Русский келиот

Однажды несколько лет назад я случайно познакомился с о. Д. Он живо интересовался Афоном, и таким образом у нас возникла общая тема для разговора. Как и у большинства русских батюшек и монахов, его взгляды были устремлены на Свято-Пантелеимонов монастырь, и он, как и все прочие, наивно полагал, что найдет там приют. Мне пришлось его несколько разочаровать, тем более что речь шла о долгосрочном пребывании. Многое о человеке узнаешь сразу же в момент первой встречи. Спокойные карие глаза вселяли в меня уверенность, что о. Д. доберется до Афона.

И вот на Дафни во время посадки на корабль кто-то окрикнул меня, и я узнал о. Д., изрядно похудевшего, но такого же жизнерадостного и в то же время спокойного. Времени было мало, и я понял только, что он устроился где-то в келье, конечно же, вдали от Пантелеимонова монастыря. И каждый раз, когда я после этого приезжал на Афон, я где-нибудь обязательно его встречал. Вот мы сидим на архондарике Ватопедского монастыря, и туда входит русский монах. Это о. Д. После этого довольно долго идем вместе по вьющейся по зеленым холмам дороге. Не помню, о чем мы говорили, мой собеседник был, как всегда, весел, но мы уже знали, что не очень-то легко живется на Афоне русским монахам. В тот год из Пантелеимонова монастыря вышло особое распоряжение, по которому запрещалось принимать, исповедовать и причащать во всех обителях, принадлежащих монастырю, русских «беглых» монахов. «Беглыми» я назвал их по аналогии с прошлыми временами, когда монахи пускались в бега из монастырей, не выдержав искушений или просто не от хорошей жизни. Всем известно, что сегодня монашеская жизнь в нашем отечестве, так сказать, не налажена. Не в материальном смысле, конечно, а в духовном. Слишком быстрое созидание обителей привело их только к внешнему благоукрашению. И вот многие черноризцы едут проходить монашескую науку на Святую Гору, где традиция все-таки не прерывалась и где молитва считается главной задачей для отрекшегося от мира. Некоторые, быть может, просто вылетают из монастыря, что случается теперь весьма нередко. Хотя это уж вовсе не понятно: человек умирает для мира, находит себе могилу в монастыре, и кто может выставить его наружу и по какой причине? Но это загадки, на которые мы здесь не будем пытаться отыскивать отгадки. Хотя, конечно, среди них есть доля авантюристов, которые едут на Афон искать свободной жизни и лучшей доли. Мне приходилось встречать и таких, но не стоит о них говорить.

Так вот, эдакий монах приезжает потихоньку на Афон, а по-другому он и приехать не может, поскольку нужно разрешение Вселенского патриарха, который этого разрешения почти никогда не дает, о чем свидетельствует основательная и многолетняя переписка между Константинополем и Москвой, уже опубликованная мною в книге «Русские на Афоне». Что же делать такому ревнителю монашеской жизни? В Пантелеимоновом монастыре, который порой слишком ревностно следует указаниям Константинополя и греческого правительства, такой монах долго пребывать не может, и вот он идет либо в греческие монастыри, либо тайно поселяется где-нибудь в келье. Исповедоваться и причащаться, да и на службы, он, конечно, по возможности приходит к своим, русским, и вот тут ему и «перекрывают кислород»: мол, иди куда хочешь и исповедуйся где хочешь.

Был разослан по этому поводу из монастыря даже некоторый циркуляр. Получается, греческие власти смотрят сквозь пальцы на нарушение паспортного режима небесными гражданами, а свои же братья ревнуют о государственном порядке. Впрочем, было это два года назад.

Вот такая нелегкая жизнь русского келиота и отшельника. Многим, конечно, нелегко без духовного окормления, без старца, без средств к существованию. Каждый уж устраивается, как умеет. Но живут такие монахи и в лесах, и на карульских скалах.

Есть небольшой процент русских келиотов, получивших омологии, то есть разрешения на официальное проживание в келье в греческих и славянских монастырях. Но таких мало, слишком мало, и часто подобная прописка дается благодаря какому-нибудь чудесному случаю.

Вот дорога приводит нас к очередному перекрестку, о. Д. останавливается. Здесь мы прощаемся, он дарит мне традиционные четки — афонское рукоделие, один из источников существования келиота, и мы прощаемся. Я не спрашиваю, где его келья, живет он один или с кем-то. Мы прощаемся, и я почему-то уверен, что, если Бог даст мне в следующий раз приехать на Афон, где-нибудь на пути меня окрикнет о. Д., и мы снова пойдем одной дорогой.