В истории науки можно выделить два основных типа исследователей. С одной стороны, это ученые, такие как Галилео Галилей. В Италии в XVII в. он создал телескопы и, используя их, открыл спутники Юпитера. Он первым обнаружил фазы Венеры, подтвердив гелиоцентрическую теорию Николая Коперника, гласящую, что планеты нашей Солнечной системы вращаются не вокруг Земли, а вокруг Солнца. Такие ученые, как Галилей, работали в своих лабораториях не покладая рук, отвечая на глобальные вопросы и расширяя границы человеческого знания.

А еще были искатели приключений, такие как Эрнест Шеклтон. В 1914 г. Шеклтон отправился в свое третье путешествие в Антарктику, Имперскую трансантарктическую экспедицию. Это была попытка пересечь весь материк. Его экспедиционное судно «Эндьюранс» было зажато льдами и затонуло. Более года он боролся за жизни своих людей, вначале разбив лагерь в дрейфующих льдах, затем проведя шлюпки через открытое море до острова Южная Георгия, расположенного неподалеку от побережья Аргентины. Такие люди, как Шеклтон, в суровых условиях рискуют жизнью и здоровьем, чтобы отодвинуть границы неизведанного на карте мира и расширить наши знания.

Есть люди, которые мечтают стать Галилеем. Другие грезят о судьбе Шеклтона. Самое поразительное в профессии астронавта — это то, что ты должен быть Галилеем и Шеклтоном одновременно. Ты бьешься над серьезными проблемами человеческого существования и делаешь это в таких местах, где человек вообще не может жить. На земле, в пригородах Хьюстона, приезжая на работу за рулем минивэнов с кондиционерами, астронавты большую часть времени используют способ Галилея, работая над роботизированными манипуляторами и другими научными проектами. Поэтому, чтобы узнать, как выжить, используя способ Шеклтона, мы должны были оставить позади торговые комплексы и рестораны быстрого питания.

Начиная с работ на станции «Скайлэб» в 1970-х гг. и затем на советской космической станции «Мир», запущенной в 1986 г., НАСА занималось исследованием эффектов, которые оказывает на астронавтов долгое пребывание в космосе. Мы узнали, что люди — не машины: люди остаются людьми. Они чувствуют себя одинокими, у них возникают проблемы со сном, организм обезвоживается. Они могут пройти через очень многое, прежде чем сломаются. В космосе никто никогда не сходил с ума и не превращался в героя Джека Николсона из фильма «Сияние», но проблемы случались. Третья команда «Скайлэба» устроила что-то вроде бунта и временно прекратила работать.

Когда люди долгое время находятся в экстремальных условиях или их просто вырывают из обычной рутины, они чаще злятся, команды распадаются, могут нарушиться доверительные отношения и общение. Мы называли это «неправильное поведение в экспедиции». После начала работы МКС длительные космические полеты должны были стать куда более частыми, и подготовка астронавтов к тому, чтобы они правильно вели себя в экспедиции, стала задачей первоочередной важности. В Отделе астронавтов стали говорить о Шеклтоне: можем ли мы заставить членов наших экипажей держаться вместе и выполнять свою работу в невыносимых условиях, как это делал он?

В рамках своего вклада в проект строительства космической станции правительство Канады предложило устроить для астронавтов тренировки на выживание в холодном климате на их авиабазе в Колд-Лейк, маленьком городке в северной части провинции Альберта, где располагаются Королевские ВВС Канады и находится испытательный полигон. Экспедиции в Колд-Лейк начались в 1999 г. Три из них были назначены на зиму 2000 г.: по одной в январе, феврале и марте.

В то время я все еще ждал назначения на шаттл. Наш набор астронавтов был очень большим, да и предыдущий тоже был немаленьким. Возникло что-то вроде затора. Затем стало еще хуже: из-за причин, которые от нас не зависели, расписание пусков замедлилось. Сборку МКС пришлось остановить, пока мы ждали, когда русские достроят модуль жизнеобеспечения. Расписание отставало на год, и из-за этих проволочек старты все откладывались и откладывались.

Я понятия не имел, когда полечу. Просто изо всех сил трудился, улучшая свои навыки ВКД, совмещая тренировки с ежедневной работой в отделении робототехники. Годом ранее Нэнси Карри стала главой нашего подразделения, и она доказала мне, как полезно бывает завоевать чье-то сердце. Она была полковником Армии США, имела докторскую степень в области промышленного машиностроения и недавно вернулась из своего третьего полета в космос STS-88, состоявшегося в декабре 1998 г. Во время полета Нэнси управляла роботизированной «рукой». В то время главной целью отделения робототехники была подготовка астронавтов к работе с новым манипулятором, разрабатывавшимся для космической станции. Нэнси выбрала меня, чтобы я помогал с этой работой, и в конце концов мы начали работать в одной связке. Она была умным человеком с великолепным чувством юмора. Нэнси хорошо меня изучила, увидела, как ловко я работаю с манипулятором и как хорошо строю свои отношения с командами, которые приходили на тренировки. В Отделе астронавтов она стала одним из моих самых горячих сторонников. Примерно в конце 1999 г. Нэнси впервые заговорила обо мне с Чарли Прекуртом, главой Отдела астронавтов. Прекурт был летчиком-испытателем в ВВС, имел много наград, бегло говорил по-русски и по-французски. Он был чрезвычайно образованным человеком, что меня несколько пугало. На один из полетов понадобился оператор роботизированной «руки», и Нэнси рассказала мне, что Прекурт пришел к ней и спросил:

— Кого вы можете порекомендовать?

— Массимино, — сказала она.

— Нам нужно кого-нибудь более опытного, — ответил он.

— Массимино, — повторила она.

Нэнси объяснила, что у меня есть опыт практической работы и что, взяв меня, он не пожалеет о своем выборе. Но, несмотря на эти рекомендации, меня предпочли заменить кем-то еще. Прекурт не считал, что я готов к полету. Потом начался Колд-Лейк.

В том году я не должен был ехать ни в какую экспедицию, но, когда выезд мартовской группы уже приближался, кто-то из ее членов выбыл. Прекурт сам собирался руководить этой группой и на совещании личного состава объявил, что одного человека не хватает и им нужна замена. Нэнси Карри предложила мою кандидатуру. После совещания она подошла ко мне и сказала:

— Я тут пристроила тебя в экспедицию на Колд-Лейк.

— Ты что, не в своем уме?! — воскликнул я.

Я знал, что, возможно, когда-нибудь мне придется ехать на Колд-Лейк, но вовсе не собирался вызываться добровольцем. Я все еще был парнем с Лонг-Айленда, а мы на Лонг-Айленде не туристы.

— Нет, все будет хорошо, — сказала Нэнси. — Ты поедешь туда вместе с Прекуртом.

— Теперь я точно знаю, что ты сошла с ума, — сказал я. — Ты собираешься послать меня в ледяную пустыню вместе с начальником? С боссом? Это будет настоящая катастрофа. Прекурт был тем самым человеком, который мог отправить тебя в космический полет или зарубить такое назначение на корню. Я был в ужасе от одной только мысли, что сяду в лужу. — Нет-нет, — возразила Нэнси. — Послушай, это для тебя будет очень полезным опытом и хорошей тренировкой. Чарли — отличный парень, и ему нужно убедиться, что ты тоже отличный парень. Для тебя это будет великолепный способ попасть в поле его зрения.

Она была права. Я не хотел, чтобы она была права, но так и было.

Потом она добавила:

— Кстати, тебе пора собираться. Осталось всего два дня.

Колд-Лейк получил свое название не случайно: там действительно было большое озеро, а еще там было очень, очень холодно. Однажды ночью температура упала до –40 °C. Но в целом все было не так плохо. По большей части ночная температура держалась около –30 °C. В экспедицию входили Прекурт и группа новичков, которые, как и я, еще не летали в космос: Ли Морин, авиационный хирург в военно-морских силах; Фрэнк Калдейро, работавший до того, как его отобрали в астронавты, в Космическом центре имени Кеннеди специалистом по главной двигательной системе шаттла. Еще там были два моих приятеля из МТИ: Дан Тани и Грег Шамитофф. Грег проходил отбор в астронавты через два года после меня, в 1998 г., и я писал ему рекомендательное письмо. Я был очень рад, что смог это для него сделать, если учесть тот факт, что он спас меня, когда я сдавал квалификационный экзамен. Также у Грега был скаутский орел. Такие приключения с выживанием на открытой местности были его коньком. Я был очень рад, что Грег оказался рядом. Коммерческими авиалиниями мы долетели до Эдмонтона, а потом автобусом проехали еще 320 км на север до нашей базы. Там мы встретили инструкторов, четырех крепких парней из канадского спецназа, вроде наших «зеленых беретов». Для этих ребят разбить лагерь на берегу замерзшего озера в разгар зимы — все равно что сходить на пляж. Главным был сержант Колин Норрис, суровый парень с огромными усами. На пару дней нас разместили в бараках, и инструкторы провели с нами базовые тренировки: как поддерживать огонь в снегу, как поставить палатки, как вязать узлы.

Нам они выдали экипировку. Вручили старомодное нижнее белье, состоявшее из двух частей, которое выглядели так, как на наших прадедушках, попавших в плен во время Первой мировой войны. Еще были толстые шерстяные носки, объемистые пуховики и шерстяные шапки. Нас снабдили универсальными ножами Leatherman, навигационным оборудованием, рюкзаками — и все. В этом и был весь смысл — подвергнуть нас воздействию стихии так сильно, как только возможно, и при этом дать только самое необходимое для выживания. Мы полностью перешли к методу Шеклтона.

Через пару дней пришло время отправляться в поле. Норрис и его парни на вертолетах переправили нас в центр «затерянного мира» и бросили там. Они появлялись где-то раз в день, чтобы проверить нас и дать новые инструкции. Кроме того, они следили за нами. Однажды ночью я стоял на часах, а темнота вокруг была кромешная. Просто хоть глаз выколи. На следующий день я узнал, что один из парней Норриса все время был примерно в 100 м от меня и наблюдал за мной. Я и понятия об этом не имел. Если бы он хотел меня убить, то вполне мог это сделать.

Нас высадили поздним утром на расчищенный участок посреди заброшенного, покрытого снегом и льдом пустынного пространства. Все вокруг было плоским и бесконечным, деревьев не было, только множество замерзших озер. Мы выгрузили наши рюкзаки, санки и оборудование. Инструкторы должны были засечь время, за которое мы сможем разбить палатку и приготовить еду. Это была просто катастрофа, мы были в полной растерянности. Когда, наконец, все было готово, мы увидели, что канадцы поднимаются в воздух. Как только вертолет улетел, оставив меня и пятерых моих друзей посреди канадской тундры, у меня в голове крутилась только одна мысль: «Мне холодно». Я огляделся вокруг, и тут до меня дошло. Я тут на 10 дней. До того как попасть на Колд-Лейк, я никогда не думал, как долго могут тянуться 10 дней. И все эти дни я постоянно мерз.

Мы должны были все время топить печку внутри палатки, иначе было слишком холодно, чтобы что-то делать. Это значит, что кто-то должен стоять на вахте всю ночь, чтобы поддерживать огонь. Мы растапливали снег, чтобы получить воду для питья и разогреть еду в скороварке. В палатке не было пола. Мы стелили лист фольгированного материала под наши спальные мешки и спали на этом прямо на снегу. К тому же почти все время было темно. Солнце вставало поздно, а садилось рано. У нас было всего несколько часов, чтобы что-то сделать при температуре –18 °C, пока она снова не падала до –30 °C. Почти все это время мы шли. Частью нашей тренировки было каждое утро сворачивать лагерь, добираться до нового места, координаты которого были обозначены на карте, и снова разбивать лагерь. Все свое снаряжение мы грузили на санки, и нам самим приходилось исполнять роль ездовых собак и тащить санки через замерзшую тундру. У нас был GPS-навигатор, но он не всегда работал, потому что замерзали батарейки. Я мог пользоваться им буквально пару минут, а потом приходилось его отогревать, прижимая к собственному телу. Смысл всего этого был в том, чтобы мы испытывали стресс. В ходе обычной экспедиции могут пройти месяцы, прежде чем люди начнут испытывать стресс. На Колд-Лейк у нас было всего пара недель, поэтому процесс пришлось ускорить.

Экспедиция была жесткой. Возможно, ее не сравнить с катастрофой на Южном полюсе, но это были не шутки. Все шло не так. Однажды ночью на нас упала палатка, и нам пришлось привязывать ее к дереву. Как-то во второй половине дня мы с Ли Морином отошли от группы и заблудились. Мы так заблудились, что даже сами не поняли, до какой степени. В какой-то момент дело кончилось тем, что мы пошли по своим собственным следам, думая, что они выведут нас обратно к лагерю, но на самом деле мы просто ходили по кругу. Мы едва успели найти группу до темноты.

На полпути Фрэнк Калдейро повредил колено, и его пришлось отправить на вертолете. Я пролил воду в ботинок, и дело кончилось обморожением, из-за которого у меня появилось ощущение жжения в ступне. Боль донимала меня в течение всего нашего похода, и только через несколько месяцев после экспедиции исчезла полностью. В Колд-Лейк было так холодно, что невозможно было обнажить даже маленький кусочек кожи за пределами палатки, где горел огонь. Никогда. Однажды, когда я пытался завязать узел, я об этом забыл. Меня раздражало то, что приходится работать в огромных, негнущихся перчатках. Я стянул их, чтобы завязать узел. Моя кожа была ничем не защищена не более секунды, а ощущения были такие, будто кто-то засунул кусок льда внутрь моей ладони, такая была ужасная, жгучая боль. В ту минуту я думал: «Это возмутительно! И паршиво! Я замерз, устал и несчастен. Я хочу домой, смотреть телевизор и пользоваться нормальным туалетом. Зачем мы вообще здесь? Зачем я вообще это все делаю?» Это было мое собственное плохое поведение в экспедиции. Что означало, что тренировка проходит успешно. Она привела к появлению у меня таких чувств, так что теперь я знал, как их распознать и что с ними делать. Чем еще занимались наши канадские надсмотрщики, так это появлялись из ниоткуда и давали неожиданные задания. Однажды мы должны были переместить наш лагерь прямо посреди ночи: все разобрать, погрузить, перетащить и поставить палатку где-то в непроглядной темноте при 30-градусном морозе. Еще инструкторы разбрасывали продукты и другие припасы в разных случайных точках и посылали нас, чтобы мы нашли эти «подарки» и принесли их в лагерь. Однажды вечером во время ужина ко мне подошел сержант Норрис с картой в руках и сказал:

— Массимино, в 3:00 ты с любым своим товарищем по команде пойдешь через озеро на точку вот с этими координатами, найдешь ящик с продуктами и принесешь его в лагерь.

— Я должен перейти через это озеро в середине ночи? — переспросил я.

— Да.

— А вы уверены, что оно замерзло? Мне бы не хотелось провалиться под лед.

Он посмотрел на меня:

— А ты понимаешь, что сейчас мы стоим прямо на озере?

Он топнул ногой. Глухой удар, еще один и еще.

— Не беспокойся, все будет в порядке.

Я попросил Шамитоффа с его значком орла пойти со мной. Грег отрывался по полной. Однажды он даже соорудил себе душ, чтобы помыться в этом адском холоде. Мне это казалось полным сумасшествием, но я также знал, что хотел бы пойти с Грегом, чтобы не отморозить ногу или не стать добычей медведя.

В середине ночи мы поднялись и отправились в путь. Мы были на полпути через озеро, когда остановились и посмотрели вверх. Стояла совершенно ясная ночь, воздух был прозрачен, сверкали изумительные звезды. Вокруг ни единого звука, кроме нашего дыхания. Все замерло на многие километры вокруг.

В этот момент до меня дошло: сейчас я переживаю необычайный опыт. Я был на краю цивилизации. Да, я мерз, и да, это было трудно, но я делал что-то необычное наперекор себе. Я узнавал о себе что-то новое. У меня был шанс выйти за рамки своей повседневной жизни и посмотреть на мир совершенно иным образом. Мир, казавшийся таким маленьким, когда я был ребенком и жил во Франклин-Сквер, теперь стал огромным, распахнутым настежь и наполненным множеством невероятных и очень красивых вещей. Я повернулся к Грегу и сказал:

— Помнишь, несколько лет назад мы были парой ребят, которые в комнате в общаге мечтали стать астронавтами? А теперь мы здесь.

— Да, — сказал он.

Больше мы не говорили. Мы просто стояли там, два друга, разглядывающие Вселенную с вершины мира.

Весь наш поход приобрел для меня совершенно другое значение после этой остановки на полпути через озеро. Условия не изменились, изменился мой образ мыслей, а именно на это и была рассчитана наша тренировочная экспедиция. Я начал получать удовольствие от того, что делал. Я стал радоваться возможности узнать что-то новое, и дни полетели незаметно. Тренировка на выживание не была целью нашего похода. У нас были продукты и вода, нам их привозили. Целью тренировки было узнать, как справляться с жесткими, экстремальными условиями. Антарктическая экспедиция Шеклтона была катастрофой. Его судно потерпело крушение. Он так и не достиг Южного полюса. Но его до сих пор помнят, потому что он сумел объединить своих людей в такой тяжелой ситуации. Шеклтон заставил их сосредоточиться на том, что нужно делать. Он поддерживал их разум в активном состоянии. Он укреплял моральный дух. Шеклтон был великим лидером, а в любой трудной ситуации, произошедшей вдали от цивилизации, умение повести за собой — это главное.

В Колд-Лейк мы по очереди становились руководителями группы, выполняя различные задания и упражнения. До того как я попал в экспедицию, я никогда не чувствовал себя удобно на руководящих позициях. Теперь на два дня из десяти, отведенных на наш поход, я должен был стать человеком, который за все отвечает. Это особенно странно, потому что я был далеко не самым опытным парнем в команде. У Шамитоффа был скаутский значок орла. Морин старше меня, он был офицером, имел множество наград и участвовал в войне в Персидском заливе. Прекурт был моим начальником. Но я должен отдавать приказы. Мне было неуютно в этой ситуации, поэтому я попытался справиться с ней так, как справлялся с большинством проблем: я стал шутить. Весь день я старался заставить всех смеяться, чтобы отвлечь от того, что я пытаюсь прыгнуть выше собственной головы.

В конце каждого дня канадцы оценивали наши действия. Я никогда не задумывался о том, что мне сказал тогда сержант Норрис: юмор — это отличный инструмент для того, кто хочет вести людей за собой. Большинство лидеров, даже если они от природы веселые, принимают перед своими подчиненными серьезный вид и стараются побудить людей что-то делать, вдохновляя на поступки или «размахивая кнутом». Но если ты можешь заставить людей смеяться, когда они отмораживают свои задницы, это тоже неплохо. Моя команда выполнила все задания и закончила день в полной готовности к новым задачам, а это означало, что я хорошо поработал. Прекурт даже отвел меня в сторону и сказал, что это была, по его мнению, хорошая работа. Нэнси Карри была права. Я волновался, что поеду в экспедицию со своим начальником, беспокоился, что он увидит, как я облажаюсь. И он действительно это увидел, но еще он увидел, как я упорно работаю и становлюсь лучше. Он увидел мои сильные стороны.

Приземлившись в Канаде, мы с Прекуртом отправились поменять деньги. Я совершенно не представлял разницу курсов. Протянул девушке за стойкой $50, и она вернула мне 70 канадских долларов. Я воскликнул: «Эй, да это же выгоднее, чем играть на скачках!» Прекурту шутка понравилась, и с того момента мы все время смешили друг друга. Я догадывался, что он был очень правильным человеком. Он учился в Академии ВВС, знал кучу языков, летал на F-16, но еще он был мальчишкой из Бостона, обожавшим хоккей. Мы вместе ели в походе и сидели рядом, дыша ледяным воздухом. Мы оба любили «Крестного отца» и все время смешили друг друга цитатами из него.

Однажды мы вместе везли санки, и Прекурт был прямо позади меня. Мы вместе тащили около 100 кг снаряжения. Такие вещи порождают между людьми связь, которую не обретешь больше нигде. Она не возникает, если вы вместе играете в гольф или даже ходите на бейсбол. До того как мы уехали в экспедицию, для меня Прекурт стоял на недостижимом пьедестале. Когда мы вернулись в офис, он однозначно оставался моим начальником, но теперь мы стали коллегами, друзьями. Я видел его в холле, беседующего с какими-то боссами, и он говорил мне: «Эй, Масса, я только что рассказывал этим парням о том, как мы проводили время в Колд-Лейк…»

Через месяц после моего путешествия в Канаду мы с Нэнси Карри поехали в Японию — работать с командой инженеров из Японского агентства аэрокосмических исследований (Japan Aerospace Exploration Agency, JAXA) в отделении, расположенном в научном городе Цукуба, в паре часов езды от Токио. Японцы работали над другим роботизированным манипулятором, который должен был помочь проводить эксперименты за пределами станции и доставлять результаты в воздушный шлюз. Было просто невероятно поехать в такую страну, как Япония, и не как турист, а как астронавт. Для американских астронавтов поездка в Японское космическое агентство была большим событием. К нам относились как к важным птицам, очень важным персонам. Японцы хотели встретиться с нами. Нила Армстронга и Джона Гленна все еще помнили. Когда же дело дошло до работы над манипулятором, мое мнение очень, очень много значило для японских инженеров. Если я делал замечание или указывал на какую-то проблему, они буквально ловили каждое слово. Это было еще одно напоминание о том, какую власть дает положение и какую ответственность оно накладывает.

Этот опыт был схож с тем, который я получил, когда только стал астронавтом, и люди начали относиться ко мне с уважением и почтением только из-за моей работы. Оглядываясь назад, я могу сказать, что не видел причин для такого отношения. В Японии все было по-другому. На этот раз я чувствовал себя астронавтом. Я тренировался и работал уже почти четыре года. Мои знания о космической программе увеличились в сотни раз. Я был частью команды необыкновенных людей. Я преодолевал препятствия, справлялся с трудностями и доказал себе, что могу делать вещи, на какие, как раньше думал, был не способен. Забавная штука. Вначале я чувствовал себя обманщиком, когда говорил людям, что я астронавт, потому что никогда не был в космосе. В конце концов я осознал, что это было не совсем верно. Полет в космос не делает тебя астронавтом. Быть астронавтом — значит быть готовым полететь в космос.