В «Парнях что надо» есть отличная сцена, где Чак Йегер и несколько астронавтов из программы «Меркурий» — Гас Гриссом, Гордон Купер и Дик Слейтон — пьют в клубе верховой езды «Счастливое днище» Панчо Барнса. Так назывался бар в пустыне Мохаве, где собирались летчики-испытатели. Офицер связи ВВС пытается им объяснить, что нужно стараться получить хорошие отзывы в прессе. Йегер срывается на него, «выпускает пар». У него нет времени на репортеров. «Эти маленькие жуки-долгоносики, которые шныряют повсюду и суют камеры тебе в лицо» — так он о них отзывается. Но парень из ВВС в чем-то прав: хорошие отзывы в прессе формируют общественное мнение, общественное мнение влияет на государственную политику, а политикой определяется, кто получит деньги на полеты. Он говорит: «Вы знаете, что на самом деле заставляет ваши ракеты взлетать? Финансирование. Вот почему ваши ракеты летают. Нет баксов — нет и Бака Роджерса». В первые годы космической программы этот урок вызубрили все. Президент США, НАСА и астронавты проделали немыслимую работу, продавая американскому народу космическую программу. Речь Кеннеди, объявляющая начало программы «Аполлон», была одной из самых великих президентских речей в истории. Он бросал нам вызов. Он вдохновлял нас. Мы достигаем невозможного, говорил он, «не потому, что это легко, но потому, что это трудно». Он сказал, что полет на Луну будет «самым рискованным, опасным и великим приключением, в каком когда-либо участвовали люди». В космической гонке было все: хорошие парни против плохих, мы против Советов, Джон Гленн против Гагарина. Там были Нил Армстронг и Базз Олдрин, изо всех сил рвущиеся к Луне, и эта захватывающая история приковала к себе внимание всего человечества.

После «Аполлонов» все изменилось. Мы выиграли гонку. Чтобы снова привести всех в возбуждение, пришло время начать новую главу. Первоначально планы НАСА были чрезвычайно амбициозными: многоразовый космический самолет, космическая станция на низкой земной орбите, наблюдательные пункты на поверхности Луны, пилотируемый полет на Марс. Но поддержки общественности эти планы не нашли; люди решили, что история закончилась, и «переключили канал». Наступил кризис, за ним последовали сокращения бюджета, и дни космической гонки и больших трат навсегда остались позади.

Единственной частью планов, нашедшей воплощение в реальности, был возвращаемый космический самолет — шаттл. Он задумывался как космический аппарат, способный доставлять экипажи и грузы на различные космические станции, расположенные на пути от Земли до Луны. Когда на всех этих проектах поставили крест, нам все еще была нужна причина, чтобы построить его. Вместо того чтобы разрабатывать аппарат для какой-то цели, НАСА пришлось придумать цель для уже разработанного аппарата. В конце концов шаттл удалось «продать» как аппарат на все случаи жизни, который понемногу мог быть и летающей космической лабораторией, и грузовым кораблем, и удобным устройством для запуска и обслуживания спутников. После всего ажиотажа космической гонки шаттл «продавался» исходя из того, что с ним не будет вообще никакой шумихи. Это был самый обыкновенный, каждодневный способ попасть на низкую земную орбиту, ничем не отличающийся от перевозки грузов на трейлере из Индианаполиса в Буффало.

Поскольку бюджет был меньше, размах истории тоже был меньше. Меньше баксов — меньше Баков Роджерсов. Сегодня статус астронавта вызывает уважение, но наших имен никто не знает. Астронавты с «Меркуриев» и «Аполлонов» были настоящими знаменитостями. Они определяли свою эпоху. Они были лучшими примерами крутизны. В эпоху шаттлов культура изменилась. Сегодня в НАСА нет такого понятия, как «личные достижения». — в команде нет «я». Во всем существует неофициальная иерархия. Командир выступает как представитель своего экипажа, и все с ним считаются. От тебя ждут, что, если ты получишь какой-то персональный знак внимания, ты переведешь его на свой экипаж, миссию и само НАСА. «Мы» добиваемся успеха, и «мы» терпим неудачи, и ничего не поделаешь.

С одной стороны, так и должно быть. Когда ты находишься в космосе, ты оказываешься между жизнью и смертью и каждый рассчитывает на всех остальных. Ничто не может крутиться вокруг отдельного «я». Не может быть команды, где один человек считает себя Джеймсом Леброном, а другие астронавты нужны только для того, чтобы его поддерживать. С другой стороны, для того, чтобы получилась хорошая история, нужны герои. В том, как НАСА начало рассказывать историю покорения космоса после «Аполлонов», была ошибка: мы считали, что публика обращает основное внимание на полеты, научные задачи и космические путешествия. На самом деле это не так. Есть очень узкое сообщество людей, которые интересуются «космосом». Они приходят в восторг от открытия черных дыр и ведут жаркие споры о том, является ли Плутон планетой. В большинстве своем люди не обращают такого внимания на космос, но обращают внимание на людей в нем, потому что могут отождествлять себя с ними.

На самом деле Советский Союз совершил посадку на Луну раньше США. Они посадили туда автоматические станции задолго до того, как появились Нил Армстронг и Базз Олдрин. Кто-нибудь об этом помнит? Кого-нибудь это волнует? Нет. Америка выиграла космическую гонку, потому что американцы первыми сели на Луну. Людей приводят в восхищение другие люди. Люди любят смотреть, как другие люди делают потрясающие вещи, потому что это заставляет нас обнаруживать нечто удивительное в том, что мы люди. Полет в космос приводит в трепет. Люди приходят смотреть пуски на мысе Канаверал не потому, что НАСА делает свою работу. Они приходят, потому что хотят услышать рев ракеты, почувствовать, как дрожит земля, и увидеть, как ночь превращается в день.

Когда я смотрел по телевизору репортаж о посадке на Луну и мы ходили в кинотеатр на «Парней что надо», я не мечтал о том, чтобы полететь в космос. Я мечтал о том, чтобы стать астронавтом, потому что они были моими героями, потому что их жизнь была потрясающей, заманчивой и крутой. Вот что меня вдохновляло. И когда я наконец попал в НАСА, я не разочаровался. Я летал через всю страну на Т-38, встречался с живыми легендами, такими как Джон Янг и Алан Бин. «Парни что надо» стали моей повседневной жизнью, но я не замечал, чтобы это отражалось в выпусках новостей и массовой культуре.

В «Симпсонах» есть знаменитый эпизод «Гомер в космическом пространстве», в котором Гомер летит на шаттле. Он начинается с того, что герой смотрит по телевизору запуск шаттла и комментатор рассказывает про экипаж. «Они представляют собой колоритную группу, — говорит он. — Как «Три мушкетера». Среди них математик, математик в другой области и специалист по статистике». Юмор в том, что астронавты стали такими скучными, так мало интересуют публику и телерейтинг Нильсена упал так низко, что НАСА рискует навсегда лишиться финансирования. Эта шутка многое говорит о том, как люди воспринимают НАСА, но не соответствует истине. Люди, с которыми я работаю, потрясающе ярки, умны, преданны своему делу, отважны. Это группа чудаковатых гениев с докторскими степенями и горячих парней из «Лучшего стрелка» — военных летчиков-испытателей. Мы любим свое дело и проводим дни, занимаясь немыслимыми вещами, которые создают будущее человечества. И от этого мы получаем огромное удовольствие. Но если публика о нас ничего такого не знает, в этом только наша вина. Помню, как однажды я смотрел «НАСА ТВ». «НАСА ТВ» находится в конце списка ваших кабельных каналов, если, конечно, он вообще в нем есть. Там в прямом эфире показывают все старты, выходы в открытый космос и другие события. Я включил этот канал, и там брали интервью у моего приятеля Стеркоу по прозвищу Командир. Командир был пилотом военно-морских сил США и выполнил 40 боевых вылетов во время «Бури в пустыне». Он был в экипаже механиков во время гонок грузовиков-внедорожников в Байя. Он очень веселый человек, один из самых лучших людей, каких я когда-либо встречал. Но интервью, которое я видел, было одним из самых скучных, какие я только видел в своей жизни. Вопросы были сухими и касались исключительно технических деталей. Через них не пробилось ни одной черточки личности Командира. Я думал: «Куда девался мой друг? Кто такой этот «владелец похоронного бюро» на экране?» Свет был плохим. Все было плохим. В результате никто не обращает на нас внимания, и американские зрители понятия не имеют, почему мы все еще занимаемся тем, чем занимаемся.

Когда я был кандидатом в астронавты, для нас проводили тренинг по взаимодействию со СМИ: как разговаривать с репортерами, как произнести речь и подать материал. Нас готовил Билл Уолиш, преподаватель ораторского искусства, который уже много лет проводит такие тренинги в Космическом центре имени Джонсона. Для своей презентации на тренинге я решил выбрать что-нибудь личное. Я рассказал о том, как мечтал стать астронавтом. Я показал свои детские фотографии в костюме космонавта с астронавтом Снупи. Я показал фотографии из Колумбийского университета и МТИ, рассказал о пути, который прошел, о том, как мне пришлось напряженно работать, и о том, что я никогда не сдавался. Я вставил несколько шуток про самого себя. Биллу так понравилась моя презентация, что он записал ее на видео и стал использовать на занятиях со следующими наборами астронавтов.

Возможно, на занятиях по взаимодействию со СМИ я и стал звездой, но в целом это не очень много значило. Кандидаты в астронавты и новички обычно не общаются с журналистами. Но я понемногу двигался вперед. Дал несколько телевизионных интервью. Выступал в школе в Вермонте, где учились мои племянник и племянница. Шанс выйти вперед выпал мне во время церемонии награждения после полета STS-109. После каждой посадки шаттла проходит такая церемония, где мы получаем свои медали, а потом стоим на сцене и отвечаем на вопросы.

По большей части церемония проходила по шаблону. Помню, один из заданных вопросов был: «Вы когда-нибудь думали о том, чтобы отправить в космос детей?» Но, честно говоря, я не очень обращал на все это внимание. Говорили в основном другие: они были ветеранами, а Скутер — командиром. Я же был просто новичком. Я решил, что меня никто ни о чем спрашивать не будет. Поэтому витал в облаках и думал о том, куда мы пойдем обедать после мероприятия. Потом я услышал, как кто-то зовет меня:

— Майк? Майк!

Я оглянулся и увидел, что Скутер мне машет.

— Что? — спросил я.

— Твоя история? Про то, как ты увидел планету.

— А что с ней не так?

— Не мог бы ты рассказать ее?

Я не слышал, какой задали вопрос, но послушался Скутера и рассказал свою историю о том, как увидел, что Земля движется, сказал об этом Диггеру в воздушном шлюзе, как удивительно это было, как изменилось мое отношение ко Вселенной и все остальное. Все зааплодировали. Они по-настоящему откликнулись на мой рассказ. Шон О'Кифи, администратор НАСА, подвел итог моей речи, сказав: «Кто-то спросил, не собираемся ли мы отправить в космос детей. Так мы уже это сделали. Мы отправили Майка Массимино».

Не думаю, что в моей истории было что-то особенное, но она привнесла немного человеческого в пресс-конференцию, где по большей части говорили о траекториях пуска и расписании ремонта. Я решил, что обычному человеку слушать про эти детали неинтересно. Мы только что слетали в космос накосмическом корабле. Как это было? Как выглядит наше место во Вселенной? Как ты себя чувствуешь, когда твоя детская мечта сбывается? Вот что хотят знать люди.

О'Кифу мое выступление очень понравилось. Он недавно начал работать в НАСА — был назначен президентом Бушем, — и STS-109 была первой экспедицией за время его работы, поэтому он присутствовал и при нашем старте, и при посадке. После церемонии он подошел ко мне и сказал: «Это была фантастическая история. Мы будем иметь вас в виду». С того дня я стал его человеком. Я начал получать назначения прямо из офиса О'Кифа. Когда бы и где бы НАСА ни понадобился публичный человек, О'Киф говорил: «Пошлите Массимино». Я стал выступать на различных конференциях и мероприятиях. Я занимался связями с общественностью. В том году в IMAX вышла премьера фильма «Аполлон-13», и меня послали на премьеру, чтобы я представлял агентство, разговаривал с репортерами и фотографировался с Джимом Лоувеллом и Роном Ховардом.

Мотаясь по таким мероприятием, я начал правильно понимать свое положение. Как астронавт я был хорош, но не был лучшим. Я не был лучшим, если речь шла о знании систем шаттла. Я даже не был лучшим по ВКД. Но, возможно, я мог бы лучше других рассказывать о космосе. Может быть, я смогу сделать космические полеты веселыми, живыми и полными приключений — такими, какими они были. У меня всегда был интерес и даже талант к общению с людьми. Я мог помочь им понять, на что похожа наша работа. Я не хотел становиться выскочкой и выдвигать себя вперед, я хотел помочь выдвинуть вперед других людей из космической программы и саму программу.

Пока О'Киф был озабочен тем, что посылал меня на различные мероприятия, моя страсть к бейсболу сама по себе превратилась в некое публичное событие. Все началось за несколько месяцев до моего полета, когда в спортивном зале я наткнулся на Эллен Бейкер, одну из моих коллег-астронавтов. Эллен выросла в Квинсе, и ее мать, Клэр Шульман, несколько лет назад была главой муниципального совета Квинса. Эллен знала, что я большой поклонник «Метс», и спросила, не думал ли я о том, чтобы взять в полет какой-нибудь символ команды. Я ответил, что с удовольствием бы взял, но не знаю, как связаться со спортсменами. Тогда она обратилась к матери, которая обратилась к владельцу команды Фреду Уилпону. В тот же день Эллен прислала мне сообщение: твоего звонка ждет владелец команды «Нью-Йорк Метс». Вот его номер.

Я получил телефонный номер владельца одной из команд Главной бейсбольной лиги меньше чем за день, и это был миг, когда я осознал, как много рычагов привлечения общественного внимания могло быть у астронавтов, если бы мы брали на себя труд ими пользоваться. Я позвонил Уилпону, и он дал мне координаты начальника отдела по связям с общественностью Джея Хорвитца. Я спросил, могу ли взять в полет форму Джона Франко. Франко был релиф-питчером, капитаном команды. Парнем из моего родного города. Он вырос в Бенсонхерсте, в Бруклине. Мой отец работал в пожарном управлении, его отец — в санитарном. Под форму он надевал футболку с надписью SDNY. Джей прислал мне форму Франко с автографом спортсмена. Я взял ее с собой на шаттл и фотографировался в ней в космосе.

В апреле того года «Метс» приехали в Хьюстон играть с «Астрос», и Джей предложил мне перед игрой выйти на поле и познакомиться с игроками. Помню, когда я вышел на поле стадиона «Миньют Мейд Парк», Джей сказал мне, что Бобби Валентайн, менеджер «Метс», хочет познакомиться со мной. Валентайн вышел вперед с широкой улыбкой на лице, обнял меня за плечи и сказал:

— Мне очень нравится то, что вы делаете! Ваша работа, ребята, — это величайшее дело в мире! Какое счастье познакомиться с вами! Я хотел бы попросить вас об одной любезности. — О какой?

— Можно взять у вас автограф?

У него уже была распечатана моя официальная фотография из НАСА. Он сказал, что хочет повесить ее в своем ресторане. На секунду я просто замер на месте. Передо мной был менеджер «Нью-Йорк Метс», и онпросил у меня автограф! Весь мой мир перевернулся с ног на голову. Сколько раз я был на трибунах, одним из тысяч людей, которые сжимают в руке бейсбольный мяч, надеясь получить на нем подпись игрока, и меня и моих героев разделял непреодолимый барьер? В глубине души я по-прежнему оставался ребенком, который боготворил этих парней, но барьер между нами исчез, и я очутился на другой стороне. Возможно, НАСА больше не вызывало такого возбуждения в сердцах людей, но космическую программу по-прежнему любили.

Я подписал Бобби фотографию, и они с Джеем преподнесли мне свою великолепную идею.

Они хотели, чтобы я пришел на стадион «Шей» и продемонстрировал команде побывавшую в космосе форму, сделав первый бросок в игре. Теперь мой мир окончательно перевернулся. Я мечтал о том, чтобы выйти на питчерскую горку, чаще, чем о прогулке по Луне. Мы с командой стали обсуждать, в какой игре я могу поучаствовать, прошлись по всему расписанию, и единственным днем, который всех устраивал, оказалась суббота 15 июня — дневная игра «Метс» против «Янки», одним из самых сильных их соперников в бейсболе. Прийти на стадион «Шей» в ту субботу было все равно что прийти в римский Колизей. Игра всей недели в Главной бейсбольной лиге. Переполненный стадион. 50 000 болельщиков «Метс» вопят: «Янки — отстой!» и еще много чего похуже на грани с нецензурной бранью.

И эти слова мне пришлось объяснять девятилетней дочери и шестилетнему сыну.

Габби и Даниэль должны были выйти со мной на поле и держать форму, показывая ее толпе, пока я буду бросать мяч. Еще я пригласил на матч моего дядюшку Ромео, с которым мы с папой когда-то ходили на бейсбол, а также двоюродного брата Пола. Франко должен был поймать мой мяч. Мы с ним немного поговорили о том, как мне бросать. Мы с моим другом детства Майклом Кью тренировались всю неделю. Он даже откуда-то выкопал свой старый спортивный инвентарь, оставшийся со времен старшей школы, и мы ходили в парк в Франклин-Сквер. Я бросал, бросал и бросал, точно так же, как когда-то бросал, бросал и бросал мяч со ступенек крыльца, делая вид, что я подающий на стадионе «Шей». А теперь я действительно подавал на стадионе «Шей».

За несколько минут до начала игры ко мне подошел поздороваться Бобби Валентайн. Я спросил, не может ли он мне что-нибудь посоветовать.

— Две вещи, — сказал он. — Во-первых, бросай мяч выше, чем, как тебе кажется, надо бросать. Джонни — профессиональный бейсбольный игрок. Если ты бросишь мяч чуть выше перчатки, он поймает его и все будет выглядеть так, как будто это был страйк. Если ты пустишь мяч вниз, он уже ничего не сможет сделать. Так что целься выше.

— Хорошо, — сказал я. — А во-вторых?

— Слушай, у тебя штаны запачканы. Ты что, возился в грязи? Почисти их.

Я действительно возился в грязи, когда мы вместе с детьми писали «Давай, Метс!» на земле перед скамейкой запасных. Я отряхнул брюки и был готов к выходу. Когда мы вышли, комментатор объявил:

— Астронавт Майк Массимино из Франклин-Сквер, Нью-Йорк, — давний фанат «Метс». Он недавно летал на шаттле в форме Джона Франко!

Фанаты безумствовали, вопили и кричали. Они как будто хотели сказать: «Вот вам, янки! Думаете, вы такие крутые, а наш парень был в космосе!»

Я вышел и остановился на питчерской горке. Оглядевшись вокруг, я увидел камеру на центральном поле и остолбенел. Сколько раз я ребенком видел съемку этой камерой и мечтал о том, чтобы оказаться на этом месте? Франко смотрел на меня с домашней базы. Он увидел, что я волнуюсь, и широко мне улыбнулся.

Я поднялся на горку. Франко присел и приготовил перчатку-ловушку. Я отключился от шума толпы. Я ничего не слышал. Джон Франко был для меня единственным человеком на стадионе. Внимание и концентрация, которые были нужны мне, когда я поворачивал в космосе солнечную батарею? Сейчас они были не менее сильны. В моей голове стучало: «Выше, чем тебе кажется… Выше, чем тебе кажется… Массимино, ты НЕ запорешь эту подачу!» Я встал в позицию «винд-ап», бросил и — ба-а-ам! Мяч прямо в перчатке Франко. Глядя с питчерской горки, я мог сказать, что мяч прошел низковато, но Франко поймал его, уложил в перчатку, и все выглядело так, будто это был страйк. В ту секунду, когда он поймал мяч, для меня как будто кто-то снова включил звук, и я услышал, как толпа ревет. Я понял, что они сходили с ума все это время.

Что было лучше: увидеть Землю из космоса с высоты 550 км или сделать подачу на стадионе «Шей»? Скажу честно, я не могу выбрать. Лет с семи двумя самыми большими героями для меня, кроме моего отца, были Нил Армстронг и Том Сивер. Это были люди, на месте которых я хотел оказаться, и вот я сумел воплотить в жизнь обе свои детские мечты. Вот это мне повезло! Я представил себе, что, возможно, в этот день на стадионе есть другой семилетний мальчик или девочка. Возможно, именно сейчас, когда они увидели меня, подающего мяч, меняется вся их жизнь. Они подумали: «Ух ты, есть такая работа, когда ты летаешь в космос и выходишь на бейсбольное поле в Главной лиге? Быть астронавтом круто!»

В ту же поездку я побывал в своей начальной школе и в старшей школе. Там в мою честь организовали парад. А сколько радости мне доставило видеть, как дети просто сияют, когда я повествую, каково ощутить невесомость или как звезды выглядят в космосе! С этого момента рассказывать о том, как я побывал в космосе, стало для меня одним из самых любимых занятий, если не считать, конечно, само пребывание на орбите. Я хотел вдохновлять молодых людей на то, чтобы они следовали своим мечтам, как когда-то меня вдохновляли мои герои. О'Киф продолжал посылать меня на различные мероприятия, где присутствовала пресса, и я всегда был рад пойти, поговорить о космической программе и дать людям возможность увидеть наше путешествие как часть их путешествия.

В сентябре того года была первая годовщина терактов 11 сентября. Все правительственные учреждения проводили мероприятия в память об этой дате. При разрушении башен-близнецов помимо 60 офицеров полиции погибли 343 пожарных. О'Киф знал о том, что мой отец работал в управлении пожарной охраны Нью-Йорка, и попросил меня по этому случаю приехать и произнести речь перед персоналом штаб-квартиры НАСА. Я не делал никаких записей перед этим выступлением. Я просто поделился личным опытом. Я говорил о том, что для меня значило управление пожарной охраны в детстве, как отец объяснял мне, какое значение имеет служба на благо общества. Возможно, моими героями были астронавты и игроки в бейсбол, но благодаря отцу я всегда считал пожарных героями, живущими по соседству, обычными людьми, которые рискуют своей жизнью, чтобы спасти нас.

11 сентября унесло жизни тысяч людей, но мы особенно вспоминаем полицейских и пожарных, потому что они погибли, выполняя свой общественный долг. Они бежали внутрь небоскребов, когда все остальные рвались наружу, и это сделало их исключительными. Не важно, врывается ли человек первым в горящее здание, ступает на Луну или вызывает своего соперника на матч-реванш. Люди соотносят себя с другими людьми. Мы ликуем вместе с ними в моменты триумфа и оплакиваем их, когда приходит беда.