Глава 8
Традиций, стало быть.
Традиций, мать их так… круонских традиций… да лучше бы они мне набедренную повязку вручили, с копьем в придачу, и десяток костей, чтобы в косички вплести. Тогда, глядишь, мы бы с моим благоверным были идеальной парой.
Но нет.
В каюте меня дожидался шелк… полотнище метров этак пятнадцати длиной, если навскидку. Это на саван? Или предполагается, что круонская невеста сама должна сшить себе наряд? Если так, то дорогой жених рискует еще лет этак пару проходить неосчастливленным. С другой стороны, если в этом и смысл…
Я подняла край белоснежного полотна.
Легкое.
И полупрозрачное.
И пара серебряных браслетов изрядной толщины в придачу. Больше на кандалы похожи… А ошейник куда подевался? Этому великолепию без ошейника никак… Или сразу клеймо поставят?
На лоб.
В соответствии с древними традициями.
Лоб зачесался.
А я обошла полотнище с другой стороны.
– И что мне с этим делать? – поинтересовалась я у Берко, который с выражением величайшего любопытства следил за моими перемещениями.
Я подняла ткань на уровень глаз.
Отлично.
Настолько тонкая, что из нее стекла делать можно.
– К величайшему сожалению, – произнес он, медленно растягивая каждое слово, – о традиционном наряде самок круонцев нам известно немного, но у нас есть галоснимок невесты…
Он вздохнул.
Сыто икнул.
И облизал острые зубы.
– Это не должно представлять сложности для гуманоида с вашим уровнем интеллекта, – промурлыкал Берко, сунувши меж острыми зубами коготок. – Гуманоиды всегда отличались немалой страстью к разного рода… украшательствам.
Сомнительный комплимент.
А на стене, которая недавно радовала прямой трансляцией открытого космоса, возникла новая картинка, стало быть, той самой невесты, которой не повезло стать мне образцом для подражания.
Она была…
Нет, не ужасна.
Скорее очаровательна.
И куда более человекообразна, чем я могла себе представить. Невысокая… то есть мне так показалось, что она не слишком высока.
Стройна.
И ни тебе шкур, ни гривы, если не считать таковой прическу из нескольких десятков косичек, уложенных короной. В короне виднелись то ли цветы, то ли проволока, украшенная цветами. Этакий вполне себе милый вариант обычного свадебного венка. Сзади к нему крепился кусок белого полотнища, который стекал на плечи, повисая у талии этаким пузырем, а затем обвивал эту самую талию, и не единожды. Ткань ложилась внахлест, создавая иллюзию очень узкой, но вполне себе стильной юбки.
Значит, все-таки крутить…
Только сомневаюсь, что у меня что-то да получится.
С косичками я точно возиться не стану, это дохлый номер, а вот в гусеницу поиграть…
Я потянула ткань.
Приложила к груди.
Если подумать логически, то с груди все и начиналось. И белья нижнего на невесте не было.
Она смотрела не в камеру, а куда-то влево… и ушко острое.
Шея тонкая, смуглая.
На ней ожерелье из круглых то ли ракушек, то ли камней, под ракушки вырезанных. На руках браслеты, стало быть, и вправду традиционное украшение.
– Вам помочь? – поинтересовался Берко.
Без помощи у меня замотаться определенно не выйдет, но вот…
– Спасибо, – я ответила нейтрально.
Нет у меня пока желания раздеваться, и вообще… разве должна я…
– Разоблачайтесь.
– Пожалуй, воздержусь…
Традиции традициями, но у меня свои имеются. Я, в отличие от некоторых здесь, родственником шелкопряду не довожусь и стремления кокон сплести не испытываю.
– Я… – я осмотрелась и провела руками по костюму, который немного помялся, но в целом выглядел вполне неплохо. – В этом пойду…
К счастью, переубеждать меня не пытались.
Последняя ночь свободы оказалась до отвращения короткой.
Луны замерли над пустыней, окрасив пески в белый траурный цвет, и где-то далеко запели цикады, призывая Нкруму прогуляться.
Пара ос, преодолев охранный периметр, поползла по стеклу, оставляя на нем глубокие борозды. Бледные их крылья то и дело постукивали по поверхности, стремясь обнаружить слабое место. Осы чуяли тепло и жаждали добраться до источника его. Изогнутые их брюшки были полны яиц, которые погибнут, если осы не найдут способ отложить их в чью-либо плоть.
Желательно живую.
Нкрума поскреб шею.
Треклятая блоха никуда не исчезла, и пусть он дважды обмазался маслом ладанника – чудом матушка не учуяла его аромат, – а не помогло.
– Страдаешь? – Братец постучал по стеклу, спугнув ос, и те поднялись в воздух с тяжелым гудением.
Нкрума вздохнул.
Он почти убедил себя, что пол указал верно, но…
Вселенная огромна и многообразна. И разумных рас в ней сотни. Что, если ему доставят накхханку, больше похожую на блюдце серого студня? Они, несомненно, умны, но малоподвижны… и у иных разумных вызывают подспудное отторжение. Или ашшари… но тогда уж дюжину, поскольку меньшим количеством особей разум ашшари не сохранялся… или…
– Что делать думаешь?
Братец растянулся на подоконнике и, выпустив когти, провел ими по стене.
– Руки не распускай!
А то потом скажут, что это сам Нкрума в беспокойстве… или в предвкушении счастливой семейной жизни устроил.
– Да ладно тебе, больным и женатым все прощается. – Братец перевернулся на живот. – Скажи, – он подпер подбородок кулаком и прищурился. А осы, почуяв столь близкое и нужное им тепло, словно обезумели. Они возились, скреблись, раздирая плотный полимер острыми передними лапами, срыгивали яд… разум насекомого был слишком примитивен, чтобы оценить преграду. – Как ты адмиралом-то стал с твоим характером?
Нкрума вздохнул и признался:
– Мама заставила.
То есть не то чтобы вот прямо так заставила. Напротив, его побег в Академию на Ульчре привел ее в ярость, а нежелание возвращаться… тогда она тоже придумала что-то про новую либеральную политику, которая заставляла милое дитя идти на нечеловеческие жертвы – покинуть родной дом ради казармы.
А ему в Академии нравилось. Порядок.
Логика.
И острое чувство собственной нужности.
– Так что делать думаешь?
– А что я могу сделать?
Покориться.
И… и это отнюдь не сдача, но лишь маневр… определенно… им все равно придется покинуть планету… в центральных мирах жене найдется занятие, а он… он отправится туда, где принесет больше пользы, – на окраину обитаемой зоны.
Пиратская угроза еще не ликвидирована.
– Многое, – братец оскалился. – Очень и очень многое. Если ты откажешься от невесты, будет скандал. А вот если она от тебя…
Шкура дернулась.
– Тоже будет скандал.
– Отнюдь… Матушка только сделает вид, что гневается. – Он постучал коготком, дразня ос. – И сошлет тебя куда? На окраину. Лет этак на пару…
Пара лет свободы – это много.
Нкрума прикрыл глаза.
– И что мне делать? – поинтересовался он у того, кто наверняка уже имел полноценный план.
– Слушать младшего брата.
Солнце вставало на востоке.
То есть я себя старательно убеждала, что где солнце встает, то в той стороне всенепременно восток. Эта мысль внушала хоть какое-то успокоение.
Ночь прошла.
Беспокойно.
И отнюдь не потому, что кровать местная была тверда, озонированный воздух тяжел, запахи раздражающи, а треклятая ткань слабо светилась, будто намекая, что готова саваном облечь все мои надежды на спокойную и счастливую, а главное, свободную жизнь.
Я то засыпала, то просыпалась, вздрагивая всем телом. И вновь проваливалась в сон, словно в болото, в котором барахталась, кому-то доказывая, что семейное счастье со мной нельзя составить, поскольку человек я в высшей степени невезучий и…
Потом что-то загудело.
И погасший было свет вспыхнул ярко, сметая остатки сна.
Холодная вода.
Костюм, который странным образом стал чист и выглажен. Волосы… их я кое-как расчесала, но рыжие пряди то ли от излишней влажности, то ли сами по себе завились мелким бесом.
Расческа застряла.
И сломалась.
Что ж, в конце-то концов…
На меня навалилась странная апатия. Я позволила возложить на голову стальной венец, на который и закрепили мой саван. Предварительно ткань сложили в несколько раз и как-то так хитро, живописными складочками, выдававшими немалый опыт в подготовке невест. Получилось даже красиво… правда, мрачная моя физия несколько красоту портила.
Ксенопсихолог и Ицхари подхватили остатки шлейфа.
Все-таки не то что-то у меня с подсознанием. Определенно…
Торжественной процессией прошли мы по узкому корабельному коридору. Послышалось даже, что где-то далеко играл орган. Розовых лепестков вот не хватало, да…
Апатия отметила этот факт и не позволила на нем сосредоточиться.
Круглая капсула планетарного лифта.
Стремительное падение. Я и испугаться не успела.
Пустыня.
И солнце, над ней встающее.
Красный. Желтый.
И рыжий.
Все оттенки переплелись, создавая удивительнейший узор. Неправдоподобно огромный белый шар медленно выбирался из песчаной ловушки. И лиловые тени ложились пред ним праздничным ковром. И сама мысль ступить на этот ковер была святотатством.
Я стояла и смотрела.
Сквозь стекло.
И стекло это, идеальной прозрачности, казалось мне помехой. Апатия сгорела в сине-зеленых сполохах рассвета, сменившись удивительным чувством покоя. Я закрыла глаза.
Тянуло выйти.
Ступить на пески. Коснуться их, убеждаясь, что они и вправду столь же тонки и мягки, как выглядят. Я, кажется, сделала шаг, но меня удержали.
– Не стоит, Агния-тари, – сказал Ицхари, разрушая очарование момента, – пустыня опасна…
Верю.
И все-таки… Солнце, пески… как в дурном анекдоте про пляж в пятьсот километров… только местный, помнится, величиной на всю планету.
Воды здесь мало.
И моря в принципе не предвидится. Интересно, мой жених вообще моется или предпочитает вылизываться? А то мало ли какие здесь обычаи…
Мы стояли.
И стояли.
И моя апатия сменялась здоровым раздражением. В конце концов, меня с другого края Вселенной приперли не для того, чтобы рассветами местными любоваться.
Где, спрашивается, тот несчастный, которому холостым спокойно не жилось?
Он явился, когда солнце, оторвавшись-таки от земли, поднялось на две ладони и плеснуло жаром. Не знаю, как снаружи, но в стеклянной кабине стало вдруг душно, как в духовке. Ицхари расправил полупрозрачные крылья, а ксенопсихолог надул пузырь зоба. Я бы тоже чего-нибудь расправила или надула, но природа оказалась жестока к гоминидам, а потому оставалось стоять и надеяться, что рано или поздно нас отсюда заберут.
Раздражение росло вместе с температурой.
Я взмокла.
И туфли треклятые, которые пришлось надеть для полноты образа, вновь натирали… и вообще…
– И долго нам тут… – я прищурилась. Солнечный свет был слишком ярким.
– Согласно древней свадебной традиции круонцев… – проскрежетал Ицхари, которому, казалось, местная жара пришлась вполне по нраву. Тело его выпрямилось, а на хитине проступили маслянистые капельки, источавшие ментоловый прохладный аромат. – Невеста дожидается жениха…
Со скалкой в руке.
– …Тем самым выражая свою готовность перейти в его род. Это относительно новая традиция, которой не исполнилось и тысячи лет.
Да… со старинной и традиционной скалкой в руках, которая, думаю, передавалась бы от матери к дочери вместе с напутственными словами.
– Ранее мужчины меняли род…
– И как долго дожидалась?
– Пока тени не сократятся на треть… – Крылья переливались всеми оттенками радуги и вибрацией своей создавали иллюзию сквозняка. – И чем серьезней намерения, тем дольше длилось ожидание. Известны случаи, когда невеста стояла на вершине бархана сутки…
Изрядно пополнив запас напутственных слов, надо полагать. И содержание приветственной речи вряд ли, конечно, входило в семейные легенды, но…
– Ее встречает не жених, но старшие женщины рода…
В этот момент на горизонте что-то мелькнуло, будто осколок стекла сверкнул.
– …Которые провожают ее…
Да под белы рученьки. Хотя, конечно, разумно. Все же пока доведут до жениха, первый гнев схлынет, а там, глядишь, и вовсе на нет сойдет, коль невеста отходчивой будет.
– …В дом рода.
Осколок сверкнул ярче и превратился в стеклянную машину. Выглядела она этакой игрушкой, гладкой со всех сторон и блестящей.
Колеса отсутствовали.
И крылья.
И двигалось оно, чем бы ни было, плавно, будто по нити скользило.
– Что это?
– Гравилет, – Ицхари любезно объяснил необъяснимое.
Женщины рода не спешили, а скалки, чтобы поприветствовать их должным образом, у меня не было.
И к лучшему.
Машина зависла над песком в полуметре от капсулы лифта, и в зеркальной ее глади отразились и струна лифта, и капсула с застрявшей в лифте мной.
Отражение было хорошим.
Качественным.
Я увидела и вздыбившиеся волосы, и фату, что съехала набок, придав мне вид лихой и слегка придурковатый, и пот на коже… и в общем, саму себя, на редкость нелепую в сопровождении рептилоидного монстра и богомола-переростка.
Не знаю, что подумали женщины рода, но выходить из гравилета они не спешили.
Ждали.
И мы ждали. И вот подумалось, что ожидание это есть вполне себе явственная демонстрация будущей счастливой жизни, которую устроит мне свекровь при поддержке старших женщин рода.
Уж лучше б я жениха усыновила, уматерила… нет, уматерить его я еще успею, но все же…
Наконец капля будто разломилась пополам, и верхняя ее часть вытянулась, образовав между гравилетом и лифтом тоннель. Он пропускал свет, но при том ослаблял его, избавляя от слепящей яркости.
Пленка лифта дрогнула и лопнула, освобождая проход.
И дальше что?
Мне полагается бежать вприпрыжку, повизгивая от счастья, что обо мне все-таки не забыли?
А ведь могли.
Это просто… Уходит девушка на высокий бархан, а добрая свекровь путает даты, когда невестушку встречать надобно. И та стоит, ждет, гадает… ее ли заберут или уже обугленный скелет?
– Вы вновь настроены негативно, – с упреком произнес Ицхари, и крылья его полыхнули бледной радугой. – Подобное мышление свойственно гоминидам, но, надеюсь, вы сумеете перебороть в себе…
Сумею.
Еще как сумею.
И выберусь из этой норы, чего бы это мне ни стоило.
Но сказать проще, чем сделать. Для начала стоило сделать хоть что-то, и я решительно шагнула на красный песок, который всхлипнул и обнял мою ногу раскаленными губами.
Твою ж…
Приветственная речь рвалась из моей груди витиеватым экспромтом, держать который в себе было выше моих сил.
Вторая нога провалилась по щиколотку.
Да меня здешняя пустыня сожрет и не подавится.
– Ваша смелость, Агния-тари… – бархатистый голос отвлек меня от почти проигранного сражения. Песок не спешил расставаться с моими ногами, и, подозреваю, выдернуть их без поддержки у меня не получится. Поддержка же в лице Ицхари и рептилоида, чья шкура стала темной, с лиловыми полосами, а в очах появилась характерная осоловелость – того и гляди в спячку впадет, – запаздывала. – Внушает уважение.
Я вот как-то сразу поняла, что предо мной предстала потенциальная свекровь собственной, так сказать, сиятельной персоной. Она не шла – шествовала, и треклятые пески держали ее…
Даме было… А кто знает, сколько ей было. Есть в природе дамы, которые в некий момент своей жизни просто-таки застывают навечно в статусе «слегка за тридцать».
Они неизменно элегантны.
Очаровательны.
И преисполнены уверенности, что созданы нести миру добро, вне зависимости, что по этому поводу думают другие. Да и вообще, подобные особы зачастую исключают саму возможность наличия мыслительного процесса у кого-то, кроме них.
А в остальном…
Слегка нечеловечна.
Широкое плоское лицо с высокими скулами. Узкие глаза явно монголоидного разреза. Губы резко очерчены. Шейка длинная, скромно украшена нескромной нитью жемчуга, которую обмотали трижды…
Я оценила и брючный костюм изумрудного цвета.
И скромные туфельки на низком каблуке. Но и с этими туфельками свекровь моя была выше меня на полголовы.
– И вам здравствуйте, – я изобразила дружелюбную улыбку.
Очень надеюсь, я ей не понравилась. Впрочем, здесь и гадать не стоит – не понравилась определенно, подобные дамы вечно пребывают в поиске той совершенной особы женского пола, которая будет достойна ее сыночка. Я и близко совершенством не была.
И потемневшие глаза выдали чувства, которые испытывала почтенная дама.
А я, подтверждая догадку еще и о своем дурном воспитании, вытерла потную ладонь о брюки и протянула, растопырив пальцы.
– Безмерно рада личной встрече.
Руку взяли коготками.
Подержали и отпустили.
Отлично.
Мы в данный момент времени сошлись на мысли, что сына ее надлежит немедленно спасти от столь несерьезной и явно неблагонадежной особы, как я. Осталось лишь объединить усилия.
– Я бы вас даже обняла, – сказала я с придыханием. И свекровь ощутимо вздрогнула. – Да вот… застряла немного… ничего, сейчас освобожусь.
И я дернула ногой.
Песок же всхлипнул и разжал плотные объятья.
Покачнувшись, я рухнула к ногам потенциальной свекрови.
– Это вы что делаете? – осведомилась она, на всякий случай отступая.
Сразу видно благоразумную женщину.
– Это я вам уважение выказываю, – пропыхтела я, пытаясь подняться с карачек и не запутаться в белом бурнусе, который тотчас съехал набок.
И где, спрашивается, мое сопровождение, которое так нужно?
– По обычаям моей родины…
Руку мне протянули.
И подняться помогли.
И туфлю извлечь. Правда, с ней и какую-то гибкую мелкую тварь, которая обвила каблук. Тварь я попыталась стряхнуть, но та лишь крепче вцепилась в добычу.
– Не стоит трогать, – будущая свекровь отобрала туфлю и, подковырнув тварь коготочком, легко от нее избавилась. Правда, там где оная касалась каблука, остались беловатые пятна вида прехарактерного, но… – Это песчаный червь… они очень любят живую плоть.
– Ага, – сказала я и ногу задрала повыше.
Может, я и вполне живая пока, как для плоти, но взаимной любви к червям не испытываю. Была бы моя воля, я бы вообще в воздухе повисла.
– И мне кажется, – меня с легкостью извлекли из песка, отряхнули, крутанули и сунули в прохладное нутро гравилета, – что лучше нам продолжить беседу в более подходящем для того месте. Мой сын, боюсь, уже извелся.
