Неизбежная страсть
Эротика любви

Номер 53, отель Ambassade, Амстердам, район каналов. Ванная комната из белого мрамора, благоухающая ванильным мылом; дверь душа, которая распахивается, как крылья сверчка. Ковер телесно-розового цвета; письменный столик из полированного дерева; обитые шелком кресла. Молчаливая свидетельница страстей – деревянная кровать; на ее передней спинке как будто записаны невидимые цитаты из слов, произнесенных любовниками. На старинной гравюре изображен всадник, перебирающийся вброд через бурный поток: сверкающие глаза испуганной лошади побелели от ужаса. Низкий мраморный столик; на нем – ваза с розами, гвоздиками, желтым молочаем и трубчатым красным амариллисом, рассыпающим вокруг пыльцу и поднимающим маленькие белые кончики тычинок навстречу всякому, даже мимолетному, лучу солнца. Четыре высоких окна, закрытые занавесками из гладкого ситца и усеянные снаружи капельками дождя, от которого трепещет поверхность канала – словно усеянного маслянистыми хрусталиками с играющим на них светом. Высокие, стройные, с множеством окон дома по ту сторону канала – из одного из них доносится сиплый голос перебирающего струны и поющего «Щенячий блюз» Капитана Бифхарта. Ярко-сапфировое, как индийское сари, небо покрыто облаками. Парочка влюбленных неспешно бредет по мощенной кирпичом улице: они обнялись и поглощены друг другом; они идут – и слышится тихий звон, похожий на звон хрустальных бокалов. Или, может, это звенят их сердца по дороге домой, к скомканной любовными играми постели.

Если этих влюбленных спросить, какой они представляют свою страсть, они, наверное, просто ответят, что секс – это приятно, что он удовлетворяет неукротимую потребность, волчий голод плоти, что благодаря сексу они чувствуют себя довольными, в сладостном изнеможении. Им наверняка не придет в голову мысль, что они – актеры в древнейшей драме, которую играют с единственной целью – убедиться в том, что его сперматозоид соединится с ее яйцеклеткой. Их толкает в объятия удовольствие, а не эволюция. И тем не менее они связаны социальными ритуалами, правилами этикета и поведения, направленными на то, чтобы обеспечить встречу сперматозоида и яйцеклетки. Однако эта встреча должна быть еще и приятной. Мы – существа нежные и учтивые. Первобытный акт эволюции мы облачаем в одежду, сшитую по новейшей моде.

Люди, как и другие приматы, обожают прикосновения и не могут обходиться без привязанности. Мы – стадные животные, мечтающие о семье, дружбе, общении и любовных партнерах. Чтобы научиться жить в обществе, мы должны были освоить определенные навыки. Нам пришлось научиться идти на компромисс и договариваться, вести себя в соответствии с правилами, уметь конкурировать, но в меру. Чтобы совокупляться, можно обойтись и без ощущения близости, но близость – это главный элемент искусства любовного обольщения. У мужчин, если сравнить их с другими приматами, половые члены, относительно пропорций всего тела, очень длинные. Занимаясь сексом, мужчина пытается проникнуть в тело женщины как можно глубже – а для этого ее надо крепко прижимать к себе руками. В основном пары занимаются любовью лицом к лицу, глядя в глаза друг другу, целуясь, обмениваясь ласками. Соитие настолько не сводится к простому сексу, что нам не приходит в голову называть его спариванием. Птицы, которые встречаются всего раз в год и примерно на десять секунд, чтобы потереться клоаками, «спариваются». Но большинство людей предпочитают описывать этот процесс как нечто более сокровенное. Сперматозоид мчится к яйцеклетке точно так же, но обстановка и эмоциональное наполнение – совсем другие. Для нас наркотик близости – это мощное снотворное и успокоительное средство. Мы – ласкоголики, «наркоманы влечения» и эмоциопаты. Ну и слава богу.

Эволюция – не массовая истерия, не командное усилие; она действует на каждого индивидуально, на каждый организм в отдельности. Те двое влюбленных на улице знают только то, что правильно для них, и они нуждаются в деликатности. Просто секс их бы не удовлетворил. Кем бы ни был ее парень – мистер Совершенство или мистер Немедленно, – им, чтобы возбудиться как следует, нужна нежность. Жизнь заставляет их вести себя так, как это нужно ей, и они, сами того не понимая, просто подчиняются ее требованиям. «Размножайтесь, – приказывают их тела, – передавайте свои гены». И они смотрят в глаза друг другу, открывают рты и говорят с придыханием: «Я тебя люблю».

И все это нас совсем не удивляет. Мы пронизаны пересекающимися, неразрывно переплетенными мужским и женским началами нашей планеты – в наших действиях, в наших желаниях, в нашем земледелии, в наших обществах, – во всех проявлениях нашей жизни. Один из примеров этого – наш обычай относить слова или к мужскому, или к женскому роду. Почему в испанском языке слово «стул» – женского рода (silla), а слово «кровать» – мужского (lecho)? В некоторых случаях, несомненно, роль играет удобство произнесения. Но чаще всего за этим скрывается древнейшее представление о природных мужских или женских свойствах этого предмета – исходя из его назначения или вида. Мы зациклены на сексе. Но это вполне естественно, если наше предназначение – производить потомство. А потому совершенно логично, что в некоторых культурах принято обозначать любой предмет, любое явление или как мужское, или как женское. Совершенно естественно и то, что никогда прежде не видевшие самолета (или даже колес) аборигены Новой Гвинеи бросились к едва приземлившемуся транспортному самолету и задали его пилоту только два важнейших вопроса: «Что ты ешь?» и «Ты мужчина или женщина?».

Когда мы видим идущее по улице существо «неопределенного пола», мы инстинктивно напрягаемся, пытаемся уловить какие-то ориентиры. Это мужчина или женщина? Это древнейший вопрос, который одинаково задают и дети, и шаманы, и поэты. Нет разделения, которое было бы древне́е и принесло бы меньше бед. Как писал Дилан Томас:

В этой построенной на свободных ассоциациях элегии «Да, если б это трение любви» (If I Were Tickled by the Rub of Love) поэт утверждает, что, если бы он полюбил – несмотря на муки, которые испытывают все влюбленные, несмотря на крушение всех графиков и планов и на всеобщее «притяжение любви», – он стал бы бесстрашным, он почувствовал бы себя непобедимым. Он действовал бы, как адвокат жизни. Он преодолел бы злой рок. Он не боялся бы ни Бога, ни цивилизации, ни природы, ни похоти, ни своей собственной смерти:

Мир стал бы для него бескрайним и личностным – и при этом все таким же древним и несомненным, как солнце. По мнению Томаса, любовь соединяет оба пола, одного и многих, индивида и общество, одинокую душу и обширную множественность жизни. Любовь – это посланник, миротворец, государственный деятель, оракул. Любовь отвечает на вопросы, которые люди даже не решаются задавать. Тело спрашивает о том, что для него важнее всего:

По какой-то причине поэты не спрашивают, почему вообще должно быть два пола. Или всего два. Когда-то этот вопрос волновал ученых, и существует несколько возможных ответов. Если главный приказ эволюции – передать свои гены, почему бы себя не клонировать? На примере близнецов можно составить представление о том, как выглядел бы мир с клонированными людьми. Некоторые растения и животные размножаются именно так, и, судя по всему, у них это получается весьма неплохо. А наш метод – смешивать генетический материал двух разных людей, и потомство получает по половине от каждого родителя. Однако эта система совсем не безупречна. Здоровый человек не может быть уверен, что здоровыми будут и гены его партнера. Мужчины нужны ради спермы, но лишь женщины вынашивают, рожают и кормят детей, и поэтому остается много «лишних» мужчин. Однако при таком их множестве легко унаследовать ослабленные или поврежденные гены. И все-таки большинство живых существ размножается половым способом, и поэтому у него должны быть большие преимущества.

Когда жизнь только зарождалась, на Земле обитали простые клетки. Они размножались тем, что создавали свои точные копии. Иногда они погибали – или их пожирали, или дело было в неблагоприятных условиях внешней среды. Со временем клетки нашли потрясающее решение: они стали каннибалами. Пожирая соседнюю клетку, они не только питались, но и включали в свой состав ее ДНК. Таким образом, в простейшем смысле, это был половой союз. Однако в результате в слишком маленькое пространство втиснулось слишком много ДНК, так что клетки стали делиться, передавая ДНК дочерним клеткам. Эта каннибальская система действовала, позволяя клеткам передавать свой генетический груз дальше, и эволюция этому способствовала. Что было дальше, известно.

Если принять эту версию происхождения пола, она представляется своего рода авторемонтной мастерской, в которой механики разбирают на части одни машины, чтобы починить другие. Но, как бы там ни было, несомненно одно: пол создает разнообразие, а разнообразие – это спасение в непредсказуемом мире. Дворняги и полукровки всегда сильнее и здоровее, лучше приспособлены к жизни и к борьбе с опасностями. В дикой природе уровень выживаемости выше, если организм дарит своему потомку эдакий генетический вариант большого армейского ножа, который в случае необходимости превращается в пилу, в отвертку, в рыболовный крючок, в нож, в ножницы, в увеличительное стекло, чтобы разжигать огонь, и так далее. А если добавить карту, несколько таблеток антибиотиков и флягу с водой, – его шансы будут еще выше. Это дает потомству возможность в условиях напряженной борьбы остаться в живых, сохранить здоровье и завоевывать новые территории. Используя эту метафору, можно сказать, что обоим родителям имеет смысл обменяться теми «товарами», которыми они владеют, чтобы каждый из них мог дать своему ребенку «рюкзак», полный инструментов, необходимых для выживания.

Значит, разнообразие способствует сохранению жизни. Но тогда почему всего два пола, а не больше? Потому, что для смешивания генов двух вполне достаточно. Больше и не нужно. Да и в любом случае даже два пола очень усложняют положение вещей. Если бы их было больше, они бы просто мешали. Эти два пола мы называем мужским и женским началами, имея в виду, что один пол вырабатывает сперму, а другой – яйцеклетки. Сперматозоиды крошечные, яйцеклетки большие. Сперматозоид движется быстро, как гоночная машина на огромной скорости. Яйцеклетка движется медленно, как лошадь, которая идет легким галопом. Разумеется, мужчин и женщин влекут друг к другу не сперматозоиды и яйцеклетки; они тонут в омуте глаз друг друга и приходят в смятение при виде милого лица.