Глава 1
В светлое будущее я въехала, точнее влетела, верхом на унитазе. В тот миг, когда серый, покрытый мелкими трещинами потолок в туалете вдруг растворился в жемчужном сиянии, я только и подумала, что такого быть не может.
Сияние заполонило кабинку.
И в нем кривоватое зеркало, перечеркнутое трещиной, – завхоз клялся и божился, что заменит его в пятницу, правда, привычно не уточнил в какую, – пошло мелкой рябью, которая, однако, не помешала отразить мою озадаченную физиономию.
Нет, я слышала, что инопланетяне похищают людей.
Но чтоб из туалета…
И ладно бы из правительственного, солидного, но наша контора, носившая гордое название «Прайм-тревел», вряд ли могла представлять интерес для внеземного разума.
Свет становился ярче.
В голове сама собой зазвучала музыка из «Секретных материалов», а меня неудержимо потянуло вверх. Вот тогда-то я на унитаз и запрыгнула.
Почему-то лицом к бачку.
И бачок этот, тоже, к слову, треснувший, мужественно перетянутый двойным слоем синей изоленты, запасы коей у завхоза были, видимо, неиссякаемые, обняла.
К сиянию добавилось гудение.
Дребезжание.
И унитаз подо мной закачался.
Захрустели древние трубы. Кажется, на пол полилась вода… подумалось, что ладно я, но если инопланетяне сопрут унитаз, завхоза удар хватит. Как в руке моей оказался ершик, сама не знаю…
С потолка на макушку плюхнулся кусок влажной штукатурки.
Стало горячо.
Волосы поднялись и шевелились, словно змеи.
– Я ничего не знаю! – на всякий случай предупредила я, дав себе клятву, что если останусь жива, то с первой же премии куплю новый бачок.
Сияние мигнуло.
Посинело.
А гудение стало оглушительным. И, взбрыкнув, что норовистый конь, унитаз поднялся над кафелем. Бачок, что характерно, тоже… ну и я с ними.
Так мы и поднимались выше и выше… сквозь семь этажей, включая технический, крышу, покрытую толстым слоем битума, который не мешал этой крыше протекать, да так, что доставалось всем упомянутым этажам, да и подвалам тоже.
Помню распрекрасно, что в какой-то момент я всецело сосредоточилась на том, чтобы не соскользнуть с унитаза. Разум внеземной разумом, а свободное падение – падением. Там, на тарелке, оно еще неизвестно, как будет, а вот при столкновении с асфальтом результат был предсказуем и легко прогнозируем.
Я в какой-то момент даже носом шмыгнула от жалости к себе.
Нет, ну а вдруг уронят все-таки?
Но сияние было стабильным. Гудение тоже. Волосы шевелились. Голуби, взбудораженные появлением моей особы, хлопали крыльями, но сбить меня не пытались.
В какой-то момент я перестала бояться.
Нет, а чего уже? Поздно.
И думать начала… допустим, меня и вправду похитили инопланетяне.
Зачем?
Я задрала голову, пытаясь разглядеть хоть что-то, но глаза заслезились, голова закружилась, а унитаз совершил коварную попытку перевернуться на бок. Ну уж нет. Я хлопнула его по фаянсовому боку ершиком, велев:
– Не шали.
Голос сорвался. А ведь я даже не орала! Может, стоило бы?
– Помогите… – слабо пискнула я и со вздохом признала, что, во-первых, вряд ли меня услышат – город остался далеко внизу, маленький, словно игрушечный, а во-вторых, если и услышат, то чем помогут?
Оставалось ждать.
Подъем меж тем замедлился. Потом мы с унитазом вовсе повисли. Свет мигнул.
Погас.
И я закрыла глаза, ожидая немедленного, но закономерного в нынешних условиях падения. Так и сидела. Ждала. Пока почти над самым ухом не раздалось:
– Кропоткина Агния Николаевна?
– Что?
Вопрос был несколько неожиданным, а я сообразила, что ронять меня не собираются, и глаз открыла. Правый. Правда, потом вспомнила, что правый несколько близорук, а линзы сегодня я позабыла надеть, и открыла оба.
Надо же…
Нет, я люблю кино. Всякое. И про инопланетян тоже. Про космические корабли, сражения… в общем, обстановка впечатления не произвела. Ни тебе механизмов сложных непонятного предназначения, ни огоньков загадочных, ни… Обыкновенный ангар вроде гаража, в котором мой бывший имел преотвратное обыкновение зависать, предпочитая общество моей старенькой «Волги» собственно моему. Потом я заподозрила, что ради этой самой «Волги» он вообще отношения завел… ну да не в том дело.
И не в прямом сходстве, все-таки мой гараж, помимо «Волги» и столика с инструментами, вмещал лишь старый шкаф, где я хранила закатки, а в нынешнем потолок завис метрах в трех над головою. Но вот было что-то общее… было… может, запах металла? Смазки? Вообще техники? Или столбы эти, на которых потолок держался, покрытые листами металла.
Брутальненько.
Общий серый цвет.
Уныло.
И ощущение того вечного хаоса, который мужчины горделиво именуют рабочим порядком. Ага…
Мы с унитазом и бачком стояли прямо в центре этого не то ангара, не то гаража. Под полом гудело. Сверху поддувало. А прямо передо мной встала престранная троица.
Нет, не было ни щупалец, ни жабр, ни жвал с хитином.
Скорее уж странна троица была своей обыкновенностью. Все же после столь феерического подъема душа требует продолжения банкета, а тут тебя встречают люди в сером.
Наш начальник такие костюмчики зело любит. Врет, что в Англии шьют, на заказ. Ага, я своими глазами видывала, как он на рынке прикупал очередной. Двубортный пиджачишко с подбитыми ватином плечами и зауженной талией, чтоб, значит, фигура обрела нужную мужественность. Узенькие штаны со стрелочками.
Белые рубашки.
И розовые галстуки. Пожалуй, именно насыщенный оттенок розового и примирил меня со странной троицей.
– Вы есть Кропоткина Агния Николаевна? – тщательно проговаривая каждый слог, произнес средний. Он был выше прочих на полголовы и, помимо костюма, имел еще шляпу. Правда, держал ее под мышкой.
– Да, – ответила я.
И не удивилась, когда инопланетный тип вытащил из кармана паспорт.
Мой паспорт.
Я б его из сотни узнала по пожеванным страничкам и мятой обложке.
Раскрыл. Уставился на снимок.
На меня.
И снова на снимок.
– Да я это, – говорю. – Честно.
Хотя, конечно, его сомнения мне понятны. Фото в паспорте – извечный предмет печали. Мое и вовсе получилось жуткеньким. Волосы в стороны торчат. Личико махонькое. Глазки прищурены… я не виновата, что фотограф свет поставил так, что у меня моментом глаза заслезились.
Нет, в паспорте я еще та красавица.
– Данная особь говорит правду, – произнес левый тип и носом дернул.
– Поздравляю, – центральный закрыл паспорт и протянул мне. Пришлось отпустить бачок – в конце концов, похоже, нам пришла пора расстаться – и взять документ.
Свинство, конечно.
И возмутиться бы произволом, но, чую, не поймут.
Паспорт я сунула в декольте, пожалев, что вместо привычных штанов, где карманов два десятка, надела костюм. Ага… надеялась поразить Санычево заскорузлое сердце и выбить-таки премию, обещанную им за прошлый месяц.
Теперь вот страдай без карманов.
– Вы были избраны! – меж тем провозгласил тип, не спуская с декольте – а на Саныча нашего только такие аргументы и действовали – мутного взгляда.
– Рада, – говорю.
Без особой, правда, радости.
И тут же уточняю:
– Куда?
А то, может, я была избрана на опыты, или на ритуальное жертвоприношение, или еще для каких сомнительных целей. Вообще сам факт избранности и то, с каким пафосом мне о ней было сказано, заставляли предположить, что просто так домой меня не отпустят.
– В спутницы жизни сиятельному паладину Нкруму Одхиамбо из рода Тафари.
Охренеть.
Я и не нашлась с ответом.
Уж лучше бы на опыты…
– Мы готовы разделить с вами радость обретения супруга, – меж тем продолжил тип, сложивши руки лодочкой. – Но перед тем, как присвоить вам официальный титул невесты, мы должны убедиться, что вы действительно соответствуете требованиям, которые выставил многоуважаемый Нкрума Одхиамбо из рода Тафари.
Я только и сумела, что кивнуть.
И паспорт ладошкою прикрыть.
Мелькнула мысль сожрать его, пока не поздно. Глядишь, и в их галактическом загсе, как и в нашем, новый не сразу выдадут. Пока документы соберешь, справочки там всякие… не хочу я замуж!
– А… вы…
– Мы представляем брачное агентство «Золотой лепесток», – церемонно произнес тип и поклонился. – Лучшее брачное агентство в этом рукаве галактики.
Ага… сводники, значит.
Но работают с размахом. Интересно, а калым за меня положен? По ходу, положен, если из шкуры так лезут. А это значит, что я влипла… не отпустят.
Живой или около живой, но к алтарю доставят.
Или к регистратуре.
– Мы устроим ваше личное счастье! – воскликнул тип.
«Даже если вам это не нужно», – мысленно добавила я.
Он же вытянул сложенные лодочкой руки и представился.
– Ицхари Нуори. Ведущий эксперт по отбору невест.
– Агния, – сказала я. – Но вы и так знаете.
Ицхари кивнул.
– Берко Нутич, – указал на левого представителя. – Ксенопсихолог. Он предоставит вам полную информацию относительно расы круонцев, к которой имеет честь относиться многоуважаемый Нкрума Одхиамбо из рода Тафари.
Интересно, а мне тоже потенциального женишка придется полным именем называть? И расшаркиваться при этом?
Так, Агния, не о том думаешь!
Тебе от женишка этого избавиться надобно.
– И Визари Ноно…
Поклонился правый тип.
– Менталист, который позволит оценить ваш эмоциональный статус и степень вашей откровенности.
У меня левый глаз дернулся.
Откровенность?
Шиш им, а не откровенность. И вообще, русские не сдаются… бабка так говорила. Она меня и воспитывала в духе советско-патриотическом, даром что в годы молодые далекие ей повоевать выпало. О том времени бабка рассказывала неохотно, но все ж я успела понять, что воевала она не в штабах, а в лесах. И поезда под откос пускала, и фрицев стреляла, и своих хоронила. Главное, что с той поры характер бабкин изменился мало. Ее и наш домоуправ, личность совершенно специфического свойства, по манерам и уровню интеллекта стоящая ближе к австралопитекам, нежели к людям, побаивался. А побаиваясь, и почитал, демонстрируя свое почтение еженедельными визитами и пачками яблочного мармелада, до которого бабка была большой охотницей.
Светлая ей память.
И воодушевленная примером, пусть и не живым, но близким, я величественно – хотелось бы так думать – махнула ершиком и велела:
– Спрашивайте.
И щеки надула.
Для важности.
– Ваше имя?
От же ж, бюрократы. Пятнадцать минут назад самолично паспорт проверял, а все равно имя спрашивает. Но так и быть:
– Агния.
По семейной легенде, матушка моя, особа легкомысленная и с богатой фантазией – ни к чему хорошему это в итоге не привело, – получив меня на руки, восхитилась цветом волос.
Сама она была блондинкою.
Мой отец, неизвестный солдат сексуального фронта, – шатеном. А я вот рыжей уродилась. И цвет этот не поблек, не вылинял, не переродился в классический русый. Нет, со временем рыжина лишь ярче стала.
– Полных лет?
– Двадцать четыре.
Почти двадцать пять, но это почти, до которого еще две недели с хвостиком, позволяет мне чувствовать себя молодой.
Двадцать пять – это уже срок.
Юбилей.
– Образование?
– Высшее.
Вообще-то я медик.
Как бабка… то есть я хотела бы стать, как она, но не сложилось. И не потому, что медицина – это для меня слишком сложно, нет, мне даже нравилось, однако вот… она мной гордилась.
И в пример ставила.
И разочаровалась бы, узнай, что вожделенный диплом меня не порадовал, что не пошла я ни в педиатрию, как того хотела, ни в хирургию, на что бабка втайне надеялась. Да, доучилась последний год, но скорее по привычке заканчивать начатое, а потом…
Потом – суп с котом.
Неважно. Вряд ли им тут есть дело до моих глубоких моральных травм.
И вообще до травм.
На этой мысли я замерла.
Ну конечно! А еще врач… несостоявшийся, но все-таки врач! Свет в конце тоннеля, инопланетяне… невеста… бред это, и высочайшего качества! Почему? А потому, что именно это объяснение и является простейшим.
Нечего сущности плодить.
Что вероятней? Что меня и вправду похитили инопланетяне, озаботившись устройством непростой моей личной жизни? Или что я, никогда толком не умевшая на каблуках ходить, поскользнулась и шибанулась головой о тот же унитаз? Или об умывальник?
Отсюда и потолок последним видением.
А все остальное рождено моим травмированным мозгом. На самом же деле я тихонько лежу себе в муниципальной больничке, обвешанная датчиками, с катетером в руке и другим – в мочевом пузыре. Улыбаюсь. И жду приговора.
Стало жаль себя: приговорят ведь.
Это не американское кино, где коматозника двадцать лет будут откачивать, а он очнется на последних минутах, чтобы с ходу обнять повзрослевшего сына… и сыновей-то у меня нет.
Как и дочерей.
Котом и тем обзавести не удосужилась.
– Живые родственники по крови?
– Мама, папа, бабушка и семеро детей, – бодро отрапортовала я. В конце концов, мои галлюцинации обязаны мне верить. Но менталист покачал головой и вытянул тонкий полупрозрачный палец, возвестив:
– Неправда сие есть.
Ага…
Неправда. Нет, про отца не знаю, может, и жив где-то. А вот маменька преставилась, когда мне было семнадцать. Я ее не то чтобы плохо помню, просто в моей жизни она появлялась редко, как правило, в перерывах между поисками личного счастья. В последние годы, когда счастье было найдено, отловлено и закольцовано, мы даже не созванивались. Бабки же в позапрошлом году не стало, а в прошлом и Калерия, верная ее подруга и соратница – иногда мне мерещилось нечто большее в их отношениях, – ушла.
– Вы должны говорить правду, и только правду, – сурово произнес Ицхари.
– Кому должна?
Пожалуй, этот вопрос поставил его в тупик. Он приоткрыл рот, закрыл и задал следующий вопрос из списка:
– Вы состоите в отношениях?
Тут-то впервые с тоской ностальгической я и вспомнила Толика, который, скотина такая, мало что ушел втихаря, унеся с собой и зарплату, и премиальные, так и бабкину «Волгу» прибрать умудрился.
– Состою, – соврала я.
Ицхари нахмурился.
– Неправда сие есть…
И хмуриться перестал. Да что это такое! Неужели больше некого замуж выдать за этого их… многоуважаемого! На мне свет клином сошелся?
– Дети?
– Нет, – буркнула я. Смысл врать, если ложь сразу будет выявлена. – И не собираюсь.
– Вы должны будете…
– Кому должна, я всем прощаю, – я взмахнула ершиком, к слову, побитым жизнью, обскубанным с одной стороны и на редкость вонючим.
Ксенопсихолог, чье имя вылетело у меня из головы сразу же, как в нее влетело, тронул Ицхари за рукав и зашептал что-то. И шептал долго, уставившись на меня левым глазом, правый же в глазнице перекатывался, что выглядело несколько жутковато.
– Нет, но… Конечно, заявленные параметры… И соответствие… Да… нет…
Я подалась вперед, надеясь расслышать хоть что-то, но не вышло.
– Хорошо, – наконец согласился Ицхари. – Пусть так. Агния-тари…
Чего?
– Я, как уполномоченный представитель брачного агентства «Золотой лепесток», лучшего брачного агентства в этом рукаве галактики, заявляю, что вы прошли предварительный отбор.
И уставился.
Неужто изъявлений радости ждет? Нет, как-то я не готова радоваться.
– Верните меня домой, – попросила я, мысленно добавив: «И в сознание».
– Боюсь, это невозможно…
– Позволь мне, – ксенопсихолог скользнул вперед.
Двигался он, надо сказать, странно, да и держался как человек с застарелой травмой позвоночника: спина прямая, будто в корсет затянутая. Ноги не сгибаются и от пола не отрываются, скользят бесшумно.
Жуть.
– Агния-тари… тари – это общепринятое обращение к дамам высокого рода… – и рученьку бледную протянул. А рученька-то полупрозрачная, словно из стекла сделанная. Я на просвет и кости разглядеть могу, что пясти, что фаланги… на одну больше положенной. – Я прекрасно понимаю, что вам нелегко.
И такое искреннее сочувствие в его голосе сквозит, что слезы на глаза сами наворачиваются.
А я и на бабкиных похоронах не плакала.
– Не подходи! – велела я и по руке ершиком ударила. Не хватало, чтобы меня тут всякие… инопланетно-бредовые особи щупали.
Он увернулся.
И улыбнулся, отчего меня и вовсе передернуло: зубы были идеально ровные, вот только треугольные, как у акулы.
– Ваши инстинктивные страхи, – мурлычущим голосом произнес ксенопсихолог, – лишены основания. Моя раса давно уже отринула древние традиции и не потребляет в пищу мясо разумных существ.
– Очень… – говорю, – мило. Современно.
Он величественно кивнул и улыбнулся шире прежнего. Это, конечно, зря… традиции традициями, современность современностью, но руку я за спину убрала.
На всякий случай.
– Исключение оставлено лишь для ритуального поедания покойного, будь на то его воля, – продолжил он и ресничками хлопнул.
А реснички бесцветные.
Длинные.
Глазки голубенькие, что пуговки.
– И… как оно? – поинтересовалась я исключительно поддержания беседы ради.
– Сложно. Некоторые, особенно молодые особи, личности которых сформировались под влиянием галактической Сети с ее прогрессивными взглядами, отказываются принимать участие в ритуалах. Тогда как особи среднего возраста, не говоря уже о стариках, придерживаются обычаев… порой слишком уж придерживаются.
Он клацнул зубами, и я убрала за спину вторую руку.
Нет, я пока жива.
Но именно что пока… а вообще, если разобраться, весьма себе экономненько. Собрались всей родней. Съели… и поминки готовить не надо, и с похоронами возиться.
– Увы, конфликты неизбежны, – он вздохнул.
И я тоже.
Как ни крути, а с унитаза слезть придется. Даже если вокруг меня глюк, то на редкость хорошей прорисовки. Этакая виртуальная реальность, больным воображением – а я еще не верила, когда меня Саныч чокнутой обозвал, – созданная. И унитазам в ней не то чтобы совсем не место, скорее уж события требовали действий. Да и натура моя не привыкла к статике.
– Хорошо, – говорю, стараясь на зубы не пялиться. – Точнее плохо. Не хочу я замуж.
Лучше уж сразу о намерениях заявить.
В конце концов, они не фрицы, чтобы из засады рельсы рвать. Шансов мало, но… вдруг да получится договориться по-доброму?
– Так не бывает, – изволил не поверить ксенопсихолог, а третий, менталист который – интересно, у него зубы треугольные или жабры под костюмом? – что-то тихонько булькнул. И от булька этого Ицхари прямо-таки перекосило.
Ага. Правду сказала.
И пусть икнется врагу!
– Бывает, – я ноженьку через унитаз перекинула. Не с первого раза – штаны костюмные были узки и сшиты из псевдокожи, которая к акробатическим этюдам не располагала, – но все же перекинула.
Заодно и обнаружила пропажу одной туфли. Левая была на месте – еще орудие пытки на пятнадцатисантиметровой шпильке.
На меня умопомрачение нашло, когда я их приобретала, не иначе.
Алая лаковая кожа.
Узкая колодка с высоким подъемом.
Жесткая пятка, которая начинала натирать, стоило лишь туфли примерить, и мысок, сдавливавший пальцы не хуже «испанского сапога». С другой стороны, ценою сих мучений я обретала пятнадцать сантиметров к своим ста пятидесяти пяти естественным и некую странную уверенность в своей же сексуальности. Подозреваю, происходила она единственно от нежелания признать, что деньги, и немалые, потраченные на приобретение туфель, были потрачены зря.
И вот теперь я их лишилась.
Жалость какая.
– Вы просто не представляете перспектив, которые открываются перед вами, – возвестил Ицхари и добавил: – Благодаря участию брачного агентства «Золотой лепесток».
– Да-да, помню… лучшего брачного агентства в этом рукаве галактики.
Я бросила ершик и стащила туфлю. Если взять за мысок, то шпилька – это почти оружие. Во всяком случае куда более грозное и куда менее вонючее.
– Ваш жених состоятелен. Родовит. Силен.
И чудо до чего хорош.
Понимаю.
С какого боку ни глянь – пряник сахарный, глазированный. Правда, что под этой глазурью прячется, мне не скажут, тут и гадать нечего. А прячется что-то – это точно, потому как иначе нашли бы они своему распрекрасному кому-то там невесту поближе.
Но вслух я ничего не сказала.
Стою.
Туфлю держу.
Улыбаюсь, пусть и не столь выразительно, как ксенопсихолог, но искренне… почти искренне. Улыбка-то нервическая, называется «шаг до истерики».
Я и не заметила, как туфельку из руки потянули.
– Вам не следует волноваться, – вкрадчиво произнес ксенопсихолог, а в перламутровых глазках его блеснул живой интерес. Такой же интерес я видывала у кошки Калерии, когда та бабкиной канарейкой любовалась. – Вам никто не причинит вреда. Наш долг – оберегать вас.
Ага, вот и кошка та, помнится, все оберегала, оберегала… Хорошая была у бабки канарейка. Голосистая.
Но глупая.
Я глазами моргнула и туфлю к себе дернула.
– Руки прочь, – говорю, – от Гондураса!
– Что?
Он глазами моргнул. Попеременно. Сначала левым. Потом правым.
– Это частная собственность, – и туфлю под мышку сунула.
– Но… этот предмет, если я правильно понял, подразумевает наличие пары, в отсутствие которой он бесполезен.
– Это ты, – говорю, – бесполезен. А туфля будет напоминать мне о доме.
И всхлипнула.
Плакать я умела. Как говорится, тяжелое наследие школьного актерского кружка, в котором мне, словно нарочно, подсовывали трагические роли. А я по наивности полагала, что главным мерилом трагичности является объем пролитых слез.
– …Которого меня жестоко лишили.
И туфлю погладила.
– …Нанеся тем самым глубокую моральную травму.
Ицхари покраснел.
Ксенопсихолог побелел и полосами пошел. Вертикальными. Интересненько, это у него индивидуальная особенность аль расовая примета?
Но туфлю я покрепче ухватила.
Не дам лишить себя последнего оружия! И вообще…
– Агния-тари, поверьте, ваш будущий супруг компенсирует все доставленные вам неудобства…
Ага. А он-то сам про это знает?
Сомневаюсь.
Иначе с чего бы у свахи глазкам-то бегать? Ой, чуется, супруг мой будущий – тьфу-тьфу и по дереву бы постучать, чтоб не сбылось, или хотя бы по фарфору, раз уж дерева нет, – сам не в курсе, какое счастье ему на голову свалилось. Вспомнилось отчего-то, как Маруська, наша секретарь, женщина старых лет, но подросткового менталитета, квартиру покупала. Ох, как ей риелтор нахваливал.
Мол, и трешка.
И в центре города.
И площади приличной. Этаж хороший, четвертый… и ремонт-то в ней худо-бедно сделан. Не квартира – сокровище. Маруська и радовалась, хотя предупреждали ее опытные люди про дешевизну подозрительную этакого клада.
Ан нет. Не послушала.
И что в итоге?
Нет, комнат в квартире не поубавилось, и этаж не поменялся, и адрес прежним был. Зато выяснилось, что под Маруськой обретается парочка наркошей, к которым в гости регулярно приятели заглядывают и вовсе не для пропаганды здорового образа жизни. А над Маруськой – бабка в глубоком маразме с любовью к тварям четвероногим, коих в квартире с два десятка собрала.
Отсюдова и ремонт.
Хозяева запахом краски вонь от кошачьей мочи перебить пытались.
В общем, так и переехала… и живет третий год уже. Говорит, пообвыклась. А вот мне обвыкаться неохота. Мне бы из комы моей затяжной выйти.
На всякий случай я себя ущипнула – слезы пошли гуще – и убедилась, что болевые рефлексы присутствуют, а виртуальная реальность не собирается меня отпускать.
– Может, вы все-таки отдохнете? – столь любезно, сколь это вообще было возможно в нынешних обстоятельствах, произнес менталист.
И я кивнула.
Сон или нет, но отдых еще никому не мешал… а вдруг очнусь? Пусть бы и в больничке, в проводах и трубках… одна-одинешенька… Саныч небось откупится букетом чахлых хризантем да взяткою, чтобы происшествие не оформляли как рабочую травму.
И все, больше судьбу мою горькую оплакивать некому.
Ну и ладно.
Прорвусь.
Как-нибудь.
