Вадим Месяц
Запах женщины

Дейв стоял у прилавка с задумчивым видом. Лицо его было безмятежным, даже глуповатым. Длинные русые локоны лежали на плечах. Я был единственным в магазине покупателем, но он не обращал на меня внимания. Торговал он фенечками, кожаными ремешками, галстуками-боло, бусами, индийскими покрывалами и одеждой. В лавке стоял тяжелый духан благовоний и массажного масла. Я выбрал пару футболок в стиле power-flower, достал кошелек, чтоб рассчитаться. Дейв пробудился ото сна и неожиданно живо заговорил со мной, поинтересовавшись делами и рассказав о своих.

— Все fucked up, — закончил он. — Ты откуда родом?

Мое сообщение его впечатлило. Мы быстро нашли общий язык. Он вышел из-за прилавка, и я заметил, что у него что-то не так с ногами. То ли слишком короткие, то ли больные. Он ходил на полусогнутых. Дейв провел экскурсию по магазину, показывая товар, который я мог не заметить. Подарил диск местной фолк-группы, чашку и майку с логотипом магазина, стопки для водки с пацифистскими рунами. Дарить подарки он любил. Вскоре мой пакет был набит всяческим барахлом для хиппи и лиц, им сочувствующих.

— У вас есть такие куколки, — заговорил он о сделке. — Деревянные. Одна вставляется в другую. У моего приятеля такая есть. Привезешь?

— Матрешки?

— Не знаю, но в них очень удобно прятать марихуану. Наши копы никогда не допрут, — засмеялся он.

Дейв Дановиц был индейцем. Наполовину канадцем, наполовину индейцем. Эмигрант. В Пенсильвании, где я живу последнее время, индейцев не осталось. Их истребили набожные квакеры двести лет назад. Есть музей в районе водопадов Бушкилл, но это так, для туристов.

В Америке с индейцами и хиппи я ладил. Оба народа планомерно вымирали, и нам хотелось бросить друг на друга прощальный взгляд.

Гостил когда-то у пожилого художника-пуэбло в Новой Мексике. Он жил на одиноком ранчо с прирученным волком. Хозяйство вел сам. Выращивал кукурузу, из которой пек лепешки. Добывал воду из колодца. В нужное время нажирался кактусов и погружался в нирвану. Его рисунки изображали вселенную. Волк изображал собаку. Индеец изображал индейца. Он поплясал для меня в одежде из перьев, переоделся в цивильное, сказал, что должен работать. Расставаясь, мы обнялись. Это было ярко и кинематографично. Я раскатал губу в ожидании романтики Дикого Запада.

Обломился. Больше ничего такого мне не попадалось. Один раз в Апстейте обкурили благовониями на каком-то индейском празднике: на этом моя этнография закончилась. Хотя я прожил около шести лет около резервации Пуспотук, но об индейцах могу сказать лишь то, что они на Лонг-Айленде похожи на негров. Торгуют дешевыми сигаретами и серебром. Пару раз я общался с вождем, чтобы снизить цену на ювелирные изделия. Он походил на пахана, но тоже оказался негроидом.

Местное телевидение в те дни утверждало, что вчера ночью русские казаки сбили малайзийский пассажирский самолет.

— Ваши казаки — это как американские аборигены, — высокопарно сказал вождь. — Но у нас еще нет такого оружия.

Не исключено, что индейцы готовились к освободительной войне и копили на нее деньги. Территория поселка была утыкана бензоколонками, где горючкой можно было торговать без налога.

В ближней Пенсильвании свободных экономических зон не было. Была 611-я дорога с бутиком швейцарских елочных игрушек, сувенирной лавкой «Мать-земля» кельтской направленности, парой порнографических салонов и магазином Дейва Дановица «Tie-Dye Dave’s Hippie Gift Shop».

…— Ты вернул мне веру в людей, — пробормотал Дейв искренне, когда через год я появился в его магазинчике с коробкой русских матрешек. — Не забыл про меня. Надо же…

Своим видом он показывал, что жизнь его в этом смысле не баловала. Мы стали дружить. Дружба заключалась в том, что я привозил к нему своих европейских гостей и он одаривал их экзотическим барахлом.

Как-то я позвонил в его магазин, вернувшись из Москвы. Придумал торговать в Tie-Dye майками с Юрием Гагариным. Бизнес-предложение.

Трубку взял незнакомый парень и отрывисто сообщил мне, что Дейв в тюрьме.

— Е-мое, — сказал я. — Почему?

Оказалось, всего лишь пьяное вождение, но задержан уже третий раз. Я заскочил в лавку узнать подробности. Продавец разводил руками: Дейв должен был отсидеть еще месяц. Денег на выкуп ни у кого не было. Я оставил в лавке свой телефон, предложив звонить в случае необходимости.

Хлопец удалился за занавеску, где выставлялся набор трубок, кальянов и курительных смесей и в зажатом кулаке протянул мне децл с анашой.

— Пригодится, — сказал он. — Ты за этим приезжал?

Я приезжал не за этим. Но траву взял.

Через несколько дней Дейва выпустили. Я приехал перетереть с ним наши планы.

— Я был однажды в тюрьме в Южной Каролине, — сказал я. — На экскурсии. Ее собрались сносить и пустили народ для ознакомления. Переписал телефон одной красотки со стены камеры-одиночки. Перезваниваемся до сих пор.

Дейв улыбнулся.

— А я теперь езжу на велосипеде.

И тут в магазин вошла она. Хозяйка этой лавки и этой жизни. Нора Ди. Женщина с большой буквы. Совершенно не американского вида. В сером жакете и юбке. На высоких каблуках. Вероятно, в чулках с подвязками. Софи Лорен времен «Подсолнухов». Глазищи, скуластое лицо, большой рот, едва подведенный помадой. Прическа в стиле семидесятых. Объемное каре с приподнятыми у корней волосами. Она вошла, дыша духами и румянами, и сказала:

— Привет, мальчики. Как дела? — Посмотрела на меня. — Вы тоже пьяница? Я запрещу вам встречаться, если вы плохо влияете на моего Дейва.

Ничто не делает женщину сильнее, чем ее уверенность в том, что она прекрасна. Дейв что-то пролепетал про дружбу народов. Я попытался рассказать про наш этнографический бизнес.

Нора выслушала нас без интереса. Я наблюдал за ней с содроганием. Если в природе встречаются двойники, то это — тот случай. Клон, копия, реплика. Думаю, о существовании знаменитой итальянки мадам Ди не знала. Она была женщиной утонченной. Зачем ей знать о похожей на нее киноактрисе?

Такие особи в наших местах могли встречаться только в Страудсбурге. Там на Мейн-стрит есть несколько стильных парикмахерских и салонов красоты.

По моему опыту, хиппи после сорока обычно представляют собой жалкое зрелище. Пропахшая плесенью одежда из комиссионки, изборожденное морщинами лицо, дряблые тела с поблекшими татуировками. Особенно смущает отсутствие зубов. С чем это связано, я не знаю. Секс, наркотики и рок-н-ролл ведут к быстрому увяданию. У меня были друзья из этой среды, обычно бездетные пары. Они занимались перепродажей мебели и антиквариата, чтоб иногда позволить себе посетить концерт Джерри Гарсиа. Смотреть на счастье людей, изуродованных жизнью, тяжело, как на фальшивое веселье умирающего.

— Make love, not drugs, — сказала Нора дидактически и одновременно с вызовом. — Собирайся. У меня мало времени.

После лишения Дейва водительских прав она привозила его на работу и забирала с нее. Вряд ли была от этого в восторге.

Звучно процокав каблучками по бетонному полу магазина, она подошла к вертящейся стойке с купальниками, взяла пластиковую чашечку для бюстгальтера и, молниеносно обнажив грудь, приложила ее по назначению.

— Это так? — хохотнула она. — Боже, чем ты торгуешь, сынок.

На следующий день я приехал к Дейву, чтобы подвезти его домой. Походил по магазину, порылся в женском белье.

— Хочу повидать Нору, — сказал я, чтобы развеять его сомнения.

Он присвистнул.

— Ну ты даешь. Вообще-то я живу один, но мы можем заехать к ней в гости. Надо придумать повод. Может, займем денег?

Голова у Дановица работала плохо.

Мы тормознулись у цветочной лавки, и я купил Норе шикарную корзину цветов. Дейв никак не комментировал происходящее. Набил косяк и с наслаждением дымил, поглядывая на прохожих.

— Любви все возрасты покорны, — сказал он равнодушно. — Ну и что ты с ней будешь делать?

Я глянул на него, но не нашел, что сказать.

Мы подъехали к трехэтажному кирпичному дому в центральной части города. Внизу располагалась художественная мастерская с выставленными на витрине картинами городской жизни. Мужчины и женщины на холстах танцевали танго. На натюрмортах полыхали цветы и мандарины.

Нора увидела нас с балкона и рассмеялась.

— Сейчас я открою! — крикнула она и, стуча каблуками, спустилась по лестнице.

Выглядела она как вчера, лишь поменяла жакет на белую блузку. Такие женщины держат себя при полном параде даже дома.

— Решили мне помочь? — спросила она насмешливо и уже в коридоре победно прошептала: — Я знала, что ты приедешь.

Я подарил ей цветы, поблагодарив за то, что она произвела на свет замечательного сына.

— Это твой собутыльник? — вновь спросила она Дейва, но лишь для того, чтоб меня подразнить. — Драгдиллер?

— Он типа писатель, — отозвался Дейв. — Хочет взять у тебя интервью.

— Вот как? У молодых людей есть фантазия.

Нора поставила цветы на комод, инкрустированный поддельными гербами. Мебель в ее квартире была явно не из Sleepy’s. Книжный шкаф с книгами, обеденный гарнитур, журнальный столик у кухонного дивана. Французская ширма с женскими головками в шляпах, двусмысленно разъединяющая гостиную на две равные части.

Нора принесла кофе в большой медной джезве и три фарфоровые чашки на металлическом подносе.

— Машиной я не пользуюсь, — важно сказала она.

Чтобы поддержать беседу, я рассказал все, что знаю об арт-деко: пригодился опыт торговли старьем в Хэмптонс. Перешел на индейцев и поведал историю про пуэбло с ручным волком. Мой рассказ получался складным и увлекательным.

— Если бы я встретила его отца еще раз, — сказала Нора Ди, кивнув в сторону Дейва, — то придушила бы его тут же вот этими вот руками. Индейцы — животные. Грязные кривоногие животные.

Я смущенно закашлялся.

— Ну и что ты хочешь? — продолжила она, обращаясь ко мне. — Трахнуть старуху? Из-за того, что я похожа на вашу муви стар? Ха-ха-ха! Ты знаешь, сколько мне лет, писатель сраный?

— Ну зачем так сразу, — сказал я глупость.

— А как еще? — заржала она. — Своди меня в турецкий ресторан, если хочешь. А потом трахни. Все равно тебя одного мне будет мало. Ха-ха-ха!

Я не обижался на Нору. То ли она была пьяна, то ли хотела удержать от ошибки. Если она меня и отбрила, то очень экстравагантным способом.

Некоторое время продолжить свои ухаживания я не решался. Сидел в своей хате на озере Arrow Head и занимался насущными делами. Из равновесия меня выбила фотка Хельмута Ньютона «Они идут», попавшаяся случайно в поисковике Интернета. Четыре манекенщицы: сначала одетые, потом — в таком же положении — голые. Нора Ди могла быть одной из них. Я заехал в сельпо и взял 6-pack Mike’s hard lemonade. Когда алкоголь кончился, повторил. Потом опять.

К Норе поехал в приподнятом настроении. Заскочил в аутлет на 80-м интерстейте и купил ей дорогую летнюю шляпу в коробке.

В Страудсбурге припарковался на главной улице, вывалился из внедорожника, рассмешив молодежь. Был майский цветущий вечер. Городок гулял. За столиками в открытых кафе ворковали пары. В барах настраивалась «живая музыка». Чужим на этом празднике жизни я себя не чувствовал. О предстоящей встрече не думал.

Нора заметила меня первой. На подходе к ее дому было несколько незатейливых кафешек, и она, скорее всего, выпорхнула из одного из них. Повисла у меня на плечах, прижала к стене.

— Ты пьяный, — прошептала она ласково. — Спаиваешь моего Дейва.

Мы начали целоваться у входа в подворотню, не обращая внимания на людей. Залезали руками под одежду друг другу. Лизали друг другу щеки. Я не выпускал картонки со шляпой из левой руки и, обнимая Нору, неловко стучал коробкой ей по шее. Она этого не замечала.

— У нас могли быть красивые дети, — говорила она в эйфории какого-то несбыточного проекта. — Красивые итальянские дети.

Бутылка хлопнула и разбилась о стену в нескольких сантиметрах от наших голов. Вторая ударилась об асфальт, но, срикошетив, отскочила на газон. Мужик, стоящий на балконе Норы Ди, вел по нам прицельный огонь. Я заметил, что у него огромная голова с маленькими глазами и кровожадным оскалом, как у Щелкунчика из диснеевского мультфильма.

— Нора, — орал он, — хоть бы подмылась после меня!

Он хотел швырнуть в нас третью бутылку, но, обнаружив, что она еще наполовину полна, отпил пива. Человек такого размаха мог не только убить ближнего, он мог сбить пассажирский лайнер.

— Мой канук приехал, — пробормотала она извиняющимся тоном. — Ты сегодня не вовремя.

Она выпрямилась и отпрянула от меня, стряхивая остатки наваждения.

— У нас ничего не будет, — неожиданно твердо сказала она. — Ты не видел, какой у меня живот. Он тебе не понравится. — Потрепала меня по щеке и презрительно добавила: — Писатель…

Дейв на время реабилитации переквалифицировался в магазинного Иисуса Христа. Напялил на себя терновый венец, надел рубище, взял посох. За кассой сидел именно в таком виде и цитировал Евангелие покупателям.

— Прости ближнему твоему обиду, и тогда по молитве твоей отпустятся грехи твои! Любовь долготерпит, милосердствует! Любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится! — Мне казалось, что он прикалывается. — Моя мать умерла, — неожиданно вставил он. — Попала вчера вечером под машину с канадскими номерами. — И продолжил свою хрень: — Любовь долготерпит, милосердствует!

Я подошел к прилавку, взял альбом со стикерами и взялся его перелистывать. Его слова еще не достигли моего сознания. Тогда я закрыл глаза и вспомнил раннее утро в Либерти-парке на Гудзоне. Бродяжий лагерь просыпался, и, когда я вылез из палатки, увидел девушку в легком индийском платье, бредущую среди догорающих костров с поднятой к небу рукой в поиске джоинта. Солнце пробивало ее пышную шевелюру, черное пятно небритой подмышки приковывало взгляд. Нора Ди, молодая, шла ко мне на фоне пробуждающегося большого города.