По русским кельям

Рано утром мы покидаем гостеприимную каливу о. Серафима. Начинается наш путь по русским кельям. Весна в Греции в этом году явно запоздала. На Горе видны широкие белые морщины. По афонским ложбинам, сухим в середине лета, скоро понесутся прозрачные и холодные потоки воды. Сейчас мы поднимаемся в скит Василия Великого — место, где, по преданию, начинал свои подвиги великий русский старец Паисий Величковский. Но скит Василия Великого — это только начало нашего путешествия и, разумеется, не цель его. Наша цель — посетить как можно больше русских келий. Сегодня когда говорят «русская келья», то вынужденно добавляют «бывшая». Такова реальность сегодняшнего дня, и мы хотим с ней познакомиться. В скит же святого Василия нам предложил зайти Павле Рак, которого мы встретили у о. Серафима. Собственно, даже не в сам скит: он захотел нам показать келью очень известного ныне в России старца Иосифа-пещерника. Подъем до скита Василия Великого удалось преодолеть довольно легко, и вот мы в полуразрушенной келье, само расположение которой подталкивает к размышлению и молитве. Зеленый склон падает в море, и только лодка или корабль, отсюда кажущиеся совсем крошечными, могут отвлечь внимание созерцателя. Здесь мы устраиваем небольшую трапезу: банка лосося, привезенная из Москвы, кусок афонского хлеба и глоток вина, без которого здесь почему-то не проходит ни одна трапеза. Если, разумеется, это позволяется уставом.

Затем идем наверх мимо немногочисленных келий в кириакон скита. Там мы прикладываемся к святыням и идем дальше мимо вершины пророка Илии на Керасию дивным сказочным лесом, который всегда, сколько бы здесь ни приходилось ходить, поражает воображение.

К сожалению, даже у самого хорошего ходока и энергичного исследователя не хватит сил обойти все русские кельи. Как-то мы уже заходили в известную Георгиевскую келью, которая была пристанищем для всех русских паломников, поднимавшихся на Святую Гору. Наш знакомый Даниил Серб с уверенностью рассказывает историю о том, как в 1912 году, когда греки заняли Святую Гору, здесь были убиты несколько русских монахов. Но как ни сложны были в то время национальные отношения, в это не очень верится.

Также пропускаем мы и келью Димитрия Солунского, где подвизался старец Хаджи-Георгий и где вокруг него стало собираться русское братство. Зато случайно попадаем в другую малоизвестную келью — Рождества Богородицы. Сейчас в ней живет русский инок о. С, бывший охотник. Но, видно, не только бывший охотник, но и нынешний хороший работник. В короткое время он поднял из руин не одни лишь жилые помещения, но и храм, разбил вокруг прекрасный огород. Видно, что у него нет ни минуты для праздного времяпрепровождения. Что касается истории кельи, то что-либо сказать о ней почти невозможно. Путеводитель 1905 года сообщает, что старцем кельи был схимонах Феодосий, а путеводитель 1913 года упоминает уже монаха Нектария. Сам нынешний единственный обитатель кельи немного рассказывает о своих предшественниках. В какой-то момент после войны в ней жили молдаване, затем долгое время обитал грек. О. С. показывает нам чудом оказавшуюся у него фотографию. Высокий, стройный и сильный, он более напоминает спецназовца, чем монаха. Он совсем недавно умер, увы, вне Афона, девяноста лет от роду. Жил здесь еще один грек, ставший охотником. Плохое это превращение — из монаха в охотника, гораздо более впечатляет то, что произошло с о. С. Охотник-грек довел келью до плачевного состояния, кончил тем, что жил в подвальном помещении, предоставляя верхнему этажу с храмом разрушаться.

Кто-то удивится: разве возможна на Афоне охота? Именно погоня за косулей привела охотника к преподобному Петру, но тогда Афон еще не был монашеским государством. Теперь, через тысячу с лишним лет, когда он получил такое значение, охота как-то не вяжется с Афоном. Тем не менее мне неоднократно приходилось слышать рассказы афонцев об иноках-охотниках. Нам приходилось находить множество гильз от патронов. А один раз мы даже встретили жителя Афона, бродившего по глухим местам с ружьишком за плечом. Правда, это был мирской человек, видимо, рабочий. Признаться, такие встречи в глухом лесу не очень-то радуют паломника.

Недалеко от кельи о. С. находится холм с остатками древнейшего капища. Там же водружен православный крест. Времена меняются, и сегодня злые духи с новой силой пытаются вернуться в оставленные пристанища. Наше знакомство с этими бесовскими местами привело к малоприятным результатам. Если идти по тропинке на Великую Лавру, прямо у дороги можно заметить подобный языческий жертвенник. Любопытные московские путешественники решили сфотографироваться на капище и после этого по непонятным причинам засомневались в правильности пути. Пришлось вернуться к кресту, что на развилке под горой. Затем пришлось идти тем же путем обратно мимо этого языческого памятника. Эта назидательная прогулка заняла больше часа. Но видно, для таких бестолковых учеников мало одного урока: по пути из Зографа в Хиландар опять захотелось сфотографироваться у подобного языческого камня. Потом около часа шли в другую сторону, пока дорога вдруг не закончилась. Так сказать, растворилась. Обратно пришлось подниматься в гору и по жаре.

Если не спускаться в скит Кавсокаливия, дорога лежит по пустынным местам до самого скита Иоанна Предтечи. Чуть ниже останется келья прп. Петра Афонского. Зашли мы и в эту келью. Без Павле нам было совсем трудно объясняться. Но с некоторыми отцами, кажется, и не нужно говорить. Достаточно посидеть рядом. Ученик о. Иоакима о. Петр один из таких. Павле мне много рассказывал и об ученике, и об учителе и подарил портрет старца. Теперь он лежит у меня дома на столе. Не застали мы самого старца: он уже перешел в лучшую «келью», в лучшую обитель, — но остался его ученик, и ученик достойный. С ним можно говорить молча. Жаль, что таких отцов становится все меньше, и все чаще, идя по афонской тропе, видишь, как вдалеке краснеют крыши обустроенных дач и дворцов.

Пещера же преподобного Петра уже давно замурована, дабы у современного монаха не возникло искушения пожить так, как жил великий подвижник. В прошлом веке многие пытались, и кончалось это все весьма прискорбно.

Праздник Победы мы встречаем в молдавском скиту, который теперь называют румынским — в этом грустная символика нашего времени. Запомнился интересный эпизод, который мы наблюдали, когда только что пришли в скит. Как всегда, довольно продолжительное ожидание архондаричного. Мы заходим в лавку, где нам подают обычное афонское угощение. И вдруг на автобусе приезжает небольшая группа греков. Они приехали, приложились к мощам и уже собирались уезжать, как увидели двух уставших путников с белыми солевыми разводами на несвежих одеждах. Один игумен, ощутив в буквальном смысле на собственной шкуре последствия паломничества, остроумно назвал это явление отложением солей на подряснике. И вот наши непримечательные личности вдруг вызвали живейший интерес у греков. Посыпались вопросы: откуда вы приехали, откуда сегодня пришли. Ответ «ту подья» вызвал у них какое-то странное возбуждение. Они быстро стали что-то обсуждать, жестикулировать и удивляться: мол, есть такие чудаки, которые тащатся пешком по жаре. И тут мы неожиданно вспомнили, что за всю дорогу от Карули до молдавского скита встретили только одного паломника — улыбчивого, небольшого роста англичанина, который мужественно шагал по жаре и чему-то очень радовался. Это было написано на его лице. В последние годы начинаешь замечать, что меньше становится тех паломников, которые устало меряют афонские тропы ногами, привыкшими более к городским мостовым. И все больше тех, кто облегчает себе жизнь разными видами транспорта: водным, автомобильным и теперь, увы, даже и воздушным. И эта тенденция превращения паломника в путешественника в первую очередь коснулась именно греков. Греки уж очень стремятся в Европу и в любви к транспортным средствам уже перещеголяли европейцев: те все же ходят пешком. На тропе можно встретить и немца, и датчанина, и англичанина, иногда даже и негра. Немцы вообще, кажется, не признают иного транспорта, кроме своих двоих, и это для них своеобразный спорт, а православные греки, видимо, исходят из предположения, что главное — это сама святыня, а не путь к ней. К чему утруждать плоть, лучше прибыть со свежими силами и отдаться молитве. Так-то оно так, да не совсем. В уделе Божией Матери любой труд, любые невзгоды и страдания, которые приходится терпеть, щедро вознаграждаются Ею. Предпочитающие путешествия в комфортабельном автобусе скитаниям под безжалостным южным солнцем лишаются Ее награды.

Несколько раз я бывал в этом скиту, принадлежащем Великой Лавре, и ни разу не был в пещере Афанасия Афонского. Один раз мне удалось добраться, но и это показалось ничтожным в духовном смысле действием. Просто спустились по каменным ступеням вниз, постояли у закрытой двери и вернулись обратно: благо идти было недалеко. Но кто может ответить на вопрос: почему здесь самое маленькое событие, незначительная встреча приносят духовную пользу и благодать, а посещение известной святыни оставляет человека безразличным? Может, надо искать причину в своем духовном состоянии? Но посещения Афона приучили меня к другому: твоим внутренним состоянием здесь управляет внешнее — святость, неотъемлемо принадлежащая этому месту.

Так уж странно получается, что путь к русским кельям лежит через румынские или молдавские кельи и скиты. Молдаване и румыны отличаются для нас, собственно, только тем, что молдаване говорят по-русски, а румыны — нет. Мы выбираемся из афонского микроавтобуса, на котором ехали от Лавры до поворота на скит Лак. «Лак» происходит от слова «лаки», что означает яма. И действительно, скит расположен как бы в огромной каменной яме у северо-восточного подножия Афонской Горы. Перед нами еще одно примечательное место — бывшая Амильфийская обитель, иначе это место называется Морфино. Здесь была когда-то обитель итальянцев, разумеется, существовала она еще до отпадения от Церкви западных христиан. А еще ранее, до начала иночества, по преданию, какой-то вельможа построил здесь башню для своей дочери Морфины, где она и жила в одиночестве.

Как ни пытались мы найти тропинку к башне, красиво расположенной на вершине холма, все было тщетно. Поплутав с полчаса, мы вспомнили, что путь наш лежит в румынский скит. После непродолжительного перехода по густому афонскому лесу перед нами открылось красивое зрелище: ущелье, на каменных стенах которого разместились афонские кельи. Все они в полном порядке, видно не только то, что здесь прошел большой ремонт, но и то, что трудолюбивые жители хорошо заботятся о своем хозяйстве. На дне ущелья шумит мощная по афонским понятиям река. Правда, быть может, силу она набрала именно в это время года, когда еще не до конца растаял снег, составляющий белое убранство горы. Мы надолго «застреваем» в скиту. Ходим от кельи к келье, и везде нас ждет радостный прием. Он становится для нас еще более радостным, когда удается поговорить по-русски.

Но вот встречи с обитателями скита заканчиваются, и мы, вооружившись подробными наставлениями и указаниями скитян, вновь идем афонской тропой на Провату. Вот и она. В самом начале стоят, как близнецы, две большие молдавские кельи. Одна Предтеченская, другая Богословская. Только первая, в которой уже 20 лет живет монах Михаил, нуждается в ремонте, а вторая — Богословская — поражает своим хорошим состоянием. Эта громадная келья, более напоминающая замок, была возрождена не так давно двумя братьями-монахами, выходцами из Пантелеимонова монастыря. Двенадцать лет они провели там и примерно столько же здесь. За это время они подняли келью буквально из руин. Теперь у них даже несколько послушников. Одного из них мы знаем: это Василий, бывший нашим переводчиком у старца Дионисия (о визите к старцу я расскажу чуть позже в главе «У старца»). Он угощает нас и завязывает долгий разговор, рассказывает о себе, как он был корреспондентом молодежной спортивной газеты и прочее, и прочее, что я уже слышу сквозь сон. В конце концов мы с Валерой приходим в келью и буквально падаем замертво. Как будто кто-то внутри выключает какой-то рубильник. Просыпаем половину воскресной утрени. Впрочем, сегодня это не слишком большая потеря, и вот почему: если у греков мы понимаем основные моменты, то здесь даже этого не получается. Служба идет на румынском языке. Единственное, что мы усваиваем, это «дона милуешти», то есть «Господи помилуй». Простившись с гостеприимными хозяевами, устремляемся дальше по намеченному маршруту. Ведь наша цель — именно русские кельи.

Келью Иоанна Предтечи едва не постигла печальная участь, обычная для многих русских келий. В 70-е годы она опустела и так простояла почти 16 лет. Из опустевших келий буквально все забиралось в кириархиальный монастырь. Естественно, потом рассчитывать на возврат было трудно, хотя мера эта и была вынужденной. Последнему хозяину удалось что-то спрятать, и благодаря этому братья получили наследство. Среди наследства — бесценная икона Иоанна Богослова, написанная на узкой доске. В 1821 году во время папского гонения (почему-то добавляют путеводители, хотя гонение в то время было от турок) жил здесь один грек по имени Анания. С ним произошел следующий удивительный случай. Как водилось в те времена, на обитель напали разбойники с целью всех обитателей убить, а келью ограбить. Но попался им в руки только Анания — других обитателей уже не было. От него стали требовать денег. О. Анания, попав в такое страшное положение, попросил у разбойников разрешения приложиться перед смертью к иконе святого апостола, так как денег у него не было. Он прочел тропарь святому апостолу Иоанну и провел около часа в молитве перед иконой, никем не потревоженный. Когда он вышел из кельи, то не нашел ни одного из злодеев. Более того, оказалось, что во всей местности он остался единственным монахом, все насельники из других келий бежали в это время с Афона, опасаясь бесчинств как турок, так и греков-разбойников. Дореволюционный путеводитель сообщает, что от этой иконы происходили и другие чудеса, но какие именно, умалчивает. Келья очень древняя. Существует предание, что на этом месте в древности стоял храм во имя св. Иоанна Богослова и существовала богословская школа, в которой обучались монахи из монастыря Морфино. В 1870 году разрушенную келью приобрел старец о. Доментиан, который и восстановил ее. Современное предание сообщает нам, что этот старец (или один из его последователей) получал большую помощь из России, он же возобновил и соседнюю Предтеченскую келью. В России этот старец пользовался большим уважением и даже имел награды от Синода. Кроме того, близ Сухума он построил точно такую же келью.

Нелегкой задачей для нас оказалось разыскать знаменитую каракальскую келью Воздвижения Честнаго Животворящего Креста и ее ближайшую соседку — Артемьевскую келью. Воздвиженская келья поднимается из руин, в храме сохранилось только две-три фрески. Пол, крыша — все делается заново. Медное покрытие крыши напоминает русских родственников. Медные крыши теперь часто встречаются в России. А когда-то эта келья имела два филиала: один в Святой Земле (Фаранская Лавра св. Харитона), другой под Бейрутом. Имела келья и хорошее издательство. В Артемьевской келье, которая находится совсем рядом, мы нашли аккуратные пачки книг, отпечатанные в начале XX века в Воздвиженской келье. Сама же Артемьевская келья тоже практически разрушена. Храм не сохранился. Вместо одного корпуса построено современное здание, напоминающее коттедж. Но внизу сохранился небольшой роскошный прудик — редкое явление на Афоне. Этот прудик делает афонскую келью похожей на русскую помещичью усадьбу.

Эти две большие кельи напоминают двух сестер, расположившихся неподалеку друг от друга. Когда-то здесь были сотни насельников; теперь в обеих пустота. С Воздвиженской кельей связаны не самые лучшие моменты из истории взаимоотношений греческих и русских монахов. Бедный Каракальский монастырь уступил ее русским келиотам и даровал самые обширные права. Делалось это, конечно, не безвозмездно. И вот когда деньги были получены, то ли сами каракальцы испугались такой широкой автономии для русских, то ли надавило греческое землячество, но делу захотели дать обратный ход: деньги не возвращать, а строительству кельи воспрепятствовать. Русские, которые в те времена не были столь безвольными, как ныне, отказались, и в один прекрасный день в келью ворвалась компания греков, в основном рабочих, и попыталась устроить погром, но их попросту выгнали. Старец кельи о. Пантелеимон отсутствовал в это время. Затем пошли нападки на самого старца, которые попортили много крови русскому монаху, но цели не достигли. И только Первая мировая война и последующая революция примирили всех: русские монахи просто вымерли, с ними умерла и проблема.

Следующая русская остановка — в Карее. Здесь две кельи святителя Иоанна Златоуста: Иверского монастыря и сербского монастыря Хиландар. Об обеих мне пришлось писать уже не раз. Хиландарская келья стала своеобразным русским центром на Афоне. Отсюда русские анахореты отправились возрождать знаменитую Дечанскую Лавру в Косово. Ныне трехэтажный храм еще сохранился, хотя уже почти полностью спрятался в лесной гуще. Внутри же не осталось ничего. Некоторые русские монахи в последнее время пытались получить разрешение на восстановление этой кельи, но неизменно получали отказ из Протата: слишком близко от Кареи. То есть опасно русских слишком близко подпускать к административному центру. Могут захватить.

В одноименной келье Иверского монастыря подвизался знаменитый старец схимонах Константин, герой турецкой войны, организатор добровольной монашеской дружины «Красного Креста» в японскую войну. Он удостоился чести быть принятым в Царском Селе, когда в качестве делегата принимал участие в Первом Всероссийском монашеского съезде в Петербурге. Видимо, тогда он познакомился с цесаревичем Алексием, и дружба эта была впоследствии довольно прочной. По крайней мере, сохранилась фотография, на которой о. Константин стоит рядом с большим колоколом, даром царевича. Храм кельи ныне совершенно разрушен. Виною этому пожар. Эту келью пытается по мере сил возродить здешний обитатель схимонах Михаил, хотя ему это сделать и непросто: он не принимает лживой европейской помощи. Фотографию главы схимонаха Константина я уже приводил в книге «Андреевский скит и русские кельи на Афоне». Наверно, эта келья из всех русских келий имеет самую богатую историю, ведь здесь одно время жил духовник всего русского Афона иеросхимонах Арсений, не раз уже нами упоминавшийся.

Вокруг Кареи множество бывших русских келий. В некоторых из них нам удалось побывать в разное время. Заходили мы в реставрируемую Благовещенскую келью в Карее, где теперь находится сербское подворье. Были в знаменитой келье «Достойно есть», которую русский путеводитель относит к славянским. Именно в этой келье произошло явление Ангела, открывшего послушнику дивную песнь. Не раз бывали в самой благополучной ныне по внешнему устроению Белозерке, где начинали свой путь многие русские монахи, в том числе и известный старец Тихон. Один раз мы случайно попали в келью великомученицы Варвары Кутлумушского монастыря, когда разыскивали келью схимонаха Константина. И каково же было наше удивление, когда и она оказалась русской! Много раз проходили мимо карейских келий сщмч. Игнатия Богоносца, Святой Троицы, Иоанна Богослова, Трех Святителей. Чтобы хотя бы посетить все эти кельи, нужно месяца два. Пока найдешь хозяина, если он есть, пока достучишься, пока объяснишь, что тебе надо. Да иной раз и саму-то келью найти почти невозможно, но об этом позже.

Из Кареи наш путь лежит к Филофеевскому монастырю, но не понизу, мимо Иверского монастыря, а верхней дорогой. Около Филофеевской обители находится много древних келий. Но установить их местонахождение порою можно только приблизительно. Старые путеводители весьма скупы на точные географические ориентиры, справедливо полагая, что к большим и известным кельям ведут хорошие тропинки, либо мощенные камнем, либо плотно утоптанные. Теперь этих тропинок нет, часто они обрываются, поглощаемые ровными проселочными дорогами, пригодными для езды на автомобилях, которыми располагают почти все нынешние келиоты. Так, старые путеводители рекомендуют после посещения Старого Руссика направляться прямо в Златоустовскую келью сербского монастыря, расположенную в 15 минутах ходьбы от Кареи. Но этой тропинки давно уже нет. А что не смогло сделать время, довершили пожары. Кроме того, чаще всего путеводители значительно преуменьшают расстояние.

Вот и сейчас мы идем уже три часа, правда, с некоторыми остановками, а кельи прпп. Петра и Онуфрия еще не видно. Мы уже полюбовались прекрасным видом на Карею, вот уже увидели внизу Иверский скит, а кельи все нет и нет. Я думаю, мы никогда не попали бы в эту замечательную келью, если бы не Валерино упорство и не заботливо расставленные современными обитателями указатели, которые мы обнаружили при приближении к ней. Места вокруг настолько глухие, что не встретить даже случайного прохожего. Только проезжая дорога да непроходимые зеленые дебри.

Дело уже шло к вечеру, и вот после трех с половиной часов пути мы наконец поднялись на вершину холма, и после очередного поворота перед нами открылась внешне невзрачная афонская келья. Зато какой вид открывался вокруг! Стоило подниматься сюда только для того, чтобы увидеть это величие афонской природы! И здесь нам не пришлось испытать того разочарования, которое мы ощутили при посещении Воздвиженской и Артемьевской келий. Келья была обитаема и в относительно хорошем состоянии. В ней жили старец Христодул и послушник Серафим, по нашим сведениям, прибывший на Афон из далекой Австралии. С ним-то нам и удалось объясниться на английском языке. В келье сохранилось два храма: нижний — святителя Николая и верхний — преподобных Петра и Онуфрия. В нижнем проводятся службы, верхний нуждается в ремонте. Но в обоих храмах сохранились великолепные русские иконостасы, наглядно показывающие, что и синодальный стиль способен открывать молящемуся горние вершины. Отец Серафим рассказывает нам славную историю кельи, которую мы примерно знаем из путеводителя, добавляя к именам подвизавшихся здесь патриарха Каллиста, прп. Григория Синаита и свт. Григория Паламы еще и прп. Максима Кавсокаливита. Перечисленных имен достаточно, чтобы ощутить святость этого места. Когда-то здесь был скит. Где-то совсем рядом — пещера, где обитал известный всему православному миру старец Гавриил, принявший в свои руки Иверскую икону Божией Матери. Но греческие монахи отговаривают нас отправляться сейчас на поиски этой пещеры: солнце уже спешит к окончанию своего ежедневного пути. Но как бы взамен послушник Серафим открывает нам небольшую афонскую тайну, которую мы бы без помощи этих отшельников никогда не смогли бы узнать. Оказывается, в двух шагах находится келья Положения пояса Богородицы, в которой подвизался почитаемый ныне в России старец Феодосий. О. Серафим проходит с нами буквально сто метров и начинает что-то искать в кустах, стоящих плотной стеной. Мы понимаем, что в келью можно попасть, только продравшись через эту стену. В гуще находится как бы несколько террас, выложенных камнем. Валера берется за дело слишком усердно, буквально разрывает естественное заграждение, образовавшееся из кустов и афонской колючей проволоки — лианы с большими и острыми шипами. Когда же он, к своему удивлению, снова выбрался на дорогу, которая делала в этом месте виток, то на нем, что называется, живого места не было. О. Серафим объясняет нам, что надо было взять левее. Снова работаем руками и ногами и наконец видим нечто вроде невысокой каменной стены метра в 2–3. Нужно идти еще дальше вперед.

Надо отметить, что весной на Афоне можно встретить достаточно большое количество змей. Укусы многих из них, особенно в мае, смертельны. В этом году они попадались нам весьма часто. Здесь можно встретить и грозную большую гадюку — гюрзу, и маленькую, но еще более страшную змею, которую сербы называют «поскок», прыгающую на несколько метров, укус которой тоже смертелен. Поэтому не нужно говорить, с какой осторожностью мы, северные жители, ходили по Афону. По сравнению с нашими широтами, бедными подобной нечистью, это настоящий террариум. Но сейчас мы совершенно забыли о возможности столь неприятного исхода нашего путешествия. Вот наконец мы пробились к стенам кельи. Такого разрушения на Афоне мы еще не видели. Ведь эти руины даже сфотографировать почти невозможно, потому что нельзя отойти от них на заметное расстояние, настолько они поглощены афонскими джунглями. Но все-таки удается сделать один кадр: обломок стены и перекрытия, перемешавшиеся с тем, что когда-то было полом. Нет намека на потолок, невозможно даже определить, где был храм. Развалины, которые трудно сравнить с чем-либо. Идет вторая неделя по Пасхе, поэтому мы трижды поем «Христос Воскресе» и слышим, как рядом шарахается какой-то зверь. И тут мы делаем непростительную ошибку: не осмотрев как следует руины, мы спешим, заботясь о ночлеге, в монастырь Филофей, где нам часа полтора еще придется сидеть в ожидании архондаричного. Здесь время можно было бы провести с большей пользой. Обычно в таких случаях предполагается: а вот завтра; но это «завтра» не наступает никогда.