Глава 8. «Нам нужно подготовить… для этого папы — поколение, достойное царства, о котором мы мечтаем»

Биографии Пачелли и Монтини похожи, поскольку их родители, чьи жизнь и карьера были связаны с делами Ватикана, воспитывали их в духе подготовки к тому, чтобы они стали папами.

Дед Пачелли, Маркантонио (1804–1902), крупный специалист в области канонического права, сделал карьеру на службе в Св. Престоле, став доверенным лицом и юридическим советником папы Григория XVI и его преемника Пия IX, при котором он стал замминистра внутренних дел. Его брат, банкир Эрнесто Пачелли из банка Ротшильда, также оказал большую услугу Папскому государству, обеспечив ему крупный кредит Ротшильдов в один из сложных периодов его существования. Позже Эрнесто основал в Риме первые агентства Римского банка, а Маркантонио присоединился к учредителям ватиканской газеты l’Osservatore Romano. Его сын Филиппо Пачелли (1837–1916), отец Эудженио, также работал при Св. Престоле деканом Коллегии адвокатов. Так Пачелли стали «ватиканской семьёй», и эту традицию сохранил папа Лев XIII, поставив молодого Эудженио под опеку кардинала Рамполлы, чтобы сделать из него хорошего дипломата. Интересно, что учился Пачелли в семинарии «Альма Капраника», которая была известна в Италии как «штаб» теологического радикализма, называемого модернизмом.

Однако известными фигурами были также брат и кузен Эудженио, сыгравшие ключевую роль в экономике Св. Престола до появления Бернардино Ногары. Как мы уже писали, до Латеранских соглашений главным банком, с которым был связан Св. Престол, был Банк Рима, в котором он владел четвертью акций. А президентом его вплоть до 1916 года был кузен будущего папы Пия XII Эрнесто Пачелли, много сделавший для установления официальных контактов между Св. Престолом и итальянским правительством, являясь советником папы Льва XIII по финансовым вопросам. Эрнесто также старался обеспечить и успешную карьеру Эудженио, который уже в 35 лет стал заместителем госсекретаря в Св. Престоле, через 9 лет — апостольским нунцием в Германии, а в 54 года — госсекретарём Ватикана. Что же касается брата будущего папы, Франческо Пачелли, то он участвовал в тайных переговорах с правительством Муссолини, в ходе которых обсуждались основные положения конкордата.

К Св. Престолу была близка и семья Джованни Монтини, но другим образом. Джованни родился в 1897 году на севере Италии, в Ломбардии, в городе Брешиа. Его мать Юдифь Альгиши принадлежала к местному среднему дворянству, а отец Джорджио Монтини был успешным журналистом и уже в 25 лет встал во главе католического еженедельника II Cittadino. Оба родителя были страстно увлечены политикой, причём разделяли левые взгляды, и дом их был местом сбора наиболее известных представителей левого католического «рисорджименто» в Италии. В 1882 году, когда папа Лев XIII издал свою известную энциклику Rerum Novarum, положившую начало социальному католицизму, Брешиа стала чуть ли не первым итальянским городом, живо на неё откликнувшимся, и одной из ключевых фигур тут был Д. Монтини. В 1914 году католики Брешии добились победы на муниципальных выборах, и Д. Монтини был избран главой муниципального совета. Он полностью погрузился в политику и, став членом созданной сицилийским священником Стурцо Итальянской народной партии, добивается избрания в депутаты Парламента.

Джованни Монтини до 14 лет обучался в иезуитском колледже, а затем, из-за слабого здоровья, перешёл на домашнее обучение под опекой священников Конфедерации ораторианцев, которые отличались всегда передовыми взглядами. Они оказали настолько важное влияние на Монтини, что даже когда он попал на службу при Св. Престоле, его духовником был ораторианец.

В 1921 году Монтини поступил в Папскую церковную академию для изучения дипломатии, а его протеже стал человек из группы Рамполлы кардинал Пьетро Гаспар-ри. Здесь же Монтини подружился с внучатым племянником кардинала Рамполлы Мариано Рамполлой. В 1922 году папой становится Пий XI — друг Джорджио Монтини, а госсекретарём — кардинал Гаспарри, после чего пост в Ватикане («пусть даже последний», как выразился папа) младшему Монтини был обеспечен. Его посылают в Польшу в качестве атташе нунциатуры, где он пробыл недолго, а по возвращении в Рим продолжил обучение, получив три докторские степени.

Надо отметить, что те тезисы, которые так глубоко изменили Католическую церковь в 60-е годы, становятся популярны уже в начале XX века. Постепенно во Франции, Англии, Италии и Бельгии в семинариях, в литературе и в религиозных журналах начинает складываться новое отношение к религии, исходившее из того, что вера имеет своё происхождение не в средневековом учении Фомы Аквинского, а в личном опыте. Движение это не имело какой-либо определённой программы, но, распространяясь, незаметно открывало двери модернизму. На одном из собраний его сторонников было заявлено, что «Христос готовит огромную религиозную трансформацию через пророков и святых».

Однако стоявший тогда у власти папа-традиционалист Пий X (1903–1914) строго осудил эти идеи, а в 1917 году опубликовал новый Кодекс канонического права, который более чётко определил отношение к франкмасонству. В нём говорилось следующее: поскольку масонство является сектой, враждебной по отношению к Церкви, его членов нельзя хоронить с соблюдением религиозных обрядов; всё, что может послужить масонству, должно быть запрещено; всякий христианин, ставший франкмасоном, автоматически отлучается от Церкви (канон 2335), тем более если это церковнослужитель или монах (канон 2336).

В итоге модернистам пришлось ждать ещё несколько лет, чтобы получить возможность открыто распространять свои взгляды. Благоприятные условия для этого сложились после Первой мировой войны, при понтификате Пия XI (1922–1939), который, хотя и не входил в тайный внутренний круг Ватикана, не был для него и чужим, так как формирование его произошло под руководством Радини-Тедески, а рядом находился кардинал Гаспарри.

Интересно, что уже в мае 1923 года на тайной консистории (собрании), созванной Пием XI для обсуждения возможного созыва собора, кардинал Бийо доложил о «существовании глубоких расхождений внутри епископата», которые «рискуют вызвать дискуссии, которые будут длиться бесконечно». Кардинал Боджиани отметил, что значительная часть священников и епископов были пропитаны модернистскими идеями. И кардинал Бийо вновь выразил свои опасения, что собором станут манипулировать «худшие враги Церкви, модернисты, которые, как указывают на это некоторые признаки, уже готовятся произвести революцию в Церкви, новый 1789 год, объект их мечтаний и надежд… И мы вновь увидим те же грустные дни конца понтификата Льва XIII и начала понтификата Пия X; мы увидим даже худшее, и это будет уничтожение счастливых плодов энциклики Пассенди (осудившей модернизм. — О.Ч.), которая их заставила замолчать». В итоге папа отказался от созыва собора.

В 20-е годы мы видим первые признаки новых тенденций в отношении к масонству, проявившиеся в попытках его реабилитации. Связано это было с деятельностью немецкого иезуита Р.П. Грубера, вступившего в контакт с высокопоставленными членами масонства Нью-Йорка и Вены для обсуждения возможного примирения или модуса вивенди, то есть временного соглашения, которое положило бы конец противостоянию, длящемуся с 1738 года. Контакты эти были тайными и практически неизвестными публике. Явными они стали только в 1937 году, когда франкмасон высокого градуса Альберт Лянтуан опубликовал книгу «Письма Суверенному Понтифику)», вызвавшую ожесточённую полемику. В ней было изложено предложение примириться перед лицом общего врага — коммунизма, поскольку масонство не являлось изначально ни революционным, ни антирелигиозным, а антирелигиозный характер ему придала Церковь своим враждебным отношением, превратив в своего противника — тезис, который станет ключевым в аргументации масонов .

Примирение это осуществлялось и на практике, но только скрытно. Так, когда в 1938 году архиепископ Парижа монсеньор Боссар передал папе Пию XI досье на французских прелатов, составленное в результате тщательного расследования, оказалось, что 17 кардиналов, архиепископов и епископов состояли в масонских ложах. И, скорее всего, их было больше — такое подозрение возникло в силу того, что один из участников расследования был убит. Однако понтифик ничего не предпринял против «братьев», поскольку одним из них оказался кардинал Гаспарри. Тогда же специальное расследование провели и французские спецслужбы, которые, по дошедшей информации, обнаружили 33 епископа-масона.

В те же 20-е годы были предприняты первые экуменические шаги, которые стали началом процесса, который позже назовут «межрелигиозным диалогом». В 1924–1925 годах кардинал Мерсье, архиепископ Малинск-Брюссельский организовал т. н. «Малинские встречи», в ходе которых представители Лувенского университета обсуждали вместе с прибывшим из Англии лордом Галифаксом возможность сближения между англиканами и католиками. И вот тогда-то, по поручению Мерсье, уже упоминавшийся нами Ламбер Бодуэн, аббат монастыря в Амэ-сюр-Мёз (будущий Шеветоньский монастырь), даже написал резолюцию к готовящейся англикано-католической конференции, в которой шла речь об «объединении без поглощения» с англиканами: предлагалось создать особый «англиканский патриархат», в котором сохранялись бы все обряды и традиции англиканства.

Этот текст вызвал большие протесты со стороны английских католиков, посчитавших его за предательство, и Малинские встречи не имели продолжения.

Однако благодаря своим контактам с англиканами и православными община Амэ-Шеветонь приобрела большую известность, внеся важный вклад в изменение отношения римо-католиков к экуменизму, который на II Ватиканском соборе будет признан официальной доктриной.

Главные же изменения происходили в интеллектуальной жизни католиков Франции. Не случайно именно здесь в эти годы французский иезуит Тейяр де Шарден сформулировал свою теорию ноосферы, переосмыслив томизм в понятиях теории эволюции и создав в итоге пантеистическую систему, которая, хотя и не была принята руководством Ватикана, но не была им и осуждена. Однако концепция де Шардена оставалась тогда известной лишь узкому кругу интеллектуалов и предпринимателей. А вот идеи другого француза получили большую популярность, и в первую очередь — в церковном руководстве.

Речь идёт о «предтече перемен», Жаке Маритене (1882–1973), профессоре философии Католического института, пытавшемся интегрировать философию Фомы Аквинского с современной философской мыслью. В 1926 году состоялась встреча Маритена с Пием XI и кардиналом Гаспарри, после которой ему было поручено собрать написанные им произведения в один труд, опубликованный в итоге в 1936 году на французском языке под названием «Интегральный гуманизм». Он произвёл настолько сильное впечатление на прогрессистов в церковном руководстве, что Джованни Монтини, работавший с 1937 года секретарём Госсекретариата Ватикана, сразу перевёл его на итальянский язык, сопроводив восторженным предисловием.

Основной тезис Маритена заключался в необходимости изменения экклезиологии, то есть понимания сущности и миссии Церкви. Его идея «интегрального гуманизма» исходит из того, что самые разные религии соединяются на пути к единому человеческому идеалу, всемирной цивилизации, в которой все люди будут примирены в справедливости, любви и братстве. «Интегральный гуманизм» понимается как всеобщее братство между людьми доброй воли, к какой бы религии они ни принадлежали и независимо от того, верующие они или нет. Это те рамки, в которых должна действовать церковь, не навязывая и не требуя ни от кого признания её как единственной истинной церкви. Христианство мыслится как религия демократии, и Маритен признаётся, что, говоря о «новом христианстве», он мог бы говорить в том же смысле и о новой демократии, так как это слово «означает не что иное, как мирское название христианского идеала».

Фактически это было воспроизводение франкмасонской идеи «всемирного братства», но отличие учения Маритена заключалось в той роли, которую он отводил Церкви. Как объяснял суть его идеи теолог Морис Карон, «в этом всеобщем братстве Церковь должна быть вдохновительницей и старшей сестрой, и если она хочет завоевать симпатии юных братьев, она не должна проявлять ни непримиримости, ни авторитаризма, а должна учиться делать религию приемлемой. Церковь должна быть скорее практической, чем догматической». Наряду с Жюлем Исааком Жак Маритен был также активным инициатом иудейско-католического «диалога», который стал завязываться после Второй мировой войны.

Так было заложено католическое обоснование «межрелигиозного диалога» и «экуменизма», которое было воспринято особенно позитивно Джованни Монтини, пронёсшим через всю жизнь восторженное отношение к Маритену. Как писал о Мартини иезуит Малачи Мартин (см. о нём ниже), когда тот станет папой, «интегральный гуманизм» Маритена будет пронизывать всю его политику.

Идеи Маритена стали широко распространяться при понтификате Пия XII (1939–1958). И показательно, что уже первая энциклика папы Summa Pontificus делала акцент на общечеловеческой солидарности как основе управления и, хотя она сохраняла традиционалистскую фразеологию, в ней содержалась неявная ссылка на тезис Маритена о будущем согласии между мировыми религиями.

Именно в этот период во исполнение замысла философа иезуиты организовали в Григорианском университете лекции горячего сторонника глобальной церкви священника Шарля Буйе, который преподавал там 36 лет и, как считается, приобщил к экуменизму около 5 тысяч будущих священников. Этот экуменический тезис о церкви стал обсуждаться и в ходе симпозиумов. Первым таким событием стало проведённое в Риме под покровительством Св. Престола собрание «Любовь и Милость», призвавшее положить конец «бесполезной полемике», заменив её любовью «к нашим братьям во Христе», и положившее начало обсуждению вопроса о том, испытывают ли католики и протестанты симпатию друг к другу.

Во время Второй мировой войны Маритен читал лекции в Канаде, затем переехал в США и преподавал там в Принстонском и Колумбийском университетах. После войны, вернувшись во Францию, он был назначен французским послом при Ватикане, где его тепло встретил понтифик и где он очень тесно общался с Монтини и его окружением, которые уже открыто распространяли прогрессистские идеи. Как пишет Марк Винклер, работавший тогда в Ватикане, «Маритен поглотил группу Монтини». В 1948 году он вернулся в США в качестве заслуженного профессора Принстонского университета.

Идеи Маритена Монтини стал ещё более активно распространять после того, как в 1954 году он был назначен архиепископом Милана и получил относительно большую свободу в своей деятельности. Понтифик отослал его в Милан, чтобы удалить из Госсекретариата, после того, как сотрудник французской разведки полковник Арно предоставил ему убедительные доказательства того, что Монтини участвовал в передаче советской разведке имён священников и епископов, в основном иезуитов, тайно засылаемых Пием XII в Советский Союз и социалистические страны для подпольной работы. Крайне тяжело пережив этот удар, Пий XII не только удалил Монтини, но больше никогда не предоставлял ему аудиенции и так и не назначил кардиналом, закрыв навсегда вопрос о преемстве. Миланская кафедра считалась крайне престижной, и, как пишет расследовавший этот вопрос аббат Луиджи Билля, данный выбор понтифика казался нелогичным, однако дело было в том, что, по признанию генерала французских спецслужб Леконта, с которым он беседовал, Монтини был послан в Милан не понтификом, а покровительствовавшим ему кардиналом Джузеппе Пиццардо.

За 18 лет пребывания Монтини в Милане его взгляды стали настолько радикальны, что он вошёл в конфликт с другими членами Конференции епископов Италии. Тут он встречался не только с Маритеном, но и с англиканскими теологами, с анархистами, коммунистами, социалистами, представителями мафии и членами авангардистских литературно-художественных объединений. В один из своих визитов Маритен познакомил его со своим «дорогим и интимным другом», одним из «настоящих великих людей этого века», американским общественным деятелем Саулом Давидом Алинским, который консультировал понтифика по вопросам отношений церкви с местными коммунистическими профсоюзами. Алинского называли «апостолом перманентной революции», поскольку он был автором методик захвата власти через организацию масс и проведение различных общественных акций. Они были изложены в его книгах «Пробуждение для радикалов» и «Правила для радикалов: практический пример для реальных радикалов». Фактически речь идёт о «науке о революции», которой сегодня занимается созданный им в 1940 году Фонд промышленных зон (Industrial Areas Foundation), подготовку в филиалах которого прошли, в частности, такие деятели, как Хилари Клинтон и Барак Обама.

Родом из Чикаго, Алинский имел сторонников среди представителей американской католической иерархии и священства. Основными же источниками финансирования и поддержки Алинского были семья Рокфеллеров и созданная уже в 60-х годах Католическая конференция США. Вместе с тем он работал в тесном контакте с Коммунистической партией США вплоть до разрыва с ней после подписания советско-германского Договора о ненападении 1939 года. В его союзе с Монтини не было ничего странного. Как позже рассказывал сам Алинский, после встречи с Маритеном он стал понимать, каким образом революция может стать составной частью католической религии. Введя понятие «церковь нынешняя и завтрашняя», он указывал, что она должна быть свободна от догм: «Я презираю и боюсь догму. Никто не обладает правдой, и догма, какую бы форму она ни приняла, является конечным врагом человеческой свободы».

Исследователь Фрэзер, автор работы «Жак Маритен и Саул Дэвид Алинский — отцы «христианской революции»» в связи с этим писал: «Сам Алинский является продуктом франкмасонского и марксистского революционного натурализма, который в обоих своих вариантах делает ставку на необходимость захвата и сохранения власти элитами… Алинский был безбожником, в глазах которого сама идея о какой-либо догме была проклятием… Не надо удивляться, что в его «социальной этике» нет места тому, что было бы «добром» или «злом» по существу… Его «церковь нынешняя и завтрашняя» была не более католической, чем протестантской, иудейской, мусульманской, буддистской или анимистической; это был всеохватный синкретизм, смешение всех верований, которые когда-либо существовали». Как подчёркивает Фрэзер, в случае с Алинским уникальным является не его «рецепт «Церкви» синкретической и всемирной, но тот факт, что он стал первым, чьи идеи были широко приняты внутри Католической церкви». И если бы Маритен и его последователь Павел VI не заложили основы для внутри-церковной революции, альянс и близость между Алинским и католицизмом были бы невозможны.

Среди других лидеров церковного обновления представителей «новой теологии», готовивших модернистский переворот, надо выделить французского теолога, будущего кардинала-дьякона с дьяконством Ива Конгара и двух иезуитов — француза Анри де Любака и немца Карла Ранера. Карл Ранер в своей борьбе против традиционного католицизма занимал особо радикальную позицию, ставя под сомнение основополагающие католические догмы. Это касалось не только учения о церковной иерархии, папском примате, священном характере епископской власти, о браке, гомосексуализме, человеческой свободе и других аспектах человеческой жизни, но и учения о божественной природе Христа, о Церкви, о семи таинствах, о существовании рая и ада, о первородном грехе. Он утверждал, что необходимо пересмотреть положение о трёх Ипостасях Бога как непонятное современному человеку и напоминающее мифы древних религий. Его позиция была не просто крайне субъективистской или релятивистской, она была откровенно еретической, однако Ранер, будучи профессором, долгие годы проработал в престижных университетах (в Инсбруке, Мюнхене, Мюнстере) и повлиял на сознание тысяч студентов, которые затем стали священниками, епископами и богословами.

Не таким известным, но не менее эффективным было то германское ядро теологов-экуменистов, которое сформировалось вокруг архиепископа Падербона Лоренца Йегера, известного своими пронацистскими высказываниями. По его инициативе с 1946 года в Германии стали проходить ежегодные встречи с протестантскими теологами для обсуждения вопроса о доктринальных различиях и единстве их учений. Ведущую роль здесь играл голландский профессор, священник Йоханнес Виллебрандс, который настолько был увлечён протестантизмом, что называл Лютера «доктором Церкви». Благодаря ему в 1952 году в Вармонде (Голландия) была создана Международная конференция по экуменическим вопросам (МКЭВ), которая была связана с многочисленными группами Una Sancta, состоявшими из мирян и теологов, поддерживавших протестантско-католический «диалог». Целью МКЭВ было следить за работой Всемирного совета церквей.

В послевоенные годы в Европе появляется целый ряд «очагов обновленчества», работавших над созданием «новой церкви».

Одним из главных среди них стал иезуитский центр Lumen Vitas («Свет Жизни»), созданный в 1946 году в Брюсселе на базе открытого ещё в 1935 году Катехизаторского центра, контролируемого орденом Лувенского университета. Центр основал международный журнал с одноимённым названием, издательство, высшую школу, специализированную библиотеку и международный институт, и сегодня играющие важную роль в богословском образовании. Центр предпринял невиданную ранее атаку на католическую веру, что не могло осуществляться без ведома Пия XII, поскольку, как и все понтифики, он был хорошо информирован о деятельности главных орденов. Тем более что его духовником был высокопоставленный член Ордена иезуитов, ректор Папского библейского института, профессор Папского Григорианского университета Августин Беа (1881–1968). Беа, крещёный еврей, был теологом модернистского направления, находившимся под сильным влиянием протестантских идей, но не только их. Позже он окажется в списке влиятельных масонов, который был составлен агентами контрразведки Ватикана (SD) в ходе расследования, осуществлённого по поручению папы Павла VI в 1971 году. Став Госсекретарём Ватикана он сыграет одну из ключевых ролей в подготовке Собора (см. ниже).

Как писал исследователь Ф. Клинтон по поводу Lumen Vitas, «это был абсолютно иезуитский институт, предназначенный для отказа от прежних идей и лишения религиозного образования его какого-либо традиционного содержания. Изначально Lumen Vitas очень хорошо финансировался и функционировал как международное движение. Трудно выразить в нескольких словах, в какую огромную организацию он превратился в 1956 году, то есть через 10 лет после своего основания. Когда созвали II Ватиканский собор, он действовал широкомасштабно, поскольку был подготовлен людьми, которые видели очень далеко и были очень настойчивы».

В этих условиях оказалось возможным издание папской энциклики Mente Nostre, которая станет основой для переворота в семинарской системе образования и чьи идеи будут полностью отражены в документах грядущего собора. Суть новых методов Пий XII выразил так: «Искусство образования — это во многих отношениях искусство адаптации… к возрасту, темпераменту, характеру, потребностям… к времени и месту…к ритму всеобщего прогресса человечества». Одной из самых значимых энциклик тех лет стала также Humani Generis, посвящённая вопросу о происхождении человека, которая не вводила никаких запретов на теологические инициативы, но даже их поощряла.

Дошла очередь и до литургии, которой была посвящена энциклика Mediator Dei 1947 года. В 1948 году после консультаций с профессорами Лувенского университета и группой парижских сторонников новой литургии понтифик создал в рамках Конгрегации дисциплины таинств Комиссию по литургической реформе, призванную подготовить изменение Божественной литургии. Секретарём Комиссии был назначен молодой священник Аннибал Буньини (член Великой ложи Италии с 1963 г.), который также станет ключевой фигурой постсоборной церкви — «архитектором новой мессы». Затем последовали международные конгрессы, посвящённые вопросам литургии, на которых под лозунгом «приближения службы к современному человеку» стали добиваться её сокращения. Наиболее продвинутыми были участники из Франции, Германии, Бельгии, Голландии и США, а самое активное участие принимал в них шеветонец Ламбер Бодуэн, стремящийся максимально приблизить католическую мессу к протестантскому образцу. По результатам работы Комиссии в 1955 году папа принял декрет Maxima Redemptione, который внёс изменения в пасхальную службу и разрешил различные варианты мессы, что стало фактически репетицией соборной реформы.

Другим центром модернизма стала новая ватиканская организация «Апостольство мирян» (полное название — Постоянный комитет по проведению международных конгрессов апостольства мирян), которая была задумана как центр по координации между церковной иерархией и мирянами по всему миру и ставшая своего рода «прихожей» II Ватиканского собора. В 1952 году её возглавила молодая австралийка, недавно обращённая в католицизм иудейка Розмари Голди, имевшая возможность в любое время дня свободно общаться с кардиналами и епископами. Здесь были и Августин Беа, и иезуиты нового поколения, такие как Роберто Туччи, который станет директором радио Ватикана а также Ив Конгар, Йозеф Ратцингер и другие. Апостольство мирян не просто готовило собор, оно разрабатывало планы по созданию структур церкви нового типа, в которой мало значения будут иметь священники, литургия, таинства и месса. Как разъяснял испанский кардинал Аркадио Ларраона помощнице руководителя Боннского отделения Апостольства Элизабет Гертснер, «они всё изменят. Литургию, всё. Латинский исчезнет полностью».

В 1951 и 1957 годах Постоянный комитет провёл два всемирных конгресса «Апостольство мирян», в подготовке которых также приняла участие организация Рах Romana МПС (Международное движение католиков-интеллектуалов). Основанное ещё в 20-е годы, это движение было реорганизовано в 1947 году и представляло собой открытый форум для ведения «диалога» между различными культурами и поколениями и поддерживалось Св. Престолом и Конференцией международных католических организаций. В ночь с 1959 на 1960 год МПС при поддержке ЮНЕСКО провела первую встречу верующих интеллектуалов, принадлежавших к различным конфессиям, для обсуждения темы «Влияние ведущих религий на современную жизнь народов Востока и Запада». Многие члены этого движения приняли позже участие в работе II Ватиканского собора в качестве слушателей.

После войны возобновились и попытки открытого сближения католицизма и масонства, ведущую роль в которых стал играть французский иезуит КП. Бертелоо. В 1945–1949 годах он опубликовал серию хорошо документированных статей и книг, опровергавших утверждения католиков о враждебности к ним масонства и обосновывающих возможность примирения («Франкмасоны перед лицом истории», «Франкмасонство и Католическая церковь — перспективы примирения», «Франкмасонство и Католическая церковь — мотивы осуждения»). И хотя процесс этот находился в латентном состоянии, отношение к масонству действительно стало меняться. Показателен в этом плане разговор, который состоялся в августе 1952 году между кардиналом-примасом Австрии Теодором Иннитцером и Бернардом Шейкельбауэром, госсоветником и главой пресс-службы австрийского правительства, и, по совместительству, великим мастером Великой ложи Вены. В ходе беседы, содержание которой было опубликовано в масонском журнале Die Bruderschaft («Братство»), органе Объединённой Великой ложи Германии, кардинал спросил великого мастера:

— Есть ли у вас конкретные претензии к той осторожной позиции, которую занимает Церковь в отношении франкмасонства?

— В настоящее время нет, — ответил Шейкельбауэр. — У меня даже такое впечатление, что наша организация встречает больше понимания среди высшего духовенства, нежели среди низшего и некоторых католических несвященнических кругов.

Так, под завесой традиционалистских речей, окружение Пия XII последовательно готовило перемены. Характерны в этом плане высказывания священника Поля Молинари, который в ответ тем, кто считал, что церковь после смерти Пия XII совершила коренной поворот, заявил: «Разрыва не было. Наоборот, и достаточно посмотреть документы собора, в которых содержится более двухсот ссылок на учение Пия XII, это более чем на что-либо другое, за исключением Священного Писания. В течение нескольких лет Его Святейшество работал над исследованиями, подготавливающими Собор. И он прервал эту работу, только когда убедился в том, что католики были недостаточно подготовлены, чтобы поддержать потрясение, которым явился Собор».

Показательны также слова французского исследователя Марселя Клемена: «Этот великий папа не только сделал возможным Второй Ватиканский собор, но он проложил к нему пути. Я лично наблюдал день за днём на Соборе, что многие идеи и устремления, увидевшие свет под куполом Святого Петра, были в реальности предвосхищены в период его понтификата… Коротко говоря, он запустил весь процесс, который должен был продолжаться в период и после Второго Ватиканского собора». О том же писал друг Павла VI французский писатель Жан Гитто: «Новые формы духовности, миссии, катехизации, литургического языка, библейских и экуменических исследований были предложены задолго до Собора. Новый дух в Церкви родился задолго до этого».

Таким образом, в эти годы прогрессисты значительно укрепили свои позиции внутри католицизма, однако они нуждались не просто в лояльном папе, а в таком, который бы открыто провозгласил программу обновления.