Глава 3
После трех часов в Аон-центре я выхожу, спотыкаясь. Эмоции то захлестывают меня, то затихают, точно морские волны во время шторма. Потрясение. Отчаяние. Ярость. Печаль. Открываю дверцу «линкольна» и говорю водителю:
– Астор-стрит, тринадцать.
Красная записная книжка. Я должна немедленно прочитать мамин дневник. Сегодня я в состоянии сделать это. Наверняка я найду там объяснение произошедшему. Возможно, это вовсе не дневник, а деловой блокнот, из которого я узнаю, что наш бизнес находится на грани краха и именно по этой причине мама решила не оставлять его мне. Так или иначе, в этой записной книжке кроется разгадка ее невероятного поступка.
Машина останавливается, я выскакиваю, распахиваю железные ворота и бегу к крыльцу. Не тратя времени на то, чтобы снять туфли, взлетаю по лестнице и врываюсь в мамину спальню.
Обшариваю глазами залитую солнцем комнату. На комоде – только лампа и шкатулка с украшениями. Выдвигаю ящики. Пусто. В ящике туалетного столика тоже ничего. Распахиваю дверцы шкафа. Тут красной записной книжки нет тоже. Где же она? На мамином секретере – только визитные карточки, великое множество ручек и печатей. Меня захлестывает паника. Черт возьми, куда подевалась книжка?! Прекрасно помню, что достала ее из шкафа и положила… куда? На кровать? Кажется, да. А может, нет? Раскидываю постель, надеясь обнаружить книжку между простынями. Но ее нет. Сердце мое бешено колотится. Как я могла быть такой беспечной? Хожу по комнате кругами, ероша волосы. Куда, ну куда я могла засунуть мамин дневник? Память отказывает мне в помощи. Неужели я так напилась, что забыла абсолютно все? Стоп! Может, книжка была у меня в руках, когда я свалилась с лестницы? Я выбегаю из комнаты и несусь вниз.
Через два часа, перетряхнув все без исключения диванные подушки, обыскав все полки, ящики и даже мусорные корзины, я прихожу к неутешительному выводу: мамина записная книжка потеряна. На грани истерики я звоню братьям, но они даже не понимают, о чем речь. Я падаю на диван и закрываю лицо ладонями. Господи боже, я потеряла мамин последний подарок! Свою последнюю надежду, свое наследство. Глубину моего падения невозможно измерить.
Когда в среду утром звонит будильник, я просыпаюсь в сладостном убеждении, что все случившееся вчера – не более чем дурной сон. Блаженно потягиваюсь, на ощупь нажимаю кнопку и прекращаю назойливый звон. После того как будильник заткнулся, я поворачиваюсь на спину, наслаждаясь последними мгновениями дремы. И тут вспоминаю все. Кошмарные воспоминания накатывают, как снежная лавина. Накрывают меня, как плотная сеть, из которой нет никакой возможности выбраться. Поднимаю веки.
Мама умерла.
Кэтрин возглавила компанию «Болингер косметик».
Я должна разобрать свою жизнь на части и собрать снова.
На грудь наваливается такая тяжесть, будто на меня сел слон. Я с трудом перевожу дыхание. Как теперь общаться с коллегами и новым боссом? Теперь, когда все знают, что мама мне не доверяла.
С бешено бьющимся сердцем я приподнимаюсь на локтях. В наш лофт проникает бодрящая осенняя прохлада. Еще темно, и я моргаю, привыкая к полумраку. Нет, я не смогу. Не смогу вернуться на работу. По крайней мере, сегодня. Откидываюсь на подушки и погружаюсь в ступор, глядя на металлические трубы под потолком.
Увы, у меня нет выбора. Вчера, когда после встречи с мистером Мидаром я не нашла в себе сил явиться на работу, моя новая начальница позвонила и непререкаемым тоном заявила, что утром мы должны переговорить. Мне бы очень хотелось послать Кэтрин ко всем чертям. Но мама доверяла ей. Именно ее она выбрала своей преемницей. А я, осиротевшая, лишенная наследства, вынуждена зарабатывать себе на жизнь.
Я спускаю ноги с кровати. Стараюсь двигаться бесшумно, чтобы не разбудить Эндрю. Снимаю с крючка махровый халат и тут замечаю, что Эндрю уже встал.
Еще нет и пяти, а мой бойфренд уже отправился на утреннюю пробежку. Вот что значит железная дисциплина. Я заворачиваюсь в халат, шлепаю босыми ногами по дубовым половицам, спускаюсь по холодной металлической лестнице.
В гостиной, свернувшись калачиком на диване, я пью кофе и одновременно просматриваю «Трибьюн». Очередной скандал в мэрии, коррумпированные чиновники и так далее. В общем, ничего особенного. Интересно, как поведут себя мои коллеги? Начнут выражать сочувствие и говорить, что считают мамино решение несправедливым? Я нахожу в газете кроссворд и шарю вокруг в поисках карандаша. А может, узнав потрясающую новость, офис разразился аплодисментами и криками восторга? Я испускаю сдавленный стон. Так или иначе, я должна держать спину прямо, сохранять на лице непроницаемое выражение и убедить всех в том, что идея назначить Кэтрин главой компании осенила именно меня.
Ах, мама, мама! И почему ты не захотела, чтобы семейным бизнесом руководила твоя дочь?
В горле вспухает ставший привычным комок, но я проталкиваю его внутрь вместе с очередным глотком кофе. Сегодня у меня нет времени предаваться печали. Спасибо за это Кэтрин и ее чертовой встрече. Моя новая начальница наверняка считает, что мне неведомы ее планы, но я вижу ее игру насквозь. Сегодня она предложит мне утешительный приз – должность вице-президента компании, которую прежде занимала сама. Сделает меня вторым человеком в фирме – в обмен на беспрекословное повиновение и лояльность. Но Кэтрин очень ошибается, если думает, что я приму любое ее предложение, не выдвинув никаких требований. Теперь, когда меня лишили наследства, я должна зарабатывать хорошие деньги.
Но вот моя кислая гримаса превращается в улыбку: в гостиную врывается мокрый от пота Эндрю, в голубых шортах и футболке «Чикаго кабс». Он бросает взгляд на часы и хмурится.
Я поднимаюсь ему навстречу:
– Доброе утро, дорогой. Как побегал?
– Полз, как черепаха. – Он снимает бейсболку и проводит руками по мокрым от пота волосам. – А ты опять бездельничаешь?
Чувство вины пронзает меня насквозь.
– Да, – бормочу я. – Ощущаю себя выжатым лимоном.
– После похорон прошло уже пять дней, – говорит Эндрю, развязывая шнурки кроссовок. – Поверь, лучше не тянуть лишком долго.
Он отправляется в ванную, а я – на кухню, готовить ему кофе. Когда я возвращаюсь, стройное худощавое тело Эндрю уже приняло горизонтальное положение на диване. На нем чистая футболка и спортивные штаны. Он сосредоточенно решает кроссворд, в который я успела вписать лишь несколько слов.
– Помочь? – Я подхожу и заглядываю ему через плечо.
Эндрю, всецело поглощенный кроссвордом, берет у меня из рук чашку кофе. Вписывает в клетки слово «быр». Что бы это значило? Я нахожу глазами нужную строчку. Денежная единица Эфиопии. Высокий класс!
– Так, номер четырнадцать по горизонтали, – бормочу я, охваченная желанием продемонстрировать собственную блестящую эрудицию. – Столица «штата сокровищ». Наверное, Хелена!
– Знаю. – Эндрю сосредоточенно постукивает себя карандашом по лбу.
Прежде мы любили разгадывать кроссворды вместе. Устроившись на одной подушке, поочередно вписывали в клетки слова и прихлебывали кофе. Всякий раз, когда мне удавалось дать ответ на особенно заковыристый вопрос, Эндрю целовал меня в макушку и говорил, что у меня золотая голова.
Я направляюсь к дверям, но на полпути оборачиваюсь:
– Эндрю?
– Хм?
– Ты всегда будешь рядом, когда ты мне нужен?
Эндрю наконец поднимает голову:
– Иди сюда. – Он хлопает по местечку на диване рядом с собой.
Я послушно подхожу, и он обнимает меня за плечи:
– Ты все еще сердишься, что я не пришел на поминки?
– Ничего я не сержусь. Я все понимаю. У тебя важный процесс.
Эндрю швыряет карандаш на кофейный столик и улыбается, отчего на его левой щеке появляется очень трогательная ямочка.
– Должен признать, ты говоришь это таким тоном, что даже мне подобное оправдание кажется неубедительным. – Он смотрит мне прямо в глаза, взгляд его становится серьезным. – Что касается твоего вопроса, разумеется, я буду рядом. Тебе не о чем волноваться, детка. – Он поглаживает мою щеку большим пальцем. – Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку. Впрочем, с моей помощью или без нее, ты все равно станешь чертовски хорошим исполнительным директором.
Сердце мое начинает бешено колотиться. Минувшим вечером, когда Эндрю явился домой с бутылкой шампанского «Перье Жуэ» и предложил выпить за мое новое назначение, у меня не хватило духу сказать правду. Не хватило духу признаться, что я никогда не буду исполнительным директором «Болингер косметик». Обычно Эндрю скуп на комплименты, но тут его словно подменили. Не будет большого греха, если один-единственный день я позволю ему пребывать в приятном заблуждении. Сегодня вечером я выложу все, но смягчу удар, сообщив, что назначена на должность вице-президента компании.
– Скажите, леди босс, какие у вас планы на сегодняшний день? – Эндрю гладит меня по волосам. – Не собираетесь нанимать в ближайшем будущем нового юриста?
Что? Неужели он думает, что я пойду против воли мамы? Я пытаюсь обратить все в шутку, выдавливая из горла подобие хихиканья.
– Пока нет. Если тебя интересуют мои планы, на сегодняшнее утро у меня назначена встреча с Кэтрин, – говорю я таким тоном, что всякому ясно: встречу назначила именно я. – Нам нужно обсудить несколько важных вопросов.
– Отличное начало. – Эндрю кивает. – И помни, теперь ты ее начальница. Сразу дай ей понять, кто из вас главный.
Чувствуя, как щеки мои вспыхивают румянцем стыда, я встаю с дивана:
– Пойду приму душ.
– Я горжусь тобой, мадам президент.
Надо сказать ему, что мной гордиться нечего. И называть «мадам президент» теперь нужно Кэтрин. И я скажу это. Обязательно.
Но не сейчас. Вечером.
Каблуки мои оглушительно громко стучат по мраморным плитам пола, однако мне удается миновать вестибюль Чейз-тауэр никем не замеченной. В лифте я поднимаюсь на сорок девятый этаж, вхожу в шикарный офис «Болингер косметик», открываю стеклянную дверь и, потупив взор, вхожу в кабинет Кэтрин.
Я заглядываю в комнату, которую совсем недавно занимала мама, и вижу восседающую за столом Кэтрин. Как всегда, она безупречно одета, накрашена и причесана. Кэтрин разговаривает по телефону, но, увидев меня, машет рукой и поднимает указательный палец, давая понять, что освободится через минуту. Пока Кэтрин завершает разговор, я окидываю кабинет взглядом. Любопытно, куда новая владелица дела картины и скульптуры, которые обожала мама. Их место занял книжный шкаф и какие-то грамоты в рамочках. Единственное, что осталось от маминого святилища, – потрясающий вид из окна и табличка с именем на столе. Однако, приглядевшись, я вижу, что имя на ней уже другое. Кэтрин успела заменить табличку. Шрифт в точности такой же, но на латуни, обрамленной мрамором, выгравировано: «Кэтрин Хамфрис-Болингер, президент».
С ума сойти! Похоже, она уже давно знала, что станет маминой преемницей.
– Да-да, прекрасно. Как только получите номера, сообщите их мне. Да, именно так. Supashi-bo, Ёси. До свидания. – Кэтрин опускает трубку и поворачивается ко мне. – Токио, – сообщает она и качает головой. – Разница во времени четырнадцать часов. Чертовски неудобно. Чтобы переговорить с японскими партнерами, приходится приезжать в офис затемно. К счастью, они работают допоздна. – Она указывает на пару антикварных кресел эпохи Людовика XIV. – Присаживайся.
Я повинуюсь и провожу рукой по ярко-голубому шелку, пытаясь вспомнить, стояли ли эти кресла в прежнем кабинете Кэтрин.
– Вижу, ты уже обжилась, – говорю я, не в силах совладать с раздражением. – Успела даже табличку переменить. И все за неполные сутки! Удивительно, как быстро ее сделали.
Игнорируя мой сарказм, Кэтрин встает из-за стола и опускается в кресло напротив:
– Бретт, нам всем сейчас тяжело.
– Ах, вам сейчас тяжело? – Слезы застилают мне глаза. – Ты это серьезно? Я потеряла мать и бизнес. Бизнес, который достался тебе. А ты еще пудрила мне мозги. Внушала, что я буду президентом компании. Я из кожи вон лезла, чтобы быть достойной столь высокой чести.
Кэтрин ожидает, пока я не выговорюсь. Вид у нее такой невозмутимый, словно я рассыпаюсь в комплиментах по поводу ее платья. Внутри у меня все кипит, из ноздрей, того и гляди, вырвется огонь. Но продолжать свои обличения я не осмеливаюсь. Так или иначе, Кэтрин – моя невестка. И мой босс, черт ее забодай!
Кэтрин наклоняется вперед, сложив холеные руки на коленях.
– Прости, – говорит она. – Поверь, я не кривлю душой. Вчера я была потрясена не меньше твоего. Я действительно не сомневалась, что ты получишь акции матери и займешь ее должность. Я начала вводить тебя в курс, не посоветовавшись с Элизабет, и это была моя ошибка. Но я не хотела заводить с ней подобный разговор. Если бы я это сделала, она могла расстроиться. Она решила бы, мы все думаем, что она не выкарабкается. – Кэтрин накрывает мою руку своей. – Поверь мне, Бретт, я была готова работать под твоим руководством. И честное слово, не страдала бы от уязвленной гордости. – Она сжимает мою ладонь. – Бретт, я очень тебя уважаю. Ты прекрасно справилась бы с должностью исполнительного директора, в этом у меня нет никаких сомнений.
Вот как? Не слишком понятно, как воспринимать ее слова: как комплимент или как оскорбление. На всякий случай хмурюсь.
– А табличка с именем? – произношу я обвинительным тоном. – Как тебе удалось поменять ее так быстро?
Кэтрин улыбается:
– Табличку заказала Элизабет. Вчера, когда я вошла в кабинет, она уже стояла на столе.
Я пристыженно опускаю голову:
– Да, это поступок в мамином стиле.
– Она была удивительным человеком. – Глаза Кэтрин блестят от слез. – Я и в подметки ей не гожусь. Если я сумею хоть в какой-то степени оправдать ее доверие, то буду безумно горда.
Сердце мое смягчается. Мамин уход, несомненно, стал ударом и для Кэтрин. Они с мамой были идеальными деловыми партнерами, мама – элегантным лицом компании, Кэтрин – ее неутомимым помощником, который держал в руках все невидимые нити. Я окидываю свою невестку взглядом. Кашемировое платье, изящные туфли от «Феррагамо», гладкая кожа цвета слоновой кости, волосы, убранные в строгий пучок. Не могу не признать: мама сделала верный выбор. Кэтрин выглядит именно так, как и положено президенту процветающей компании. И все же меня гложет обида. Неужели мама не верила, что со временем я могу стать такой же?
– Извини, – бормочу я. – Сама не понимаю, с какой стати я на тебя взъелась. Не твоя вина, если мама решила, что я не способна руководить компанией. Уверена, ты добьешься больших успехов.
– Спасибо, – шепотом отвечает Кэтрин и поднимается с кресла.
Сжимает мое плечо, затем идет к двери, плотно закрывает ее, возвращается на свое место и смотрит на меня так пристально, что это начинает тревожить.
– Мне очень трудно сказать то, что я должна сказать сейчас. – Кэтрин прикусывает нижнюю губу. На скулах у нее выступают красные пятна. – Приготовься, Бретт. Боюсь, это станет для тебя очередным потрясением.
Я нервно смеюсь:
– Господи боже, Кэтрин, да у тебя руки дрожат! Никогда не видела тебя в таком состоянии. В чем дело?
– В ящике стола я обнаружила розовый конверт и в нем письмо, которое оставила мне Элизабет. В этом письме – ее последнее распоряжение. Если хочешь, я могу тебе показать.
Кэтрин привстает, но я удерживаю ее за руку:
– Не надо. Еще одного письма от мамы я не вынесу. Просто скажи мне, что там.
Сердце мое колотится где-то в горле.
– Твоя мама хотела, чтобы я… Она настаивала, чтобы…
– Говори, не тяни! – Я почти срываюсь на визг.
– Бретт, ты уволена.
