Рядовой монах

Были в Пантелеимоновом монастыре и святые игумены, были и святые простецы. Жил в Руссике скромный схимонах, а после смерти выяснилось, что он был святым. Имя ему Силуан. Сейчас это имя знает весь православный мир. Простец, необразованный, бывший солдат Силуан теперь упоминается чуть ли в каждом православном издании. На его творения ссылаются богословы. Нас заинтересовало, есть ли подобные простецы в нашем монастыре сегодня.

Несколько лет назад случайно мы разговорились с одним монахом высокого роста. Очень он удивил меня во время первой нашей встречи. Я хотел его сфотографировать, но он замахал руками. Нам тогда уже было хорошо известно, что многие афонские монахи не любят фотографироваться. Но отец Иннокентий дал объяснение иное: «Раз я работал на послушании и присел отдохнуть. Подрясник на мне бедненький, драный, а тут подкрался незаметно один фотограф, и… потом моя фотография в календаре обошла весь мир. А мне пришлось объясняться с игуменом». Когда позже я бывал в монастыре, то всегда искал глазами отца Иннокентия: жив ли? Но вот он появляется в храме, и еще издалека слышно его шарканье. Вот и худая фигура в стареньком подряснике: на голове неизменная русская скуфейка, а на ногах огромные башмаки, явно не по размеру. Иной раз ему разрешали прочитать 50-й псалом на панихиде и на молебне. Читал он наизусть и весьма волнуясь. Видно, что этот простой человек гордится своей обязанностью. Хорошее напоминание священнослужителям, которым вверено больше, но которые дорожат своими обязанностями меньше, чем этот простой монах. Кое-что он, конечно, рассказывал нам о себе, но довольно подробное его жизнеописание я нашел в журнале «Памятники Отечества» за 1992 год.

«Я родился в деревне Зубаревка Орловской области, — неторопливо начал отец Иннокентий, в миру Иван Матвеевич Дудкин, — бабушка записала мне год рождения 1918, хотя кто знает, может, я родился и раньше. В нашей деревне сразу-то не писали, кто когда родился. Отец мой был красный конник, пришел с гражданской, да вскоре помер. Потом померла мать. Остались мы с сестрами. Жили в бедности, а потом и сестры померли, и остался я один как перст на Божием свете…» А далее говорится о том, как будущий монах в 15 лет начал работать. А школы в их деревне вообще не было; лишь когда образовали колхоз, была открыта и школа. Только проучиться в ней Ване Дудкину удалось всего три года. Но Ваня оказался способным, особенно хорошо разбирался в технике, поэтому он в колхозе первым сел на трактор. И началась его трудовая биография. Всю жизнь продержал он в руках баранку. Потом отправился работать шофером в Харьков.

Потом служба в армии в Литве, затем война, на которой тоже пришлось крутить баранку. Конечно, в разведку он не ходил, не ходил и в атаку. Но каково было служить в войну военным шоферам, каково было ехать под бомбежкой или артобстрелом, рассказать могут только они сами. Рассказал бывший солдат Дудкин про то, как в первые дни войны вывозил он солдат из окружения. Многих спас. Так и провоевал с баранкой в руках от начала войны и до самого конца. Кончил войну в Кенигсберге кавалером двух боевых орденов. И медалей у Ивана Дудкина было достаточно. Дальше работа, работа. Работал на Севере и в Сибири, мотался по всей стране. Но вот осел во Владимире, стал прихожанином Успенского храма в Суздале. Стал потихоньку помогать, ведь нигде и никогда будущий афонский монах не оставался без работы. Потом отправился в Псково-Печерский монастырь и здесь, конечно, шоферил. И тут двух знакомых монахов направили на Афон. Там они не забыли про Ивана Дудкина и пишут оттуда: «Ваня, приезжай! У нас шофера нету!» И Ваня приехал. Как его пустили — немонаха, простого мирянина — в Грецию, мне лично непонятно. Долгое время был послушником, потом пострижен в монашество. И здесь пригодилась его профессия — работал шофером. Помню, как о. Анфим, который ныне исполняет должность антипросопа, с гордостью показывал изобретение о. Иннокентия. Само изобретение я не запомнил, но помню, что о. Анфим чрезвычайно им гордился. Вспоминаю и другой эпизод. О. Иннокентий после службы разговаривает с кем-то в монастырском дворике, и вот к нему подходит архиепископ Кирилл Ярославский и Ростовский, тогда бывший викарием Тульской епархии, и складывает руки для благословения. О. Иннокентий, заметив его, едва не отпрыгивает от испуга, но затем начинается оживленный обмен воспоминаниями: а как там Васька или Колька? Видимо, их жизненные пути пересеклись во Владимире, там Михаил, будущий архиепископ, стал монахом Кириллом.

В этом году мы застали отца Иннокентия уже лежащим на постели. Говорил он слабым голосом, но живо всем интересовался. Как всегда, от любых подарков отказывался, согласился взять только полбуханки черного хлеба. Вот такой простой человек. Думаю, что о. Иннокентий не рассердится на нас за эту публикацию, да, скорее всего, он и не узнает об этом, ведь, как истинный монах, отрекшийся от мира, он книг и газет не читает. Вспоминается, как он удивлялся, что афонские монахи ныне ездят на родину: на похороны, на свадьбы, просто проведать своих родных. Сам о. Иннокентий никогда не покидал Афона, даже когда какая-то родственница звала его приехать повидаться, ведь оба были уже в таком возрасте, что встреча эта, очевидно, была бы последней. Но о. Иннокентий решительно отказал ей. И это не значит, что о. Иннокентий, как иные странники по чужбине, забыл о Родине. Помню слова его из публикации: «Я не жалею, чувствую, что здесь нужен. Хоть и далеко от родимых березок, но ведь Пантелеимонов монастырь — частичка Русской земли и вокруг все свои. Я ведь патриот России. Мы за Россию здесь молимся, за всех наших солдат и офицеров, что на войне полегли, за всю землю Русскую. Мы тут для Родины ношу несем, кусочек ее маленький сберегаем. Ведь если не мы, то кто все это здесь сохранит?»

Вот так простой монах, рядовой солдат монашеского воинства, думает, как все здесь сохранить, хотя никто ему этого не поручал. Но он думает, потому что считает себя ответственным. А иные генералы ждут приказов из ставки. И в вопросах обороны всецело «полагаются на Господа»: ничего предпринимать не будем, дескать, Бог нас сохранит, а если не сохранит, значит, Сам виноват… Поэтому не могу не вспомнить, как после беседы с одним важным монахом, исполненным подобного «смирения», мы пришли к отцу Иннокентию. Разговор и там, и там шел о нападках последнего времени на Святую Гору: строят дороги, вертолетные площадки, добиваются отмены «аватона». Если ученый монах прикрылся словами: «Богородица не допустит, и волноваться-то не стоит», то наш старец, едва разговор начался, прямо вскрикнул: «Смотри, что делают масоны! Строят тут кафе, чтобы им тут с женщинами сидеть!» И речь здесь не о достоверности этих фактов, а о том, что у рядового монаха, которому почти 90 и который, скорее всего, до этих безобразий не доживет, болит душа за родную обитель, за Святую Гору. Болит более, чем у иного «генерала». «Ведь если не мы, то кто все это сохранит?»

Думал, что напишу про о. Иннокентия пару строк, а получился целый рассказ. Чудо! Так незаметные, что называется, «маленькие» люди не помещаются в рамки небольшого рассказа. Да что значит маленький? Только смерть ставит точку в биографии человека, только смерть открывает его святость.