Глава 4

С началом зимы улицы прежде тихого эстонского городка стали людными и заполнились многочисленными военными. Весь центр Тапы заняли всевозможные штабы, а менее значимые тыловые службы оттеснили на окраину, где они были вынуждены ютиться в маленьких домиках или выкапывать себе землянки. Контрразведчик Генрих Лютце по своему служебному положению мог претендовать на местечко попрестижнее. Однако в случае бомбежки безопаснее было бы находиться на окраине, поэтому именно здесь он и расположился. Внешность у бравого обер-лейтенанта за последний месяц сильно изменилась. Лицо осунулось, нос покрылся пятнами после обморожения, на щеках появились тонкие, едва зажившие шрамы. Но тем не менее, вид у бывалого диверсанта, носившего теперь майорские погоны, был очень довольный. Пристроившись поближе к печурке, он не спеша писал карандашом отчет о своих деяниях, прислушиваясь краем уха, не объявят ли воздушную тревогу. Последнее, впрочем, делал лишь по привычке, так как бомбоубежище было не намного надежнее его жилища.

Землянка, или вернее, блиндаж, в котором он пребывал, отличался, несмотря на тесноту, уютом и некоторым комфортом. Все в нем просто дышало спокойствием и безопасностью. Ровные стены обиты досками и оклеены фотографиями красоток. С первого взгляда и не скажешь, что это не казарма, а нора глубоко под землей. Меленькая фанерная перегородка отгораживала большую часть помещения с четырьмя земляными топчанами, покрытыми дощатым настилом. Вторая часть комнаты, в которой сейчас и сидел Лютце, командирская, была меблирована столиком и маленькой железной печкой. Вместо фривольных календарей на стенах красовались портреты руководства Рейха и патриотические листовки. Имелись даже цветные открытки и украшения, хотя до Рождества еще оставалось больше недели. Центр импровизированной композиции занимал красочный плакат «доблестные германские солдаты захватывают в плен штаб советской армии в Ленинграде». (* примерно такой: http://samlib.ru/img/k/kalmykow_a_w/tayfun2/tayfun_2_976.jpg) На столике, помимо письменных принадлежностей стояли настоящие кружки и чайник, а не котелок и консервные банки, как часто бывает на войне. Печка, несмотря на светлое время суток, была раскалена до предела. Здесь, вдали от линии фронта, разрешалось топить даже днем, не боясь демаскировать свои позиции дымом. Опять-таки роскошь, немыслимая на передовой.

Кроме посуды и настоящей керосиновой лампы, в командирском блиндаже, предоставленном Лютце, имелся даже радиоприемник. Выведенная наружу и тщательно замаскированная антенна ловила передачи берлинского радио, хотя слушать особо было нечего. Генрих безрезультатно крутил ручку настройки приемника, надеясь услышать симфонии Баха или Генделя, однако немецкое радио повторяло только траурную музыку – похоронный марш Зигфрида, «Гибель богов» и прочее, соответствующее положению на фронте. Лютце уже собрался выключить бесполезный ящик, но начались новости.

Про северный фронт почти ничего не говорилось, а вот на юге вермахту якобы удалось остановить наступления вражеских войск под Полтавой и Мелитополем.

Услышав эти победные реляции, Лютце скептически улыбнулся. Еще недавно в сводках бодро докладывалось о полном уничтожении советских войск под Харьковом. Затем тон выступлений немного переменился, и оптимизму поубавилось. Но все равно утверждалось, что не может быть и речи о том, что русские отвоевали Красноград, как они хвастливо заявляют. А теперь вот говорят о Полтаве, а это в полутора сотнях километров к западу от Харькова. Да, конечно, в новостях не жалея красок, расписывалось, как отдельные батареи уничтожали по полсотни вражеских тридцатьчетверок, а одиночные орудия подбивали по десятку танков. Но Лютце этому, мягко говоря, не очень то и верил. Он видел, как советские танки стремительно продвигались вперед по лесам северной России, а в украинских степях остановить их намного сложнее. Если на юге русские наступают медленно, значит, там просто нет ударных армий, как здесь, под Ленинградом. В конце сообщения диктор, еще месяц назад заявлявший о полном уничтожении всех советских танков, добавил, что «подбитые» тридцатьчетверки были наипоследнейшим резервом Сталина, переброшенным из Сибири.

Единственные приятные новости были, как ни странно, из Азии. Кто бы мог подумать, что косоглазые обезьяны, как их презрительно называли немцы, смогут так лихо расправиться с англичанами. Как оказалось, они не только китайцев способны лупить, но и европейцев тоже, хотя после войны с русскими в тридцать девятом в это никто не верил. Итак, малайский фронт англичан трещит по швам и стремительно откатывается к югу. Еще несколько недель, и у британцев останется только Сингапур, да и то ненадолго. На Филиппинах янки под яростным натиском противника отошли на маленький полуостров, бросив Манилу почти без защиты, да и на Гавайях американцев вот-вот сбросят в море. Как будто этих побед мало, вездесущие японцы еще быстро наступают на Бирму. Они уже несколько раз бомбили столицу этой британской колонии Рангун, и ни английские эскадрильи, ни наемнический американский авиаполк не смогли помешать японским летчикам. Впрочем, это еще цветочки. Наземные японские войска, рвущиеся к Рангуну, тоже никто не сможет задержать. Не ожидали гордые бритты вторжения в Бирму со стороны Таиланда, никак не ожидали. Там, видите ли, нет дорог, а значит вполне достаточно держать одну бригаду для прикрытия пятисоткилометрового участка границы. Да и вообще, по странной островной логике, раз Таиланд японцам не принадлежит, то и опасаться подвоха с этой стороны не стоило.

Самоуверенность англичан, считающих себя господами мира, опять сыграла с ними злую шутку. Не помогли даже уроки во Франции в 1940-м году. А ведь уже давно Япония фактически сделала Таиланд своей военной базой, с которой очень удобно вторгаться в британские владения – и на юг, к Сингапуру, и на запад, к Индии. Однако высокомерные «повелители мира», коими себя считали англичане, полагали, что один британский солдат стоит десяти японских. В Сингапуре даже не захотели строить бомбоубежища или хотя бы ввести светомаскировку. А теперь, после потери своих линкоров и ежедневных бомбежек, у доблестных защитников Сингапура развилось чувство неполноценности. Может газеты и преувеличивают, но оказавшись вдруг без флота и авиации, гарнизон острова и впрямь должен чувствовать себя беззащитным. Да, у них имеются мощные укрепления и береговые батареи, но только со стороны моря. А вот с севера, откуда приближается неприятель, кроме узкого проливчика их ничего не прикрывает. Гаубиц, способных вести контрбатарейную борьбу тоже нет.

Несомненно, оплот Британии в Индийском океане скоро падет. Малейший здравый смысл должен подсказывать англичанам, что пора начать заигрывать с бирманцами и индусами, пообещав им в далеком будущем независимость. Но почему-то даже после официального вступления Таиланда в войну на стороне Японии, колонизаторам это и в голову не приходит. Хотя Британия как бы в насмешку над угнетенными народами подписала Атлантическую хартию, подтверждающую право всех наций выбирать себе форму правления, но… Но Черчилль не забыл уточнить, что в число всех наций население британских колоний не входит. Так можно было говорить в мирное время, но в дни поражений и катастроф следует быть гибче и дипломатичнее. Поэтому теперь очевидно, что выиграет ли Англия войну, или проиграет, ее империя в любом случае распадется. И начнется этот распад с Бирмы, где положение сложилось просто безнадежное. Усугубляя ситуацию, почти все жители столицы ринулись в бега после первой же бомбежки, и теперь некому обслуживать порт, через который шли все военные поставки. Немалую роль в наметившемся разгроме сыграли жестокие преследования местной оппозиции, лишившие британцев всякой поддержки местного населения. Армия независимости Бирмы, созданная японцами, уже насчитывает несколько тысяч человек. Агрессоры легко могли бы набрать и больше, только в этом нет особого смысла, все равно АНБ скоро придется разоружать. Единственные патриоты в Бирме, кто не верит японцам, это коммунисты, но как раз их колонизаторы поголовно посажали по тюрьмам. А так большинство бирманцев горит желанием помочь японцам, ожидая, что те вот-вот подарят им свободу. Наивно конечно, учитывая, что пример Китая у всех перед глазами. Но что поделать, такова природа человека – легко верить в то, во что верить очень хочется. Вот поляки тоже почему то были уверены что союзники их не бросят. Даже после двух предательств Чехословакии, которую западные страны не моргнув глазам отдали Гитлеру, все равно ляхи верили в свою исключительность.

Итак, похоже, что Бирма скоро падет, японцы подойдут к Индии, и тогда жемчужина британской короны окажется под угрозой. Ага, вот и индийские новости. После объявленной Индийским национальным конгрессом всеобщей кампании гражданского неповиновения, британские власти в ответ начали массовые репрессии. Ганди и Неру сразу же арестовали под смехотворным предлогом якобы готовящегося конгресситами восстания. Но ведь всему миру известно, что Ганди принципиальный пацифист, и скорее сожжет себя самого, чем прибегнет к насильственным действиям. Зато его не столь принципиальные последователи, оставшись без лидеров, не раздумывая, начали массовые акции протеста. Помимо забастовок и мирных демонстраций, сторонники независимости начали нападать на полицейские участки, громить правительственные учреждения и перерезать линии связи. Конечно, разрозненные выступления индусов, не имеющих ни единого командования, ни планов, ни вооружения, быстро подавлялись войсками. Но неприятностей островитянам они доставят немало.

А вот что-то про награждение героев. В Риме состоялась торжественная церемония по вручению наград особо отличившемся разведчикам, задействованным в устранении главы комитета по вооружению США. Как уже сообщалось, в результате совместной операции германской и итальянской разведок, удалось уничтожить видного политического деятеля и разжигателя войны сенатора Трумэна.

Отставив карандаш, Лютце сделал звук погромче и с профессиональным интересом прислушался, однако ничего нового из сообщения он не узнал. Его коллеги-контрразведчики еще утром поделились папкой с собранными из заграничных газет вырезками по этой теме, а также разосланной для ознакомления докладной запиской. Естественно, об участии в этой незначительной акции немцев там ничего не говорилось.

Диктор продолжал перечислять имена награжденных, число коих уже перевалило за полсотни, и не собирался останавливаться. Лютце ехидно улыбнулся, по опыту знаю, что у спецслужб ордена получают кабинетные сидельцы, а такие, как он, полевые агенты, только выговоры. Да и не успел бы исполнитель так быстро вернуться в Италию, так что как раз самого героя дня в Риме сейчас и не было. Залег где-нибудь на дно, или же находится в пути, пытаясь пересечь Атлантику. Да и ладно с ним, не такая большая заслуга у этого пижона. Целую неделю шлялся по клубам и ресторанам, привлекая к себе внимание и изображая светского льва. Здесь в России он бы так не погеройствовал, по пояс в снегу и с обмороженными руками. Вот у него, Лютце действительно было трудное задание. Восемь человек перелетело линию фронта, да еще каких, самых отборных, а теперь осталось только четверо. И в газетах о них ничего не напишут, хотя кресты дать могут. Но это уже никого из них не волнует.

Звания, награды, похвала начальства, полевые надбавки и прочая ерунда, раньше так ценимая, теперь кажется пустяшными детскими играми. Что интересно, командование обеих воюющих сторон, до того не баловавшее своих солдат наградами, вдруг не сговариваясь, принялось щедро раздавать ордена. Только Советы награждали за успешное наступление, а в Вермахте для поднятия боевого духа.

Печально вздохнув, Лютце задумался. Что значат железные кресты или продвижение по службе по сравнению с тем, что они видели. По сравнению с гибелью целых батальонов, со смертью товарищей, со своим чудесным спасением, когда смерть пролетала, посвистывая, у самого виска, а потом залезала холодными щупальцами под одежду, грозя превратить живого человека в ледышку. Наконец, что значили эти кусочки металла по сравнению с судьбой всей страны, висящей на волоске, и не в последнюю очередь по сравнению с возможностью отоспаться и отогреться.

Но все-таки, как бы трудно им не пришлось, он не только справился со своей миссией, но еще вернулся живым и сравнительно здоровым. И теперь сидит в безопасности на глубине пяти метров и больше чем в пятидесяти километрах от линии фронта, заполняя наградные листы на подчиненных. Это ли не истинная награда?

Его предыдущее возвращение было далеко не таким триумфальным. Один, в оборванной русской шинели, снятой с трупа шапке-ушанке, с расцарапанным лицом и без оружия. Однако историей встречи обер-лейтенанта с чекистами очень заинтересовалось руководство контрразведки и армейское командование. Награждать Лютце по вполне понятным причинам не стали, но зато не расстреляли, и даже объявили благодарность. Сам Вилли Леман, новый любимчик Гитлера, недавно назначенный начальником контрразведки, лично встречался с обер-лейтенантом, и несколько часов кряду расспрашивал обо всех деталях операции. На прощанье штурмбанфюрер пообещал пристроить перспективного сотрудника в Берлине, но попросил выполнить еще пару важных заданий, с которыми никто, кроме Лютце не справиться. Большой опыт в подобного рода делах, знание местности, инициатива, способность маскироваться, и прочие бесценные способности оказались крайне нужными Рейху.

Будь его воля, Лютце отказался бы без раздумий. Работать в этом диком крае, полном лесов и болот, где толпами бродят партизаны, притворяющиеся немцами, и немцы, похожие на партизан? Нет уж, увольте. Но беда в том, что увольнять до конца войны его никто не будет, и пришлось уверять начальство в своей преданности и безграничном желании свершать большие дела.

Времени было в обрез, но зато в средствах не ограничивали, а сам Лютце до конца операции временно получил звание майора, что придавало ему лишний вес в глазах тех, с кем приходилось сталкиваться по служебным делам. Не теряя времени даром, новоиспеченный майор набрал себе самых лучших людей, которых только удалось быстро найти. Трое из них были прежними соратниками по невидимому фронту. Это гефрайтеры Астер и Родлер, выписанные на днях из госпиталя, и рядовой Кнапп, стоявший в тот роковой день у перекрестка, а потому избежавший плена. Еще четверых бойцов порекомендовали знакомые командиры: Фельдфебель Ричард Бонке – богатырского вида австриец, страстно мечтавший стать офицером, и потому сам вызвавшийся добровольцем. Пехотинцы Геллер и Штиглер, уже имевшие солидный послужной список, а в тылу оказавшиеся проездом, возвращаясь из отпуска. Единственный не нюхавший порох в этой компании, обергефрайтер Цингер, был отличным стрелком, и его Лютце тоже взял без раздумий.

И вот, «были сборы не долги» как пелось в одной русской песне, и трехмоторный Юнкерс уносит маленькую группу за линию фронта, или вернее, за две линии, прямо в ленинградский котел.

Надо заметить, что единого командования у окруженных войск практически не было. Два основных штаба – группы армий «Север» и 18-й армии, успели вовремя покинуть станцию Дно, и теперь управляли своими корпусами удаленно. Учитывая, что между ними и подчиненными соединениями даже не было постоянной радиосвязи, все руководство сводилось к запоздалым директивам, никак не отвечающим обстановке, и призывам держаться. Переместиться поближе к месту ведения боевых действий никто из командования не торопился. «Покоритель Парижа» генерал Кюхлер даже после тонких намеков начальства возвращаться в свою окруженную 18-ю армию не спешил, и спокойно возился с теми небольшими ошметками подразделений, которым повезло оказаться за пределами котла. Фон Лееб несколько раз напоминал ему, что командующему армией надлежит в этой самой армии присутствовать, но все увещевания остались без ответа. Возможно, ему все же пришлось бы отправиться на фронт, но вскоре фон Леебу, вопреки мнению Гитлера настаивавшему на отводе войск, пришлось уйти в отставку. Теперь группу армий «Север» возглавил сам Кюхлер, но особого триумфа от этой чести он не испытывал. Обе армии, составлявшие эту группу – 16-я и 18-я, находились в окружении. Наличных сил, составленных из гарнизонов, тыловых и охранных частей, а также нескольких дивизий, срочно переброшенных из групп «Центр» и «Юг», едва хватало, чтобы держать фронт. Спасти положение действительно мог только отход назад и сокращение линии фронта. Не ломая голову над проблемой, Кюхлер без долгих раздумий распорядился составить приказ от имении фон Лееба, и разослать в войска. Сам он об этом приказе, разумеется, «узнал» с опозданием, когда уже поздно было вмешиваться.

После отхода назад фронт тянулся от Великих Лук, которые осенью так и не смогли захватить целых три армии большевиков, почти по прямой линии до Псковского озера. Затем шел замечательный участок – Псковское и Чудское озера. Хотя и покрытые льдом, они могли выдержать только легкую технику, а потому атаки с этой стороны можно не опасаться. Еще дальше к северу фронт снова шел по суше от Чудского озера до Финского залива, где благодаря заранее подготовленным оборонительным рубежам натиск красных удалось приостановить.

Если бы не полное истощение резервов у русских, которые не смогли переварить окруженные дивизии, все могло закончиться гораздо хуже. А так глядишь, к весне подтянут резервы из Франции, заводы соберут новые танки, и все можно будет начинать сначала. Да и на окруженных армиях пока еще рано ставить крест. Правда, парка транспортной авиации катастрофически не хватало. Вот если бы советы нашли силы добить курский котел, на снабжение которого выделили столько самолетов, то ситуацию удалось бы исправить.

Но пока люфтваффе продолжает терять самолеты над Курском, куда Сталин бросил свои лучшие истребительные полки из ПВО Москвы. Истребительное прикрытие немцам не помогало, и пришлось полностью перейти на ночные рейсы. Однако набившие руку в ночных охотах, советские асы и в темноте продолжали отлавливать несчастные транспортники. И что странно, последний оставшийся под Курском аэродром находился всего лишь в паре километров от передовых позиций русских, но те не спешили наступать.

Не меньше трудностей было в снабжении восьми дивизий 16-й армии, окруженных под Демянском. Гитлер твердо приказал, чтобы Демянск защищали до последнего человека, однако сделать это оказалась труднее, чем сказать. Кольцо окружения быстро сжалось, и от линии до линии фронта приходилось лететь двести километров над занятой противником территорией, а потом еще двести обратно. К тому же садиться на аэродроме Демянска было возможно только днем, и потери транспортная авиация несла огромные. Хотя самолеты посылали большими группами и в сопровождении истребителей, но и русские перехватчики становилось все многочисленнее. Первые десять дней полетов над котлом уже стоили немцам пятидесяти машин, а количество советских постов ВНОС и истребительных полков, переброшенных из Москвы, все возрастало. А ведь чтобы кормить и снабжать боеприпасами сто двадцать тысяч человек, требовалось как минимум четыреста тонн в сутки, а это двести рейсов. Хотя, впрочем, имелись сильные подозрения, что все командиры дивизий преувеличивают численность своих соединений, чтобы урвать лишнюю пайку для голодных ртов. После стремительного наступления русских, сомкнувших клещи вокруг шестнадцатой армии, потери должны быть чувствительными, а по отчетам получалось, что численность дивизий нисколько не убавилась.

Что и говорить, снабжать сразу две окруженные группировки было крайне трудно. Но когда к ним добавилась восемнадцатая армия, попавшая в ловушку под Ленинградом, положение стало просто критическим. Ситуация сразу усугубилась тем, что большие склады на станции Дно, с которых шло снабжение армии, попали в руки красных. Еще немало складов было брошено при поспешном отходе, потому что вывезти все было невозможно. Малая пропускная способность местных дорог и неожиданно активное поведение русской авиации не оставили тыловикам никаких шансов. Даже часть боевой техники пришлось оставить, что уж говорить о запасах продовольствия или боеприпасах. Единственное, в чем повезло немцам, это со сравнительно малоснежной зимой. В 41-м осадков в Ленинградской области было мало, лишь пару раз случился нормальный снегопад. Однако узеньким лесным дорогам хватило и этого. Весь убранный с дороги снег счищали на обочины, так что свернуть в сторону в случае авианалета было невозможно. Это позволяло советским штурмовикам расстреливать колонны, уничтожая машины вместе с грузом и создавая пробки на дорогах.

Но все равно, хотя и почти без припасов, без единого командования и даже без обещания скорой помощи, окруженные войска продолжали сопротивляться. Корпуса 18-й армии цепко держались друг друга, прекрасно понимая, что если они перестанут чувствовать локоть соседа, то русские мгновенно вклиняться в оголенный стык и разрежут котел на мелкие кусочки. Но если кто-нибудь из командующих корпусами даст слабину, то общая катастрофа неизбежна.

Примерно так рассуждал Лютце во время полета, стараясь не думать о возможных опасностях, подстерегавших его в небе. Впрочем, погода как на заказ стояла чудесная. Низкие облака, сильный ветер и туман. Нельзя сказать, что это приятно, но зато очень безопасно. Относительно, конечно, ведь нелетная погода тоже угроза нешуточная, но все лучше, чем встреча с противником. То, что лучшие истребительные полки русских, прежде охранявшие Москву, теперь переброшены в Питер и Плескау(* Псков), секретом не было.

Всего час полета, но сколько пришлось пережить за это время. Тряска, болтанка, и просто настоящий шторм. У них раз десять была возможность грохнуться, причем бочки с бензином и ящики с гранатами, занимавшие все свободное место в самолете, не оставляли шансов даже при сравнительно мягкой посадке. Еще хуже стало, когда подлетели к аэродрому. Антенна обледенела, и связи с землей не было, так что пилоты могли с чистой совестью поворачивать обратно. Но надо отдать должное героям-летчикам, они все же рискнули пойти на посадку.

Не успел Юнкерс остановиться, как Бонке уже открыл дверь и выглянул наружу. Потрясенный увиденным, он сразу заорал, перекрикивая рев моторов. – Скорее, выгружаемся.

Не заставляя себя упрашивать, все бойцы маленького отряда, а также двое пассажиров, которым тоже не посчастливилось лететь в котел, схватили свои вещи и повыскакивали наружу, торопясь отбежать от самолета подальше. Успели они вовремя. Самолет уже со всех сторон окружила толпа офицеров, стремившихся занять себе место. Так как встречающих гестаповцев пока не было видно, то Лютце, устроившись на рюкзаке и натянув на лицо шерстяную маску, с любопытством принялся наблюдать за штурмом самолета.

Солдаты наземных служб явно не справлялись с превосходящими силами противника. Их сразу оттеснили в сторону, не дав даже разгрузить Юнкерс. Покончив с охраной, офицеры, до того заключившие негласное перемирие, вновь занялись междоусобной борьбой, в полном согласии с теорией Дарвина. Те что покрепче и понаглее, вскарабкались наверх, и проникнув в чрево транспортника, заняли в нем глухую оборону.

Ситуация резко изменилась, когда подъехал грузовик с полевой жандармерией. Эти прибыли с оружием и были готовы стрелять. Угрозами, ударами прикладов и выстрелами в воздух, по крайней мере, Лютце надеялся, что в воздух, им быстро удалось оттеснить офицеров от самолета. В салоне, наполненном взрывчатыми веществами, стрельба была весьма нежелательна, но после короткой рукопашной сватки им удалось выбить захватчиков и оттуда.

Пока вытаскивали грузы, все на время успокоились, но как только началась погрузка раненых, толпа отпускников снова заволновалась. Офицеры, решительно настроенные на продолжение службы Рейху где-нибудь в другом месте, были непреклонны, но и фельджандармы упорно стояли на своем. Они понимали, что у раненых выбор не велик – они или умрут без медикаментов, или их придется убить при отступлении, чтобы не оставлять комиссарам.

Не решаясь снова вступать в вооруженную схватку, офицеры начали усердно тыкать своими командировочными предписаниями и отпускными. Самый настырный обер-лейтенант, встав на четвереньки, даже смог протиснуться под ногами оцепления, но тут же был остановлен охраной.

– Я вам устрою бессрочный отпуск, – сердито зарычал жандарм, схвативший беглеца и, выхватив бланк отпускного свидетельства, порвал его на клочки. В ответ на робкие попытки возмущения он заорал, не сдерживая своей ненависти. – Предатели, если бы вы не побежали от русских, они не смогли бы нас окружить! Вас всех надо вернуть на фронт!

Лишенный своего билета в жизнь, разочарованный обер понуро отошел, и присел рядом с контрразведчиком. Генрих окинул его быстрым взглядом и презрительно скривился: Элегантное пальто, не рассчитанное на настоящую зиму, фуражка, легкие перчатки, а уж на обувь и смотреть страшно. Лакированные ботинки обер-лейтенанта, не предназначенные для холодной погоды, покрылись трещинами, и держались на ногах только потому, что были обмотаны какими-то веревочками.

– Что, на прогулку по парку собрались? – ехидно уколол лейтенанта Лютце. Собеседник сердито вскинул голову, но увидев, что перед ним майор, лишь растерянно пожал плечами.

– А на родине в этом году зима очень теплая, – виновато ответил он, – даже снега не ожидается.

– И вы полагали, что России также тепло?

– Нет, конечно, но очевидно же, что при таких морозах и метелях все боевые действия отложат до весны.

С отвращением посмотрев на наивного теоретика, Лютце тяжело вздохнул, вспомнив, что уже не первый раз слышит подобные рассуждения. А ведь достаточно припомнить все войны, которая вела Россия, чтобы сообразить, что русские готовы воевать и зимой. Да взять хотя бы третью войну Советов с Финляндией. Хотя провокацию с артбострелом финны провели в конце осени, но Советы не секунды не колеблясь, вызов приняли. Правда, вскоре сообразили, что к зимней войне они подготовлены плохо. Но все равно буквально за месяц смогли реорганизовать армию, и в самые жуткие холода проломили укрепления Маннергейма.

От скуки Генрих оглядел летное поле. После бомбежки аэродрома два дня назад его пришлось перенести на новое место. Сначала Лютце скептически отнесся к заверениям авиационного командования о том, что за пару дней удалось развернуть полноценный аэродром. Ведь это не просто большая площадка, расчищенная от снега, а еще зенитная батарея, метеостанция, куча оборудования. Добавьте еще тягачи для самолетов, ангары, ремонтную мастерскую, штаб, жилье для пилотов и механиков, средства связи. К тому же в условиях дефицита горючего расчищать снег приходилось не техникой, а людьми. Но, тем не менее, самолеты сюда уже садятся, и взлетная полоса довольно чистая.

– Майор Лютце со своей армией, полагаю? – вывел его из раздумий ворчливый голос. – Я лейтенант Хофер, прибыл вас встретить по поручению капитана Райха.

– Вы что, нам не рады? – искренне удивился Генрих, уставившись на лейтенанта, осмелившегося говорить с ним так неуважительно.

– Да нет, рады. Но лучше бы увидеть наши танки и еще парочку дивизий в придачу.

– Вы бы для начала удержали от бегства своих командиров, – не остался в долгу контрразведчик. – Глядишь, еще часть-другую из них сформируете.

– А, не берите в голову, – досадливо махнул рукой Хофер. – Это лишь несколько десятков человек из всей армии, а остальные офицеры остаются на боевом посту.

– Или же у них нет связей и денег, чтобы получить место на самолете, – ехидно заметил Бонке.

– Не обязательно. Некоторые командующие наоборот, пытаются спасти самых лучших подчиненных, чтобы сберечь их для будущих сражений. Ну да ладно с ними, герр майор, пойдемте греться. Капитан Райх прибудет не раньше чем через час.

Самым теплым строением в округе оказался мобильный полевой лазарет, и Лютце охотно согласился подождать в нем, так как мороз уже начал серьезно пощипывать. Подумаешь, вонь гниющих ран и сильный запах лекарств, настоящий солдат на такие пустяки внимания не обращает. Найти госпиталь оказалось крайне простой задачей. Замерзшие трупы, которые никто не собирался хоронить в мерзлой земле, ясно показывали предназначение большого здания, служившего раньше свинофермой. Тут же валялись груды бурых бинтов с торчащими кое-где черными отмороженными пальцами и ампутированные конечности.

Впрочем, к удивлению Лютце, запахов лекарств слышно не было, вероятно, ввиду отсутствия таковых. Пахло только дымом из печек, потом от давно немытых тел, кровью и гноем. Без электричества, воды и канализации, при почти полном отсутствии медикаментов, наваленные вповалку раненные просто медленно умирали. Впрочем, не очень то и медленно, даже по фронтовым меркам. Штабеля замерзших трупов ясно указывали на высокую смертность. Собственно говоря, именно поэтому новый аэродром соорудили рядом с госпиталем, пытаясь дать раненым шанс эвакуироваться на большую землю.

Разместившись в отгороженном закутке, служившем комнатой отдыха медперсонала, солдаты притихли. Мрачное помещение, соседство с трупами, чадящие керосиновые лампы, прыгающие по углам жуткие тени, и страшные крики умирающих, создавали гнетущую обстановку. Без обезболивающего, ведь морфия тоже не хватало, раненые беспрерывно кричали, стонали и молили о помощи.

Гостеприимный лейтенант Хофер быстро организовал всем горячий чай, и отсев с майором в дальний угол, завел неспешную беседу. Лютце охотно отвечал, но в тоже время отмечал про себя все мелочи. Например, предложенную майором глюкозу, Хофер взял сдержанно, но было заметно, как он обрадовался. Видно, что даже офицерский состав здесь пайками не балуют. Но с другой стороны, на улице валялась туша лошади, у которой куски мяса были срезаны не очень тщательно, а внутренности вообще не тронуты. Значит, до настоящего голода в котле еще далеко. Это не партизанские отряды русских, в которых даже мышей едят и мерзлую прошлогоднюю картошку.

– Зачем вы держите в госпитале так много раненых? – не очень вежливо для гостя поинтересовался Лютце. – Почему ваше гестапо их так балует? Вот мои люди долго на лечении не задерживались. Чуть раны зажили, и сразу в строй.

– Здесь только тяжелые, герр майор, – резко возразил Хофер. – Мы за этим очень строго следим. Отморожены пальцы? Получи укол, и возвращайся на позиции. Дизентерия или расстройство желудка? Тоже отправляйся гадить в свою землянку. С ранениями в ноги, или если пальцы на ногах уже отвалились, обратно в пехоту, конечно, не возвращают, а сажают в сани ездовыми. С педикулезом или легкой простудой сейчас вообще возиться некогда.

Не успел обещанный час пройти, как Лютце известили о прибытии капитана Райха, в чьем ведении находились все отделения гестапо на участке восемнадцатой армии

– Кого я вижу, Дитрих! – воскликнул Генрих, увидев старого приятеля, и картинно раскрыл объятия.

– Хайнрих, да ты никак уже майор, – делано стушевался гестаповец. – Теперь прикажешь себя на вы называть.

– Дитрих, ну какие могут быть между нами формальности.

– Да, а я было обрадовался, что ты на мое место метишь. Знаешь, я за него не держусь, могу с удовольствием с тобой поменяться.

Обменявшись дружескими колкостями, капитан Райх, прекрасно знавший, что звание у Лютце временное, и тем более осведомленный о цели его приезда, пригласил контрразведчика в свой Хорьх. Солдатам же предложили крытый фургон, в котором сидела охрана Райха, и где хотя с трудом, но все смогли поместиться.

В машине, где кроме них находился только личный водитель гауптмана, уже можно было говорить всерьез, хотя о самой миссии, разумеется, не сказали ни слова. Начали беседу, как и положено светским людям, с погоды.

– Хайнрих, тебе повезло. Погода нелетная, и русские штурмовики нас не разбомбят.

– Ты имеешь ввиду, не расстреляют из пушек, – поправил Лютце. – Эх, если бы наша группировка «Митте» продвинулась еще хоть на сотню километров к Москве. Советы тогда бы эвакуировали заводы, на которых собирают эти проклятые Ил-2 и заодно фабрику в Калинине, где изготавливают снаряды к авиапушкам.

– Да нет, я как раз и имел в виду «разбомбят». Недавно беседовал с русским летчиком со сбитого штурмовика. Он был благодушно настроен, и полон уверенности, что скоро мы с ним поменяемся местами. Так вот, я его прямо спросил, почему раньше они не любили бомбить, а тут вдруг как с цепи сорвались.

– И он сказал, что русские долго запрягают, но быстро ездят?

– Слово в слово. Летчик объяснил, что выбором целей и снабжением боеприпасов занимается не командир полка, а фронтовое командование. Но недавно Сталин издал строгий приказ о запрещении выпускать Ил-2 без бомбовой нагрузки. (*На полгода раньше, чем в РИ) И вот теперь действительно, штурмовики пока не отбомбятся, назад не возвращаются. Так что просто замечательно, что сегодня их нет.

Оба офицера невольно посмотрели в окна, опасаясь сглазить, и поспешили сменить тему.

– Что вы поделываете в гестапо, небось обленились совсем? – добродушно спросил старого приятеля Лютце. – Вот, нам жалуются, что вы письма перестали отправлять. Неужели цензура не успевает проверять?

– Уже не проверяем, а сразу сжигаем. Хайнрих, ты себе не представляешь, что солдаты пишут, причем в совершенно трезвом состоянии. А ведь письма с фронта должны подымать дух нации, а не подрывать. Я благодарю бога, что наши солдаты так зверствовали в России. Лишь только поэтому они теперь бояться сдаваться в плен, понимая, что русские горят желанием им отомстить. Но все равно, несмотря на строжайшие запреты, многие тайком читают советские листовки.

– Построже надо с солдатами, построже. Вот возьмем, например, госпиталь. Хофер уверил меня, что там только тяжелые раненые, но наверняка среди всех этих бездельников есть и самострельщики. Это нельзя терпеть, таких дезертиров следует расстреливать.

– Послушай, Хайнрих, за последнюю неделю и так расстреляли несколько сотен симулянтов. Но черт возьми, если выявить самострельщиков довольно просто, то как нам узнать, отморозил себе конечности солдат специально, или нет. Вот, к примеру, послали недавно батальон на новые позиции. Целую ночь их везли в грузовиках, по сильному морозу, и к утру половина из них оказалась с обморожениями. Как узнать, может кто-то из них специально рукавицы снимал? Кстати говоря, потом выяснилось, что привезли их вовсе не туда. Или вот надевают сапоги практически на голые ноги, и поди потом разберись, кто виноват – интенданты, командиры, или же рядовые.

– Как испанский легион? – снова сменил тему майор. – Ребята там довольно храбрые, но они и раньше дисциплиной не отличались.

– Тьфу ты, легион, – недовольно скривился капитан, при напоминании о своей постоянной головной боли. – Пока фронт не рухнул, они держались, и даже неплохо. Но теперь им воевать резко расхотелось. Видите ли, в Испании объявлена мобилизация и они нужны там. Хотя война с Англией пока не началась, но ее ждут. Да еще испанцы нас, немцев во всем обвиняют.

– Вот как, – насмешливо вскинул брови майор, – а мы-то в чем виноваты?

– Мне доносили, что у них идут такие разговоры: Дескать, не высади мы, германцы свои войска в Алжире, то англичане в ответ не стали бы захватывать Испанское Марокко.

– Ерунда, – авторитетно заявил многоопытный майор. – Уж слишком оперативно англичане сработали. Десант они, конечно, собрали с бору по сосенке, но все-таки, приготовить его за сутки совершенно невозможно. Мы просто опередили их, как и в Норвегии. А войны Британии с Испанией не будет, это не выгодно ни Черчиллю, ни Франко.

– Не стану спорить. Но испанцам дай только повод побузить. Если бы не окружение, они бы уже рванули домой, а пока им волей-неволей приходится оставаться на позициях.

– Ну с испанцами понятно. Им лишь бы мародерствовать, хотя раньше прецеденты грабежей своих собственных складов были редкими. А как наши, не трусят?

– Еще месяц назад все было отлично, – тяжело вздохнул Райх, – а теперь все чаще приходится останавливать солдат от бегства угрозами и даже оружием. Но это еще полбеды. Гораздо хуже, когда не выполняют приказы и отсиживаются в тылу офицеры, вместо того, чтобы возглавить свои подразделения в бою. И что с ними прикажете делать? Расстрелять не трудно, но у нас и так некомплект личного состава. Трибуналы стараются дать им второй шанс, и направляют в штрафбат. Это теперь единственное подразделение, не испытывающее недостатка в людях. Только недавно батальон потерял семьсот человек, наткнувшись на засаду в лесу (* был такой случай в РИ), а теперь его боевой состав снова восстановился. Так что сам понимаешь, нам в гестапо скучать нам не приходиться.

– Ничего, все исправиться, когда Геринг наконец-то наладит воздушный мост.

– Геринг? – прошипел капитан таким тоном, что шофер вздрогнул, и дернул руль. Если бы в гестапо не набирали самых опытных водителей с мгновенной реакцией, то Хорьх вылетел бы с дороги. – О, да ты не знаешь, чем занят наш великий рейхсмарщал, ну так я тебе расскажу. Как ты помнишь он у нас по совместительству еще и главный охотовед рейха. Так вот, Геринг решил, что у нас тут мало проблем, и решил немного развлечь. Только представь, нам прислали приказ, требующий соблюдать все инструкции, регламентирующие охоту. Для контроля за соблюдением охотничьих правил даже приказано выделить полевую жандармерию. Не дай бог, кто-нибудь застрелит зайца, не имея охотничьего билета или нарушив еще какое-нибудь предписание имперского охотоведа. Жандармерию, естественно, никто на этот идиотизм не выделил, но официальных отчетов у нас прибавилось.

В штабе 28-го корпуса, куда они прибыли, их встретили неприветливо. Если в начале войны к гестаповцам относились лишь с легкой настороженностью, признавая, что они делают хотя и грязное, но нужное дело, то теперь все изменилось. Мания величия, которой немцы были заражены почти поголовно, постепенно сошла на нет. В наступившем после поражений просветлении солдаты начали задавать друг другу вопросы – зачем нас послали сюда на смерть? Вот тут то и оказалось, что гестапо не только местных жителей умеет вешать, но очень даже не прочь разобраться и с ненадежными элементами в самом Вермахте. Поэтому не удивительно, что охрана штаба, заметив знакомую машину, сразу насторожилась и встретила пришельцев хмурыми взглядами. Зато Лютце, увидев их закутанные с ног до головы фигуры, едва не прыснул от смеха. Зимнее обмундирование болталось на отощавших фигурах как на огородных пугалах, а пилотки были натянуты на самые уши. Для утепления солдаты кутались в одеяла и шерстяные платки, а кому не хватило платков, напихивали в брюки и под шинели газеты. Когда газеты заканчивались, в ход шли листовки, причем без разницы, советские или германские. Счастливчики еще получали соломенные боты, но их было очень мало. Шерстяных масок вообще не было, зато лица часовых покрывал толстый слой желтого крема, делая их похожими на клоунов.

Но все-таки, несмотря на неуставную форму одежды, вид у автоматчиков был грозный. Начальника гестапо армии они пропустили без разговоров, а майора притормозили, недвусмысленно уперев стволы прямо в живот. Тщательно проверив документы Лютце, они все же разрешили ему пройти в штаб вместе с капитаном Райхом, но сопровождающих не пустили, вынудив остаться на морозе.

Чистенькое обмундирование отряда контрразведчиков, добротные полушубки, меховые жилеты, белые валенки, и наконец, откормленные физиономии, лучащиеся довольством, резко дисгармонировали с солдатами местного гарнизона. Неудивительно, что как только офицеры зашли в дом, на них тут же посыпались упреки.

– Чего вы не на фронте, – процедил сквозь зубы часовой, стоявший в перекошенной полосатой будке, едва майор скрылся в избе.

– Сам-то ты, я погляжу, в окопах сидишь, – осадил его Кнапп. – Постоял на посту, и сразу в избу греться, а мы только и делаем, что по лесам лазаем, а отдыхаем лишь в госпиталях. Если хочешь, поменяемся. – Меняться солдат не захотел, предпочитая спокойное место, но, несколько смягчившись, даже милостиво принял от Кнаппа сигарету в знак примирения.

Обстановка в штабе корпуса была деловой и можно даже сказать будничной. Спокойно, без суеты и паники сотрудники оперативного отдела раскладывали стопками документы – что сжечь, а что оставить. Самое ценное и журналы боевых действий, которые предполагалось вывезти самолетом, положили отдельно. Рядом с передатчиками и шифровальными машинками уже наготовили на всякий случай топоры, а по углам стояли канистры с бензином. Стало понятно, что груды сухих веток, лежащие во дворе, приготовили не только для маскировки, а скорее для уничтожения лишнего боевого имущества.

Через полчаса генерал Модель, недавно назначенный командующим корпусом, освободился и принял своих «дорогих гостей». Выгнав всех его адъютантов, начальник гестапо грозно приказал, чтобы их ни в коем случае не беспокоили, и прикрыл дверь.

Дождавшись сдержанного предложения присесть, Лютце с хозяйским видом небрежно развалился в кресле, разве что не водрузил ноги на стол. Гестаповец же наклонился над столешницей, порылся немного, достал красную папку и с торжествующим видом раскрыл.

– Что тут у нас, – делано удивился Райх, – ага, вот: «…С собой брать только машины, перевозящие вооружение, и полевые кухни. Все остальные машины и гужевые повозки оставить. Они подлежат обязательному уничтожению. Водителей направить на фронт в качестве пехотинцев…» Что-то не похоже на переразвертывание для обороны, господин генерал, вы не находите? Скорее смахивает на спешную эвакуацию. Вы же получили недвусмысленные указания удерживать все, что только можно удержать, не так ли? – вопрос был риторическим. – Да вот же как раз приказ Гитлера: «В обороне сражаться за каждую пядь земли и до последних сил. Лишь таким образом мы сможем нанести противнику тяжелые потери, ослабить его моральный дух и добиться полного превосходства немецких солдат. Никто не имеет права отходить назад с занимаемых позиций, и всякий, кто отдаст подобный приказ, подлежит самому суровому наказанию». А вы, господин генерал, видимо запланировали не только отход, но и потерю всего тяжелого вооружения.

– У нас не хватает личного состава не только для обороны всей линии соприкосновения с противником, но даже для удержания ключевых позиций, – резко возразил Модель. – Часть тылов армии отрезана. Коммуникации нарушены. Наземные пути снабжения заблокированы, транспортные самолеты прилетают редко, а того, что сбрасывают на парашютах или на грузовых планерах, совершенно недостаточно. Да к тому же многие контейнеры не удается разыскать по той причине, что летчики бросают их куда попало. Причем, несмотря на все наши просьбы, люфтваффе продолжает использовать белые парашюты, а не красные. – Переведя дыхание, командующий корпуса продолжил перечислять свои аргументы. – Далее, потери лошадей вследствие недостатка фуража и воздействия противника, нехватка горючего для машин и ужасные местные дороги, занесенные снегом, осложняют питание войск. Солдат негде размещать, и они несут потери из-за погодных условий, а ведь суровая русская зима только начинается. В такой ситуации мы не можем оборудовать долговременные оборонительные позиции. Боеспособность войск упала из-за постоянных неудач на фронте, больших потерь, непогоды и жутких бытовых условий. К тому же условия местности и плохие дороги не позволяют осуществлять быстрое развертывание и своевременно блокировать вражеские прорывы. Поэтому у нас нет другого выхода, кроме отступления, иначе не избежать тяжелых потерь.

Начальник гестапо выслушал пояснения генерала с непроницаемым выражением лица, но, в конце концов, не выдержал и взорвался. – Вы что, полагаете, что умнее Гитлера? Вам же известно, что разрешается только отход на отдельных участках, а общее отступление категорически запрещено.

– Боюсь, у него нет полной информации о том, что происходит здесь, – осторожно возразил Модель, помня, с кем разговаривает. – Ведь буквально все генералы армейской группировки от Лееба до командиров дивизий, были за прорыв окружения всеми наличными силами. Они же не идиоты, и лучше кого-либо знают положение на фронте. Если бы не приказ с самого верха, мы бы так и сделали. А затем организовали бы скоординированный отход за линию озер, где можно спокойно продержаться до весны, приводя войска в порядок. Но Гитлер приказал стоять на месте, а сил одного потрепанного корпуса для наступления не хватает. И скажите, я что, по-вашему, никудышный стратег? Ведь не зря же фюрер лично назначил меня командовать этим корпусом.

– Назначили вас сюда по одной простой причине, – резко оборвал его майор. – Вы таких зверств натворили на восточном фронте, что ни за что не сдадитесь в плен русским. – Лютце едва удержался от улыбки, уж больно ошарашенным выглядел генерал после такого откровения. – И вы что, даже после потери вашего танкового корпуса считаете себя непревзойденным полководцем? Ну ладно, не будем об этом. Лучше подумайте, разве Гитлер оставил бы вас здесь, если бы положение действительно было безнадежным. Понятно, что скоро прибудет помощь, и кольцо блокады прорвут.

– Вы-то сами в это верите? – резко ответил генерал, пристально глядя ему прямо в глаза.

Майор действительно верил, что резервы готовятся. Мало того, Лютце видел собственными глазами, как примерно сотня обозников, денщиков, парикмахеров, поваров и связистов училась стрелять из винтовки. Через пару-тройку недель их отправят в качестве подкрепления на передовую, если конечно, линия фронта не придет к ним сама. Под стать солдатам были и офицеры, многим из которых уже перевалило за шестьдесят. Это было бы не так страшно, будь они кадровыми командирами, однако в наличии остались только плохо подготовленные резервисты, не имеющими никакого боевого опыта. Еще имелись дивизии из Франции. Правда те, что успели прислать, уже растащили по всему фронту, а другие возможно и не пришлют, потому что зашевелились англичане. Конечно, в Германии начиналась тотальная мобилизация, однако обучение и вооружение новых частей дело долгое.

Не дождавшись, пока майор сформулирует ответ, генерал насмешливо воскликнул. – Разве у командования есть достаточно сил, чтобы нас деблокировать? Да откуда им взяться. На фронте и так полно дыр, которые нечем закрывать. Последние резервы армии давно полностью введены в действие, а вы толкуете о наступлении. Про снабжение я и не говорю. Как хотите, но мы отходим. Помочь нам можем только мы сами, больше надеяться не на кого. И черт с ним, с тяжелым вооружением, бросим всю артиллерию, главное вывести людей. Мне вообще кажется, что горючее нам специально не присылают, чтобы не появилось соблазна уехать.

С последним предположением Лютце в глубине души был согласен, но все равно веско возразил:

– Господин генерал, я что, должен читать вам лекцию по стратегии? Наши котлы отвлекают огромные силы русских, вынужденных держать для их окружения все свои армии. А весной эти территории станут отличными плацдармами, из которых можно будет продвинуться дальше вглубь России.

– Какая весна, майор? Вы что не в курсе, что у нас лишь тыловые части сохранили кое-какую боеспособность. А боевые подразделения мало того, что понесли потери в живой силе, так еще бросили часть артиллерии и автотранспорта при поспешном отступлении. На новых позициях у нас нет никаких укреплений, а сделать их зимой очень трудно.

– Вот видите, из-за вашего предшественника, бросившего великолепные позиции под Ленинградом, вы и оказались в такой ситуации, – вывернулся Лютце. – Из-за малодушия одного человека сведены на нет усилия целой армии. Если и вы тоже не выполните приказ, последствия будут крайне тяжелыми. И поймите, наконец, если бы ваше положение здесь было безнадежным, генеральный штаб обязательно разрешил бы отступление. Не бросит же Гитлер на произвол судьбы целую армию, он же не заинтересован в ее гибели.

– Гитлер? – Модель вскипел и, отбросив осторожность, выпалил все, что думал о фюрере. – Да ведь у этого недоучки-ефрейтора отсутствует какая-либо военная подготовка. Как политик и демагог он вне всякого сравнения, но разве Гитлер что-нибудь понимает в стратегии? Ему же ровным счетом ничего не известно о командовании силами крупнее одного отделения. Как такому человеку можно доверить управлять войсками? Он кроме слов «Ни шагу назад» ничего приказать не может. Этот безумец готов погубить целую армию ради своего престижа, только затем, чтобы не признаваться в своих ошибках. Нас уже списали в расход.

– Допустим, вы искренне так думаете. Но присяга есть присяга, – выдвинул Лютце последний аргумент.

– Присяга, говорите? – Модель весь побагровел от возмущения. – Присяга вещь обоюдная. Мы сделали для фатерланда все, что в наших силах, а Гитлер вместо благодарности гонит нас на смерть. Я поступлю так, как подсказывает моя совесть, а не как приказывает сумасшедший австрияк. Продолжать стоять на месте не только бесполезно, но просто безответственно. – В исступлении Модель уже не говорил, а кричал. – Я отвечаю за корпус, и я не допущу катастрофы.

– Офицер не может отступать перед большевиками, – заорал в ответ гестаповец. – Он сражается до конца или умирает.

Ошеломленный Модель замолк, в недоумении уставившись на капитана. Уж чего-чего, а обвинения в трусости он не ожидал услышать.

– Никто не скажет, что я трус и боюсь смерти, – нарочито медленно ответил генерал. – Но ведь погибнут еще и тысячи солдат. Взгляните на ситуацию непредвзято. Дальнейшее сопротивление не имеет ни малейшего смысла. Чтобы армия не погибла, она должна отступить.

Спорить дальше означало только тратить напрасно время. Лютце демонстративно пожал плечами и, не глядя на генерала, нарочито спокойным тоном подытожил. – Если вы категорически отказываетесь выполнять распоряжение фюрера, то его выполнит другой.

– И кто же этот «герой»? – Командующий корпусом выдавил из себя улыбку, хотя ему было не до смеха.

– Ваш начальник штаба полковник Шилль, – любезно разъяснил Лютце. – С ним уже заранее все обговорено. Именно он проинформировал контрразведку о ваших позорных планах отступления, и Леман уполномочил меня разобраться на месте с этой проблемой. И запомните на будущее, господин генерал. Никогда и никому не удастся победить наши войска.