6
Госпожа
Земля постепенно становилась серебристо-зеленой. Рассвет разбрасывал по окольцованному стенами городу алые перья. Золотые искорки усеивали укрепления в тех местах, где солнце касалось росы. Туман стекался в низины. Протрубили утреннюю смену часовых.
Лейтенант козырьком приставил к глазам ладонь и прищурился. Хмыкнув с отвращением, он взглянул на Одноглазого. Чернокожий коротышка кивнул.
– Пора, Гоблин, – бросил Лейтенант через плечо.
В лесу зашевелились люди. Гоблин опустился на колени рядом со мной и выглянул из кустов. Он и еще четверо переоделись бедными горожанками и обмотали головы платками. Каждый держал деревянный шест с подвешенным к концу глиняным кувшином, спрятав оружие под одеждой.
– Идите, ворота открыты, – сказал Лейтенант.
Пятеро зашагали вниз по склону холма, держась опушки леса.
– Будь я проклят, но как же здорово вновь заняться такими штучками! – сказал я.
Лейтенант улыбнулся. С того дня как мы покинули Берилл, он улыбался очень редко.
Пять ряженых, укрываясь в тени, продвигались к ручью возле ведущей в город дороги. Несколько городских женщин шли туда же набрать воды.
К воротам мы рассчитывали подобраться без особых хлопот. Город был переполнен чужаками, беглецами и маркитантами мятежников, небольшой гарнизон службу нес спустя рукава. У мятежников не было причин ждать от Госпожи удара так далеко от Чар. Городок не имел никакого военного значения.
Кроме одного. В нем находились двое из Восемнадцати, посвященные в стратегические тайны мятежников.
Три дня мы таились в этих лесах и наблюдали. Перо и Бывалый, недавно ставшие членами Круга, проводили здесь медовый месяц, после чего должны были отправиться на юг и присоединиться к наступающим на Чары.
Трое суток без костров и горячей пищи. Три холодные ночевки. И все же наше настроение было бодрым – пожалуй, впервые за несколько лет.
– Сцапаем их тепленькими, – выразил я вслух свою надежду.
Лейтенант подал знак. Несколько человек отправились следом за фальшивыми старухами.
– Кто бы ни придумал этот план, он знал, что делает, – заметил Одноглазый.
Он тоже был возбужден. Как и мы все. У нас появился шанс сделать то, что нам лучше всего удается. Пятьдесят дней мы занимались грубым физическим трудом, подготавливая Чары к нападению мятежников, и пятьдесят ночей мучились бессонницей, представляя будущую битву.
Еще пять человек направились к ручью.
– Из ворот выходит группа женщин, – сообщил Одноглазый.
Напряжение нарастало.
Женщины гуськом направились к ручью. Это паломничество так и будет продолжаться весь день, если мы не вмешаемся. Внутри городских стен нет источника воды.
У меня в желудке внезапно потяжелело – наши лазутчики уже поднимались по склону к воротам.
– Всем быть наготове, – приказал Лейтенант.
– Разомните мышцы, – посоветовал я.
Физические упражнения помогают рассеять нервную энергию.
Сколько бы лет ты ни тянул солдатскую лямку, близость битвы всякий раз порождает страх. Эту заразу не подхватить почти невозможно. Одноглазый, прежде чем отправиться на дело, обязательно внушает себе, что судьба вычеркнула его имя из своего списка.
Лазутчики поздоровались с горожанками писклявыми голосами. К воротам они подошли без приключений – маскарад сработал. Стражником оказался башмачник из городской милиции, деловито вгонявший бронзовые гвозди в подошву сапога. Его алебарда стояла в нескольких футах у стены.
Вскоре из ворот вышел Гоблин и хлопнул над головой в ладоши. Звук разнесся по всей округе. Не удовлетворившись, Гоблин развел руки на уровне плеч ладонями вверх, и над его головой вспыхнула радуга.
– Вечно он выпендривается, – пробурчал Одноглазый.
Гоблин сплясал джигу.
Мы выскочили из леса и бросились вперед. Женщины у ручья с визгом разбежались. «На стадо овец напали волки», – подумал я. Мы мчались во весь дух. Заплечный мешок колотил меня по почкам. Ярдов через двести я перешел на шаг, опираясь на собственный лук. Меня обогнали парни помоложе.
Когда я добрался до ворот, сил не хватило бы и на щелбан старухе. На мое счастье, все старухи успели разбежаться. Наши люди пронеслись через весь город, не встретив сопротивления.
Те, кому предстояло захватить Бывалого и Перо, поспешили к крошечной городской цитадели. Ее охраняли не лучше, чем ворота. Мы с Лейтенантом вошли следом за Одноглазым, Молчуном и Гоблином.
На нижних этажах никто не преградил нам путь. К нашему изумлению, новобрачные все еще посапывали в своих покоях на верхнем этаже. Охранников у двери Одноглазый спугнул какой-то жуткой иллюзией, а Гоблин и Молчун вышибли дверь любовного гнездышка.
Мы ворвались внутрь. Даже сонные, ошарашенные и перепуганные, молодожены оказались не лыком шиты. Они успели наставить нам синяков, пока не утихомирились со связанными руками и кляпами во рту.
– Приказано доставить вас живыми, – сообщил им Лейтенант. – Но это не означает, что нам запретили вас трогать. Ведите себя спокойно, выполняйте распоряжения – и останетесь целыми и невредимыми.
Я даже ожидал, что он оскалит зубы, подкрутит кончики усов и разразится зловещим хохотом. Лейтенант и так прикидывался, поддерживая злодейскую репутацию, которую создали Отряду мятежники.
Но Бывалый и Перо наверняка постараются доставить нам максимум неприятностей. Они прекрасно понимают: Госпожа послала нас не для того, чтобы пригласить их на чашку чая.
И вот мы на полпути к своим. Лежим на вершине холма, разглядываем вражеский лагерь.
– Большой, – сказал я. – Тысяч двадцать пять, а то и тридцать.
Это был один из шести лагерей, поставленных по дуге к северо-западу от Чар.
– Если они так и будут протирать штаны, им крышка, – заметил Лейтенант.
Мятежникам следовало бы атаковать сразу после сражения на Лестнице Слез. Но потеря Твердеца, Тихушника, Мошки и Копуши вызвала грызню среди офицеров, рвущихся в большие начальники. Наступление мятежников застопорилось.
Госпожа восстановила равновесие сил. Теперь ее отряды вели разведку боем, вырезали фуражиров, казнили коллаборационистов, уточняли расположение вражеских позиций и уничтожали все, что могло пригодиться противнику. И мятежники, имея огромный численный перевес, постепенно переходили к обороне. Каждый новый день, проведенный в лагере, психологически их изнурял.
Два месяца назад наш боевой дух опустился ниже змеиной задницы, но теперь он поднимался все выше и выше. Если нам удастся вернуться, он и вовсе воспарит в небеса. Наша вылазка станет ошеломляющим ударом по мятежникам.
Если нам удастся вернуться.
Мы неподвижно лежали на крутом известняковом склоне, покрытом лишайником и палой листвой. Журчащий внизу ручей посмеивался над нашими затруднениями. Тени голых деревьев прикрывали нас узорчатой паутиной, а простенькие заклинания Одноглазого со товарищи довершали маскировку.
Моих ноздрей коснулся запах человеческого страха и лошадиного пота. Сверху, с дороги, донеслись голоса вражеских кавалеристов. Я не знал их языка, но они о чем-то спорили.
Дорога, усыпанная листьями и веточками, казалась неохраняемой. Усталость взяла верх над осторожностью, мы решили пройтись и за очередным поворотом вдруг увидели патруль мятежников на лугу в долине, куда тек ручей, что журчал сейчас у нас за спиной.
Мятежники проклинали наше исчезновение. Несколько солдат спешились, чтобы помочиться с обрыва.
И тут задергалась Перо.
«Проклятье! – мысленно завопил я. – Проклятье! Так я и знал!»
Мятежники насторожились и выстроились цепочкой вдоль обрыва.
Я ударил женщину в висок. Одноглазый врезал ей с другой стороны. Быстро соображающий Молчун опутал ее магическими путами, проворно изобразив пальцами перед грудью нечто вроде переплетающихся щупалец.
Зашуршал безлистный куст. Толстый старый барсук вперевалочку спустился по склону, перебрался через ручей и исчез среди тесно стоящих на другом берегу тополей.
Мятежники с руганью швырнули ему вслед несколько камней, те стучали, отскакивая от лежащих в ручье валунов. Солдаты топтались на дороге, убеждая друг друга, что мы не могли уйти далеко пешком. Логика способна превозмочь любые усилия наших колдунов.
Меня одолел худший из страхов – тот, от которого подгибаются колени, трясутся руки и слабеет прямая кишка. Страх упорно нарастал, отыскивая многочисленные лазейки в моей душе. А вера в приметы упорно твердила, что нам слишком долго везло.
Что толку в недавнем подъеме боевого духа? Со страхом не поспоришь, а он обнажил истину: все это лишь иллюзия. Под ее налетом скрывалось пораженчество, спустившееся вместе с нами с Лестницы Слез. Моя война закончилась, и я ее проиграл. Хотелось лишь одного – бежать.
Бывалый тоже решил было доставить нам неприятности, но, нарвавшись на мой яростный взгляд, затих.
Ветерок завертел сухие листья. Он охладил выступивший на теле пот, и страх немного ослабел.
Патрульные забрались в седла и, все еще досадливо бранясь, поехали назад. Я наблюдал за ними, когда они появились в том месте, где дорога сворачивала на восток от каньона. Поверх добротных кольчуг эти люди носили ярко-красные плащи, их шлемы и оружие оказались превосходного качества. Мятежники явно богатели – начинали они с дубинами и топорами, как грабители с большой дороги.
– А ведь мы могли бы их прикончить, – произнес кто-то.
– Болван! – фыркнул Лейтенант. – Сейчас они даже не поняли, кого увидели. А если бы мы полезли в драку, они бы сообразили вмиг.
И верно, ни к чему, чтобы мятежники устроили прочесывание так близко от своего лагеря. Здесь попросту нет места для маневра.
Солдат, сморозивший глупость, был одним из тех, кто прибился к Отряду во время долгого отступления.
– Послушай, брат, если хочешь остаться с нами, то заруби себе кое-что на носу. Сражаться надо лишь тогда, когда нет другого выхода. Сам знаешь, в драке может достаться и кому-то из нас.
Солдат что-то буркнул.
– Так, патруля не видно, – сказал Лейтенант. – Пошли.
Он сориентировался и повел нас в направлении щербатых гор, видневшихся за лугом. Я застонал: опять топать по склонам и камням.
Каждый мой мускул протестующе ныл. Я настолько выдохся, что готов был в любой момент рухнуть. Все-таки человек рождается не для того, чтобы с рассвета до заката тащить на спине шестьдесят фунтов клади.
– А ты тогда быстро сообразил, – сделал я комплимент Молчуну.
Он пожал плечами и промолчал. Как всегда.
– Возвращаются! – крикнул кто-то сзади.
Мы распростерлись на боку поросшего травой холма. Далеко на юге из горизонта торчала Башня. Этот базальтовый куб выглядел устрашающе даже с расстояния десять миль и никак не вписывался в ландшафт. Отчего-то хотелось видеть вокруг него бесплодную пустыню или, в лучшем случае, местность, скованную вечной зимой. А на самом деле Башню окружал зеленый пасторальный простор, на южных склонах покатых холмов виднелись небольшие фермы. Между холмами петляли глубокие медлительные реки, окаймленные деревьями.
Ближе к Башне эта идиллия нарушалась, но и там местность была далеко не так мрачна, как расписывали пропагандисты мятежников. Никакой серы и голой, изъеденной оврагами равнины, равно как и отвратительных и злобных существ, рыщущих над россыпями человеческих костей, там не было. Не клубились, не громыхали в небе черные тучи.
– Патрулей не видно, – сказал Лейтенант. – Костоправ, Одноглазый – займитесь делом.
Я надел на лук тетиву. Гоблин принес три заранее приготовленные стрелы, каждая с мягким голубым пузырем вместо наконечника. Одноглазый насыпал в один из пузырей серого порошка и передал стрелу мне. Я прицелился в солнце и выстрелил.
Над долиной вспыхнул и повис голубой огонь – такой яркий, что глаза отказывались смотреть, – следом второй и третий. Пламенные шары выстроились аккуратной колонной, скорее дрейфуя вниз, чем падая.
– Теперь будем ждать, – пискнул Гоблин и плюхнулся в высокую траву.
И надеяться, что друзья опередят врагов.
Любой оказавшийся поблизости мятежник наверняка захочет узнать, кто здесь сигналит. Но не позвать на помощь было нельзя. Нам не удалось бы перебраться за вражеские кордоны незамеченными.
– Всем лечь! – рявкнул Лейтенант. – Третий взвод, в дозор.
Солдаты заворчали, утверждая, что сейчас очередь другого взвода, но этим протесты и ограничились. Все пребывали в прекрасном настроении – разве мы не сбили со следа тех безмозглых кавалеристов? Что может остановить нас теперь?
Я приспособил свой мешок вместо подушки и стал любоваться кучевыми облаками, что могучими легионами дрейфовали в небе. День был чудесен, воздух свеж и чист, как весной.
Мой взгляд коснулся Башни, и настроение сразу испортилось. Теперь события понесутся вскачь. Захват Пера и Бывалого подтолкнет мятежников к действиям. Эти двое выдадут все их секреты, – когда Госпожа задает вопросы, отмолчаться или солгать невозможно.
Я услышал шорох, повернул голову и увидел перед носом змею с человеческим лицом. Едва не заорал, но вовремя узнал дурацкую ухмылку.
Одноглазый. Это его уродливая рожа в миниатюре, только с двумя глазами и без широкополой шляпы. Змея хихикнула, подмигнула и поползла через мою грудь.
– Опять… – пробормотал я и сел, чтобы было лучше видно.
Трава громко зашелестела. Поодаль показалась голова Гоблина с идиотской ухмылкой на физиономии. Из высокой травы выскочили зверьки размером с кролика и шмыгнули мимо меня, сжимая в окровавленных зубах кусочки змеи. Самодельные мангусты, догадался я.
Гоблин вновь предугадал, что затеет Одноглазый.
Тот испустил вопль и, отчаянно бранясь, высоко подпрыгнул. Шляпа закружилась волчком, из ноздрей повалил дым. Когда Одноглазый заорал, изо рта с ревом исторглось пламя.
Гоблин подпрыгивал и дурачился – ни дать ни взять людоед, которого вот-вот угостят человечиной. Большими пальцами он выписывал круги. В воздухе замерцали бледно-оранжевые кольца, которые он щелчком направил в сторону Одноглазого. Кольца нанизались на черного коротышку и стали сжиматься. Гоблин зарявкал по-тюленьи.
Одноглазый заверещал и уничтожил кольца, потом изобразил метательные движения. В Гоблина полетела цепочка коричневых шаров. Они взорвались облаком бабочек, которые залепили Гоблину глаза. Тот отпрянул, укрылся в траве, словно мышь, спасающаяся от совы, отполз в сторону и вскочил, выпустив ответное заклинание.
Воздух наполнился цветами. У каждого цветка имелся рот с длинными клыками, как у моржа, чтобы нанизывать на них бабочек, и резцами, чтобы сосредоточенно их пережевывать. Гоблин так хохотал, что свалился в траву.
В ответ Одноглазый в буквальном смысле изрыгнул ругательства: из его рта вылетело длиннющее небесно-голубое полотнище, на котором серебряными буквами было написано его мнение о Гоблине.
– А ну прикрывайте балаган! – раздраженно громыхнул Лейтенант. – Нечего привлекать к нам внимание.
– Слишком поздно, Лейтенант, – заметил кто-то. – Посмотри-ка вон туда.
В нашу сторону направлялись солдаты в красной форме с вышитыми на плащах эмблемами Белой Розы. Мы рухнули в траву, как суслик в свою норку.
Впрочем, суслики из нас получились разговорчивые. Большинство отводило душу, придумывая для Одноглазого жуткие варианты его ближайшего будущего, а меньшинство заодно проклинало и Гоблина за предательский фейерверк.
Запел горн. Мятежники развернулись для атаки на наш холм.
Раздался протяжный свист. Над вершиной холма пронеслась тень, воздушным потоком срывая и расшвыривая траву.
– Взятый, – пробормотал я и, высунув на мгновение голову, увидел несущийся над долиной ковер.
Душелов? Поди разбери с такого расстояния. Это может быть любой из Взятых.
Ковер спикировал навстречу потоку стрел и окутался молочно-белым облаком, которое тут же вытянулось хвостом. На мгновение ковер уподобился комете. Облако разделилось на клочки, напоминающие обрывки ткани. Несколько таких лоскутков, подхваченных ветром, поплыли в нашу сторону.
Я взглянул вверх. Над горизонтом божественным серпом висела комета. Она уже так долго торчит на небе, что мы перестали обращать внимание. Интересно, а мятежники тоже к ней теперь равнодушны? Ведь для них это важнейшее предвестие грядущей победы.
Послышался вопль. Ковер успел пролететь над атакующей линией мятежников и теперь дрейфовал на высоте, чуть превышающей дальность полета стрелы. Белые лоскуты расползлись на едва заметные нити, а вопили вражеские солдаты, которых они коснулись. На месте контакта мгновенно возникала уродливая зеленая рана.
А некоторые нити целеустремленно двигались в нашу сторону. Это не укрылось от Лейтенанта.
– Ну-ка, парни, сменим позицию на всякий случай.
Он определил направление ветра и показал, куда нужно переместиться. Теперь нитям, чтобы добраться до нас, придется лететь перпендикулярно ветру.
Мы торопливо отмахали ярдов триста, но нити, извиваясь, упрямо ползли в нашу сторону. Сомнений не осталось. Взятый пристально наблюдал с ковра за нитями, позабыв о мятежниках.
– Эта сволочь хочет нас прикончить! – вскричал я.
Ужас превратил мои ноги в студень. Но кому из Взятых и зачем понадобилось, чтобы мы стали жертвами несчастного случая?
И если это действительно Душелов… Но ведь он наш начальник, наш патрон. Он не станет…
Неожиданно ковер так резко набрал скорость, что его владелец едва не опрокинулся на спину. Рванувшись в сторону ближайшего леса, Взятый скрылся с глаз. Смертоносные нити, предоставленные сами себе, медленно опустились и исчезли в траве.
– Что за дьявольщина!
– Святой ад!
Я резко обернулся. В нашу сторону двигалась огромная, все расползающаяся тень – снижался гигантский ковер. По краям торчали головы – лежавшие на нем люди смотрели вниз. Мы замерли, ощетинившись оружием.
– Это Ревун, – сказал я.
Мою догадку тут же подтвердил вой, словно волк бросал луне вызов. Ковер приземлился.
– Залезайте, болваны! Пошевеливайтесь.
Я рассмеялся. Сведенные страхом мышцы медленно расслаблялись. За нами явился Капитан. Он встревоженным медведем приплясывал на краю ковра, на котором прибыло еще нескольких братьев. Я забросил на ковер мешок и ухватился за протянутую руку, чтобы забраться следом. Ворон.
– На сей раз вы успели в последний момент.
– Я бы на твоем месте предпочел обойтись собственными силами.
– Почему? – спросил я.
– Капитан тебе все скажет.
Последний из наших уже лез наверх. Капитан угрюмо взглянул на Перо и Бывалого и занялся нами, равномерно распределяя новичков по всей площади ковра. У дальнего края скорчившись сидел кто-то ростом с ребенка, закутанный в несколько слоев полупрозрачной ткани цвета индиго. И завывал время от времени.
Я содрогнулся:
– Ты о чем говоришь?
– Капитан объяснит, – повторил Ворон.
– Конечно. Как Душечка?
– У нее все хорошо.
Да, Ворон у нас просто кладезь красноречия. Рядом со мной уселся Капитан.
– Скверные новости, Костоправ.
– Да ну? – Я отыскал в себе остатки сарказма. – Выкладывай начистоту. Переживу.
– Крепкий парень, – хмыкнул Ворон.
– Ты прав, я такой. Ем гвозди на завтрак и голыми руками разрываю диких кошек.
Капитан покачал головой:
– Побереги свои шуточки. Тебя желает видеть Госпожа.
Мой желудок провалился до земли, то есть на пару сотен футов.
– Проклятье! – прошептал я.
– Вот-вот.
– Но что я такого сделал?
– Тебе лучше знать.
Мои мысли заметались, словно мыши при появлении кота. Через несколько секунд я стал мокрым от пота.
– Не спеши отчаиваться, – посоветовал Ворон. – Она была почти вежливой.
– То была просьба, – кивнул Капитан.
– Ну конечно.
– Будь у нее на тебя зуб, ты бы попросту исчез, – попробовал утешить меня Ворон.
Ему это не удалось.
– Уж больно много романтических фантазий ты про нее написал, – подколол Капитан. – Теперь и она в тебя влюбилась.
Вот поганцы, они никогда этого не забудут. А ведь последнюю фантазию я сочинил несколько месяцев назад.
– И что же ей от меня нужно?
– Она не сказала.
Почти весь оставшийся путь они молчали, просто сидели рядом и старались подбодрить меня традиционной отрядной солидарностью. Впрочем, когда мы подлетали к нашему лагерю, Капитан сообщил:
– Она велела увеличить Отряд до тысячи человек. Мы можем принять добровольцев из числа солдат, которые прибились к нам на севере.
– Хорошая новость, очень хорошая.
Это и в самом деле был повод для торжества. Наши ряды увеличатся впервые за два века. Очень многие из давших клятву Взятому переприсягнут Отряду. Мы в фаворе, и еще каком! К тому же мы в качестве наемников имеем больше свободы действий, чем регулярные войска Госпожи.
Впрочем, я не мог порадоваться вместе с братьями. Какая тут радость, когда тебя ждет Госпожа.
Ковер приземлился. Его тотчас окружили наши – всем не терпелось узнать, как мы справились с делом. В обе стороны густо посыпались брехня и шутливые угрозы.
– Ты, Костоправ, оставайся на ковре, – велел Капитан. – Гоблин, Молчун и Одноглазый – тоже. Доставите товар заказчику. – Он показал на пленников.
Когда прилетевшие слезли с ковра, из толпы встречающих вприпрыжку выбежала Душечка. Ворон прикрикнул на нее, но девочка, разумеется, его не услышала. Она вскарабкалась на ковер, не выпуская из рук вырезанной Вороном куклы. Теперь на кукле красовалась одежда, поражающая тонкостью отделки. Душечка вручила мне игрушку и проворно заработала пальцами.
Ворон вновь на нее рявкнул. Я попытался остановить девочку, но она увлеченно рассказывала мне о чудесном кукольном наряде. Кое-кто мог бы принять ее за умственно отсталую, раз в таком возрасте она играет в куклы. На самом же деле Душечка была поразительно умна и прекрасно знала, для чего забирается на ковер. Ей хотелось прокатиться, а тут такая возможность.
– Послушай, милочка, – сказал я одновременно жестами и вслух, – тебе надо слезть. Мы сейчас…
Ревун поднял ковер в воздух, и Ворон яростно завопил. Одноглазый, Гоблин и Молчун дружно уставились на Взятого. Ревун вновь завыл. Ковер поднимался все выше.
– Сядь, – сказал я Душечке.
Она устроилась неподалеку от Пера. Про куклу успела позабыть и теперь захотела узнать о наших приключениях.
Я стал рассказывать – это помогло мне отвлечься. Душечка больше смотрела на проплывающую внизу местность, чем на мои пальцы, но тем не менее ничего не упустила и, когда я закончил, с какой-то взрослой жалостью взглянула на Перо и Бывалого. Моя предстоящая встреча с Госпожой нисколько ее не встревожила, но все же она меня ободряюще обняла.
Ковер Ревуна медленно отплывал от вершины Башни. Я вяло помахал своим на прощанье. Душечка послала мне воздушный поцелуй. Гоблин постучал себя по груди. Я коснулся амулета, который он дал мне в Лордах. Слабое утешение.
Имперские гвардейцы привязали Перо и Бывалого к носилкам.
– А что делать мне? – спросил я дрогнувшим голосом.
– Тебе следует ждать здесь, – ответил мне капитан.
Его гвардейцы удалились, а он остался и попробовал завязать разговор, но у меня не было настроения болтать о пустяках.
Я подошел к краю площадки на вершине Башни и стал разглядывать гигантскую стройку, в которой участвовали армии Госпожи. Сюда свезли огромное количество базальтового бута. Камням на месте придавали нужную форму, затем складывали из них стены и сплавляли, превращая в гигантский каменный куб. Всевозможный щебень, поврежденные при формовании блоки и прочие отходы хаотично разбросали вокруг Башни, создав защитный пояс в милю шириной и куда более эффективный, чем любой ров.
На севере, однако, участок в форме отрезанного от круглого пирога ломтя оставили свободным от камней, это был единственный наземный подход к Башне. В этом клине войска Госпожи готовились отразить нападение мятежников.
Никто из тех, что копошился сейчас внизу, не верил, что его труд повлияет на исход сражения. В небе висела комета. Но все работали, потому что это подавляло страх.
Углубленный сектор повышался к двум краям, соприкасаясь с каменной мешаниной. Его внешняя дуга была защищена бревенчатым палисадом. Внутри располагались наши лагеря, дальше был прорыт ров глубиной и шириной тридцать футов, на сто ярдов ближе к Башне – второй такой же ров, а еще на сто ярдов ближе – третий. Его еще копали. Вынутую землю переносили к Башне и высыпали за бревенчатым частоколом высотой двенадцать футов, перегораживающим сектор от края до края. С этого возвышения баллисты будут швырять снаряды во врага, атакующего нашу пехоту.
Еще на сотню ярдов ближе к Башне соорудили второй такой же частокол, обеспечив дополнительную пару саженей высоты для баллист. Госпожа намеревалась разделить свои силы на три армии, по одной на каждом ярусе, тем самым навязав мятежникам три последовательные битвы вместо одной.
И наконец, в полусотне ярдов от второго частокола росла земляная пирамида. Ее склоны поднимались под углом тридцать пять градусов, а высота уже достигла семидесяти футов.
Вся увиденная мной картина отличалась навязчивой аккуратностью. Равнина перед Башней, со срезанными кое-где буграми высотой несколько футов и заполненными ямами, была плоска, точно столешница, и засеяна травой. Наши животные, подъедая траву, сделали эту территорию похожей на тщательно подстриженную лужайку. Повсюду тянулись вымощенные каменными плитами дорожки, и горе тому, кто сошел бы с такого пути без приказа.
На среднем ярусе я увидел лучников, которые пристреливали местность от яруса до ближайшего рва. Тем временем офицеры перемещали подставки со стрелами в наиболее удобное для лучников положение.
Ярусом выше гвардейцы копошились вокруг баллист, определяя секторы обстрела и прикидывая выживаемость, а заодно рассчитывая точность стрельбы по отдаленным целям. Возле каждого орудия стояли повозки с боеприпасами.
Так же как трава и мощеные дорожки, все эти приготовления выдавали маниакальное стремление к порядку.
А на нижнем ярусе работяги начали для чего-то разрушать короткие участки стены. Странное занятие.
Я почувствовал приближение ковра и обернулся. Ковер сел на крышу, с него неуклюже сошли четыре долго просидевших в неудобной позе солдата с обветрившимися в полете лицами. Прибывших сразу увел капрал.
Наши восточные армии продвигались к Башне, надеясь успеть до начала вражеского штурма и прекрасно понимая, что эта задача практически невыполнима. Взятые день и ночь не слезали с ковров, перевозя к Башне живую силу.
Снизу послышались крики. Я повернулся, выбросил вперед руку. Трах! Удар отшвырнул меня на несколько футов, я завертелся волчком. Капитан-гвардеец что-то прокричал. Я упал лицом вниз. Ко мне побежали вопящие солдаты.
Я перекатился на спину, попытался сесть и поскользнулся в луже крови. Это моя кровь! Она хлестала из раны на внутренней стороне левого предплечья. Я уставился на рану с тупым изумлением. Что за дьявольщина?
– Ложись! – приказал капитан. – Я кому сказал! – Он уложил меня чуть ли не насильно. – А теперь быстро говори, что нужно сделать.
– Жгут, – прохрипел я. – Перетяни чем-нибудь руку, останови кровь.
Капитан сорвал с себя пояс. Быстро сообразил. Прекрасный получится жгут. Я попытался сесть, чтобы советовать гвардейцу по ходу дела.
– Не давайте ему подниматься, – велел капитан стоявшим рядом солдатам. – Фостер, что там произошло?
– С верхнего уступа свалилось орудие и выстрелило на лету. Внизу сейчас носятся, как перепуганные куры.
– Это произошло не случайно, – пробормотал я. – Кто-то хотел меня убить. – Уже теряя сознание, я смог вспомнить лишь извивающиеся на ветру белые нити. – Почему?
– Скажи, и мы оба будем это знать, дружище. Эй, вы! Тащите сюда носилки. – Капитан потуже затянул ремень. – Все обойдется, приятель. Через минуту тобой займется лекарь.
– Повреждена артерия, – сказал я. – Тяжелый случай.
В ушах зашумело. Мир медленно вращался и холодел. Шок. Сколько крови я потерял? Капитан действовал достаточно быстро. Времени хватает. И если лекарь не окажется мясником…
Капитан схватил за руку капрала:
– Иди и выясни внизу, что там произошло. И запомни: мне нужен ясный ответ, а не чушь.
Подоспели носилки. Меня подняли, уложили, и я отключился.
Очнулся я в палатке хирурга, который оказался не только врачом, но и волшебником.
– Сам бы лучше не сработал, – похвалил я, когда он закончил.
– Болит?
– Нет.
– Вскоре заболит очень сильно.
– Знаю. – Сколько раз я сам произносил эти же слова?
Вошел гвардейский капитан:
– Как дела?
– Готово, – сообщил хирург и добавил, повернувшись ко мне: – Никакой работы. Никакого напряжения. Никакого секса. Короче, сам знаешь.
– Знаю. Перевязь?
Он кивнул:
– И еще на несколько дней привяжем руку к туловищу.
Капитан едва сдерживал нетерпение.
– Выяснили, что случилось? – спросил я.
– Не совсем. Расчет баллисты так ничего и не смог объяснить. Орудие непонятным образом сорвалось. Похоже, ты везучий. – Он вспомнил мои слова о том, что кто-то пытался меня убить.
– Похоже, – согласился я и коснулся амулета Гоблина.
– Не хочется этого делать, – сказал капитан, – но все-таки я должен проводить тебя к Госпоже.
Накатил страх.
– Зачем я ей понадобился?
– Ты это знаешь лучше меня.
– Ничего я не знаю. – Имелось слабое подозрение, но я его гнал.
Башен оказалось две, одна внутри другой. Во внешней Башне, в административном сердце империи, расположились чиновники Госпожи. Внутренняя, столь же страшная для них, как и вся постройка для нас, пребывающих вне ее, занимала примерно треть общего объема. У нее имелся только один вход, доступный еще меньшему числу людей.
Когда мы подошли ко входу, он был открыт. Я не увидел охранников. Полагаю, в них не было особой необходимости. Наверное, я испугался бы сильнее, если бы не слабость после операции.
– Я подожду здесь, – сказал капитан.
Он помог мне сесть в кресло на колесах и подтолкнул его к дверному проему. Я пересек порог Башни с зажмуренными глазами и колотящимся сердцем.
Дверь за моей спиной гулко захлопнулась. Кресло катилось долго, несколько раз повернув. Для меня осталось тайной, кто им управлял, потому что я не желал открывать глаз. Наконец оно остановилось. Я ждал. Ничего не происходило. Наконец любопытство победило, и я заморгал.
Она стоит в Башне и смотрит на север. Изящные руки сложены на груди. Легкий ветерок задувает в окно и теребит полуночный шелк ее волос. На нежных щеках бриллиантами искрятся слезинки.
Это же мои собственные слова, написанные больше года назад! Я увидел сцену из своей фантазии, точную до мельчайших деталей. Деталей, которые я придумал, но не записал. Словно этот воображаемый эпизод был целиком выхвачен из моей головы и оживлен.
Разумеется, я ни на секунду не поверил своим глазам. Я находился в недрах Башни, а в этом мрачном сооружении не было ни единого окна.
Госпожа обернулась. И я увидел то, что видит в своих мечтах каждый мужчина. Совершенство. Ей не нужно было говорить, чтобы я узнал, какой у нее голос, ритм речи, паузы между фразами. Ей не нужно было двигаться – я и так знал, какие у нее движения, как она ходит, как подносит руку к горлу, смеясь. Я знал все это с подросткового возраста.
За несколько секунд я понял, что в былые времена подразумевали рассказчики, говоря о ее сногсшибательной внешности. От нее веяло таким жаром женственности, что под его напором наверняка шатался и сам Властелин.
Да, она ошеломила меня, но не сдула, словно пушинку. Половина моего «я» исходила любовным томлением, но другая помнила о годах, проведенных рядом с Гоблином и Одноглазым. Там, где замешано волшебство, надо быть постоянно начеку.
Да, смотрится здорово, но что там, под сахарной глазурью?
Она изучала меня так же тщательно, как и я ее.
– Мы снова встретились, – произнесла наконец Госпожа тем самым голосом, какой я ожидал услышать.
Впрочем, в нем имелось еще кое-что – юмор.
– Верно, – хрипло отозвался я.
– Ты боишься?
– Конечно боюсь. – Пожалуй, лишь дурак стал бы это отрицать.
– Ты ранен. – Она подплыла ближе.
Я кивнул, сердце забилось чаще.
– Я не подвергла бы тебя такому испытанию, не будь ситуация столь серьезной.
Я вновь кивнул, слишком потрясенный, чтобы говорить, и насмерть перепуганный. И это Госпожа, воплощение тьмы, ожившая Тень! Паучиха, сидящая в центре черной паутины, полубогиня зла! Что могло произойти настолько важное, что она теперь обращает внимание на чувства таких, как я?
И опять зародилось подозрение, в котором я не желал себе признаваться. Не так уж часто мне выпадал шанс столь близко пообщаться со столь важной персоной.
– Кто-то пытался тебя убить. Кто?
– Не знаю.
Взятый на ковре… Белые нити…
– Почему?
– Не знаю.
– Знаешь. Даже если сам думаешь, что не знаешь.
Идеальный голос – но опасно острый тон.
Я пришел сюда, ожидая худшего, но Госпожа застала меня врасплох, продемонстрировав ожившую мечту, и моя защита пала.
Загудел воздух, вокруг Госпожи образовалось лимонно-желтое сияние. Она приблизилась и растаяла – вся, кроме лица. Это лицо в желтом ореоле увеличилось, стало огромным, надвинулось. Мир заполнила желтизна. Я видел только глаз…
Око! Я вспомнил Око в Облачном лесу, попытался закрыть лицо рукой, но не смог даже шевельнуться. Кажется, я завопил. Проклятье, я знаю, что вопил!
Она задавала вопросы, которых я не слышал. В моей голове вращались ответы, мысли радужными масляными пятнами расплывались по неподвижной, хрустально чистой воде сознания.
У меня не осталось секретов. Никаких. Ни единой мысли я не смог бы теперь спрятать.
Ужас корчился во мне перепуганными змеями. Да, я писал те дурацкие фантазии, но ведь были и сомнения, и что-то даже страшило. А это воплощение черного зла способно уничтожить меня даже за тайные помыслы…
Нет, неправильно. Она чувствует себя в безопасности, потому что сама злобность является для нее источником силы. Ей не нужно подавлять вопросы, сомнения и страхи простых смертных и мстить за них. Наши представления о совести и морали ей кажутся смехотворными.
Эта встреча не стала повтором той, что была в лесу. Воспоминаний я не утратил. Просто я не слышал вопросов Госпожи, но их можно было угадать по моим ответам о контактах со Взятыми.
Она за кем-то охотилась, и это я заподозрил еще на Лестнице Слез. Я угодил в такой капкан, что страшнее и не представишь: одной его зубастой челюстью был кто-то из Взятых, а другой – Госпожа.
Мрак. И пробуждение.
Она стоит в Башне и смотрит на север… На нежной щеке искрится слезинка-бриллиант.
Какая-то частичка прежнего Костоправа сумела не поддаться страху.
– В этот момент я вошел сюда.
Она взглянула на меня, улыбнулась. Приблизилась, коснулась пальцами, нежнее которых нет ни у одной женщины в мире.
Все страхи сгинули.
И мрак сомкнулся вновь.
Когда я очнулся в том же кресле на колесах, мимо проплывали стены коридоров. Кресло катил знакомый гвардейский капитан.
– Как самочувствие? – поинтересовался он.
Я прислушался к ощущениям.
– Вполне сносно. Куда ты меня везешь?
– К выходу. Она велела тебя выпустить.
Вот даже как? Гм… Ощупал рану: уже зажила. Покачал головой: такого со мной еще не бывало.
Я задержался на том месте, где сорвалась баллиста. Смотреть здесь было не на что, а спрашивать некого. Я спустился на средний ярус и подошел к работавшим там землекопам. Им было приказано сделать квадратную в плане полость двенадцать футов шириной и восемнадцать глубиной. Они понятия не имели, для чего она потребовалась.
Я обвел взглядом частокол. По всей его протяженности копали дюжину таких ям.
Когда я, прихрамывая от усталости, вошел в наш лагерь, на меня устремились любопытные взгляды. Естественно, на языке у братьев вертятся вопросы, которых сейчас не зададут. И хотя мне сочувствуют, никто этого не выразит.
Одна лишь Душечка не пожелала играть в нашу традиционную игру. Она подскочила, сжала мне руку, широко улыбнулась. Детские пальцы заплясали. Она задавала мне те самые вопросы, которые мужчинам не позволяет задавать самолюбие.
– Не торопись, – попросил я ее.
Я все еще недостаточно быстро улавливал изображаемые девочкой знаки, однако ее радость говорила сама за себя. Но внезапно кто-то встал между нами. Я поднял голову. Ворон.
– Тебя ждет Капитан. – Держался он холодно.
– Догадываюсь.
Я знаками попрощался с Душечкой и побрел к штабной палатке. Торопиться нет нужды, теперь никто из смертных не сможет меня запугать.
Я обернулся. Ворон стоял, с видом собственника опустив руку на плечо девочке. Вид у него был удивленный.
Капитан повел себя нетрадиционно и даже избавил меня от своего привычного ворчания. Кроме нас двоих, в палатке находился лишь Одноглазый, и его тоже интересовало только дело.
– У нас неприятности? – сразу спросил Капитан.
– Ты о чем?
– О происшествии на холмах. Это ведь не было случайностью? Тебя вызывает Госпожа, и через полчаса кто-то из Взятых слетает с катушек. Затем то чудесное исцеление в Башне. Объяснений ни у кого нет.
– Логика требует связи, – заметил Одноглазый.
– Вчера до нас дошло известие о том, что Костоправ умирает, – добавил Капитан. – Сегодня ты здоров. Колдовство?
– Вчера? – Время вновь бесследно исчезло. Я откинул полог палатки и посмотрел на Башню. – Еще одна ночь в холме эльфов.
– Так это был несчастный случай? – не унимался Одноглазый.
– Это не было случайностью, – ответил я, вспомнив, что так думала Госпожа.
– Все сходится, Капитан.
– Ночью кто-то пытался зарезать Ворона, – сказал Капитан. – Но Душечка не позволила.
– Ворон? Душечка?
– Что-то ее разбудило. Она огрела убийцу по голове деревянной куклой. Кто бы это ни был, он смылся.
– Паршиво.
– Точно подмечено, – кивнул Одноглазый. – Почему Ворон дрыхнул, а глухая девочка проснулась? Да Ворон запросто расслышит, как комар ногой шевельнет. Тут попахивает колдовством. Причем убогим. Душечка не должна была проснуться.
– Ворон. Ты. Взятый, – развил его мысль Капитан. – Госпожа. Покушения. Вызов в Башню. У тебя есть ответ. Выкладывай.
Мое нежелание отвечать оказалось красноречивым.
– Ты сказал Эльмо, что нам следует отстраниться от Душелова. С какой стати? Он хорошо с нами обращается. Что произошло, когда вы прикончили Твердеца? Расскажи, и пропадет всякий смысл тебя убивать.
Хороший аргумент. Только мне хотелось убедиться в этом, прежде чем откровенничать.
– Я полагаю, что готовится заговор против Госпожи. Возможно, в него вовлечены Душелов и Зовущая. – Я подробно описал гибель Твердеца и захват Шепот. – Меняющий был серьезно встревожен, когда они позволили Висельнику умереть. Вряд ли Хромой участвовал в каких-либо заговорах. Его подставили, и им весьма умело манипулировали. Как и Госпожой. Не исключено, что Хромой и Висельник были на ее стороне.
– А ты уверен, что Душелов в этом замешан? – задумчиво спросил Одноглазый.
– Я ни в чем не уверен. Впрочем, ничему теперь не удивлюсь. Я еще в Берилле считал, что он нас использует.
– Несомненно, – кивнул Капитан. – Я попросил Одноглазого изготовить для тебя амулет, который предупредит, если кто-либо из Взятых окажется слишком близко. Но вряд ли тебя снова потревожат. Приближаются мятежники, и это теперь для всех первоочередная забота.
Цепочка логических заключений внезапно завершилась. Вывод был ясен как белый день. Все нужные сведения имелись у меня уже давно, требовался лишь толчок, чтобы фрагменты сложились в картину.
– Кажется, я понял причину. Дело в том, что Госпожа – узурпатор.
– И кто-то из людей в масках хочет поступить с ней так же, как она поступила со своим муженьком?
– Нет. Они хотят вернуть Властелина.
– Что?
– Он все еще в могиле где-то на севере. А Госпожа попросту не дала ему ожить, когда Боманц открыл для нее путь к воскрешению. Думаю, Властелин поддерживает связь с теми из Взятых, кто остался ему верен. Боманц ведь доказал, что связь с погребенными в Курганье возможна. Не исключено, что Властелин направляет и кое-кого из членов Круга. Твердец был таким же крутым злодеем, как и любой из Взятых.
Одноглазый помолчал, затем пророчески изрек:
– Сражение будет проиграно. Госпожа потеряет трон. Верные ей Взятые полягут, как и верные ей войска. Но вместе с ними погибнут и наиболее склонные к идеализму мятежники, и это, в сущности, станет поражением Белой Розы.
Я кивнул:
– Комета на небе, но мятежники так и не нашли этого таинственного ребенка.
– Верно. Не исключено, что ты попал в самую точку, предположив, что Властелин влияет на Круг.
– А когда наступит хаос и уцелевшие затеют грызню из-за объедков, тут и вылезет дьявол, – добавил я.
– И где же наше место в этой схеме? – спросил Капитан.
– Вопрос должен звучать иначе, – возразил я. – Как нам вырваться из этой схемы?
Летающие ковры вились вокруг Башни, словно мухи вокруг трупа. Армии Шепот, Ревуна, Безымянного, Костоглода и Луногрыза находились на расстоянии от восьми до двенадцати переходов. Солдат с востока перебрасывали по воздуху.
Через ворота в палисаде непрерывно выходили и возвращались отряды, которым было поручено не давать врагу покоя. Мятежники переместили свои лагери, и теперь от Башни их отделяло всего пять миль. Выделенная из Отряда и усиленная Гоблином, Одноглазым и Молчуном группа тоже совершила ночную вылазку, но подобные действия казались бессмысленными. Из-за подавляющего численного превосходства противника быстрые удары небольших отрядов просто не могли оказать заметного эффекта. Я никак не мог понять, зачем Госпоже понадобилось теребить мятежников.
Строительство оборонительных сооружений закончено. Препятствия подготовлены. Ловушки размещены. Осталось только ждать.
Прошло шесть дней после нашего возвращения с Пером и Бывалым. Я ожидал, что их похищение побудит мятежников нанести удар, но те по-прежнему не торопились. Одноглазый полагал, что они до последней минуты не утратят надежды найти свою Белую Розу.
Осталось лишь бросить жребий. Трое Взятых, каждый из которых возглавит армию, будут оборонять по ярусу. Ходят слухи, что Госпожа берется лично командовать войсками на пирамиде.
Никому не хотелось оказаться на передней линии. Как бы ни обернулись события, этим войскам достанется больше всех. Поэтому и решили бросать жребий.
Ни на Ворона, ни на меня больше покушений не было. Наш недоброжелатель избрал другую тактику. В любом случае покушаться на меня поздно – я уже встретился с Госпожой.
Настроение войск вновь изменилось. Отряды, возвращающиеся с вылазок, выглядели все более потрепанными и отчаявшимися. Вновь придвинулись вражеские лагери.
В штабе Отряда побывал нарочный, после чего Капитан собрал офицеров.
– Началось. Госпожа созвала Взятых и велела тянуть жребий. – На лице Капитана было странное выражение, но удивление там преобладало. – Мы получили особый приказ от самой Госпожи.
Шепот, бормотание, недовольное ворчание. Все шокированы. Тяжелую работу Госпожа всегда взваливает на нас. Чутье мне предвещало, что нами укрепят передовую линию, по которой ударят отборные войска мятежников.
– Нам приказано снять лагерь и переместиться на пирамиду.
Посыпались десятки вопросов.
– Мы станем ее телохранителями, – пояснил Капитан.
– Гвардейцам это не понравится, – сказал я.
Они и так нас недолюбливали, потому что им пришлось выполнять приказы Капитана на Лестнице Слез.
– Что, Костоправ, боишься, что они станут с ней спорить? Господа, начальство приказало идти, значит мы идем. Если желаете это обсудить – пожалуйста, только во время работы, когда будете сворачивать лагерь. И чтобы солдаты не слышали.
Для солдат новость звучала сладкой музыкой. Мы не просто оказываемся в стороне от самой жестокой драки, но и получаем возможность отступить в Башню.
Неужели я настолько уверен в нашем неуспехе? Отражает ли мой негативизм общее настроение? И действительно ли армия, в которой я служу, потерпела поражение еще до первого удара?
Комета висела в небе.
Разглядывая ее, когда мы перебирались на пирамиду заодно со скотом, который перегоняли в Башню, я понял, почему медлят мятежники. Разумеется, они надеялись в последнюю минуту найти Белую Розу. И еще ждали, когда максимально приблизится комета – зрелище будет наиболее эффектным.
Я хмыкнул.
– Что? – спросил Ворон.
Он шел рядом и нес на спине тюк со своими пожитками и сверток с вещами Душечки.
– Мятежники не разыскали своего магического ребенка. Не все вышло так, как они планировали.
Ворон посмотрел на меня как-то странно, чуть ли не с подозрением.
– Пока не разыскали, – бросил он. – Пока.
Сзади послышался звон металла – вражеские кавалеристы метали дротики в часовых на палисаде. Это была лишь проба сил. Ворон даже не обернулся.
На пирамиде оказалось тесновато, зато с нее открывался великолепный вид.
– Надеюсь, мы не застрянем здесь надолго, – сказал я и пояснил: – Чертовски неудобно будет обрабатывать раненых.
Мятежники последний раз переместили свои лагери, и те, всего в полумиле от палисада, соединились. Вдоль частокола непрерывно завязывались мелкие стычки. Бо́льшая часть наших войск расположилась на ярусах.
Первый ярус заполнили солдаты, служившие на севере и усиленные бывшими гарнизонами городов, захваченных врагом, – девять тысяч человек, разделенных на три дивизии. Центральной командовала Зовущая Бурю. Если бы здесь распоряжался я, то послал бы ее на пирамиду вызывать циклоны.
Дивизии на флангах взяли под свое начало Луногрыз и Костоглод – двое Взятых, которых я ни разу не видел.
Второй ярус достался шести тысячам солдат, также разделенным на три дивизии. Большинство составляли лучники из восточных армий, крепкие парни, не столь зараженные неуверенностью, как войска нижнего яруса. Ими, слева направо, командовали Безликий, он же Безымянный, Ревун и Крадущийся в Ночи. Для лучников натащили бесчисленные ящики со стрелами. Хотел бы я знать заранее, как эти бойцы справятся, если враг прорвет первую линию.
По всему третьему ярусу были расставлены гвардейцы с баллистами и иными метательными машинами. На левом фланге готовилась к обороне Шепот с пятнадцатью сотнями ветеранов из ее восточной армии, а на правом – Меняющий с тысячью воинов, успевших повоевать на западе и юге.
В центре у подножия пирамиды Душелов командовал гвардейцами и союзниками из Драгоценных городов – две с половиной тысячи.
А на пирамиде, с развевающимися знаменами и штандартами, встала тысяча воинов Черного Отряда, держа оружие наготове.
Вот так. Примерно двадцать одна тысяча человек против более чем вдесятеро превосходящего противника. Конечно, численность – не всегда решающий фактор. В Анналах описано немало случаев, когда Отряд побеждал, сражаясь в меньшинстве. Но не при таком соотношении. К тому же ситуация была слишком статичной – не имелось возможности для маневра или отступления, а о наступлении мы не могли и мечтать.
Мятежники взялись за дело всерьез. Защитники палисада поспешно отошли, разобрав по дороге мосты через все три рва. Враги не стали их преследовать, а вместо этого принялись разбирать частокол на бревна.
– Похоже, они методичностью не уступят Госпоже, – сказал я Эльмо.
– Угу. Из бревен сделают мосты и перейдут рвы.
Он ошибся, но мы не сразу это поняли.
– Семь дней до подхода восточных армий, – пробормотал я поздним вечером, глядя на черную громаду Башни.
За весь день Госпожа так и не показалась.
– Дней девять или десять, если считать трезво, – возразил Эльмо. – Они ведь захотят подойти все сразу.
– Верно. Об этом я не подумал.
Мы поужинали сушеной пищей и улеглись спать на землю. Утром проснулись от завываний вражеских горнов.
Куда бы я ни бросил взгляд, он натыкался на вражеские отряды. Линия щитов-мантелетов двинулась вперед. Они были сделаны из бревен, выкорчеванных из нашего частокола; получилась стена на всю ширину нашей обороны. Заработали тяжелые баллисты, они швыряли камни и огненные шары, но ущерб нанесли незначительный.
Саперы мятежников начали наводить мосты через первый ров, пользуясь принесенными бревнами. Быками служили толстенные балки длиной пятьдесят футов, которым были нипочем снаряды баллист. Укладывать их можно было только с помощью лебедок, служивших плохой защитой для строителей. Дальнобойные баллисты гвардейцев заставили противника заплатить за мосты дорогую цену.
Там, где прежде стоял палисад, чужие инженеры руководили сборкой башен на колесах, из которых должны были стрелять лучники, и передвижных рамп, облегчавших подъем на первый ярус. Плотники сколачивали лестницы. Артиллерии не было заметно. Я предположил, что противник намерен преодолеть рвы и задавить нас числом.
Лейтенант хорошо разбирался в осадном искусстве, и я подошел к нему:
– Как они собираются перетащить сюда рампы и башни?
– Очень просто – заполнят рвы.
Он оказался прав. Едва поперек первого рва улеглись мосты, по ним двинулись мантелеты, а дальше показались телеги с землей и камнями. Наши всыпали от души, и немало трупов возниц и животных отправилось в ров.
Саперы тем временем добрались до второго рва и начал собирать лебедки. Строителей никто не охранял. Зовущая отправила лучников к третьему, ближнему рву, а гвардейцы выпустили град снарядов из баллист. Противник понес тяжелые потери, но его командование просто заменило поредевшие отряды свежими.
В час пополудни мятежники начали переброску мантелетов через второй ров. Крытые и некрытые телеги сновали по мостам через первый, подвозя землю и камни.
Приблизившись к третьему рву, авангард мятежников попал под ураганный обстрел. Лучники со второго яруса пускали стрелы высоко вверх, и те падали на вражеских солдат почти вертикально. Баллисты, сменив прицел, разносили мантелеты на зубочистки. Но наступление продолжалось. На фланге Луногрыза мятежникам удалось уложить поперек рва опорные балки для моста.
Луногрыз послал в контратаку отряд пикинеров. Перемахнув через ров, они ударили с такой яростью, что отогнали вражеский авангард до второго рва. Пикинеры уничтожили все машины и снова бросились в атаку. Тогда вражеское командование выставило против них сильный отряд тяжелой пехоты. Наши отступили, уничтожив по дороге мосты через второй ров.
Мятежники с непоколебимым упорством восстановили мосты и подошли к последнему рву. Теперь строителей защищали солдаты. Лучшие стрелки Зовущей отошли.
Стрелы со второго яруса сыпались непрерывно, как снежинки в метель. Они нанесли впечатляющий урон. Мятежники потоком вливались в этот ведьмин котел. Навстречу им текла река раненых. Перед последним рвом неприятельский авангард уже почти не высовывался из-за оставшихся мантелетов, молясь лишь о том, чтобы баллисты не разбили щиты в щепки.
Так завершился первый день. Солнце садилось, покрывая длинными тенями залитое кровью поле боя. По моим подсчетам, мятежники потеряли десять тысяч человек, а мы по-настоящему даже не начали сражаться.
В течение всего дня ни Взятые, ни Круг не прибегали к своим магическим силам. Госпожа не выходила из Башни.
На день меньше осталось ждать армии с востока.
Взаимное насилие завершилось на закате. Мы поели. Мятежники выслали новую смену для работы у рвов. Вновь прибывшие принялись за дело со рвением, которое их предшественники успели утратить. Стратегия была очевидной. Враг будет изматывать нас, меняя побывавшие в деле войска на свежие.
С наступлением темноты настало время Взятых. Хватит им сидеть сложа руки.
Сперва я мало что мог разглядеть, поэтому не возьмусь с уверенностью сказать, кто именно и что делал. Впрочем, подозреваю, что Меняющий под чужой личиной проник на вражескую территорию.
По небу, заслоняя звезды, поползли грозовые тучи. Над землей несся холодный ветер, крепчая, завывая все громче. Вместе с ним примчались целые орды тварей с кожистыми крыльями, летающих змей длиной с человеческую руку. Их шипение перекрыло рокот грозы. Гремел гром, копья молний вонзались во вражеские сооружения. Ослепительные вспышки озарили и другое: по полям каменных обломков шагали великаны, швыряя валуны с той же легкостью, с какой ребенок бросает мячик. Вот гигант выломал из моста опорную балку и принялся орудовать ею как дубиной, разбивая осадные башни и рампы. Насколько я смог разглядеть в неверном свете молний, великаны сами были каменные – собранные из кусков базальта монстры, уродливые подражания человеческой фигуре.
Земля затряслась, на равнине засветились желчно-зеленые пятна. Среди врагов поползли десятифутовые светящиеся оранжевые черви. Небеса разверзлись и обрушили на мятежников дождь и пылающую серу.
Ночь продолжала извергать все новых чудовищ. Жабы-убийцы. Ядовитые насекомые. Где-то все ярче разгорались очаги лавы – мы уже видели такое на Лестнице Слез. И все это обрушилось на мятежников за считаные минуты. Когда Круг начал противодействие, эффект волшебства снизился, но на нейтрализацию некоторых чар ушло несколько часов. Сами члены Круга атаковать не осмелились – Взятые были слишком сильны.
К полуночи наступила тишина. Противник потерял все, чего добился за день, кроме частично заполненного дальнего рва. Гроза сменилась ровным дождем. Он заставлял мятежников страдать, не нанося им урона. Я улегся спать среди братьев, радуясь тому, что наш клочок мира остался сухим.
Рассвет. Первый взгляд на дело рук Взятых. Повсюду смерть. Жутко изуродованные трупы. Мятежники убирали их до полудня, потом возобновили наступление на рвы.
Капитан получил послание из Башни и собрал нас.
– Мне сообщили, что ночью мы потеряли Меняющего. – Он многозначительно взглянул на меня. – Обстоятельства его гибели неясны. Нам приказано быть начеку. Это означает работу для тебя, Одноглазый, и для вас, Молчун и Гоблин. Если заметите что-либо подозрительное, сразу сообщайте в Башню. Понятно?
Колдуны кивнули.
Меняющий убит. Кому-то пришлось изрядно потрудиться.
– У мятежников есть серьезные потери? – спросил я.
– Борода, Веревочник, Тамараск. Но их смогут заменить, а Меняющего – нет.
Поползли слухи. Членов Круга прикончил похожий на пантеру зверь – настолько сильный и быстрый, что даже магические способности жертв не стали ему помехой. Вместе с тремя генералами погибло несколько десятков вражеских функционеров.
В Отряде шепотом вспоминали похожего зверя из Берилла. Душелов взял форвалаку на свой корабль. Неужели натравил ее на мятежников?
Сомнительно. Атака была проведена в стиле Меняющего. Он любил тайком пробраться во вражеский лагерь, а потом…
Одноглазый бродил, глубоко погрузившись в свои мысли; он ничего не замечал вокруг и постоянно на что-нибудь натыкался. Вдруг колдун остановился и шарахнул кулаком по большому окороку, висевшему возле недавно установленной кухонной палатки.
Он все понял. Догадался, как Душелов запустил форвалаку в Бастион, где та убила синдика и все его окружение, и в результате получил власть над городом через синдика-марионетку, не тратя и без того истощенные ресурсы Госпожи. Если мне не изменяет память, Душелов и Меняющий были тогда приятелями…
Одноглазый сообразил, кто убил его брата, – но слишком поздно, чтобы отомстить.
Несколько раз в тот день он, проходя мимо кухни, лупил ни в чем не повинный окорок.
Днем я подошел к Ворону и Душечке. Они наблюдали за сражением. Я взглянул на бывшую дивизию Меняющего. Его штандарт сменился другим.
– Ворон, это флаг Джалены?
– Да, – бросил Ворон и сплюнул.
– Меняющий был неплохим парнем. Для Взятого.
– Все они неплохие. Для Взятых. Пока не станешь у них на пути. – Он снова плюнул и посмотрел на Башню. – Что там происходит, Костоправ?
– Ты о чем?
После нашего возвращения Ворон сделался вежливым, как прежде.
– Для чего весь этот спектакль? Почему она решила завершить именно так?
Я не был уверен, что понял смысл вопроса.
– Не знаю. Она мне не докладывала.
– Нет? – Лицо Ворона исказилось. Неужели он мне не верит? – Было бы неплохо узнать, – добавил он, пожав плечами.
– Несомненно.
Я посмотрел на Душечку. Очередная атака пробудила в ней удивительный интерес. Она засыпала Ворона потоком вопросов, причем непростых. Такие вопросы были бы вполне уместны для генерала-стажера, принца или еще кого-нибудь, предполагающего, что со временем ему придется командовать войсками.
– Может, ее лучше отвести в более безопасное место? – спросил я.
– Куда? – раздраженно бросил Ворон. – Для нее самое безопасное место – рядом со мной.
Он говорил жестким голосом и щурился, с подозрением глядя на меня. Немного испугавшись, я оставил эту тему.
Неужели он ревнует из-за того, что я подружился с Душечкой? Все-таки Ворон – очень странная личность. В нем все загадочно.
Уже исчезли немалые участки дальнего рва. Средний ров местами был засыпан, а земля утрамбована. Мятежники переместили уцелевшие башни и рампы до предела дальности стрельбы наших баллист. Строились новые башни. Повсюду виднелись мантелеты, за которыми укрывались солдаты.
Несмотря на безжалостный обстрел, мятежники перекинули мосты через ближний ров. Контратаки отбрасывали врагов раз за разом, но они снова шли на приступ. В третьем часу пополудни был достроен восьмой мост.
По переправам хлынул могучий поток пехоты. Навстречу густым роем понеслись стрелы. Противник бессистемно испытывал прочность нашей передовой линии. Солдаты, похожие издалека на крупинки града, бросались на стену копий, щитов и мечей. Росли груды трупов. Лучники били метко, они едва не заполнили убитыми и ранеными рвы под мостами. Но мятежники не отступались.
Я узнал несколько знамен, которые видел под Розами и Лордами. В бой шли элитные части.
Пройдя по мостам, они перестроились и двинулись вперед четкими шеренгами, давя на наш центр. За их спинами готовилась вторая линия атакующих – еще более многолюдная и широкая фаланга. Когда построение завершилось, офицеры переместили вторую линию на несколько ярдов вперед. Солдаты укрылись за щитами.
Авангард противника выдвинул вперед мантелеты и сформировал из них нечто вроде палисада. Их тут же взялись обрабатывать самые мощные баллисты. Колонны телег подвозили ко второму рву землю и камни и сгружали в нескольких местах.
Хотя на передний край наше начальство выставило наименее надежных солдат – подозреваю, что результаты жеребьевки были подтасованы, – они все же отбили атаку лучшего войска мятежников. Успех подарил нам лишь краткую передышку – в атаку пошла вторая фаланга врага.
Наш фронт дрогнул. Его бы наверняка прорвали, имей солдаты путь для отступления, – удирать с поля боя они уже привыкли. Но сейчас за спиной у них высился частокол, а через него не перепрыгнешь.
Отхлынула и вторая волна. Луногрыз перешел на своем фланге в контратаку и отбросил вражескую пехоту. Он уничтожил большую часть мантелетов и едва не захватил мосты. Его агрессивность произвела на меня сильное впечатление.
Близился вечер. Госпожа не показывалась. Наверное, она не сомневалась, что мы выстоим. Враг начал третью атаку, решив задавить нас числом, и ему это едва не удалось. Кое-где мятежники добрались до частокола и попытались его разрушить. И все же наши бойцы выдержали. Нескончаемый дождь стрел погасил решимость противника.
Враги отступили. За мантелетами укрылись свежие части. Наступило вынужденное перемирие. На поле боя хозяйничал авангард мятежников.
– Шесть дней, – сказал я себе. – Вряд ли мы столько продержимся.
Завтра наша передовая линия не выстоит. Орды врага начнут штурм второго яруса. Наши лучники имеют боевую ценность, пока ведут стрельбу, но вряд ли они покажут себя хорошо в рукопашной. Более того, связанные ближним боем, они уже не смогут наносить урон штурмующим отрядам. И тогда вражеские стрелки перебьют наших с башен.
На вершине пирамиды, неподалеку от края, мы выкопали узкую канаву – сгодится на роль отхожего места. Капитан застал меня в самый неподходящий момент.
– Костоправ, ты нужен на нижнем ярусе. Прихвати Одноглазого и своих помощников.
– Зачем?
– Ты ведь лекарь, не забыл еще?
– Ах да.
Мне стало обидно за собственную глупость. Следовало бы помнить, что я не могу все время быть наблюдателем.
Весь Отряд тоже спустился – ему поставили новые задачи.
Идти вниз оказалось нетрудно, хотя по временным рампам туда и обратно двигались потоки людей. Солдаты с верхнего яруса и пирамиды подносили лучникам стрелы (Госпожа, наверное, копила их десятилетиями), а назад тащили убитых и раненых.
– Прекрасная возможность смести нас всех, – сказал я Одноглазому. – Нужно лишь захватить рампы.
– Они слишком заняты тем же, чем и мы.
Мы прошли в нескольких шагах от Душелова, я приветственно поднял руку. После короткой паузы тот повторил мой жест. Мне показалось, что Взятый чего-то боится.
Мы спускались все ниже и ниже, пока не очутились на позиции Зовущей.
Здесь был настоящий ад. После битвы любое место напоминает ад, но такого мне еще видеть не доводилось. Повсюду валялись раненые – многие из них были мятежниками, а у наших солдат не хватало сил их прикончить. Даже пришедшие сверху солдаты лишь отпихивали мертвых и полуживых врагов в сторону, собирая тела своих. Всего в сорока футах мятежники, на которых никто не обращал внимания, точно так же собирали своих и игнорировали наших.
– Помню, в Анналах было описано что-то похожее, – сказал я Одноглазому. – Битва у Рвани вроде.
– У Рвани не было столько крови.
На это я мог лишь буркнуть что-то неразборчивое. Одноглазый видел ту битву. Он в Отряде давным-давно.
Я нашел офицера и спросил, где нам развернуть госпиталь. Тот ответил, что больше всего пользы мы принесем у Костоглода.
На пути к Костоглоду мы, чувствуя себя весьма неспокойно, прошли рядом с Зовущей. Амулет Одноглазого обжег мне запястье.
– Твоя подружка? – ехидно поинтересовался колдун.
– Что?
– Она на тебя так смотрела…
Я вздрогнул. Белые нити. Взятый на летающем ковре. Это могла быть и Зовущая.
Костоглод оказался настоящим великаном, крупнее даже Меняющего, – восемь футов роста и шестьсот фунтов железных безжалостных мышц. Он был настолько силен, что выглядел уродливо до жути. Его рот напоминал крокодилью пасть, и не исключено, что когда-то этот Взятый пожирал своих врагов. В нескольких древних легендах он даже носил имя Костолом из-за огромной физической мощи.
Когда я разглядывал Взятого, подошел один из его офицеров и велел нам отправиться на правый фланг, где накал сражения был настолько слаб, что туда еще не посылали лекарей.
Мы разыскали командира батальона.
– Располагайтесь прямо здесь, – сказал он. – Раненых вам принесут.
Вид у этого человека был унылый. Кто-то из его солдат сказал:
– Еще утром он командовал ротой. Сегодня крепко досталось командному составу.
Когда велика убыль офицеров, это означает лишь одно: они шли в атаку перед строем, поддерживая боевой дух в своих подчиненных.
Мы с Одноглазым приступили к работе.
– А я думал, у вас сегодня был легкий день, – сказал он солдату.
– Смотря что считать легким, – мрачно ответил тот и хмуро посмотрел на нас: мол, нашлись герои, весь день на пирамиде околачивались.
Зашивать раны при свете факелов – еще то удовольствие. На пару с Одноглазым мы обработали несколько сот раненых. Делая перерывы, чтобы прогнать боль из немеющих от усталости рук и плеч, я всякий раз с тревогой поглядывал на небо. Сегодня запросто может свихнуться еще кто-нибудь из Взятых.
К нам подошел Костоглод, обнаженный до пояса и без маски, похожий на борца-переростка. Он молча стоял, а мы пытались не обращать на него внимания. Взятый буравил нас поросячьими глазками.
Мы с Одноглазым работали с одним раненым, каждый со своей стороны. Внезапно колдун замер и вскинул голову, словно встревоженный конь. Широко раскрытые глаза забегали.
– Что такое? – спросил я.
– Не знаю… Странно. На секунду мне показалось… Так, ничего.
Работая, я поглядывал на Одноглазого. Он испугался, причем очень сильно, и это нельзя было объяснить присутствием Взятого. Словно что-то угрожало лично ему. Я посмотрел на Костоглода, тот тоже наблюдал за Одноглазым.
Через некоторое время, когда каждый из нас хлопотал над своим пациентом, Одноглазый вновь встрепенулся. Я поднял голову. За спиной колдуна примерно на уровне пояса стоящего человека светились глаза. По моей спине пробежал холодок.
Все сильнее нервничая, Одноглазый вглядывался в темноту. Закончив работу, он вытер руки и шагнул к Костоглоду.
Я услышал рев. В круг света возле меня метнулась черная тень.
– Форвалака! – успел ахнуть я, бросаясь навзничь.
Зверь пронесся надо мной, разорвав когтем кожаную куртку.
Едва форвалака коснулась около меня земли, ее схватил Костоглод. Одноглазый напустил чары, ослепившие и меня, и форвалаку, и всех находившихся поблизости. Я слышал, как ревет зверь – теперь уже не от ярости, а от боли. Зрение вернулось. Костоглод держал форвалаку мертвой хваткой, правой рукой сдавливая ей горло, а левой с хрустом кроша ребра. Зверь отчаянно рубил когтями воздух. Силы в нем хватило бы, пожалуй, на дюжину настоящих леопардов, но в руках у Костоглода он оказался беспомощным. Взятый захохотал и оторвал у форвалаки зубами кусок левого плеча.
Одноглазый, пошатываясь, подошел ко мне.
– Жаль, что этого парня не было с нами в Берилле, – произнес я дрогнувшим голосом.
Одноглазого трясло от ужаса, мою шутку он не оценил. Честно говоря, мне тоже было не до смеха. Сугубо рефлекторный сарказм. Юмор висельника.
Ночь наполнилась воем горнов. Солдаты побежали на свои места. Бряцанье оружия заглушило хрип задыхающейся форвалаки.
– Пора отсюда сматываться, – заявил Одноглазый, хватая меня за руку.
Я не мог сдвинуться с места, зачарованный зрелищем схватки. Леопард-оборотень пытался сменить облик, у него появились смутные женские черты.
– Да идем же! – Одноглазый смачно выругался. – Или еще не понял, что эта гнусная тварь явилась сюда по твою душу? Ей велели тебя прикончить! Уходим, пока она не вырвалась.
Несмотря на огромную силу и ярость Костоглода, зверь не утратил своей энергии. Взятый истерзал ему зубами все левое плечо.
Одноглазый был прав. Мятежники на противоположной стороне рва что-то затевали, в любой момент могла начаться драка. Вот и вторая причина смазать пятки. Я схватил свою сумку и рванул прочь.
Возвращаясь, мы прошли мимо Зовущей и Душелова. Я поддался дурацкой браваде и насмешливо отдал каждому честь. Наверняка кто-то из них был инициатором нападения. Ни один мне не ответил.
Реакция на пережитое взялась за меня лишь на вершине пирамиды, когда я оказался среди своих и задался вопросом, чем все это могло закончиться. Я трясся, да так сильно, что Одноглазому пришлось напоить меня каким-то отварчиком. После этого я отключился.
Кто-то навестил меня во сне. Теперь уже старый друг. Золотое сияние и прекрасное лицо. И вновь: «Моему Верному нечего опасаться».
Когда действие снотворного закончилось, на востоке уже брезжил свет. Страх отпустил, но уверенность так и не вернулась. Меня трижды пытались убить. И тот, кто столь горячо желает избавиться от моей персоны, рано или поздно найдет способ это сделать. Что бы ни говорила Госпожа.
Рядом немедленно возник Одноглазый.
– Оклемался?
– Да, все нормально.
– Ты пропустил целое представление.
Я вопросительно приподнял бровь.
– Когда ты вырубился, Круг и Взятые решили порезвиться – аж клочья летели. Только что угомонились. Костоглоду и Зовущей хана, – похоже, они укокошили друг дружку. Идем, покажу тебе кое-что.
Ворча, я последовал за ним:
– А мятежников много наколошматили?
– По-разному говорят, но вообще много. Как минимум четырем из Круга крышка.
Он остановился на краю пирамиды и драматически вытянул руку.
– Ну и что?
– Ослеп, что ли? Или я одним глазом вижу лучше, чем ты двумя?
– Ты хоть намекни.
– Видишь распятие?
– Ага. – Узнав, что нужно высматривать, я теперь без труда обнаружил крест, врытый неподалеку от командного пункта Зовущей. – Ну вижу. И что?
– Там твоя приятельница форвалака.
– Моя?
– Ну не моя же. – На лице Одноглазого мелькнуло злобное торжество. – Это конец долгой истории, Костоправ. Не самый плохой конец. Кто бы ни прикончил Тамтама, я дожил до расправы над его убийцей.
– Ты прав.
Слева от нас Ворон и Душечка наблюдали за перемещениями мятежников. Пальцы у них так и мелькали, но эта парочка стояла слишком далеко, и я почти ничего из их разговора не понял. Такое чувство, будто подслушиваешь разговор на языке, с которым знаком лишь поверхностно. Сплошная абракадабра.
– В последнее время Ворон сам не свой.
– Ты о чем? – спросил Одноглазый.
– Он не желает общаться ни с кем, кроме Душечки. Даже перестал болтаться возле Капитана. И ни разу не сыграл в карты с того дня, когда мы привезли Перо и Бывалого. Кривится, если хочешь сделать что-нибудь приятное для девчонки. Может, в наше отсутствие что-то случилось?
Одноглазый пожал плечами:
– Вспомни, Костоправ: ведь и я был с вами. Никто мне ни о чем таком не говорил. Но сейчас я тебя послушал… И в самом деле он как-то странно себя ведет. – Колдун усмехнулся. – Странно для Ворона.
Я решил понаблюдать, как мятежники готовятся к атаке. Их воодушевление куда-то пропало, а вместе с ним и организованность. Тем не менее, несмотря на полученную ночью трепку, они успели полностью засыпать два дальних рва. Ближний ров пока был частично перекрыт в полудюжине мест.
На втором и третьем ярусе число наших солдат заметно уменьшилось. Я спросил об этом у Одноглазого.
– Госпожа приказала переместить на первый ярус часть людей. Это в основном солдаты с верхнего.
Выходит, больше половины дивизии Душелова. На его позициях осталось совсем мало бойцов.
– Как думаешь, прорвутся сегодня мятежники?
– Если будут лезть так же упрямо, как и вчера, – ответил Одноглазый. – Но посмотри сам: у них пропал задор. Они поняли, что играючи нас не взять. Мы заставили их призадуматься – и вспомнить про старую каргу из Башни. Ведь она еще не выходила. Возможно, это их и тревожит.
Сам я полагал, что вялость противника объясняется скорее потерями среди членов Круга, чем гнетущим солдат беспокойством. Нарушено управление армией мятежников. Любое войско остановится, если не будет знать, кто им командует.
Тем не менее через четыре часа после рассвета они вновь отправились умирать за свое дело. Наша передовая линия укрепилась – Ревун и Безликий сменили Зовущую и Костоглода, оставив Крадущегося защищать второй ярус.
Сражение приобрело четкую схему. Очередная волна накатывалась, попадала под град стрел, пересекала ров по мостам, укрывалась под мантелетами, потом делилась, усиливая тех, кто ломал нашу передовую линию. Неприятельские войска двигались непрерывным потоком. Тысячи падали, еще не добравшись до нас. Многие из тех, кому это удавалось, сражались совсем недолго и поворачивали вспять, иногда помогая раненым товарищам, а чаще попросту уходя от греха подальше. Своих офицеров эти солдаты уже не слушали.
Получив подкрепление, наша передовая линия отбивалась упорно и продержалась дольше, чем я ожидал. Все же непрерывный нажим противника и накопившаяся усталость сделали свое дело. Появились бреши. Неприятельские солдаты добрались до частокола. Взятый отвечал контратаками, но большинству из них не хватило решительности. Здесь и там менее стойкие бойцы пытались сбежать на верхний ярус, но Крадущийся перекрыл им путь, распределив по краю яруса несколько взводов с приказом сбрасывать трусов обратно. Это благотворно сказалось на сопротивлении противнику.
Но все же мятежники почуяли победу, у них прибавилось энтузиазма.
Видневшиеся в отдалении рампы и башни двинулись вперед. Перемещались они с черепашьей скоростью, по несколько ярдов в минуту. Одна башня рухнула, когда ее переправляли через дальний ров, где плохо утрамбовали насыпанную землю. Падая, громадина раздавила рампу и несколько десятков человек. Остальные осадные приспособления продвигались. Гвардейцы нацелили на них самые мощные орудия и стали забрасывать противника огненными шарами.
Запылала башня, за ней вторая. Остановилась охваченная огнем рампа, но другие, неумолимо приближаясь, достигли второго рва.
Теперь в дело вступили легкие баллисты, обрушив град снарядов на тысячи солдат, толкавших башни и рампы.
А у ближайшего рва вовсю трудились саперы, засыпая ров и утрамбовывая землю. Ежесекундно кто-то падал, получив стрелу. Я смотрел с невольным восхищением – это оказались храбрейшие из врагов.
Звезда мятежников восходила. Слабая поначалу атака становилась ожесточенной. Наша передовая линия теперь представляла собой группы солдат, сражающихся из последних сил в окружении. Люди, которых Крадущийся распределил на краю яруса с задачей возвращать прибегающих снизу, теперь сбрасывали чересчур смелых мятежников, что норовили перебраться через частокол. В одном месте врагам удалось выломать из него несколько бревен, и теперь они пытались прокопать в земляной стене проход.
День лишь недавно перевалил за середину, и мятежники располагали еще несколькими часами светлого времени. Мне стало страшновато.
Подошел Одноглазый, которого я не видел после начала вражеского приступа.
– Есть новость из Башни, – сказал он. – Ночью Круг потерял шестерых. И это означает, что их осталось не более восьми. А из тех, кто был в Круге, когда мы прибыли на север, уже, вероятно, никого нет.
– Неудивительно, что они начали так вяло.
Одноглазый оглядел поле битвы:
– Кажется, наши дела не очень хороши?
– Паршивые дела.
– Наверное, поэтому она и выходит.
Я обернулся.
– Да-да, – сказал Одноглазый. – Она уже идет, собственной персоной.
Холодно, холодно, холодно. И непонятно почему.
Тут я услышал крик Капитана, ему вторили Лейтенант, Леденец, Эльмо, Ворон и другие, не разберешь кто – и все приказывали строиться. Значит, хватит бить баклуши. Я поспешил к нашему госпиталю – нескольким палаткам, поставленным у заднего склона пирамиды и, к сожалению, с подветренной стороны относительно отхожего места.
– Проведем быструю инспекцию, – бросил я Одноглазому. – Все должно быть готово.
Появилась Госпожа верхом на коне, поднялась по рампе, начинающейся возле выхода из Башни. Скакуна выбрала явно не из простых – огромного и резвого, лоснящегося, прямо идеал лошадиного совершенства в глазах художника. Одета она была стильно – красная и золотая парча, белые шарфы, золотые и серебряные украшения, а для контраста несколько черных вещей – и весьма напоминала богатую горожанку, какую можно увидеть на улицах Опала. Черные как смоль волосы выбивались длинными прядями из-под элегантной треугольной шляпки – белой, с кружевами и плюмажем из белых же страусиных перьев. На вид она казалась не старше двадцати лет. Там, где проезжала Госпожа, возникал островок тишины. Мужчины смотрели ей вслед разинув рот. И никто не проявлял даже малейшего страха.
Спутники Госпожи куда лучше соответствовали привычному для нас образу. Среднего роста, затянутые в черное и с черными вуалями на лицах, верхом на черных лошадях со сбруей из черной кожи, – так народ и представлял себе Взятых. Один из них держал длинное черное копье с наконечником из вороненой стали, другой – большой серебряный горн.
Проезжая мимо, Госпожа удостоила меня приветливой улыбкой. Ее глаза искрились юмором и казались зовущими…
– Она все еще любит тебя, – подначил Одноглазый.
Я содрогнулся:
– Это меня и пугает.
Госпожа направилась через наши ряды прямо к Капитану, поговорила с ним полминуты. На его лице, когда он беседовал с этим воплощением зла, не отражалось никаких эмоций. Надевая метафорическую железную маску командира, Капитан становится невозмутим.
Ко мне торопливо подошел Эльмо.
– Как поживаешь, старина? – спросил я, потому что не видел его несколько дней.
– Она тебя зовет.
Это было так неожиданно, что новый вопрос застрял у меня в горле.
– Да знаю я, что ты хочешь сказать, – добавил Эльмо. – Хорошего понемногу. Но что от тебя зависит? Раздобудь лошадь.
– Лошадь? Зачем? И где?
– Я лишь передал ее слова, Костоправ. Не спрашивай меня. Сам знаешь – помяни черта…
От заднего угла пирамиды отошел молодой солдат в форме армии Ревуна, ведя в поводу несколько лошадей. Эльмо перехватил его и после короткого разговора поманил меня. Я нерешительно подошел.
– Выбирай.
Я выбрал гнедую кобылу с хорошими формами и явно послушную. Приятно оказаться в седле после долгого перерыва.
– Пожелай удачи, Эльмо. – Я хотел произнести эти слова небрежно, а получилось пискляво.
– Сам виноват, – ухмыльнулся Эльмо и бросил мне вслед: – Авось отучишься сочинять дурацкие фантазии.
– Да хватит уже.
Двигаясь вперед, я задумался, насколько велико воздействие искусства на реальную жизнь. А не мог ли я и в самом деле привлечь своими опусами внимание Госпожи?
Когда я подъехал, она не обернулась, лишь шевельнула рукой. Всадник справа от нее принял в сторону, освобождая мне место. Я понял намек и остановился, сосредоточившись на панораме битвы и не глядя на Госпожу. От нее исходило веселье.
За считаные минуты ситуация ухудшилась. Мятежники захватили несколько плацдармов на втором ярусе. На первом ярусе наши части были разбиты, и Ревун, смягчившись, разрешил своим людям помогать уцелевшим солдатам с нижнего яруса перебираться через частокол. Войска Шепот на третьем ярусе впервые пустили в ход луки.
Осадные рампы почти достигли ближайшего рва, но башни остановились раньше. Более половины из них вышли из строя, а в оставшиеся набились лучники, но они находились еще далеко, их стрелы не причиняли вреда. Спасибо небесам хотя бы за эти маленькие подарки.
Взятые на нижнем ярусе воспользовались своими магическими силами, но сами подвергались такой опасности, что не могли применять их эффективно.
– Летописец, я хочу, чтобы ты все это увидел, – сказала Госпожа.
– Что увидел? – переспросил я и тут же мысленно обругал себя за тупость.
– То, что произойдет. Хочу, чтобы эти события описывались верно хотя бы в одном источнике.
Я взглянул на нее украдкой, заметил легкую дразнящую улыбку и перенес внимание на бой. Она заставила меня пассивно наблюдать за яростным концом света, и это было страшнее перспективы погибнуть. Я слишком стар, чтобы сгорать от похотливой страсти, словно пятнадцатилетний юнец.
Госпожа щелкнула пальцами.
Всадник справа от нее откинул с лица вуаль и поднес к губам серебряный горн. Перо! Мой взгляд невольно обратился к Госпоже. Она подмигнула.
Перо и Бывалый стали Взятыми, как перед этим Шепот. Их колдовская мощь теперь в полном распоряжении Госпожи.
Я быстро обдумал эту новость. Все новые пленники… Взятые гибнут, их место занимают другие…
Горн сладостно запел – словно ангел созывал небожителей. Звук был негромким, но его услышал каждый, как будто горнист находился совсем рядом. Сражение мгновенно прекратилось, все взгляды устремились к пирамиде.
Госпожа вновь щелкнула пальцами. Другой седок (полагаю, то был Бывалый) высоко поднял копье и направил наконечник вниз.
Передний частокол взорвался в дюжине мест. Трубный рев растерзал тишину. Еще не увидев ринувшихся вперед животных, я узнал их по голосу и рассмеялся.
– Слоны! – Я не видел боевых слонов с того года, когда вступил в Отряд. – Где вы их раздобыли?
У Госпожи блеснули глаза, но она промолчала.
Ответ был очевиден – их привезли из-за моря. Подарок союзников из Драгоценных городов. Но как она ухитрилась незаметно доставить животных сюда и надежно укрыть?
Да, это воистину тайна. Прелестный сюрприз для мятежников, которые уже не сомневаются в победе. В этих краях никто прежде не видел боевых слонов и уж тем более не представлял, как с ними сражаться.
Серые толстокожие исполины врезались в толпу мятежников. Погонщики от души развлекались, бросая животных вперед и назад, сотнями давя солдат и вгоняя остальных в панику. Слоны столкнули мантелеты в ров, перешли его по мостам и принялись за башни, опрокидывая их одну за другой.
Зверей было двадцать четыре, и действовали они парами. Их, как и погонщиков, защищала броня, но время от времени копье или стрела находили щель и сбрасывали человека или наносили слону достаточно серьезную рану, чтобы его разъярить. Лишившийся наездника гигант терял интерес к драке, зато раненый впадал в бешенство и наносил даже больше ущерба, чем те его собратья, которых направляли погонщики.
Госпожа вновь подала знак. Бывалый поднес к губам горн. Солдаты внизу опустили рампы, по которым мы прежде отправляли вниз припасы и поднимали раненых. Войска с третьего яруса, за исключением гвардейцев, сошли по рампам, построились и бросились в атаку. Вроде и безумие при таком соотношении сил, но если учесть царящий внизу хаос, то боевой дух сейчас важнее численности.
Левый фланг возглавила Шепот, Душелов командовал в центре, а старый толстый лорд Джалена – на правом фланге. Загремели барабаны. Атакующая волна покатилась вперед. Она бы катилась и быстрее, но не так-то просто прикончить тысячи охваченных паникой мятежников. Те уже давно убежали бы, если бы не боялись попасть под ноги слонам, загородившим дорогу к лагерю. Почти никто из врагов не сопротивлялся.
Вот уже мятежники отброшены до первого рва. Луногрыз, Ревун и Безликий построили своих уцелевших солдат, потом руганью и угрозами заставили их двинуться вперед, приказав сжечь все, что противник успел соорудить.
Вот атакующие добрались до второго рва, обходят брошенные башни и перелезают через рампы, движутся дальше по кровавым следам слонов. Вот вспыхивают башни – их жгут подоспевшие солдаты с первого яруса. Атакующие приближаются к дальнему рву. Все поле боя устлано мертвыми врагами. Такого побоища мне никогда не случалось видеть.
Круг, или то, что от него осталось, наконец оправился и попытался воздействовать на слонов магией. С несколькими ему удалось совладать, но Взятые вскоре нейтрализовали усилия чужих чародеев. Теперь все зависело от людей.
Как бывало и раньше, мятежники остановили наше наступление благодаря численному превосходству. Один за другим падали слоны. Живая стена перед линией атакующих становилась все плотнее. У нас не было резервов, а из вражеского лагеря потоком шли свежие части – без особого желания сражаться, но достаточно сильные, чтобы остановить и потеснить наши войска. Отход стал необходимостью.
По команде Госпожи Бывалый дал сигнал отступать.
– Очень хорошо, – бормотал я. – Правда великолепно.
Наши измотанные солдаты возвращались на позиции и падали от изнеможения. До темноты оставалось совсем немного времени. Мы продержались еще один день.
– Но что теперь? Эти дураки не уймутся, пока на небе видна комета. А мы уже выпустили последнюю стрелу.
Госпожа улыбнулась:
– Запиши все, что ты видел, летописец.
И уехала вместе со свитой.
– И что мне теперь делать с этой лошадью? – буркнул я.
Ночью магия сражалась с магией, но я пропустил это зрелище. Не знаю, какая сторона понесла больший урон. Мы потеряли Луногрыза, Безликого и Крадущегося. Из этих троих только Крадущийся погиб из-за действий противника, другие стали жертвами вражды между Взятыми.
Не прошло и часа после заката, как явился нарочный. Накормив помощников, я готовил свою команду к спуску – внизу ждали раненые. За мной снова явился Эльмо.
– В Башню, Костоправ. Тебя зовет подружка. Прихвати лук.
Человек способен бояться лишь до какого-то предела, даже если это страх перед Госпожой. Я вздохнул и спросил:
– Лук-то зачем?
Эльмо пожал плечами.
– И стрелы тоже?
– Про стрелы я ничего не слышал. Глупость какая-то.
– Ты, наверное, прав. Одноглазый, остаешься за меня.
Мне подарили драгоценную передышку. По крайней мере, сегодня я не буду всю ночь ампутировать конечности, зашивать раны и ободрять юношей, которые не протянут и недели. Служба у Взятого дает больше шансов выжить солдату, получившему тяжелую рану, но гангрена и перитонит все равно собирают причитающуюся им дань.
Вниз по длинной рампе к темному входу. Башня, омытая серебристым светом кометы, нависла надо мной мифическим чудовищем. Неужели Круг просчитался? Слишком долго выжидал? И комета, которая уже удаляется и бледнеет, перестала для него быть благоприятным знамением?
Близки ли восточные армии? Нет, недостаточно. Но наша стратегия, кажется, не основана на глухой обороне. Иначе мы просто вошли бы в Башню и заперлись там. Или нет?
Я замялся, не желая пересекать порог, – естественная нерешительность. Коснулся амулета, который давным-давно мне вручил Гоблин, потом нового амулета Одноглазого. Не очень-то они меня подбодрили. Я взглянул на пирамиду и заметил на вершине смутный силуэт. Капитан? Я поднял руку. Человек на пирамиде помахал в ответ. На душе полегчало, я повернулся.
Вход в Башню выглядел как черная пасть, но, сделав шаг вперед, я очутился в широком освещенном коридоре. Здесь воняло лошадьми и коровами – их давно загнали внутрь.
Меня ждал солдат.
– Ты Костоправ?
Я кивнул.
– Следуй за мной.
Это был не гвардеец, а молодой пехотинец из армии Ревуна, и выглядел он смущенно. По дороге мне встретились и другие люди в такой же форме. Подумать только, пока остальные Взятые воевали с Кругом и друг с другом, Ревун ночи напролет перевозил на ковре солдат. Никто из них не выходил на поле боя.
Сколько же их здесь? Какие еще сюрпризы скрывает Башня?
Я вошел во внутреннюю Башню через знакомый портал. Солдат передал меня капитану гвардейцев и тихим дрожащим голосом пожелал удачи. Я поблагодарил его, и мой голос тоже дрогнул.
Госпожа была серьезна. По крайней мере внешне. Я тоже отказался разыгрывать роль сексуально озабоченного подростка. Она сразу приступила к делу.
Усадив меня перед столом из темного дерева, на котором лежал мой лук, она сказала:
– У меня проблема.
Я молча взглянул на нее.
– Среди солдат бродят самые дикие слухи, да? О том, что происходит между Взятыми?
– Это уже не похоже на предательство Хромого, – кивнул я. – Взятые убивают друг друга. Никто не хочет угодить под перекрестный огонь.
– Мой муж не мертв, и ты это знаешь. За всем, что происходит, стоит он. Он пробуждается. Это происходит очень медленно, но он достаточно ожил, чтобы связаться кое с кем из Круга. Достаточно, чтобы коснуться женщин среди Взятых. Ради него они пойдут на что угодно. Суки! Я слежу за ними, насколько это в моих силах, но я не всемогуща. Им кое-что удается. Эта битва… Она совсем не то, чем кажется. Вняв моему мужу, члены Круга привели сюда армию мятежников. Болваны! Они рассчитывали использовать его, хотели свергнуть меня и захватить власть. Никого из них больше нет, все мертвы, но война, начатая ими, продолжается. Я сражаюсь не с Белой Розой, летописец, – хотя моя победа над Кругом станет и победой над этим недоразумением. Я сражаюсь со старым поработителем, с Властелином. И если проиграю, то потеряю весь мир.
Хитроумная особа. Она не стала разыгрывать роль перепуганной девушки, а обратилась ко мне как равная к равному и тем самым приобрела мою симпатию. Она знала, что о Властелине мне известно ровно столько, сколько любому из ныне живущих простых людей. Знала, что я должен бояться его гораздо больше, чем ее. Кто боится женщину больше, чем мужчину?
– Я поняла тебя, летописец. Я открыла твою душу и заглянула внутрь. Ты сражаешься за меня потому, что твой Отряд взял на себя обязательства, которые будет соблюдать до самого горького конца, поскольку некоторые командиры считают, что честь отряда была запятнана в Берилле. Но большинство из вас уверено, что служит злу.
Зло относительно, летописец. На него нельзя повесить табличку. Его нельзя пощупать или разрубить мечом. Зло зависит от того, где стоишь ты сам, негодующе указывая на него пальцем. Сейчас ты воюешь с Властелином, потому что дал клятву. Сейчас он для тебя – зло.
Она на мгновение смолкла – наверное, хотела услышать мой ответ. Я промолчал. Госпожа облекла в форму мою собственную философию.
– Летописец, это зло троекратно пыталось тебя убить. Дважды – опасаясь твоих знаний, а в третий раз – боясь твоего будущего.
– Будущего? – встрепенулся я.
– Иногда Взятые способны заглянуть в будущее. Возможно, кто-то предвидел наш разговор.
Госпожа ошеломила меня. Я сидел перед ней дурак дураком.
Она вышла из комнаты и быстро вернулась с колчаном, высыпала стрелы на стол. Они были черные и тяжелые, с серебряными наконечниками, а древки покрыты едва различимыми письменами. Пока я их разглядывал, она заменила мой лук другим, схожим по весу и силе натяжения, но несравнимо роскошнее. Слишком великолепная вещь, чтобы пользоваться ею как оружием.
– Носи с собой, – приказала она. – Всегда.
– Он мне понадобится?
– Не исключено. Завтра все так или иначе закончится. Мятежникам крепко досталось, но тем не менее они сохранили огромные людские резервы. Моя стратегия может не привести к победе. Если я проиграю, выиграет муж. Не мятежники, не Белая Роза, а Властелин – жуткий зверь, которому не лежится спокойно в могиле…
Избегая ее взгляда, я посмотрел на лук и задался вопросом, каких слов она от меня ждет. Для чего мне вручено это смертоносное оружие и смогу ли я его применить, когда настанет время?
Она угадала мои мысли.
– В нужный момент ты поймешь все сам. И поступишь, как сочтешь необходимым.
Я поднял взгляд и нахмурился, желая… Даже зная, кто она по сути своей, но все-таки желая… Наверное, мои глупые братья правы.
Она улыбнулась, протянула безупречную руку, сжала мои пальцы…
И я съехал с катушек. Никак иначе не объяснить. Ничего больше не помню. Мой разум на мгновение затуманился, а когда пелена сошла, Госпожа все еще держала меня за руку.
– Пора идти, солдат, – сказала она, улыбаясь. – И отдохни как следует.
Я поднялся, словно зомби, и зашаркал к двери. Меня не покидало смутное подозрение, что я пропустил нечто крайне важное. Но я не обернулся и не задал вопрос. Не смог.
Я вышел из Башни и сразу понял, что опять потерял несколько часов. Звезды на небе переместились, комета висела низко над горизонтом. Отдохнуть как следует? Времени на отдых почти не осталось.
Было тихо и прохладно, стрекотали цикады. Цикады! Просто не верится. Я посмотрел на оружие, которое мне дала Госпожа. Когда я успел надеть тетиву? Почему стрела уже наготове? Я вообще не помню, чтобы брал лук и стрелы со стола… На какое-то жуткое мгновение почудилось, будто я схожу с ума. Стрекот цикад привел меня в чувство.
Я задрал голову, глянул на пирамиду. С ее вершины на меня кто-то смотрел. Я поднял руку, человек на пирамиде тоже. Судя по движениям, Эльмо. Старина Эльмо.
До рассвета осталась пара часов. Но я еще успею вздремнуть, если не буду зря тратить время.
Двинувшись вверх по рампе, я ощутил нечто странное, а на середине подъема догадался: это же амулет Одноглазого обжигает мне запястье…
Взятый! Опасность!
Из-за выступа на грани пирамиды выскользнуло облачко мрака, растянулось корабельным парусом и двинулось в мою сторону. Я отреагировал единственным доступным способом – пустил стрелу.
Она пронзила плоское черное пятно, и тут же послышался долгий вой, наполненный скорее удивлением, чем яростью, скорее досадой, чем болью. Пятно съежилось, кто-то человекообразный покатился вниз. Я наблюдал за его падением, но стрелять больше не собирался, хотя на тетиве уже лежала новая стрела. Преодолевая страх, я зашагал по рампе.
– Что случилось? – спросил Эльмо, когда я поднялся наверх.
– Не знаю, – ответил я. – Честное слово, я совершенно не понимаю, что происходит нынче ночью.
Эльмо посмотрел на меня ободряюще: мол, все хорошо, что хорошо кончается.
– А ты здорово устал. Передохни.
– Да, отдых мне не помешает, – согласился я. – Передай Капитану, что, по словам Госпожи, завтрашний день – решающий. Победа или поражение.
Капитану эта новость ничем не поможет, но я решил, что ему следует быть в курсе.
– Хорошо. С тобой в Башне что-то делали?
– Не знаю… Вроде нет.
Хотя Эльмо сам посоветовал мне отдохнуть, ему явно хотелось поговорить. Я мягко отстранил его, зашел в госпитальную палатку и свернулся там в уголке – ни дать ни взять раненый зверь забился в свою нору. Я прикоснулся к чему-то исключительно важному – но вот к чему? Нужно время, чтобы прийти в себя. Вероятно, больше времени, чем осталось до рассвета.
Разбудить меня послали Гоблина. Я просыпался в обычном своем утреннем настроении, то есть угрожая кровавой местью тому глупцу, кто посмел потревожить мой сон. Впрочем, мой сегодняшний сон этого заслуживал – в нем я проделывал отвратительные вещи с двумя девочками не старше двенадцати лет, причем им нравилось. Какая все-таки гадость гнездится у нас в голове.
Но все же не хотелось вставать. Моя постель была горяча, словно поджаренный ломтик хлеба.
– Что, Костоправ, на грубость нарываешься? – пригрозил Гоблин. – Скоро заявится твоя подружка. Капитан хочет, чтобы ты вместе со всеми встречал ее наверху.
– Да, конечно. – Я схватил сапоги, отодвинул полог палатки. – А который час? – зарычал я. – Похоже, день уже в разгаре.
– Так и есть. Эльмо решил, что тебе нужно выспаться. Сказал, у Костоправа была тяжелая ночь.
Раздраженно ворча, я торопливо оделся, натянул сапоги. Хотел умыться, но Гоблин не дал.
– Иди облачись по-боевому. Мятежники уже выступили.
Я услышал отдаленный рокот. До сих пор противник не пользовался барабанами. Я спросил у Гоблина, тот пожал плечами. Он был бледен. Должно быть, слышал слова, которые я передал Капитану. Победа или поражение. Сегодня.
– Мятежники избрали новый совет, – сообщил Гоблин.
Торопливо и сбивчиво, как говорят испуганные люди, он рассказал о ночной стычке между Взятыми и о нанесенном мятежникам уроне. Ничего радостного я не узнал. Гоблин помог нацепить все мои доспехи. Со времен сражений под Лордами я обходился кольчужной рубашкой. Прихватив оружие Госпожи, я вышел из палатки в великолепнейшее утро.
– Отличный денек для смерти, – заметил я.
– Угу.
– Скоро ли Госпожа пожалует?
К ее прибытию Капитан наверняка расставит нас по боевым постам. Ему нравится создавать впечатление порядка и эффективности.
– Когда захочет, тогда и придет. Нам лишь сообщили, что она тут будет.
– Гм. – Я обвел взглядом вершину пирамиды. Братья занимались своими делами, готовясь к сражению. Никто особо не спешил. – Пойду поброжу вокруг.
Гоблин не стал возражать, но поплелся за мной. Его мертвенно-бледное лицо озабоченно хмурилось, глаза непрерывно шныряли из стороны в сторону, не упуская ни одной мелочи. По наклону его плеч и осторожности движений я догадался, что он готов в любой момент выпустить заклинание. Гоблин буквально наступал на пятки, и я не сразу сообразил, что он меня охраняет.
Я был одновременно обрадован и встревожен. Обрадован, потому что обо мне заботились и меня берегли, а встревожен, потому что ситуация складывалась прескверная. Я взглянул на свои руки. Сам не помню, когда успел изготовить к бою лук. Выходит, часть моего сознания тоже максимально настороже.
Все поглядывали на оружие, но никто не задавал вопросов. Я подозревал, что в Отряде гуляли всяческие слухи обо мне. Странно, что товарищи не приперли меня к стенке и не потребовали объяснений.
Недосягаемые для наших снарядов, мятежники методично накапливали силы. Кто бы ни возглавлял их теперь, ему удалось восстановить дисциплину. А кроме того, за ночь они изготовили целый арсенал осадных снастей.
Наши войска очистили нижний уровень. Там осталось лишь распятие, на котором корчилась форвалака…
Получившая столько ран да вдобавок прибитая к кресту, она все еще была жива!
Командование перетасовало наши силы. Лучников подняли на третий ярус, где полностью распоряжалась Шепот. Союзники, уцелевшие солдаты с первого уровня, люди Душелова и прочие расположились на втором. Душелов держал центр, лорд Джалена – правый фланг, а Ревун – левый. Попытались восстановить частокол, но он так и остался с прорехами – это будет слабое препятствие для противника.
К нам подошел Одноглазый:
– Слышали последнюю новость, парни?
Я вопросительно приподнял бровь.
– Мятежники утверждают, будто нашли свою Белую Розу.
– Сомневаюсь, – возразил я, поразмыслив.
– И правильно делаешь. Из Башни передали, что она фальшивая. Это просто уловка, чтобы поднять настроение у солдат.
– Так я и полагал. Удивляюсь, почему они не додумались до этого трюка раньше.
– Помянешь черта… – пискнул Гоблин и вытянул руку.
Я вгляделся, но далеко не сразу заметил мягкое свечение, движущееся в нашу сторону по проходу между вражескими дивизиями. Оно окружало маленькую всадницу на крупной белой лошади. Девочка держала красное знамя с изображением белой розы.
– Не смогли даже обставить все как следует, – бросил Одноглазый. – Видишь мужика на гнедом? Вот он и создает это сияние.
Однако все внутри меня сжалось от страха – а вдруг девочка и впрямь настоящая Белая Роза? Я посмотрел на свои руки, гадая, не подразумевала ли Госпожа, что ребенок тоже должен стать мишенью для моих стрел. Но нет, у меня не возникло желания послать стрелу в том направлении. Да она не пролетела бы и половины разделявшего нас расстояния.
У дальнего края пирамиды я увидел Ворона и Душечку, оживленно переговаривающихся при помощи пальцев. Я направился к ним.
Ворон заметил меня и Гоблина, когда нас разделял десяток шагов. Он взглянул на мой лук, его лицо окаменело. В руке появился нож, которым он принялся чистить ногти.
От удивления я даже споткнулся. Я прекрасно знал этот трюк с ножом, но Ворон прибегал к нему только в напряженные моменты. Почему он выхватил нож при моем появлении? Я же не враг.
Я сунул лук и стрелу под левую мышку и поздоровался с Душечкой. Та одарила меня широкой улыбкой и быстро обняла. Она-то уж точно ничего не имела против старины Костоправа. Девочка попросила разрешения взглянуть на лук. Я позволил, но оружие не выпустил. Не смог.
Ворон не находил себе места, словно сидел на горячей сковородке.
– Да что с тобой, в конце концов? – не выдержал я. – Так сторожишься, будто мы все зачумленные.
Поведение Ворона причиняло мне боль. Мы ведь с ним побывали в кое-каких переделках, и он не имел права так поступать.
Ворон хмуро поджал губы. Он ковырял ножом под ногтями с таким ожесточением, что вот-вот мог пораниться.
– И в чем же дело?
– Не дави на меня, Костоправ.
Правой рукой я погладил по спине Душечку. Пальцы левой сомкнулись на луке, костяшки приобрели цвет старого льда. Я был готов ударить Ворона. Не будь у него кинжала, у меня был бы шанс начистить ему морду. Он, конечно, парень крутой, но и я за долгие годы кое-чему научился.
Душечка, казалось, не замечала возникшего напряжения.
Гоблин встал между нами и посмотрел в лицо Ворону. Поза у колдуна была такая же воинственная, как и у меня.
– С тобой что-то не так, Ворон, – сказал Гоблин. – Думаю, всем станет лучше, если мы это обсудим вместе с Капитаном.
Ворон испугался. До него наконец дошло, что он создает себе врагов. Гоблина невероятно трудно вывести из себя. В смысле, вывести по-настоящему. Когда он бесится из-за проделок Одноглазого, это нельзя принимать за чистую монету.
В глазах у Ворона что-то потухло. Он показал на мой лук и процедил:
– У Госпожи появился угодник.
Я больше огорчился, чем рассердился.
– Ты не прав. Но даже если и прав, что с того?
Ворон принялся нервно расхаживать. Его взгляд часто скользил по прильнувшей ко мне Душечке. Он хотел, чтобы она отошла от меня, но не требовал этого – боялся ее обидеть.
– Сперва к Душелову подлизывался, теперь к Госпоже. Что ты делаешь, Костоправ? Кого предаешь?
– Что ты сказал?! – Лишь присутствие Душечки помешало мне наброситься на него.
– Довольно! – рявкнул Гоблин. Его голос был тверд, ни намека на писклявость. – Я употребляю свою власть. Мы идем к Капитану. Пора поговорить начистоту. Иначе будем голосовать за твое исключение из Отряда, Ворон. Костоправ совершенно прав. В последнее время ты себя ведешь по-свински. Нам это ни к чему, и так хватает неприятностей. – Он ткнул пальцем в сторону мятежников.
Те ответили звуками горнов.
Разговор с Капитаном откладывался.
Не оставалось сомнений, что у мятежников появился толковый командующий. Вражеские дивизии медленно наступали плотным строем «черепаха», принимая большую часть наших стрел на сомкнутые щиты. Новая тактика противника не смутила Шепот, она приказала гвардейцам обстреливать подразделения поочередно всеми орудиями, а лучникам ждать, пока тяжелые снаряды не проделают бреши в панцире из щитов. Эффективно, но недостаточно.
Осадные башни и рампы с грохотом катились вперед, толкающие их солдаты не жалели усилий. Гвардейцы старались как могли, но сумели растрепать лишь несколько черепашьих панцирей. Шепот была вынуждена выбирать между двумя целями. Она приказала обрушить снаряды баллист на пехоту.
На сей раз башни подобрались ближе, и вражеские лучники смогли обстреливать наших. Но и наши стрелы долетали до башен, а лучники Госпожи били точнее.
Враг пересек ближайший ров, выдерживая массированный обстрел с двух ярусов, и, лишь добравшись до частокола, нарушил строй и устремился к ослабленным участкам заграждения, но серьезного успеха не добился. Тогда мятежники предприняли атаку по всему фронту. Медленно подползали рампы. Вперед устремилась пехота с лестницами.
Взятые не остались в долгу и обрушили на врага все, чем располагали. Колдуны противника тоже не сидели сложа руки; несмотря на понесенные потери, они нейтрализовали почти все усилия наших. Шепот в этой борьбе чародеев не участвовала, ей было не до того.
Из Башни появилась Госпожа с сопровождающими. Меня опять вызвали к ней. Я забрался на лошадь, положив на колени лук, и примкнул к свите нашей военачальницы.
Враг непрерывно давил. Время от времени я поглядывал на Госпожу, но она так и оставалась ледяной королевой с совершенно бесстрастным лицом.
Мятежники захватывали плацдарм за плацдармом. Немалые участки частокола уже были разрушены, и там орудовали люди с лопатами, сооружая земляные пандусы. Деревянные рампы были еще в пути; я видел, что они приблизятся не скоро.
Единственный островок спокойствия сохранялся возле распятой форвалаки – атакующие обходили ее на порядочном расстоянии.
Войска лорда Джалены дрогнули. Угрозу крушения обороны можно было почувствовать еще до того, как солдаты начали оглядываться на частокол за спиной.
Госпожа подала знак. Бывалый пришпорил лошадь и спустился к подножию пирамиды. Он проехал за спинами солдат Шепот, свернул, пересек их ряды, остановился на краю яруса за дивизией Джалены и поднял копье. Оно сверкнуло. Не знаю почему, но войска Джалены воспрянули, сомкнули ряды и начали теснить противника.
Госпожа махнула рукой влево. Перо отчаянным галопом пустила коня вниз по склону. Затрубил серебряный горн, заглушая рев вражеских труб. Проехав через шеренги на третьем ярусе, она заставила коня спрыгнуть со стены. Такой трюк стоил бы жизни любому коню, но этот скакун, тяжело приземлившись, восстановил равновесие, взвился на дыбы и торжествующе заржал, когда Перо снова поднесла к губам горн. Войска на левом фланге тоже взбодрились и двинулись на мятежников.
Маленькая фигурка цвета индиго перебралась через стену и побежала назад, огибая основание пирамиды. Она не останавливалась до самой Башни. Ревун. Я удивленно нахмурился. Его что, сменили?
Главным очагом битвы стал наш центр. Душелов прилагал отчаянные усилия для сохранения боевой линии.
Я услышал шум, обернулся и увидел сбоку от Госпожи Капитана на коне. Глянул на вершину пирамиды – туда успели привести немалое число лошадей. Посмотрел поверх узкого крутого склона пирамиды на небольшую площадку третьего яруса, и сердце дрогнуло. Неужели Госпожа задумала кавалерийскую атаку?
Конечно, Перо и Бывалый здорово помогли, но этого оказалось недостаточно. Они усиливали сопротивление лишь до того момента, когда мятежники подтянули рампы.
Второй ярус пал. Это случилось не так скоро, как я ожидал, но все же случилось. Спаслось не более тысячи наших солдат. Я посмотрел на Госпожу. Она сохраняла абсолютно равнодушный вид, однако я чувствовал ее удовлетворенность.
Шепот осыпала наступающих снизу врагов градом стрел. Баллисты гвардейцев били в упор.
На пирамиду наползла тень. Я задрал голову. В сторону врага дрейфовал ковер Ревуна. По краям ковра на корточках сидели люди, сбрасывая шары размером с голову. Они падали в толпу мятежников, не причиняя видимого вреда. Ковер медленно перемещался в сторону вражеского лагеря, усеивая землю под собой этими бесполезными предметами.
Врагу понадобился час, чтобы установить перед третьим ярусом деревянные рампы, и еще час, чтобы накопить достаточно сил для атаки. Шепот, Перо, Бывалый и Душелов уничтожали мятежников без всякой жалости. Подходящие части были вынуждены карабкаться по трупам своих товарищей, чтобы добраться до вершины частокола.
Ревун уже сбрасывал свои шары над лагерем мятежников. Вряд ли там кто-то остался – все сейчас толпились внизу, на узком участке атаки, ожидая своей очереди вступить в бой.
Самозванная Белая Роза сидела на коне неподалеку от второго рва, окруженная новым советом мятежников. Члены Круга ждали неподвижно, словно замороженные, и начинали действовать лишь в том случае, если кто-либо из Взятых прибегал к магии. Впрочем, Ревуну чужие колдуны не мешали – очевидно, не могли ничего противопоставить.
Я посмотрел на Капитана, который, конечно же, появился неспроста. Он выстраивал всадников параллельно нижней кромке грани пирамиды. Все-таки будет атака, конница ринется вниз по склону! Какой идиотизм!
«Моему Верному нечего опасаться», – прозвучал голос внутри меня. Я повернулся к Госпоже, она ответила холодным царственным взглядом. Я вновь обратил взгляд на битву.
Исход битвы станет ясен очень скоро. Наши солдаты откладывали луки, оставляли тяжелые орудия и сбивались в единый отряд.
Вражеская орда на равнине пришла в движение. Но оно мне показалось вялым, нерешительным. А ведь у противника появился серьезный шанс на победу. Сейчас можно броситься на нас всем скопом, опрокинуть и с ревом ворваться в Башню, чьи ворота еще открыты…
Ковер Ревуна, раздирая воздух, несся к нам от лагеря мятежников, двигаясь раз в десять быстрее, чем самая резвая лошадь. Не в силах отвести глаза, я смотрел, как большой прямоугольник мчится над нашими головами. На мгновение он заслонил комету, потом развернулся к Башне. Снизу донесся странный вой, не похожий ни на один из криков Ревуна, что мне доводилось слышать. Ковер вдруг нырнул, попытался сбросить скорость и врезался в Башню несколькими футами ниже вершины.
– Боже мой! – ахнул я.
Ковер смялся в гармошку, и с пятисотфутовой высоты горохом посыпались люди. Должно быть, Ревун умер или потерял сознание. Оставшийся без управления ковер закувыркался вниз.
Я повернул голову к Госпоже, которая тоже наблюдала за происходящим. На ее лице не дрогнул ни один мускул. Очень тихо, так что услышал лишь я, она произнесла:
– У тебя мой лук.
Я вздрогнул. За секунду перед моим внутренним взором промчалась сотня образов, сменяя друг друга настолько быстро, что распознать какой-либо оказалось невозможно. Мне почудилось, что я натягиваю лук…
Госпожа была разгневана. И гнев был настолько велик, что меня бросило в дрожь от одной мысли об этом, хоть я и знал, что он направлен не на меня.
О причине ее возмущения не приходилось гадать. Ревуна погубили не действия врагов. Лишь один Взятый мог быть причастен к этой трагедии. Душелов. Наш бывший патрон. Тот, кто использовал нас в своих многочисленных планах.
Госпожа что-то пробормотала. Не уверен, что расслышал ее слова в точности, но прозвучали они примерно так: «А ведь она мне обязана всем».
– Мы тут ни при чем, – прошептал я.
– Вперед. – Госпожа дала лошади шенкеля, и та перемахнула через край пирамиды.
Напоследок бросив отчаянный взгляд на Капитана, я поскакал за ней.
Госпожа мчалась вниз по склону со скоростью, не уступавшей недавнему отчаянному броску Пера. Мой конь, похоже, твердо решил не отставать.
Мы стремительно приближались к толпе вопящих людей. Ее центром был большой фонтан белых как известь нитей – они взметнулись вверх и разнеслись по ветру, накрыв и мятежников, и наших солдат. Госпожа не свернула.
Тот, к кому она стремилась, уже спасался бегством. Друзья и враги шарахались с его пути – Душелова окружала аура смерти. Он подбежал к Бывалому, сшиб его с коня, вскочил в седло, одним прыжком перемахнул на второй ярус, пронесся через толпу врагов, спустился на равнину и погнал во весь опор.
Госпожа повторила весь путь по его следам, ее черные волосы развевались в бешеной скачке. Я мчался вдогонку – не мог поступить иначе, хоть и умирал от страха. Когда копыта наших коней загремели по равнине, Душелов опережал нас на триста ярдов. Госпожа пришпорила скакуна. Я сделал так же, уверенный, что моя или ее лошадь, а может и обе, вот-вот споткнутся о какой-нибудь обломок или труп, но они, как и конь Душелова, мчались уверенно, точно на ипподроме.
Душелов направился прямо к вражескому лагерю и пересек его. Мы повторили действия беглеца. На открытой местности за лагерем стали его нагонять. Кони нам, всем троим, достались неутомимые, словно машины. На каждой миле мы с Госпожой выигрывали пятьдесят ярдов. Одной рукой я сжимал лук, другой отчаянно держался за повод. Я никогда не был религиозен, но в тот момент испытывал сильное желание помолиться.
Она, моя Госпожа, была неотвратима как смерть. Я не завидовал Душелову.
Тот мчался по дороге, петлявшей по одной из долин западнее Чар. Вот уже рядом холм, где я отдыхал и едва не угодил под белые нити. Я вспомнил, что совсем недавно мы промчались через целый фонтан этих нитей, но они нас даже не коснулись.
Но что же произошло на поле битвы? Являлись ли эти события частью плана, цель которого – отдать наших солдат на расправу мятежникам? Ближе к концу мне стало ясно, что стратегия Госпожи включает в себя максимальное разрушение и уничтожение всего и вся. Что она желает увидеть лишь жалкую кучку уцелевших и с нашей, и с другой стороны.
Госпожа устроила генеральную уборку в своем доме. И теперь у нее остался последний серьезный враг среди Взятых – Душелов. Тот из великих чародеев, кто в моих глазах выглядел почти хорошим. Тот, кто минимум один раз спас мне жизнь – на Лестнице Слез, когда Зовущая намеревалась убить меня и Ворона. Тот единственный из Взятых, кто разговаривал со мной как с человеком, кто хоть изредка отвечал на вопросы о событиях далекого прошлого, утоляя мое ненасытное любопытство…
Так какого же дьявола я нахожусь здесь, зачем участвую в адской скачке вместе с Госпожой, почему охочусь за тем, кто способен прихлопнуть меня как муху?
Душелов обогнул холм и исчез. Когда мы повторили его маневр, Госпожа ненадолго остановилась, медленно огляделась, потом направила свою лошадь в сторону леса, подступавшего к самой дороге. Достигнув первых деревьев, натянула повод. Мой конь стал рядом с ней.
Госпожа вдруг кинулась прочь с седла. Я не задумываясь сделал то же самое. Когда поднялся на ноги, ее лошадь падала, а моя, мертвая, еще стояла на негнущихся ногах. У каждой на горле виднелось черное пятно ожога размером с кулак.
Госпожа вытянула руку, показывая направление, и шагнула вперед. Пригнувшись и наложив стрелу на тетиву, я последовал за ней, ступая осторожно и беззвучно, по-лисьи скользя между кустами.
Остановившись, Госпожа присела и снова указала – туда, где мелькали, быстро сменяли друг друга силуэты. Через две секунды это прекратилось, и я увидел фигуру футах в пятидесяти от нас – кто-то, стоя на коленях спиной к нам, что-то быстро делал.
Вопросы морали, одолевавшие меня во время скачки, тотчас забылись. Это существо несколько раз пыталось меня убить. Я еще не осознал до конца, что делаю, а стрела уже взвилась в воздух.
Она с глухим звуком вошла в голову, подстреленный повалился ничком. Я на миг задержал дыхание, потом медленно выдохнул. Так просто…
Госпожа торопливо сделала три шага вперед, нахмурилась. Справа послышался шорох – кто-то несся сквозь кусты. Госпожа развернулась и помчалась обратно, на бегу ударив меня по руке.
Через несколько секунд мы выбежали на дорогу. Я уже держал наготове новую стрелу. Женская рука поднялась, указывая… Из-за деревьев ярдах в пятидесяти от нас выскользнул прямоугольный предмет. Сидящий на нем человек сделал в нашу сторону метательное движение. Я пошатнулся, получив удар непонятно чего. Будто густая паутина упала на глаза. Но все же разглядел, как рука Госпожи сделала сложный жест. Паутина исчезла, я воспрянул. Госпожа вновь вытянула руку, а ковер, набирая высоту, стал удаляться.
Я натянул тетиву и пустил стрелу, даже не надеясь, что она поразит движущуюся мишень на таком расстоянии.
Она действительно не попала, но лишь потому, что ковер резко дернулся вниз и в сторону. Стрела просвистела в нескольких дюймах от головы наездника.
Госпожа делала новые пассы. Послышалось жужжание – его издавала неизвестно откуда возникшая гигантская стрекоза вроде той, что я видел в Облачном лесу. Стрекоза спикировала, ударила. Ковер завертелся, накренился, смялся. Наездник с криком отчаяния полетел вниз. Едва человек коснулся земли, я выпустил стрелу. Он дернулся и затих. Мы подбежали.
Госпожа сдернула с жертвы черный морион. И принялась сыпать проклятиями. Ругалась она негромко и размеренно. Не хуже старшего сержанта.
– Что такое? – спросил я наконец.
Человек был, несомненно, мертв.
– Это не она. – Госпожа резко обернулась к лесу, ее лицо на несколько секунд стало отрешенным. Потом взглянула на летающий ковер. Качнула головой в сторону леса. – Сходи посмотри, не женщина ли там лежит. И поищи ее лошадь.
Повернувшись к ковру Душелова, она стала делать призывные движения.
Я пошел к лесу, в голове теснились мысли. Выходит, Душелов женщина? И к тому же изобретательная. Заранее все здесь подготовила, зная, что ее будет преследовать Госпожа.
Страх нарастал, пока я медленно и тихо пробирался через лес. Душелов играла со всеми, и даже Госпожа не предвидела такой изощренности. Но что дальше? На мою жизнь было уже столько покушений… Не настал ли подходящий момент, чтобы избавиться от угрозы, которую я представляю?
Впрочем, так ничего и не произошло. Если не считать того, что я, подкравшись к трупу, снял черный морион и увидел лицо симпатичного юноши. Меня захлестнул страх, гнев и отчаяние, и я пнул мертвеца. Проклятая подсадная утка!
Вскоре приступ истерики прошел. Я разыскал лагерь, где прятались двойники. Они уже давно сидели в лесу и могли просидеть еще долго – запасов хватило бы на месяц.
Мое внимание привлек большой сверток. Я разрезал стягивающие его веревки и заглянул внутрь. Бумаги. Огромная кипа, фунтов на восемьдесят. Меня охватило любопытство.
Я торопливо огляделся, не заметил ничего подозрительного и порылся в бумагах. И мгновенно понял, что́ у меня в руках. Часть того, что мы откопали в Облачном лесу.
Но как эти бумаги оказались здесь? Я думал, что Душелов передала их Госпоже. Тьфу ты! Интрига на интриге сидит и интригой погоняет. Возможно, кое-какие документы она передала. А себе оставила те, что, по ее мнению, могли бы пригодиться позднее. Должно быть, наступая Душелов на пятки, мы не дали ей шанса прихватить сверток…
Не исключено, что Взятая еще вернется. Я вновь огляделся, борясь со страхом.
Ничто не шелохнулось.
Так где же он?
«Она, – напомнил я себе. – О Душелове следует говорить „она“».
Обходя окрестности лагеря в поисках следов бегства Взятой, я обнаружил ведущие в лес отпечатки копыт. Вскоре они вывели меня на узкую тропку. Я присел и всмотрелся в лесной полог, где в солнечных лучах порхали золотистые мотыльки. Очень не хотелось идти дальше по этой тропе.
«Возвращайся, – прозвучало в голове. – Возвращайся».
Госпожа. Радуясь, что не придется выслеживать Душелов в одиночку, я вернулся.
– Там лежит мужчина, – сказал я, подходя к Госпоже.
– Так я и думала. – Она придерживала висящий в двух футах над землей ковер. – Залезай.
Я сглотнул, но подчинился. Проще из воды забраться в лодку. Пару раз едва не свалился. Когда Госпожа уселась рядом, я сказал:
– Он… Она в лесу, поехала по тропинке.
– В каком направлении?
– На юг.
Ковер быстро набрал высоту. Мертвые лошади превратились в пятнышки. Мы скользили над лесом. Мой желудок вел себя так, будто накануне вечером я влил в него несколько галлонов вина.
Некоторое время Госпожа тихо ругалась, потом сказала погромче:
– Сука! Она нас всех водила за нос. Даже моего мужа.
Я промолчал, потому что спорил сам с собой насчет бумаг: должен ли о них рассказать? Госпожа наверняка заинтересуется. Но меня они тоже интересуют, но если упомяну о них сейчас, то лишусь возможности с ними разобраться.
– Но я наконец-то разгадала ее замысел. Избавиться от остальных Взятых, притворившись, будто участвует в их заговоре. Затем пришел бы мой черед. А Властелин… Она попросту оставила бы его в могиле. Заполучив в свои руки всю власть, сумела бы от него отделаться. Без посторонней помощи он вырваться не может. – Госпожа скорее размышляла вслух, чем обращалась ко мне. – Я же упустила из виду доказательства. Или проигнорировала их. А они все время были у меня под носом. Вот же коварная стерва! Сожгу мерзавку!
Я едва не потерял то немногое, что содержалось в желудке. Ковер камнем падал в долину, казавшуюся бездонной, хотя окаймляющие ее холмы не превышали двухсот футов.
– Стрелу, – бросила Госпожа, замедлив наш полет.
Я забыл подготовить следующую.
Мы продвинулись в долине примерно на милю, затем поднялись вдоль склона и зависли возле большого обнажения осадочных пород. Там провели некоторое время, касаясь скалы краем ковра. Дул студеный ветер, у меня онемели руки. Мы улетели далеко от Башни, и в этой местности еще правила зима. Я непрестанно дрожал.
– Держись, – прозвучало вдруг скупое предупреждение.
Ковер рванулся вперед. В четверти мили по курсу я увидел человечка, прильнувшего к шее коня. Госпожа резко снизила ковер, и теперь мы летели всего в двух футах над землей.
Скакавшая во весь опор Душелов заметила нас и, словно защищаясь, вскинула руку. Мы двигались совсем рядом, и я выпустил стрелу.
Передний край ковра резко взметнулся вверх – Госпожа попыталась подняться выше всадника и коня, но не успела. Сокрушительный удар, громкий треск рамы. Нас завертело. Я отчаянно цеплялся за ковер, пока вокруг играли в чехарду земля и небо. Потом ощутил второй удар – мы врезались в землю – и покатился кувырком, слетев с ковра.
Через секунду я уже стоял на ногах и, шатаясь, накладывал новую стрелу. Конь лежал со сломанной ногой, а оглушенная Душелов стояла рядом на четвереньках. Из ее бока торчало оперенное древко.
Я выстрелил, потом еще дважды, вспомнив о поразительной живучести Хромого в Облачном лесу, когда Ворон свалил его стрелой с вырезанным на ней истинным именем Взятого. Потом, все еще не избавившись от страха, я вырвал из ножен меч и бросился вперед. До сих пор не могу понять, как я ухитрился не потерять меч, пережив все, что произошло с начала погони. Подбежав к Душелов, я перехватил рукоять двумя руками, широко размахнулся и с силой обрушил лезвие. Никогда еще я не наносил столь трусливого и яростного удара. Голова покатилась прочь, прикрывающий лицо морион откинулся, и на меня обвиняюще взглянули глаза с женского лица. И это лицо почти не отличалось от лица той, с кем я прибыл сюда.
Губы Душелов пытались произнести какие-то слова. Я оцепенел, не в силах понять, что все это означает. Жизнь покинула мою жертву прежде, чем я уловил послание, которое она пыталась до меня донести.
Потом я буду снова и снова вспоминать этот момент, тщась разобрать смысл в шевелении умирающих губ.
Хромая, подошла Госпожа. Привычка заставила меня повернуться, опуститься на колено…
– Сломала ногу, – бросила она. – Ничего, это подождет. – Она мелко и часто дышала, и на мгновение мне показалось, что причиной тому боль. Потом я увидел, как она смотрит на голову. Госпожа захихикала.
Я взглянул на лицо, столь напоминающее лицо Госпожи, и перевел взгляд обратно. Она оперлась на мое плечо. Я осторожно поднялся, обнял ее за талию.
– Никогда не любила эту суку, – пробормотала она. – Даже в детстве…
Госпожа бросила на меня подозрительный взгляд и смолкла. С лица сошло воодушевление, она вновь превратилась в ледяную королеву.
Если и оставалась во мне искра зловещей любви к этой женщине, в чем меня обвиняли братья, то сейчас она угасла. Я понял вдруг, что́ стремились уничтожить мятежники – вернее, те из них, которые были истинными приверженцами Белой Розы, а не марионетками монстра, некогда породившего эту женщину, но теперь желавшего погубить ее и ввергнуть мир в новую, еще более страшную катастрофу. Клянусь, я был бы счастлив уложить голову Госпожи рядом с головой ее сестры.
Уже во второй раз, если верить Душелов, она подняла руку на свою же кровь. Убита вторая сестра. Это существо не заслуживает любви и преданности.
Предел везения, сил и способности сопротивляться есть у каждого. У меня не хватило смелости поддаться порыву. Быть может, позднее… Капитан совершил ошибку, согласившись служить Душелов. Достанет ли моего авторитета, чтобы положить этому конец? Согласится ли Капитан увести Черный Отряд на том основании, что со смертью нанимателя наши обязательства утратили силу?
Едва ли. Это запросто может вылиться в кровавое сражение. Особенно если Капитан, как я подозреваю, помог синдику Берилла отправиться на тот свет. Случится нам пережить битву – и непосредственная опасность полного уничтожения больше не будет угрожать Отряду. Нет, идея насчет новой измены не ляжет начальству на душу. Будет сочтена худшим из двух зол в предстоящем моральном конфликте.
А существует ли еще Отряд? Сражение при Чарах не могло закончиться по той единственной причине, что мы с Госпожой решили отлучиться с его поля. Кто знает, что там произошло, пока мы гонялись за предательницей?
Я посмотрел на солнце и с удивлением обнаружил, что миновало чуть больше часа.
Госпожа тоже вспомнила про Чары.
– На ковер, лекарь. Нам пора возвращаться.
Я помог ей залезть на искалеченный ковер Душелов. Он наполовину развалился, но Госпожа все же надеялась долететь. Я усадил ее поудобнее, подобрал лук и расположился перед ней. Госпожа зашептала. Треща и скрипя, ковер поднялся. Сидеть на нем было весьма неуютно.
Пока мы огибали место гибели Душелов, я, закрыв глаза, спорил с собой и пытался привести чувства и мысли в порядок. Я не мог поверить в зло как в реальную силу, для меня оно существовало лишь как философская абстракция. Но мне довелось увидеть достаточно, чтобы эта убежденность дала трещину. Даже если Госпожа не само воплощение зла, то она настолько близка к этому, что разница почти незаметна.
Ковер кое-как продвигался к Башне. Открыв глаза, я увидел торчащий над горизонтом черный силуэт. Он постепенно увеличивался. Мне не хотелось возвращаться.
Мы с черепашьей скоростью летели в сотне футов над каменистой местностью к западу от Чар. Госпожа была вынуждена максимально сосредоточиться, чтобы удерживать ковер в воздухе. Я с ужасом представлял, как он пикирует на скалы или теряет последние силы над армией мятежников. Перегнувшись через край, я разглядывал негостеприимный рельеф, пытался выбрать место для экстренной посадки.
Поэтому и заметил движение.
Мы преодолели три четверти заваленной камнями полосы, и тут я увидел ребенка. Прикрыв глаза ладонью, на нас смотрела Душечка. Из-за камня вынырнула рука и затащила ее в укрытие.
Я скосил глаза на Госпожу. Она ничего не заметила – была слишком занята управлением.
Что же происходит? Неужели мятежники загнали Отряд в скалы? Тогда почему я больше никого не вижу?
Напрягая силы, Госпожа постепенно набирала высоту. Под нами уже простиралось поле битвы, напоминающее по форме ломоть круглого пирога.
Это было кошмарное зрелище. Земля устлана телами десятков тысяч мятежников. Большинство подразделений пало на месте, сохранив строй. Ярусы завалены мертвыми солдатами обеих армий. На вершине пирамиды криво торчит флаг Белой Розы. Нигде ни единой живой души. И гробовая тишина вокруг, лишь шепчет холодный северный ветер.
Госпожа на мгновение утратила контроль над ковром. Мы ухнули вниз, и она остановила падение лишь в нескольких футах от земли.
Ни единого движения, лишь колышутся на ветру знамена. Куда ни глянь – картины, как будто рожденные воображением свихнувшегося художника. Верхний слой мятежников выглядел так, словно люди умерли в жутких муках. Количество павших не поддавалось подсчету.
Мы поднялись над пирамидой. По ней в сторону Башни тоже прокатилась смерть. Ворота остались распахнутыми, в их тени валялись мятежники.
Все-таки противнику удалось пробиться внутрь.
На вершине пирамиды лежало лишь несколько тел – все враги. Мои товарищи, должно быть, укрылись в Башне.
И в лабиринте ее коридоров, наверное, еще продолжается сражение. Здание огромно, его нельзя захватить быстро. Я прислушался, но ничего не услышал.
До вершины Башни было триста футов, но мы не могли подняться так высоко. Там появилась фигура, призывно махнула рукой. Человек был невысок и одет в коричневое. Я ахнул, вспомнив, что лишь один из Взятых предпочитал этот цвет. Фигурка перемещалась, прихрамывая и продолжая махать нам. Ковер стал набирать высоту. До вершины двести футов… сто… Я обернулся и вновь обвел взглядом панораму смерти. Четверть миллиона мертвецов? Голова пошла кругом. Цифра оказалась настолько велика, что разум не желал ее воспринимать. Даже в самых страшных битвах эпохи Владычества смерть не собирала такой огромный урожай…
Я посмотрел на Госпожу. Это она учинила резню. Быть ей теперь царицей мира – если побоище в Башне завершится в ее пользу. Кто посмеет выступить против такой чудовищной силы?
Перед моими глазами лежат убитые – цвет мужского населения целого континента…
Из ворот Башни вышли несколько мятежников, заметили нас и схватились за луки. Лишь две или три стрелы взлетели на высоту ковра. Солдаты прекратили тратить боеприпасы – сообразили, что мы сами идем к ним в руки.
Пятьдесят футов. Двадцать пять. Даже при поддержке Хромого Госпожа выбивалась из сил. Я трясся на ветру, который угрожал шарахнуть ковер о Башню. Вспомнилось жуткое падение Ревуна. Мы сейчас на той же высоте, откуда он полетел вниз.
Бросив еще один взгляд в долину, я увидел форвалаку. Бестия обвисла на кресте, но я знал, что она жива.
К Хромому подбежали солдаты – кто с веревкой, кто с копьем или жердью. Скорость нашего продвижения неуклонно падала. Точно в кошмарном сне – вроде и рукой подать до спасения, а все равно не успеваешь. Мне на колени свалилась веревка.
– Обвяжи ее! – крикнул сверху сержант-гвардеец.
– Слышь, козел, а как насчет меня?
Боясь опрокинуть ковер, я медленно, со скоростью улитки, переместился к Госпоже. Возникло искушение завязать фальшивый узел, чтобы он распустился под тяжестью, – Госпожа больше не вызывала у меня симпатий. Мир без нее станет лучше. Душелов была опаснейшей интриганкой, ее амбиции стоили жизни сотням людей. Она заслужила свою судьбу. Но насколько же больше заслуживает смерти ее сестра, преждевременно отправившая по дороге теней несчетные тысячи?
Упала вторая веревка, я привязался. Мы находились в пяти футах от верхушки, не в силах подняться выше. Солдаты потянули, ковер накренился. Сверху спустили шесты, я ухватился за один из них.
Ковер рухнул.
Я было решил, что все, вот она, моя гибель. Но тут меня потащили наверх.
Нам сообщили, что на нижних этажах Башни идет ожесточенное сражение. Хромой, сделав вид, будто меня не заметил, торопливо отправился вниз. А я распростерся на верхней площадке Башни, невыразимо счастливый оттого, что остался жив. Я даже вздремнул. Проснулся в обществе северного ветра и бледной кометы, висящей над горизонтом, и решил спуститься, чтобы лично оценить эндшпиль великой партии Госпожи.
Она победила. Из ворвавшихся в Башню мятежников уцелел едва ли не один на сотню, да и те давно сбежали.
Сброшенные Ревуном шары вызвали эпидемию. Она достигла критической стадии вскоре после того, как мы с Госпожой пустились в погоню за Душелов. Вражеские колдуны не сумели вовремя распознать опасность, отсюда и бесконечные ряды мертвецов.
Тем не менее у многих мятежников оказался частичный или полный иммунитет, и не всем нашим удалось избежать инфекции. Противник овладел верхним ярусом.
План Госпожи предполагал контрудар Черного Отряда. Реабилитированный Хромой должен был поддержать ее, вызвав с этой целью из Башни солдат. Но Госпожи на месте не оказалось, Шепот не посмела начать контратаку на свой страх и риск и приказала войскам отступить в Башню.
Та была начинена смертельными ловушками, которыми управляли не только доставленные с востока солдаты Ревуна, но и бывшие раненые, принесенные сюда ночью и вылеченные магией Госпожи.
Все завершилось задолго до того, как я добрался до своих товарищей по бесконечным извилистым коридорам. Было нелегко напасть на их след. Мне в конце концов объяснили, что Черный Отряд вышел из Башни, получив приказ выставить линию пикетов там, где прежде тянулся палисад.
Полночь давно миновала, когда я спустился ниже первого яруса. Я зверски устал. Хотелось мира, покоя, ну, может, гарнизонной службы в каком-нибудь городке… В голове с трудом ворочались мысли. Мне предстояло кое-что сделать: выдержать несколько споров и убедить Капитана. Он не захочет предательски нарушить еще один контракт. Есть люди мертвые физически, а есть неживые морально. Мои товарищи принадлежат ко второй категории. Они меня не поймут. Эльмо, Ворон, Одноглазый, Гоблин – все поведут себя так, словно я говорю на иностранном языке. Но вправе ли я их осуждать? Это мои братья, мои друзья, моя семья, и в таком контексте они поступают нравственно. Тяжесть решения лежит на моих плечах. Я должен убедить их в том, что существуют и более весомые обязательства.
Я ехал по чавкающим лужам крови, заставляя коня перешагивать через мертвецов, и вел в поводу лошадей, прихваченных на конюшне Госпожи. Сам не мог взять в толк, зачем они понадобились, – наверное, было предчувствие, что пригодятся. Скакуна, на котором ездила Перо, я выбрал по той причине, что не хотелось идти пешком.
Я остановился взглянуть на комету. Она совсем побледнела.
– Что, в этот раз не вышло? – спросил я ее. И добавил с натужным смешком: – Признаться, не очень-то я и разочарован.
А с чего бы мне очаровываться? Окажись комета и впрямь предвестницей звездного часа мятежников, я был бы уже мертв.
По пути к нашему лагерю я еще дважды останавливался. В первый раз – когда добрался до остатков нижнего частокола и услышал тихие проклятия. Повернув на это бормотание, я обнаружил Одноглазого, сидящего перед распятой форвалакой. Он говорил речитативом на языке, которого я не знал, и настолько погрузился в это занятие, что не заметил моего появления. Через минуту я удалился; он и этого не услышал.
Одноглазый мстил за смерть своего брата Тамтама. Зная его, я не сомневался, что удовольствие будет растянуто на несколько дней.
Потом я задержался в том месте, где фальшивая Белая Роза наблюдала за сражением. Там она и осталась, совсем юная и безнадежно мертвая. Приятель-колдун, пытаясь спасти девочку от насланной Ревуном болезни, лишь усугубил ее мучения.
– Вот и конец всему.
Я обернулся, посмотрел на Башню, затем на комету. Госпожа победила…
Победила ли? Чего она, в сущности, добилась? Подавления мятежа? Но он был орудием ее мужа, еще большего зла. Именно Властелин потерпел здесь поражение, пусть даже об этом известно только ему, ей и мне. А идеалы мятежников прошли через очистительный огонь, в котором они только закалились. И следующее поколение…
Я не религиозен. Не могу представить себе божество, которое хоть на секунду взволнуют жалкие потуги и желания копошащихся под ногами людишек. Рассуждая логически, существам такого высокого порядка на это попросту наплевать. Но как знать, может, существует некая сила, порожденная объединенными подсознательными устремлениями многих разумов и тяготеющая к добру. Почему нельзя допустить, что в целокупности эта сила гораздо больше, чем сумма частей? Что она, будучи порождением разума, не связана оковами времени? Что она, способная видеть все и всюду, передвигает фигуры на доске таким образом, что событие, сегодня выглядящее победой, – всего лишь камень, заложенный в фундамент завтрашнего поражения?
Наверное, это крайняя усталость сыграла шутку с моим сознанием. Я вдруг словно увидел картину будущего: как триумф Госпожи гибкой змеей кусает себя за хвост и при следующем прохождении кометы смертельный яд добирается до мозга. Я увидел истинную Белую Розу, шагающую к Башне со своим флагом, и ее защитников столь же ясно, как если бы сам находился в тот день рядом с ней…
Я пошатнулся в седле, изумленный и охваченный ужасом. Ведь если это настоящее знамение, то я буду там. И стало быть, я знаю Белую Розу. Дружу с ней уже целый год. А что не догадывался, так в этом виноват ее физический недостаток…
Я погнал лошадей к лагерю. К тому времени, когда меня окликнул часовой, я мобилизовал достаточно цинизма, чтобы позабыть о видении. Просто денек выдался не из легких.
Люди вроде меня не становятся предтечами. Тем более предтечами своих врагов.
И вот наконец знакомая физиономия.
– Боже, ну и видок у тебя! – поразился Эльмо. – Ты не ранен?
Я смог лишь отрицательно качнуть головой. Он стащил меня с лошади, куда-то уложил, и последнее, что я помню, – это сны. Как и предшествующие видения, они были обрывочны и бессвязны, и не удавалось вырваться из них в явь. Надо ли добавлять, что они мне совершенно не понравились?
Впрочем, разум человека умеет сопротивляться. Я наконец пробудился и через считаные секунды выбросил сны из головы.
