Руль своего автомобиля Крайний доверил Артуру. Осторожность у Юрия Петровича была в крови и генах, естественно, он ездил не только по установленным правилам, но и по своим собственным, но сейчас нужна скорость, в этом смысле молодежь более крутая. Артур летел, как пожарная машина на вызов, тем временем Юрий Петрович разговаривал с Санькой по телефону:

– Завтра можешь забрать своего Глеба.

– Вы не обманываете? – разволновалась девочка. – Значит, вам ясно, что это не он?

– Ясно, ясно.

– Почему не сегодня? Я могу приехать…

– Потому что мы едем на задержание убийцы.

– Это бессердечно – держать Глеба…

– Завтра, я сказал! – гаркнул Крайний и положил трубку в карман.

Их встретил лейтенант Сергиенко, он сообщил по телефону, куда именно ехать. Когда Крайний ступил на землю, а из микроавтобуса посыпались, как горох, вооруженные люди, он указал на дом:

– Женщины там. А кто прибыл сюда до них, не знаю, не видел.

Внезапно грянул выстрел! Грянул с такой силой, что местные вороны, облюбовавшие спокойное местечко в шумном городе, взметнулись с карканьем ввысь, напуганные резким звуком. Крайний и компания, не сговариваясь, бросились внутрь трехэтажного здания, которое не рухнуло по чистой случайности.

Раздался второй выстрел…

Разумеется, впереди следователя двигались товарищи в камуфляже, с автоматами, они и подавали сигналы жестами, когда можно идти.

Наконец добрались. Это было полуразрушенное помещение, в котором даже стены оказались целыми наполовину. В углу кто-то лежал, но Крайний кинулся к женщинам. Олеся, сжимая пистолет, сидела на полу у стены и тряслась то ли от смеха, то ли от плача, неподалеку от нее лежала Леля, свернувшись калачиком. Крайний и Ваня захлопотали возле нее, она не подавала признаков жизни. Артур, осторожно приближаясь к Олесе, уговаривал безумную на вид женщину:

– Тихо, тихо, тихо… Здесь все свои… Это полиция… Не бойся, дай мне пистолет… Хорошо… молодец…

В то же время Крайний, уложивший голову Лели себе на колени, переговаривался с Ваней:

– Разожми ей руки… М, черт, ножевое! Ванька, пощупай пульс…

– Пульса нет…

– Ну, как нет?! – взбеленился Крайний, щупая запястья и шею Лели. – Как нет! Должен быть… должен… Есть! Вызывай машину! Реанимационную! Скажи, если не успеют, я их сам… прикончу!

Он огляделся. В углу лежал мужчина – Юрий Петрович не ошибся, но сейчас это его не радовало. Над мужчиной склонился командир группы захвата, вот он выпрямился и констатировал:

– Труп.

Жаль! Труп убийцы без показаний – это проигранная игра.

Юрий Петрович усталости не ощущал, он двужильный, в сущности, в экстремальной ситуации у любого человека активизируются запасные ресурсы, и он с легкостью переносит дикие перегрузки. У него хватило сил сесть за руль, и он предложил Олесе отвезти ее домой. Она была вялой и молчаливой, Крайний не приставал к ней, но у ее дома ему все же удалось растормошить женщину:

– Ну, не переживайте так.

– Что мне будет?

– Слава богу, вы в норме, – рассмеялся Крайний больше для виду. – Только адекватный человек беспокоится о будущем. Что будет? Суд это рассмотрит. Конечно, государственный обвинитель станет настаивать на превышении самообороны, но на то он и обвинитель. Вы неосмотрительно поступили…

– Я боялась, – не дала ему договорить Олеся. – Не знала, чем все кончится и что ему надо.

– Что же он требовал?

– Я должна была выйти за него замуж.

О боже! Неужто история в стиле «ля мур»? У Крайнего глаза стали круглыми, он был обескуражен, пожал плечами, недоумевая:

– Первый раз слышу о таком мотиве.

– А-а-а, – протянула Олеся, горько усмехнувшись, – вы думаете, это он из-за большой любви ко мне? Нет. Абсолютно нет. Им руководила злоба, он хотел заменить Рудольфа на всех предприятиях – вот его цель. У него не было никаких перспектив, а тут одним махом месть и обогащение. Леля жива?

– Жива, но в чрезвычайно тяжелом состоянии, ее сразу в операционную доставили. Как это произошло?

Бедняжка Олеся всхлипнула, но сдержать слезы у нее не получилось, да и слез как таковых уже не хватало:

– Я даже не поняла. Зачем она поехала за мной? Я же просила ее… Он услышал, как она оступилась, там же все вперемешку… камни, доски, кирпичи, стекла… И метнулся на шум, притащил Лелю… Ей не надо было сопротивляться, за это она получила удар ножом… А я… я вытащила пистолет… и… и выстрелила. От страха… Он попятился, врезался спиной в стену… У него такие страшные глаза были… я второй раз… Потом вы… Не могу, не могу!

– А пистолет где взяли?

– В кабинете Рудольфа. Обычно он брал с собой пистолет, на этот раз забыл.

Она плакала, размазывая слезы по щекам грязными руками. У женщин слезы – неплохая защита от стресса, разумеется, в умеренном количестве. Крайний дал ей носовой платок и сообщил, как ему казалось, радостную новость:

– Глеба завтра отпустят.

– А я вам говорила, что не он, – напомнила Олеся.

– Все было против него, но убийца сделал нам подарок, подкинув статуэтку. Кстати, Олеся, а зачем вы с Глебом встречались? В парке, кажется?

– Угу. Давила меня вина, хотелось от нее избавиться, ведь Глеб мне не чужой человек. Думала помирить его с Руди…

– М-да, сейчас в парке хорошо, – мечтательно произнес Крайний. – Осень. И желто-оранжевый беспредел. (Олеся отреагировала на сравнение осени с беспределом коротким смешком.) Люблю посидеть в кафешке под открытым небом… Вы какую забегаловку предпочитаете в парке?

– Никакую, там везде травят. Пойду я? Спасибо вам, Юрий Петрович.

От нее он прямиком поехал в больницу, его беспокоила Леля, которая сейчас находилась на грани жизни и смерти. Если бы можно было вложить в нее часть своей силы…

Михайлов звонил регулярно – Санька не брала трубку, но эсэмэски от него читала: «Ответь!», «Когда тебе надоест дуться, черт возьми?», «Ты можешь меня выслушать?», «Почему тебя нет на работе?!!»

Во дает, капиталист! Потому что она больше не работает у него, сам пусть ремонтирует свой транспорт. На балконе Санька сняла одежду Глеба, понюхала и снова бросила в стиральную машину, проворчав:

– Ну и въелся запах тюрьмы! Попробую еще раз постирать.

– Выветрится, – заверил Глеб, с наслаждением допивая кофе.

– Готов? – она появилась на кухоньке. – Поехали.

Машину вела она, ведь Глебу нужно время, чтобы в себя прийти, – шутка ли, сидеть в тюрьме за чужое преступление и знать, что не выйдешь оттуда никогда! Она была сосредоточенна и серьезна, Глеб заметил, что в ней появились новые черты, например, замкнутость… Нет, не замкнутость, а сдержанность… Но Санька и была сдержанной, может, собранность? Глеб так и не подобрал точное определение, какой же стала сестра жены, и решил не мучиться.

– Следак сказал, своей свободой я обязан тебе, – с благодарностью произнес Глеб.

– Глупости, – отозвалась она. – Куда мне до дедушки. Господи, как я счастлива, что теперь ты будешь слушать зудение Жанны: апельсины несладкие, яблоки не кислые и это бесконечное «хочу, хочу, хочу»…

– Что-то счастья не вижу на твоем лице, – заметил он. – Санька… А я счастлив. И обещаю…

– Не надо обещать. Все запомнил? Тогда выметайся, приехали.

Жанна осталась верна себе: увидев Глеба, надулась, его руки, обнимавшие ее, сбрасывала и бухтела:

– Две недели от тебя ни слуху ни духу, пропал, как будто его никогда и не было! Это как называется? Не трогай меня, я рассержена…

Глебу удалось ее обнять, теперь они надолго застыли. Санька вышла на воздух, села на скамейку – похолодало здорово, она поежилась и застегнула куртку до шеи. Просигналил мобильник, это прислал очередное сообщение Михайлов. Оказывается, он оплатил еще десять дней пребывания Жанны в больнице. Щедро расплатился за ночь, урод.

…Палата у Лели была отдельная, на этом настоял Крайний, впрочем, ее родственники в состоянии оплатить весь этаж, они наняли сиделку, которую следователь выпроводил. Юрий Петрович пришел ближе к ночи, поставил на тумбочку у изголовья цветы и наклонился к Леле:

– Ну, как вы?

– Очень противно. Не выношу запах больницы.

– Я подежурю ночь, если вы не против? – улыбался он.

– Не против, если вы принесете мне сигаретку.

– Не, не, не! Этого я не сделаю никогда.

– Тогда уходите.

– И этого не сделаю.

Крайний придвинул стул, сел на него, поправил халат на плечах и снова улыбнулся. Этой женщине не повредило и тяжелое ранение, бледность ей к лицу, без косметики она трогательна и прелестна. Юрий Петрович залюбовался Лелей, она в ответ фыркнула, явно догадываясь, какие мысли будоражат воображение пожилого следователя, и потребовала:

– Раз не несете сигарету, развлекайте. Как вы догадались?

А он только рад, ведь непередаваемо хочется похвастать: мол, я еще орел, умен и хитер, посему он начал с подъемом:

– В нашей работе нужно обращать внимание на незначительные детали. В показаниях Ии я прочел, что Виктория позвонила ей в двенадцатом часу с просьбой найти и привезти человека, который помог бы устранить поломку ее машины, – она застряла на подъезде к дачам, примерно в двух километрах. Всего-то. Казалось бы, ей мог помочь кто угодно, например, житель дачного поселка. Но! Викторию в ту же ночь Ия и Рудольф обнаружили в гараже мертвой, она задохнулась от выхлопных газов. Выяснилось, что ворота гаража подпирало бревно, девушка могла его сдвинуть, если бы была в сознании. Следовательно, Виктории помог устранить поломку тот, кто убил ее. Но как же она доверилась ему среди ночи на дороге? Устранена девушка была в короткий временной промежуток: около двенадцати звонок, около двух Ия подняла с постели Рудольфа, в три они приехали в поселок – к этому времени Виктория уже была мертва. Следы насилия отсутствовали, значит…

– Этого человека она хорошо знала, – догадалась Леля.

Вот поэтому с ней приятно общаться: она умна и мыслит как Юрий Петрович, из нее получился бы неплохой следователь.

– Подозрение пало на Олега, – продолжил он. – Но… отсутствие мотива сыграло не главную роль. У него нет личной автомашины! А как же он добрался в дачный поселок и потом уехал среди ночи? Далее: водит он неважно, значит, не мог найти поломку и устранить ее.

– Ха, как просто! – вставила Леля и поморщилась от боли.

– Именно! – воскликнул Крайний, ему не сиделось, он принялся гулять по палате. – Но вот какая путаница образовалась: Виктория – подруга Ии, а недавно взорвалась подруга Олеси, потом Рудольф с Ией были убиты – что-то все случаи объединяло. Тут Саша пришла домой, а там статуэтка фигуристки стоит на полке в прихожей. Это была стратегическая ошибка убийцы. Выяснилось, что фигурка принадлежала Але Малковой, значит, ее взорвали? А статуэтку взяли, чтобы подкинуть, если понадобится. А понадобилось, когда я пришел к нему, хотя еще не подозревал именно его. Я понял, что Виктория могла довериться только Константину, у него был мотив, который он умно не скрывал.

– Ну, жена – понятно, она изменила ему. А подруга при чем?

– Чуть позже скажу, – не раскололся Крайний. – Далее нужно было добыть улики. Где? Конечно, у него дома. Я послал к нему ребят. Оказалось, машина – точная копия иномарки Глеба, новенькая, стояла в гараже, а во дворе «десятка». Вдруг поступил звонок от нашего оперативника Сергиенко, который сидел на хвосте у Олеси, следом вы звоните…

– А с Алей у Константина какая связь?

– Так в этом и есть коварный замысел! Извините… – Крайний поднес к уху сотовый телефон. – Я весь внимание… Ага, понял. – Он снова обратился к больной: – Э, Леля, я тут постою за ширмой? А лампу мы не будем выключать, да? Не бойтесь… глазки закройте.

– С вами я никого не боюсь, – закрыв глаза, сказала Леля, улыбаясь.

Юрий Петрович немного поправил абажур, направив свет в стену, тем самым добившись полумрака, и скрылся за ширмой, казалось, его там нет – настолько стало тихо.

Вошла медсестра в темно-зеленом брючном костюме и осмотрелась, половину ее лица закрывала марлевая повязка. Наверное, она задержалась на пороге от растерянности, ведь она ждала, что будет капельница, но капельницы не было. Двигаясь на цыпочках к кровати, медсестра достала шприц, сняла с иглы чехол…

Застегнув молнию на дорожной сумке, Санька отнесла ее в прихожую. Собрала последние мелочи в ванной, бросила их кое-как в пакет, его уложила в боковой карман с внешней стороны сумки. Вернулся Глеб, он подготовил машину, закрыл гараж. Взяв поклажу, проворчал:

– Что за бегство? Хоть бы объяснила. Ну, что ты забыла в своих Тютюшах? Почему поменяла планы? – Он психанул, так как Санька с редким упрямством не желала отвечать ни на один вопрос. – Выходи! Ну, ты и штучка!

Глеб изредка поглядывал на пассажирку, а Санька прислонилась головой к дверце и демонстрировала ему, как сладко дремлет, – лишь бы ничего не объяснять. Глеб остановился в переулке, прежде чем выйти из машины, предупредил:

– Я на пять минут, выписку с лицевого счета заберу, накопились платежки… Времени еще полно до отхода поезда. Сиди или спи.

А она и не думала шевелиться. Плакать хотелось. Сейчас заберется на верхнюю полку и поплачет, потом подумает, как жить. В конце концов, дом есть, если родители запилят, к деду переберется, он только рад будет. В общем, катастрофы никакой нет. Разве что внутри осадок паршивый. Тоже не смертельно, со временем осадок отстоится, лишь бы последствий не было в виде беременности, хотя по большому счету и это не страшно. Заработать она всегда заработает, пока люди ездят на колесах, замуж не выйдет – не за кого, так что, если привезет с собой ребенка, не так уж это плохо.

Уже давно автомобиль мягко катился по дороге, Санька слишком увлеклась рассуждениями, но спохватилась, вяло промямлила:

– Что мы никак не приедем?

– Уже приехали.

Ее как током ударило – голос-то не Глеба! Санька выпрямилась, вытаращив глаза и потеряв дар речи. За рулем сидел Михайлов и въезжал во двор, откуда Санька не так давно сбежала, чуть не умерев от стыда.

– Вы?! – задохнулась она. – Вы… Глеб предатель!

– Дашь ты мне хоть слово сказать? – вскипел Михайлов.

– Вам? Зачем? – затрещала она. – Ничего нового вы не скажете. Мне хватило того ужаса, когда ваша жена нас застала… Бо́льшую пошлость трудно представить. Вы же специально меня привезли, зная, что она придет утром и увидит нас… Вам хотелось ей досадить…

– О-о-о… – раздался стон Михайлова. – Ну, ты и…

– Договаривайте, договаривайте. Дура, да? Конечно, дура. Купилась на ваше внимание, а вам нужно было самоутвердиться перед женой… Еще и плату мне предложил! Да как вы смели?! Выпустите меня!

Санька дергала заблокированную дверцу, но тщетно. Михайлов, как истинный иезуит, ждал, когда у нее кончится заряд. Закончился. Она запыхтела, скрестив руки на груди и набычившись, в результате он получил возможность оправдаться:

– Когда она оставила меня в твоей машине, это была последняя капля, хотя и ей есть в чем меня упрекнуть. Я разрешил пожить ей в городской квартире, пока не куплю для нее отдельную. Завтра она переезжает, нам даже развод не нужен, брак был гражданским. Ну, не сложилось. И кто виноват – трудно сказать. Она переоценила себя, думала, без любви обойдется, а мне-то видно… Незаметно оба дошли до скрытой, латентной ненависти, ты была лишь поводом покончить со всем этим. Но когда финал близок, начинаешь понимать, что теряешь, поэтому она приехала сюда и застала нас. Изменить уже ничего нельзя. Сашка…

Михайлов взял ее за плечи и притянул к себе, улыбнулся, потому что она не пыхнула, как всегда, однако предупредила:

– Я твоей любовницей не буду!

– Так что же, мне жениться на тебе?

– Женись! – вскинулась Санька, заглянув ему в глаза и проверяя, насколько серьезно можно с ним говорить. – Я согласна.

А растерялся-то как! И нашел контрдовод:

– Мне сорок один год, я старше тебя на…

– Вот именно, сорок один! Думаешь, найдешь лучше меня? Я хотя бы тебя люблю, разве этого мало? Ну, так как? В противном случае открой дверцу и вызови такси, я поеду на вокзал.

– Похоже, у меня нет выбора.

– Нет, – подтвердила Санька твердо.

Михайлов протяжно вздохнул, но это уже так, для вида. Затем махнул рукой: дескать, согласен на все твои условия, и обнял Саньку. Ну, вот, она теперь улыбалась и светилась, а собиралась плакать на верхней полке.

Итак, две жертвы, которые имелись, но стояли особняком, – Виктория и Аля. Крайний вычислил, что Викторию прикончил Константин, – опять же, если понятно, почему он убил Ию и Рудольфа, то неизвестно, чем не угодила ему Виктория. И смерть Али до поры до времени была темной стороной… Статуэтка – она явилась ключом и связала Константина с Олесей. Кто еще знал, где стояли две статуэтки? Леля, Дина? А мотив у них какой? И потом, улика-то идиотская. Нет, правда, убийца взял из всей квартиры статуэтку! Круто. Тем не менее эти две фигурки видели абсолютно все, кто бывал в доме Али.

А мотив у Олеси все-таки был. Это же ее муж с любовницей убиты, значит, она в любом случае подозреваемая, как и супруг Ии, Костя.

Второе звено в цепочке – стакан. Да, подобные стаканы есть везде и всюду, но! Кто вдруг ни с того ни с сего пригласил на свидание Глеба? Олеся. В кафе «Сосенки» ему принесли минералку и стакан, недопитую бутылку он забрал с собой, а стакан… Да, она его украла. Бережно украла, сохранив отпечатки пальцев Глеба. Не получилось бы украсть стакан, она нашла бы позже, как заполучить улику. Дело в том, что Глеб был обречен, его заранее определили в убийцы. Олеся определила, потому что он находился с Рудольфом в безусловной конфронтации с давнишних времен.

– Я правильно рассуждаю? – спросил Крайний на допросе, Олеся проигнорировала его вопрос. – Когда я все это сложил, у меня не было главного – улик против вас. Вы же лихо расправились с Константином. Леля по глупости попалась на вашем пути, вы ее пырнули ножом, а свалили на Константина, который в свою защиту ничего не мог бы сказать. Но вот рост… Константин под таким углом не мог всадить нож в Лелю, это сделал человек маленького роста, то есть вы. А нож где взяли? Не в кустах же нашли, тем более кустов там нету. Гражданка Хоруженко, вы лучше чистосердечно сознавайтесь, поверьте, это выгодно для вас в вашем положении.

Олеся, маленький очаровательный зверек с повадками крупного и жестокого хищника, процедила сквозь беленькие зубки:

– С собой носила. Когда этот дебил приволок Лельку, я сначала ее – она же все слышала, потом его из пистолета…

– А нож подбросили Константину, – завершил картину Крайний. – Ну, а теперь скажите, зачем вам понадобились две попутные жертвы? Да ладно, говорите, вы же попались с поличным при попытке сделать смертельный укол Леле. Леля уже дала против вас показания. Ну?

Она надолго впала в состояние транса, так казалось со стороны, и мальчики-оперативники переглядывались, недоумевая, почему Крайний не давит на нее. А Юрий Петрович был уверен, чувствовал, что Олеся преодолевает невидимый ему барьер, тяжелое для нее препятствие. Пусть сама это сделает, ей нужно освободиться, ведь в голову матери двоих детей не просто так пришла идея избавиться от мужа столь необычным способом. И начала она тягуче, будто сонная муха, но постепенно оживилась, а вот жалела ли о содеянном? Трудно сказать.

– Если бы вы знали, как тяжело с ним было…

– С Рудольфом? – участливо спросил Крайний.

– С ним. Вот зачем он столько сил затратил, чтобы жениться на мне? Я же не нужна ему была. Если бы дождалась Глеба, моя жизнь сложилась бы по-другому, да и его… Глеба тоже. Появились дети, но Руди нас не любил – это было заметно всем. И стыдно. За него, за себя стыдно. И обидно за детей. Я давно знала, что он изменяет мне. Ненавидела его, а он ничего не замечал. Я затаилась и ждала подходящего момента, еще не зная, что предприму… Хотя нет! Надеялась, что все образуется… Долго надеялась…

Однажды с Олесей встретился Константин и сообщил, что его жена ушла к ее мужу. «Куда?» – задала она естественный вопрос. Рудольф купил квартиру на имя новой любовницы – это был знак, что наступает конец.

Итак, почти половина из тридцати шести лет прошла в обмане, унижениях и горьких обидах. Перспектив впереди – ноль, муж оставит ей маленькое содержание, на детей ему плевать. И ради этого Олеся кинула лучшие годы к его ногам, бегающим по шлюхам? А главное – за что ее наказал Руди? А детей за что?

Не меньше бесился и Константин, он порывался удавить любовников, ведь ради Ии он отказался от спортивной карьеры. Приходилось надолго уезжать на сборы, Ию это не устраивало, но только поначалу, пока ее не приняли в фирму Рудольфа. Костя хватался за любую работу, приспособиться к вялотекущему режиму после большого спорта ему было чрезвычайно тяжело. Он серьезно задумался: куда пойти учиться? А как узнать, к чему у тебя есть способности, если с детства знал одно: спорт, спорт, спорт? Костя будто очутился на непрочном мосту, который висел над пропастью, – страшно сделать шаг: вдруг не туда. И тут Ия преподнесла сюрприз! Она заслуживала кары.

– И Рудольф, – вынесла приговор Олеся.

Она поддержала Костю морально и физически – отдалась ему, пообещав, что он везде и во всем заменит ей мужа. В постельном акте она отрекалась от себя, мужа, прежней жизни, от всех, кто когда-то надоумил ее уступить этой лживой гниде. Олеся ненавидела всех за то, что они видели ее крах, что сочувствовали и жалели ее, и никто даже не пытался остановить Рудольфа, никто не открыл ей глаза раньше, а ведь знали. И она узнала, самостоятельно выследила… Без любви отдалась Косте Олеся, воскресив варварские инстинкты, освободившись от морали, совершив тем самым ритуал отказа, и от всего, что было дорого ей до этой минуты. Дружба, честность, сочувствие – вон из сердца! Она ощутила в себе дьявольскую силу разрушительницы, и новый образ понравился ей больше прежнего, забитого и убогого.

У Олеси должно остаться все, абсолютно все, включая свободу, а у Руди – ничего, даже жизни. Вскоре у нее и план появился. Но в любом плане может быть пробоина, ее надо как-то ликвидировать.

Все знали образ, созданный ею: какая глупая Олеська, как беззаветно она любит своего Руди, думает лишь о занавесках и успехах деток, кроме… Альки. На ее большой груди Олеся пролила немало слез, высказала миллион жалоб и обид. Значит, ее показания разоблачат будущую вдову, у которой должен остаться нимб святости. Можно было бы рассчитывать на порядочность Альки, но она же пила, как прорва, Олеся не могла гарантировать, что в подпитии Аля удержит язык за зубами. Да она (далеко не дура, между прочим, вопреки общественному мнению) первая заподозрила бы Олесю. И кто знает, как повела бы себя, она же непредсказуемая, иногда ее несет – туши свет.

Так же обстояло дело и с Константином. Виктория слишком часто бывала свидетельницей их раздоров, благодаря ей он не прикончил Ию раньше, подружка закрывала ее своим хрупким телом. А скандальный уход Ии? А переживания Кости? Кто же попадет в число подозреваемых? Он и Олеся. Убрать обеих подруг!

А когда подумали, утвердились в правильности этого решения. Смерть Али и Виктории внесет полную путаницу в расследование. А если подбросить им убийцу? Глеба, который считался основным врагом Руди? Об этом знали многие. Да это же будет хитрость века. И для начала Олеся (кое-какие деньги ей удалось скопить тайком от мужа) купила Константину машину, такую же, как у Глеба, – той же марки, того же года, того же цвета.

Итак, сначала Аля и Виктория, потом, спустя некоторое время, – Рудольф с Ией, ну, чтобы не было так явно. Последние должны знать, за что их карают, испытать адовы муки и подохнуть, как собаки.

К Виктории Константин отправился на машине, она жила в удобном месте, ее бы долго никто не хватился. Прождал ее до одиннадцати ночи и решил пойти навстречу, Виктория обязательно должна была приехать домой, значит, подберет его на дороге. А у нее поломка. Пустяковая и вблизи дачного поселка. Но откуда он мог знать, что она успела позвонить Ие, что та обязательно приедет? Константин собирался появиться на даче на следующий день и убрать бревно, которым подпер ворота, норовившие открыться сами по себе.

С Алей он закрутил страстный роман. До того страстный, что Олеся даже испугалась, ведь у Альки куча денег. Не у Альки, а у ее отца – уточнил Константин. К тому же, заполучив Алю в жены, ему придется стать рабом всей семейки, а это – уж извините.

Все продумали, половину плана осуществили, и вдруг сбой! Непредвиденный! Приехал Рудольф и сказал жене, что его тошнит от нее, он уходит навсегда, разводится, потому что любит другую. Он собрал чемоданы…

В то же время Константин пас Ию, ведь нужно было знать приблизительное расписание, где и когда она бывает с Руди. По покупкам, которые Ия делала в гипермаркете, Костя понял: они собираются провести медовый месяц вдали от города. Он вызвал Олесю, они долго совещались в машине, что делать. Автомобиль стоял в темном углу двора, так они увидели, как Руди укладывает в багажник вещи, значит, точно уезжают. Срочно уезжают. Бегут. Этот факт и приблизил дату смерти: сегодня, сейчас.

Крайний сделал паузу, выпил воды, поставил стакан на тумбочку. Леля чувствовала себя сносно, правда, ей еще лежать и лежать, от одной мысли об этом взвоешь, и она капризно протянула:

– Ну, найдите мне одну сигарету. Хоть какую.

– В грех вгоняете старика, – он полез в карман и выудил оттуда пачку с зажигалкой. – Принес, принес.

– Какой вы!.. Я вас обожаю. Закройте плотнее дверь и откройте окно. – Он выполнил просьбу, вернулся на стул, а она уже, с наслаждением затянувшись, выдыхала длинную струю и любовалась ею. – Да-а… мелодрама стопроцентная. Все несчастные, страдающие, прямо рыдать тянет. Только у меня от этой мелодрамы живот болит. Представьте, когда Олеська в меня ножом… что я чувствовала? А я ведь тоже видела автомобиль, когда он въезжал во двор Ии. Значит, Олеська была там… Вот тебе и болонка.

– Кстати, вы мне помогли, – сказал Крайний и протянул руку к сигарете. – Вы позволите? А то вдвоем курить в палате… А вообще, я бросил.

– Держите, – отдала она ему сигарету. – Чем же я помогла?

– Во-первых, ваш подробный рассказ о Глебе, Руди, Олесе разложил по полочкам мотивы. Во-вторых, я опять на коне, а это благодаря и вам тоже. В-третьих, вы хороший психолог. Правда! Вам нужно поступить на психологию, выучиться и работать по этой части.

– Ха-ха, скажете тоже. Я же лентяйка. А вы классный мужик, Юрий Петрович, настоящий. Ну, хватит курить, дайте мне…

Они болтали, затягиваясь по очереди, не только о завершенном расследовании, обо всем. Откуда-то взялись темы, интересные обоим. А когда Крайний засобирался (прежде долго гнал дым полотенцем в сторону окна, дабы выветрить запах сигареты), Леля шепотом предложила:

– В следующий раз принесите коньячку маленькую бутылочку, мы с вами ее здесь приговорим. А сигареты я оставляю у себя.

Она послала ему воздушный поцелуй и, оставшись одна, подумала: «Жалко, этому дядьке сто лет, ай, как жалко. Лучше мужика мне не встретить».