подашь?
— Конечно. Приветствую тебя, дорогая Кайла. Я — Тори. Добро пожаловать в нашу счастливую группу.
Следом за ней и другие начинают поочередно называть себя. Улыбаясь и не понимая, что голос Тори буквально сочился сарказмом. И только Пенни по-прежнему смотрит на нее хмуро.
Вступительная часть заканчивается. Пенни смотрит на часы — десять минут восьмого.
— Итак, сейчас мы...
Но тут задняя дверь распахивается.
— Извините за опоздание, — произносит голос. Мужской.
Я поворачиваюсь — опоздавший тащит стул по полу. Тори отодвигает свой в сторону, и он садится рядом с ней.
Пенни старается придать себе строгий вид.
— Бен, тебе следует быть более пунктуальным. Как идут тренировки?
— Хорошо, спасибо. — Бен улыбается, и Пенни улыбается в ответ. По глазам видно, что он — ее любимчик. Опоздание никого из них не беспокоит.
Оно и не удивительно. Бен здесь определенно дольше любого из собравшихся, кроме разве что Тори. Улыбка у него настоящая, не сонная. Улыбка, на которую хочется ответить. Пенни упомянула про тренировки — на нем шорты, хотя вечер выдался довольно прохладный; ноги крепкие, с рельефной мускулатурой; торс обтягивает футболка с длинными рукавами. Кожа с легким бронзовым оттенком — на воздухе проводит больше времени, чем в помещении. И Тори — впервые за вечер — улыбается ему не натужно, а искренне. Улыбка совершенно ее преображает. Оказывается, она — потрясающая.
— Привет, ты новенькая? Я — Бен, — говорит он, и я с опозданием ловлю себя на том, что откровенно на него пялюсь. Щеки вспыхивают.
— Кайла? — окликает меня Пенни, и я вздрагиваю.
Тори закатывает глаза.
— Да, Бен, ты пропустил представление. Бен, это Кайла. Кайла, это Бен.
— Добро пожаловать, — говорит он и улыбается прямо мне в глаза.
— Спасибо. — Я смотрю в пол.
— Тогда давайте все-таки начнем? — предлагает Пенни и, пройдясь взглядом по кругу, останавливается на мне. — Кайла, почему мы здесь? Почему мы все здесь?
Я молчу.
Тот ответ, что вертится у меня в голове — потому что должны здесь быть, — может быть, и верен фактически, но неправилен. В больнице я узнала, что, хотя Группа и считается местом безопасным, где говорить можно все, излишне откровенничать все же не стоит. Для меня это несколько раз заканчивалось тем, что доктор Лизандер подолгу ковырялась потом в моей голове, из-за чего я несколько дней чувствовала себя не в своей тарелке.
Улыбаюсь и молчу. Сестры, из тех, что не успели узнать меня получше, обычно попадаются на эту уловку.
— Кайла, мы здесь для того, чтобы поддерживать друг друга на этапе перехода от больницы к семьям и обществу, — отвечает Пенни на собственный вопрос. — Итак, почему ты оказалась в больнице? — Она широко улыбается.
А вот это уже интереснее. В том смысле, что да, я знаю, что они со мной сделали. В общем смысле. Они стерли синапсы и нейронные связи в моем мозге, то, что составляло меня: мою личность, мои воспоминания. Обычные причины, по которым проводится Зачистка, мне известны, и самая распространенная среди них та, что человек представляет опасность для себя или общества. Какая причина сыграла в моем случае, я не знаю. Может быть, ответ на этот вопрос кроется где-то в файлах сестры Пенни?
— Ну, Кайла? — говорит она.
— Вот вы мне и скажите.
Тори поднимает голову, и наши взгляды встречаются. Ее глаза смеются.
Пенни сдвигает брови. Я проходила такое много раз и знаю, что никакого толкового ответа у нее нет. Но прежде чем Пенни успевает как-то отреагировать, на помощь мне приходит Бен.
— Нам дали новое начало. — Он снова улыбается мне, а я испытываю настоящий шок узнавания: влажные карие глаза, зачесанные назад и вьющиеся за ушами темные волосы — все какое-то знакомое. Как будто мы уже встречались. Я одергиваю себя и заставляю отвернуться.
— Совершенно верно, — говорит Пенни. — Итак, сегодня мы продолжим с того места, где остановились на прошлой неделе. Кто-нибудь помнит, что мы собирались рассказать Кайле?
Она обводит глазами круг, но желающих не находится.
— Мы говорили о поддержании наших уровней. Какие они у каждого из нас?
Мы послушно проверяем и называем. У меня самый низкий — 4.8.
— Какая у тебя стратегия? — озабоченно спрашивает Пенни.
— Что вы имеете в виду?
— Если твой уровень падает, что ты делаешь, чтобы поднять его?
— Съедаю шоколадку. Обнимаю кого-нибудь. Или глажу кота.
— Это все внешние факторы. А внутренние?
Что ж, может быть, мы действительно научимся чему-то полезному.
— К достижению какого уровня мы стремимся? — обращается она к Группе. Я отключаюсь, потому что слышала это много раз.
Приемлемый уровень — 5 и 6.
10 — полная радость, восторг. 1 — злость, способная довести до убийства, или страдание, такое черное, что не можешь сдвинуться с места. При падении ниже 3 тебя уносит в ла-ла-лэнд (1. нереальное, воображаемое место; 2. психологическое состояние, в котором человек не сознает, что на самом деле происходит): «Лево» отключает чип у тебя в мозгу, и ты вырубаешься, как случилось накануне ночью со мной. В случае, если в твоем зачищенном мозгу еще скрываются опасные импульсы, а уровни падают ниже 2, чип не просто отключается, а скорее поджаривается. Потом начинаются судороги, и если даже ты приходишь в себя, то роняющим слюну идиотом.
Цокая языком, Пенни просматривает файлы на нетбуке.
— Вижу, кошмаров и затмений на твою долю выпало немало. Давайте подумаем, какую стратегию мы можем предложить Кайле. Ну? Ребята?
Похоже, она даже не всех знает по именам. И наверняка не знает, что даже Зачищенные не отзываются на «ребята».
Пенни указывает то на одного, то на другого, и я, с неожиданным для себя интересом, слушаю их ответы.
Предложений много, и некоторые я уже использовала.
Отвлечься: сосредоточиться на чем-то другом. Повторять расписания, считать плитки на полу. Бен бегает — мне это знакомо. В больничном спортзале я, бывало, часами не сходила с бегущей дорожки, доводя себя до такого состояния, когда все чувства блекнут и остается только ровный ритм шагов.
Другой мой вариант: организовать неизвестное в лица из линий и теней, рисовать карты коридоров, дверей и прочего для создания границ. Не для того ли я это делаю?
Визуализация: удалиться в какое-то другое место в своем сознании. «Безопасное место», как называет это сестра Пенни.
Перенос: перекладывание своих чувств на кого-то другого.
Диссоциация: стать кем-то другим, отбросив все чувства.
В этом я становлюсь экспертом.
Как и все мы?
Потом Пенни делит нас на небольшие группы — попрактиковаться в устном общении. Сегодняшняя тема: разговор о семье.
Все начинают двигать стулья, объединяться по двое-трое. Никаких споров, обсуждений — каждый хорошо знает, что и как. Я немножко теряюсь и вздрагиваю, когда на мое плечо ложится теплая рука. Бен.
— Присоединишься к нам? — спрашивает он с улыбкой, и я ловлю себя на том, что смотрю в его глаза и не могу оторваться. Они и впрямь карие, с теплыми золотистыми крапинками — вот бы написать такие, смешать краски и...
Он смотрит на меня с любопытством.
— Так что?
— Хорошо. — Я поднимаюсь. Его рука соскальзывает с моего плеча. Он берет мой стул и ставит рядом со стулом Тори, а потом подтягивает свой и садится напротив нас обеих.
Тори начинает говорить что-то, но умолкает — к нам подходит Пенни.
Вскоре я узнаю, что отец у Бена — учитель, а его мать — художница и работает в мастерской. Папа у Тори — чиновник в Лондоне, а она живет с мамой в деревне. Дома он бывает только по выходным, и, судя по тому, как она говорит об этом, ей такое положение вещей нравится. Им обоим, Тори и Бену, по семнадцать лет, и они на год старше меня. Оба знакомы с Эми по школе. Той школе, куда пойду и я, когда разрешат.
— А ты на самом деле откуда? — спрашивает Тори, как только Пенни отходит от нас и идет к другой группе.
— Ты о чем?
— Ну, где ты была до того, как попала сюда?
— В больнице. Меня выписали в прошлое воскресенье.
— Я тебе не верю.
— Тори, — вмешивается Бен. — Полегче.
Она ухмыляется.
— Она бы не говорила так, если бы ее только-только выписали. Ты это не хуже меня понимаешь. Нас с тобой три года назад выпустили, и ты знаешь, какие они, новенькие.
— Меня продержали в больнице дольше, чем других. Из-за кошмаров.
— Дольше — это сколько?
— Девять месяцев, так мне сказали.
— Все равно. Ты — другая.
Я не согласна и готова спорить и уже открываю рот, но тут же его закрываю. Вот и доказательство. Большинство Зачищенных просто улыбаются и соглашаются со всем, что бы им ни говорили. Какой смысл отрицать очевидное?
Пожимаю плечами.
— Ну и что с того?
— Ага! — торжествует Тори.
Бен наклоняется, с интересом смотрит на меня.
— А что плохого в том, чтобы быть другим?
Тори хмурится, но Бен обнимает ее.
— Не хочешь присоединиться к нам в воскресенье? — спрашивает он. — Собираемся сходить на выставку.
Тори неприятно удивлена и не скрывает этого.
— Не знаю, — говорю я. — Надо спросить, разрешат ли папа с мамой.
Она закатывает глаза.
— Ну конечно. Смотри сама.
У меня уже сложилось четкое понимание, что если я хочу поладить с Тори, то должна держаться подальше от Бена. А вот этого мне не очень-то хочется.
Собрание закончено, все идут к выходу. Пенни ловит меня и отводит в сторонку.
— Постой. Мне нужно поговорить с тобой наедине.
Мы ждем, пока все выйдут, а потом она садится рядом.
— Слышала, ты недавно сознание теряла. Надо проверить твой «Лево».
Пенни достает ручной сканер, прибор такой же, как в больнице, только поменьше, и подключает его к нетбуку. Потом подносит к моему браслету. На экране появляются какие-то диаграммы.
— О господи.
— Что?
— Посмотри сама. — Пенни касается экрана, выбирает диаграмму, обозначенную 15/09. Целый участок ее, утро вторника, окрашен красным. Еще одно касание, и на экране возникают числа. — Кайла, у тебя было 2.3. Слишком низко. Что случилось?
Я смотрю на нее непонимающе. Еще немного, всего 0.3, и я бы уже не очнулась. В животе все как будто стягивается в узел.
— Так что?
— Не знаю. Приснился кошмар, вот и все. Я не проснулась. Очнулась, когда парамедики ввели «хэппи джус». До сих пор голова болит.
— Сны на уровень «Лево» не влияют, и тебе это прекрасно известно. А вот когда ты просыпаешься потом...
Я пожимаю плечами.
— Как проснулась, не помню.
— А что снилось?
— Не помню, — вру я.
Пенни вздыхает.
— Я только лишь хочу помочь. Следующая больничная проверка у тебя в конце следующей недели, но, может быть, стоит сдвинуть ее на этот уик-энд.
— Нет! Мне просто надо... — как бы это выразиться помягче? — надо отвлечься, заполнить чем-то время и голову. А можно мне начать ходить в школу? Пожалуйста.
Она откидывается на спинку стула и пристально, словно ищет что-то, смотрит мне в глаза.
— Слишком рано. Сначала тебе нужно привыкнуть к дому. И...
— Пожалуйста. — Я не говорю о том, что не хочу оставаться дома наедине с мамой, Дракошей. Последние дни, проведенные в компании с ней и Себастианом, оказались едва ли не хуже кошмаров.
— Отвлечение — дело, конечно, хорошее, но тебе необходимо еще и перенаправление. Я дам тебе несколько упражнений, хорошо? Займись ими. Займись по-настоящему, всерьез, и тогда мы определим тебя в школу на следующей неделе. Договорились? — Пенни протягивает руку.
Смотрю на нее недоуменно. Сегодня четверг, до понедельника всего четыре дня.
— Ладно, договорились. — Я пожимаю ее руку.
Дверь в конце коридора приоткрывается. Это Эми. Наверно, ее послали узнать, почему я не вышла.
— Эми? — Пенни машет ей рукой. — Входи. Поможешь нам.
Под их руководством я придумываю себе «безопасное место», или «убежище». Представляю зеленый уголок с деревьями и цветами, где можно лежать на траве и смотреть на проплывающие в небе облака. Когда плохо, когда расстроена или напугана, я должна мысленно бежать туда. И делать это почаще, доводя до автоматизма. Легко и просто, правда?
