Глава 5. Закоренелый враг
Первым шел капитан Романцев, очень аккуратно шел, показывая пример остальным. За ним, вытянувшись в линию, ступали остальные автоматчики. В лесу стояла тишина, птицы не в счет, у них свои дела. Лето было в зените, а потому, обремененные семейством, они сновали по лесу в поисках кормежки, когда истошно и голосисто, а когда звонким чириканьем заявляя о своем праве на жизнь.
– Я эту местность хорошо знаю, дальше за этим оврагом, – показал старший лейтенант Григоренко на узкую расщелину, заросшую лиственным лесом и орешником, – будет небольшой ручей, потом метров через сто – поляна. За ней сразу – холм. Вот с него этот хуторок будет виден как на ладони.
Пригибаясь под растопыренными хлесткими ветками и без конца смахивая с запотевших лиц липкую навязчивую паутину, спустились в неглубокую расщелину, по дну которой, разрыхляя красные глинистые берега, стремительно сбегал голосистый ручей. Разом потянуло свежестью, лица остудило желанной прохладой. У самого подножия трава высокая, мягкая, снять бы сапоги и, по щиколотку утопая в воде, пройтись бы по бережку.
Неожиданно из-под самых ног, заставив вырвать из кобуры пистолет, взлетела крупная куропатка и, шумно размахивая крыльями, затерялась в далеко растущих кустах.
– Стрелять надо было, товарищ капитан, – пошутил шедший рядом Григоренко. – Глядишь, на ужин бы дичи отведали. А то уже желудок от голода сводит.
– Ты бы по сторонам лучше смотрел, – недовольно буркнул Романцев. Понемногу возвращалось былое спокойствие, а ведь он и в самом деле чуть не пальнул в горемычную птицу. – Здесь кто угодно может быть.
Тимофей присел на корточки у ручья и черпанул ладонями колодезную воду. Стараясь не уронить с головы пилотку, испил прямо из рук. Отер мокрыми ладонями вспотевшую шею.
– Давно здесь так жарко? – спросил он.
– Уже недели три. Для этого времени года вполне обычно.
– А в Москве сейчас дожди зарядили. Ветрено… Не отставать! Смотрим по сторонам! – не-громко сказал Тимофей и зашагал по едва заметной тропе к противоположному склону оврага.
Цепляясь за гибкие ветки, взобрались на самую бровку, заросшую бузиной, и далее зашагали березовым лесом в сторону пропалины, манившей к себе васильковым цветом.
Уже приближаясь к поляне, Тимофей увидел, что у небольшого костерка, присев на поваленную березу, сидит белобрысый парень, а рядом с ним хорошенькая девушка. Обоим лет по двадцать, они жарили на ломких прутиках кусочки сала, чей пряный запах распространялся по лесу.
На раскаленных углях запекалась картошка. Парень наклонился, проткнул картошку веточкой и протянул ее девушке. Дивчина, явно кокетничая, что-то ответила хлопцу и рассмеялась. Тот, слегка сконфуженный, неловко улыбнулся.
Капитан показал подошедшим бойцам рукой, и те, уяснив команду, разошлись по сторонам, окружая поляну. Молодые люди о чем-то весело разговаривали, и было понятно, что их мысли были далеко от войны, проходившей совсем рядышком. Следы недавних боев были видны повсюду. Взгляд без конца натыкался то на покореженное орудие, присыпанное землей, то на мотки колючей проволоки, лежащей вдоль обочины, то на побитый осколками металлический бочонок. Но особенно неприглядно смотрелись пахотные поля, изрытые взрывами авиабомб. Еще не успевшие затянуться свежей травой, они напоминали язвы на теле больного.
– Вот незадача, – в сердцах проговорил подошедший старший лейтенант, – нашли место, где миловаться. Под самым боком у бандитов! Ведь, не ровен час, – нагрянут! Девчонку с собой заберут, а пацана в расход отправят. Товарищ капитан, а может, шугануть их как-то по-тихому, пускай до мамки с папкой бегут.
– Я тебе шугану! – строго посмотрел Романцев на младшего по званию. – Тоже мне, сердобольный выискался. Посмотри, во что он одет… Френч-то на нем румынский. В таких только бандеровцы ходят.
– Ну-у, может, одежды другой не нашлось… Война ведь… Что было, то и надел, – не сдавался старший лейтенант.
– А ты всмотрись повнимательнее, у его ног «Шмайсер» лежит. Он его от бедности, что ли, рядом с собой держит? А из-под френча граната выпирает. Думаешь, он ею рыбу собирается на озере глушить?
– Понял, товарищ капитан! Сейчас их берем или пошлем за подкреплением?
Поодаль хрустнула ветка, кто-то из бойцов случайно прошелся по сушняку. Девушка резко вскинула голову и стала внимательно осматриваться по сторонам. Потом что-то взволнованно сказала хлопцу, тот одобрительно кивнул и принялся растаптывать полыхающие угли. Девушка тоже засобиралась, подправила косынку. Вот сейчас они шагнут в лес, скроются за деревьями, и тогда брать их будет куда труднее.
– Надо задержать этих голубков, – распорядился Романцев. – Девицу нужно взять живой, а вот парня – как получится… Главное, не рисковать без надобности. Нам каждый боец дорог! Если бандеровец возьмется за оружие, сразу стрелять на поражение!
– Понял, – с готовностью ответил Григоренко и, повернувшись к юркому сержанту, сказал, показав на парня: – Ерошин, это твой, возьми его!
– Есть! – произнес сержант.
Вытащив из-за голенища нож, он осторожно приблизился к кустам, за которыми стояла девушка, и, выждав момент, прыгнул в тот самый момент, когда парень, почувствовав что-то неладное, обернулся. Ерошин умело сбил его с ног, навалился на распластанное тело и сдавил предплечьем горло. Парень оказался жилистым и невероятно юрким, завертевшись юлой, сумел сбить руку, тотчас перевернулся на живот и попытался дотянуться до автомата, прислоненного к стволу дерева. В какой-то момент показалось, что это ему удастся. Но подскочивший боец с размаху пнул его в лицо. Голова бандеровца безвольно откинулась, и он завалился на бок. Второй подоспевший боец ухватил парня за воротник, перевернул на живот и принялся заламывать руки за спину. Еще через минуту парень пришел в себя и принялся отчаянно сопротивляться.
– Крепче его держи, – надавил на его плечи подбежавший Романцев, – а то вырвется! Вроде бы худосочный, а сколько в нем силы!
Парень вырывался, что-то громко кричал, проклинал нападавших и никак не давал себя связать.
– Товарищ капитан, может, просто пристрелить его? – вполне серьезно предложил Ерошин. – Чтобы без хлопот.
– Не стреляйте в него! – истошно завопила девушка. – Берите меня, я сдаюсь! – Подскочив к бойцам, она принялась лупить по их спинам. – Оставьте его! Оставьте!!
Григоренко не без труда оттащил в сторону сопротивлявшуюся девушку.
– Да успокойся ты, наконец! Никто ничего не сделает твоему хлопцу. Уймись! – тряхнул он ее за плечи. Голова девушки дернулась, а старлей, поймав ее взгляд, полный ненависти, невольно отшатнулся и проговорил: – Не девка, а сущая ведьма!
Парня, наконец, одолели: двое бойцов крепко держали его за руки, подняли с земли. Он тяжело дышал, из разбитой губы на узкий подбородок, едва изведавший остроту бритвенного лезвия, стекала струйка крови.
Романцев внимательно посмотрел на задержанного. Его встретил спокойный взгляд – ненависть запрятана глубоко внутри. Вызывающей выглядела только молодость, не страшившаяся быть прерванной. Тимофей понимал, что разговорить бандеровца не удастся. Паренек из идейных – служит не за банку немецкой тушенки, такого душещипательными разговорами не проймешь.
Неожиданно он услышал вскрик и, обернувшись, увидел, как девушка, умело вывернувшись из крепких рук сержанта Ерошина, с силой ударила его коленом в пах, и тот с выпученными от боли глазами, совершенно не в силах что-либо предпринять, с ужасом наблюдал за тем, как девица умело вытащила из его кобуры пистолет и направила ему в голову.
Гибкие, чувственные губы девушки изрыгнули проклятие:
– Сдохни, собака!
Громыхнул выстрел. Сержант дернулся и неуклюже завалился на бок. Девушка приставила к своему виску пистолет. Какой-то момент она стояла неподвижно, невольно заворожив своей решимостью даже повидавших немало на своем веку бойцов, а потом закрыла глаза. Романцев понимал, что в следующее мгновение прозвучит выстрел, и пружинисто прыгнул, ударив в падении рукой по ее запястью. Громыхнуло будто бы с неба, чувствительно ударив по барабанным перепонкам. Пуля прошла совсем близко от ее головы, содрав у самого уха кожу с клоком волос. Упав, девушка застонала, прижав руками кровоточащую рану.
Красноармейцы оцепенело наблюдали за происходящим. Почувствовав ослабевшую хватку, бандеровец вырвался, сдернул с плеч бойца автомат и пальнул короткую очередь в Романцева, ловко перепрыгнул через поваленный ствол и кувырком закатился в кусты боярышника, тотчас распрямившиеся за ним плотной стеной. Уже из глубины зарослей прозвучала следующая очередь, такая же короткая, заставив бойцов плотнее вжаться в землю.
Тимофей почувствовал, как «кровь» срезанной очередью клубники брызнула ему в лицо, залепила губы. Запоздало затрещали в ответ автоматы, пытаясь нащупать невидимую цель. Первым опомнился старший лейтенант, бросившийся за беглецом в погоню, но тут же присел, напуганный выстрелом. Пуля ударилась в сосну точно над его макушкой. Ствол отозвался глухим звуком, и сбитая хвоя, разлетевшись по сторонам, колюче затерялась среди лютиков.
Романцев тотчас определил местоположение стрелявшего. Оно находилось немного левее кустарника, там, где тянулись в зенит две отдельно стоящие сосны. Затаив дыхание, он прицелился и дважды нажал на курок «ТТ». Гулкие выстрелы оборвали звонкое пение лазоревки, а потом вдруг послышался треск сучьев, какой бывает только при падении обездвиженного тела.
Держа пистолет наготове, Тимофей осторожно поднялся и строго приказал подошедшему бойцу:
– Охраняй ее, чтобы не сбежала!
– Да куда она теперь…
– Головой за нее отвечаешь!
– Есть, товарищ капитан! – отчеканил красноармеец.
В трех шагах от них постанывал сержант. На правой стороне через светло-зеленое сукно гимнастерки просачивалась кровь; расплываясь все больше, ею уже пропитался нагрудный карман.
– У меня там партбилет, – простонал он, чуток приподнимаясь. – Не замарать бы…
– Лежи и не шевелись! – приказал капитан. И, расстегнув гимнастерку, ловко перебинтовал кровоточащую грудь. – Ты потерпи малость. Рана не смертельная, еще на свадьбе твоей погуляем.
На лице Ерошина запечатлелась болезненная гримаса.
– Не надо никакой свадьбы, товарищ капитан, – прошептал он.
– Отчего так? – невольно удивился Тимофей.
– Да женат я, товарищ капитан… У меня ведь двое мальцов растут, – зашелся в недобром кашле сержант, сплевывая на гимнастерку сгустки крови.
– Не переживай, война скоро закончится, так что к пацанам своим вернешься.
– Боюсь, что война для меня того… совсем закончилась… Вот только не думал я, что таким образом… А я ведь и не повоевал толком, четыре недели назад, как призвался. За брательника старшего хотел отомстить. Убили его под Смоленском… А оно вот как обернулось.
– Потерпи, браток, доставим в госпиталь, а там тебя подлечат. Вы двое – ко мне! – подозвал Тимофей двух крепких красноармейцев. – Обратную дорогу найдете?
– Так точно, товарищ капитан!
– Сделайте носилки и давайте к дороге! Там поймаете машину и сразу в госпиталь сержанта! Все ясно?
– Так точно, товарищ капитан!
Прижав пистолет к корпусу, Романцев пошел через колючие густые кусты, пригибаясь над гибкими ветками, прямо к сосновому островку, посередине которого вокруг убитого бандеровца стояли бойцы. Один из них перевернул его на спину, вывернул карманы. Ничего!
– Как это вы его метко, товарищ капитан. Два раза пальнули, одна пуля в лоб, а другая в шею. Оба выстрела смертельные. Может, секрет раскроете, как так удалось? – со скрытым восхищением произнес Григоренко.
– Как-нибудь потом. Обыскали?
– Так точно!
– Нашли что-нибудь?
– Документов при нем нет.
– А хлопчик-то резвый попался. Тренирован. Наверняка фрицы обучали в каком-нибудь диверсионном лагере. Реакция у него мгновенная, быстро соображает… Давайте, подняли его и понесли.
Бойцы подхватили убитого за руки и за ноги и понесли на тропу.
– А хуторок этот отсюда далеко? – спросил Тимофей у старшего лейтенанта.
– Сразу за соснами небольшая сопушка проглядывает, – ответил Григоренко. – Вот заберемся на нее, и с макушки можно увидеть. Только боюсь, если там кто и был, то все уже разбежались. Такую пальбу устроили! Выстрелы отсюда далеко слышны.
– А может, и внимание не обратили, сейчас всюду стреляют. Давайте посмотрим, что там.
Цепляя носками сапог разросшиеся ромашки, Тимофей преодолел крутой склон сопки и увидел в небольшой долине, стиснутой с обеих сторон невысокими холмами, несколько белоснежных хат, покрытых посеревшей соломой.
– Это которая из них? – спросил он у подошедшего старшего лейтенанта.
– А та, у которой стены расписаны, – показал Григоренко на дом, возвышавшийся на самом гребне.
– Понятно…
Хозяйство на хуторе было крепкое, с большим двором, в центре которого конюшня и длинный амбар. Еще какие-то постройки, утопавшие в разросшихся кустах ежевики. Строения опоясывал крепкий плетень из грубого горбыля, круто сбегавший к самому подножию, подле которого, огибая возвышенность, петляла проселочная дорога. Стены дома были разрисованы цветами и замысловатыми узорами, напоминая нарядным цветом окружавшие луга. Изящно. Красиво. Причудливо. Было видно, что расписывал хату большой мастер, вложив в творение всю душу.
Тимофею не однажды приходилось бывать в украинских хатах. Они кардинально отличались от изб-пятистенок. Русские избы строились в двенадцать венцов, зачастую из толстых бревен, где имелась клеть с подклетом да еще пара жилых помещений. Кровли всегда богатые – двух-, а то четырехскатные. Для избы и бани всегда выбиралось лучшее дерево, и плотникам приходилось протопать немало верст по лесу, прежде чем отыскать нужную сосну. Зато дом получался всегда ладный: в жару прохладен, в холод хорошо держал тепло.
Украинские мазанки возводились иначе. С лесом здесь небогато, а потому нередко использовали минимум дерева, заменяя его сплетенными ветками, кирпичом-сырцом, а уж если повезет, так из половины бревна. Затем стены щедро обмазывали глиной, белили известью. Странное дело, но такие строения держались крепко, выдерживали стужу и ветер, правда, требовали куда большего ухода, чем русская изба-пятистенка.
Дом с расписанными стенами в сравнении с другими хатами, стоявшими по соседству, представлялся едва ли не дворцом. Еще несколько бревен, видно, для каких-то хозяйственных нужд, лежало подле плетня.
– Стены чудно разрисованы, – проговорил старший лейтенант Григоренко. – Вот сколько смотрю, ни один узор не повторяется. И все такие заковыристые. Прямо какое-то народное творчество. Обычно внутри хаты стены еще лучше расписаны. У меня девушка из Западной Украины была. Их семья примерно в таком же доме проживала, а хата так же красиво была расписана. Первый раз, когда к ней пришел, так…
– Ты бы не на узоры смотрел, – прервал откровения старшего лейтенанта Романцев, – а на то, что во доре происходит.
– Виноват, товарищ капитан, – несколько обиженно ответил Григоренко.
– Ничего подозрительного не видишь?
Из хаты вдруг вышла молодая женщина, лет тридцати. Одета не по-деревенски нарядно: в длинном летнем расшитом платье и в коротких кожаных сапожках. Она из-под руки пытливо всмотрелась в лес, постояла немного и вернулась в дом.
– Уверен, что Гамулы нет, – произнес старший лейтенант.
– Аргументируй, – внимательно посмотрел на него Романцев.
– В спешке бандеровец уходил, а еще и на коне. Посмотрите, конюшня не заперта, и ворота распахнуты. Как-то это не по-хозяйски! Двери принято запирать. Там ведь скотина находится, может разбрестись куда ни попадя. Гамула, наверное, услышал выстрелы, вскочил на коня и в лес подался.
– Куда он может уйти, по-твоему?
– А куда угодно! У него таких хат по всей волости не один десяток!
– А женщина почему вышла?
– Посмотреть, что во дворе происходит… Может, хотела ворота закрыть, но передумала, чтобы не привлекать к себе внимания. Догадывается, что за домом наблюдают.
– Что ж, вполне логично, наверное, так и есть. Дом возьмем на заметку, может, появится кто-нибудь… О Гамуле порасспрашиваем у задержанной. Наверняка она о нем что-то знает.
– Верно, товарищ капитан! Никуда он от нас не денется!
Вернулись на поляну, где на траве со связанными за спиной руками сидела девица. Ее большие серые глаза полыхали от гнева. Никогда прежде Тимофей не сталкивался с такой откровенной ненавистью. Окажись в них огонь, так испепелила бы дотла!
– Чего ты меня своими глазенками-то сверлишь? – усмехнулся он. – Не настрелялась еще?
– Ви ще кровью своею вмоетися за те, що прийшли на нашу вильну Украину!
Тимофей удивленно взирал на девушку. Перед ним сидел закоренелый враг, которого невозможно было ни переубедить, ни перевоспитать. Откуда в ней взялось столько ненависти? Ведь еще совсем молодая девчонка! Ей бы не враждовать да наганом размахивать, а влюбиться в достойного доброго парня и нарожать, на радость себе и ему, побольше ребятишек.
Во время службы в дивизионной разведке ему приходилось не однажды брать немецких «языков», отлавливать разного рода предателей и диверсантов, но никто из них не смотрел на него столь откровенно враждебно.
Что за чертовка такая!
– Какая неугомонная бандеровка… Помолчала бы, – беззлобно произнес Тимофей. – Я с бабами не воюю. А если будешь меня так своими глазенками буравить, так могу и не выдержать. Знаешь, не железный!
– А ти мене не стращай! Бачила я таких, тильки зарас вони вси в сирий земле лежать. За тобой тоже придуть. И ты здохнешь як шелудивая собака!
– Товарищ капитан, – отозвался рябой боец, охранявший дивчину, – может, мне поучить эту стерву уму-разуму? У меня такая первая жена была, пока оплеуху ей не отвесишь, ни за что не успокоится… Я тебя сейчас, шлюха бандеровская… – занес было руку боец, но Тимофей резко остановил его:
– Отставить! – И уже тише добавил: – Девку не трогать. Отвечаешь за нее головой, лично спрашивать буду…
– Уж больно на язык она поганая, – посетовал боец. – Рука так и тянется «леща отвесить». Чувствует моя душа, принесет она нам еще хлопот.
– Вы все сдохните! – продолжала ругаться девушка слабеющим голосом.
– Вот зараза, сколько же в ней ненависти! У такой гадины, как она, злобы на целую роту фрицев хватит.
Неожиданно девица умолкла, а потом медленно стала заваливаться на бок, приминая высокую траву.
– Еще неизвестно, кто из нас раньше сдохнет, тварь бандеровская, – пробурчал боец. – Они здесь все такие, подыхают, а продолжают проклятиями сыпать. Мы этих гадов еще научим Советскую власть любить!
– Перевяжи ей голову, – приказал Романцев, – а то до госпиталя не довезем.
– Товарищ капитан, может, так обойдется. У этой бандеровки рана-то пустяковая, – неожиданно возразил боец. – Они все живучие, как собаки, и так выживет.
– Она много крови потеряла, если не перевяжем сейчас, то умрет по дороге. А она нам живой нужна, рассказать все должна… Чувствую, что много чего знает. Все ясно?
– Так точно, товарищ капитан, – с неохотой отозвался боец.
Умело и очень аккуратно, позабыв про неприязнь ко всему бандеровскому, красноармеец перевязал девушке голову. На какое-то мгновение она пришла в себя, открыла глаза, хотела что-то произнести, а потом снова потеряла сознание.
Нарубив колья, бойцы соорудили носилки, привязав в качестве ложа плащ-палатку. Уложили на носилки раненую и зашагали по спуску в сторону проселочной дороги.
