Смотреть в эти глаза напротив, не отрываясь, было очень тяжело. Невыносимо.

Покрасневшие, запавшие и очень уставшие. Жуть! Замершие, почти остекленевшие, они почти ничего не выражали. Не читались. Одно лишь летело из них пронзающим все преграды лучом — стремление во что бы то ни стало спасти своего ребёнка и порвать любого, вставшего на пути, и тем мешающего матери. Когда Мифтахова отвечала, её бескровные губы почти не шевелились.

В другое время я и близко бы не подошёл к несчастной и, в общем-то, далёкой от моего круга женщине, находящейся в таком кошмарном состоянии. К матери, совершившей типичнейшую родительскую ошибку: она вообразила, что знает о единственном сыне всё… По крайней мере, всё необходимое для должного контроля и воспитания. И об этой ошибке сейчас ни в коем случае не стоит упоминать. Нет уж, при других раскладах я, услышав о случившемся, поинтересовался бы у рассказчика парой подробностей о ЧП, а спустя некоторое время, при удобном случае, выразил бы своё сочувствие лично.

А сейчас — очень непросто говорить.

Но я, и сам уже заряженный до предела, и от этого злой, как собака, продолжил короткий, хоть и предельно тяжёлый разговор. Нервничал, торопился. Потому что выехать, вообще-то, нам следовало в четыре часа утра, по самому первому свету. Сейчас уже почти пять, а две машины экспедиции до сих пор вхолостую тарахтят движками на рубеже. Новиков, открыв дверь, сидел в своём внедорожнике и терпеливо ждал разрешения сложной ситуации. Ждали и бойцы блокпоста. В смене дежурят шестеро; этим ранним утром народу на блокпосту собралось больше — провожают героев на ратный подвиг. Не слышно только марша «Прощание славянки» под духовой оркестр.

— Никита… — уже в третий раз легонько потянул меня за рукав участковый. — Ты это… Её же можно понять. Как Юле здесь бедовать-то?

Да всё я понимаю! Поначалу Бурят вызвался, но Мифтахова, узнав, кто именно едет, решила отправиться сама. Как всем известно, Бурят ни разу не охотник, с огнестрелом не дружит, он всё больше по кулачкам. На хозяйстве его решила оставить, ведь «Котлетная» — тоже её детище. Не бросишь, именно там семейное гнездо, а не в небольшом частном доме на окраине…

Отмахнувшись от Храпунова, как от надоедливого комара, я жёстко и уже развёрнуто повторил:

— Есть три варианта возможных действий: первый — мы отправляемся без тебя, скажу честно, что мне он подходит больше всего. Второй — ты не можешь с собой справиться и отправляешься туда сама, на этом спасательную операцию можно будет сворачивать. Третий — ты едешь с нами без всяких предварительных условий и обязуясь беспрекословно подчиняться после самых страшных публичных клятв. Скажу — сидеть в машине всё время операции, будешь сидеть, не споря.

Первые эмоции она из себя уже выкрикнула, разговор стал связным.

— Боишься меня, Бекетов? — сухо прошептала она, еле разлепляя искусанные губы. — Ты совести своей бойся, мать от дитя отталкивая.

— Боюсь, Юля, очень боюсь, — признался я. — И именно тебя. Боюсь, что в самый ответственный и опасный момент в тебе на первобытном уровне проснётся материнский инстинкт, и ты оленихой, с криками и топотом помчишься тогда и туда, куда мчаться категорически не следует. Боюсь, что твой сын, услышав родной голос, потеряет осторожность и поддастся уже детскому инстинкту. И тоже заорёт, рванёт навстречу. Ты выдашь группу, он выдаст детей. Это конец операции.

— Я буду слушать тебя во всём, любые клятвы дам! — пообещала она парадоксально бесстрастным голосом, продолжая всё так же пристально, не мигая, смотреть мне в глаза. Энергетика от неё шла бешеная, такая, что я чувствовал эту невидимую силу кожей, как горячую печку.

— Никита… — опять завёл свою песню искренне переживающий участковый, разводя в стороны ладони, мол, видишь же, лось тунгусский, она согласна.

Я ещё раз внимательно оглядел женщину с головы до пят. Обычный таёжный комплект, прочный и просторный, сидит на ней ладно, привычно. Крепкие высокие башмаки на шнуровке. На ремне два подсумка, советский охотничий нож МООиР, на шее заслуженного вида бинокль, на плече — короткая гладкоствольная «сайга». Возле ног стоит небольшой, плотно набитый рюкзак. Я не стал задавать самый глупый и обидный вопрос: умеет ли она стрелять. Здесь все горазды, даже если не охотники. Хуже, лучше, но с огнестрельным оружием крестовцы хорошо знакомы с детства.

Что бы она сейчас не говорила, а подвести может. Слабое звено. Вот только ровного строя на всё готовых бойцов, вдоль которого можно пройтись с выбором, придирчиво оглядывая стати и лица, судьба мне не предоставила. Добровольцы, конечно, есть, нет разрешения покинуть посты, на которых они уже работают.

Шумно покряхтев, я принял нелёгкое решение:

— Садись в «шниву». Новиков, принимай второго члена экипажа! Пора ехать!

Участковый облегчённо выдохнул и пообещал:

— Лично буду у рации, связь гарантирую. Но и ты не отключайся.

— Сегодня в девятнадцать часов комбинатовские кровь из носу обещали мне сдать в эксплуатацию первый укреплённый «Урал», — проявил деловой подход глава администрации Песегов, полноватый мужчина в цивильном костюме и светлых роговых очках. — Если не будет срыва, сюда технику и поставим.

Пожав руки обоим, я уже было зашагал к машине, как издали кто-то громко подал голос, на который обернулись все.

— Ну и куда это вы без меня собрались, молодые воины Света? — громко вопросил подходящий к блоку Гумоз.

— Гляди-ка, мужики! Эвенкийский князь пожаловал! Гумоз, ты никак в набег на ясачное зимовье собрался? — крикнули ему от стены мешков с песком. — Ты же с ночной, недавно спать ушёл!

— Выспался уже, — небрежно ответил Гумоз, подходя к нам с участковым. — Как, Никита, возьмёшь заслуженного северного бича в команду?

— Спасибо, брат, — искренне поблагодарил я единичного философа.

Теперь в составе экспедиции не только две машины, но и две пары, от чего шансы если не на полный успех, то на удачное возвращение маленького сводного отряда существенно увеличивались.

Конечно, Гумоз был вооружён. И весьма необычно.

В одной руке он держал ижевское помповое ружьё МР-133 с пистолетной рукоятью, без приклада и со стандартным магазином на четыре патрона. Разворотливая убойная вещица, вполне обычная для задач самообороны и защиты жилища. Некоторые рыбаки, особо не увлекающиеся охотой, такую машинку и берут. Необычность арсенала Гумоза заключалась во втором предмете, который он держал в левой руке. Это была настоящая эвенкийская кото или пальма — распространённое у некоторых сибирских народов холодное оружие типа глефы, у которого однолезвийный ножевидный наконечник, порой довольно длинный, закреплён на не очень длинном древке. В умелых руках это страшное оружие, позволяющее наносить сильные рассекающие удары.

— На медведя собрался? — кисло улыбнулся я, хотя появление старого корифана меня обрадовало. Настроение было препаскуднейшее, а сейчас чуть поправилось.

— Не, это я уже проходил. Был у меня случай, когда я ходил на амикана с рогатиной… Захотелось новизны впечатлений. Да и в берлоге сидеть скучновато. Так что скажешь, командир, в какой танк определишь?

— Ко мне давай, на заднее сиденье. Сейчас поедем.

— Интересно, куда он эту дуру пристроит? — с интересом спросил меня участковый, глядя вслед открывающему дверь ополченцу.

Я лишь пожал плечами, однако Гумоз быстро нашёлся в обстановке и просто выставил страшновато выглядевший наконечник в окно.

— Димыч, рацию держи включённой, — напомнил я другу и ещё раз махнул рукой провожающим. — Бывайте пока, если что, двигаем мы!

Нарисованная от руки схема, которую предоставил участковый, не отменяла важного в тайге обстоятельства: практическим образом эта дорога мне не знакома, не бывал я на прииске «Волчья падь».

Новиков знает? Вот пусть он впереди колонны и едет. А мы с Гумозом позади, больше уделяя внимания не разглядыванию таёжных далей, а контролю обстановки по сторонам.

Дмитрий, в свою очередь, тоже поступил хитро, если не гениально — посадил за руль Мифтахову, о чём дисциплинированно доложил по рации. Имея опыт многочисленных деловых поездок в Северо-Енисейский, она отлично водит машину, понимая, что такое внедорожник и бездорожье. Делом занята, а не доламывает голову в нехороших предположениях. Гениальность же состоит в том, что получив должность боевого водителя, Мифтахова становится на якорь, лишний раз она не выскочит. С другой стороны, Димон Хитрый Лис, контролируя её, освобождает свои руки для стрельбы. А что? Отодвинул сиденье назад до предела, сам не толстяк, назад при нужде перепрыгнет быстро. Новиков — отличный стрелок, мне с ним не тягаться. Немаловажно, что боец уже обстрелянный, причём именно на дороге. В сходной тактической обстановке. И он второй из поселковых, если таковым считать и меня, кто видел живого баруси. Мёртвого не видел никто.

— Смотри-ка, высовывается! Как червяк из яблока! — заржал Гумоз, показывая рукой вперёд. Перед поездкой Дима снял с машины экспедиционный багажник, чтобы ничего не мешало стрелку при работе из люка.

— Лишь бы палить не начал, — озабоченно добавил напарник.

Промысловик действительно вытащил СКС и принялся ловить цели по разным секторам, стараясь быстро переводить прицел.

— «Глухарь», докладываю: нормальный ход. Из люка вполне удобно, водитель в норме, втягивается в работу. Скоро Тёщин язык, а потом будет речка Морошка. За ней и начинаются эти болота Волчьи… Слышно меня? А дальше урочище Волчья падь, где стоит прииск. Как понял, приём…

Говорил он прямо из люка. Ветер нещадно шипел в микрофонной решётке, зато Мифтахова ничего не слышала.

— Принял, скоро Морошка.

Хорошо, что Юля при деле, а не в окно пялится, ничего не замечая. Водительские рефлексы мобилизуют, волей-неволей будешь собранным.

Дорога петляла сильней, чем та, что ведёт на прииск «Удачный». А вот горок здесь практически нет, сплошная низина. Исключение — тот самый Тёщин язык, где грунтовка сильно закручивается между скальных выходов.

Время летело быстро, колонна шла без происшествий.

Пару раз я доложил о ситуации на блокпост. Дальняя рация у нас одна, в Монстре. Чем дальше мы удалялись от посёлка, тем сильней росло напряжение. Видеорегистратор записывал пейзажи, эфир молчал, двигатель ворчал. Глядя в зеркала заднего вида, я прекрасно видел только что пройденный участок пути, эту прибитую росой бежевую ленту, временами довольно круто уходящую назад. Длинных участков не было, дорогу за кормой словно кто-то ножницами отрезал. И прятал в лесу. Невольно возникало опасение: если заглохнет двигатель, что будем делать? Я смогу буксировать «шниву» сколько угодно, а наоборот?

— Внимание, останавливаемся! — прогремел динамик. — След на дороге.

Пристроившись к корме головной машины, мы с Гумозом подошли к присевшему на корточки Новикову. Напарник взял пальму, а помповое ружьё оставил прислонённым к двери. Согласно договорённости, двигатели работали, в дороге вообще глушить не будем, бензина взято предостаточно.

— Что там, Дима?

— Да хрен его знает. Тут, командир, вместе смекать надо, — ответил промысловик. — Ясно, что не амикан. А дальше…

Шагах в десяти впереди «шнивы» грунтовку пересекал необычный след. Существо, судя по отпечаткам на влажном песке, передвигалось на двух ногах. Широкие, чуть расплывчатые, словно раздавленные ступни гуманоида по очертаниям были похожи на человеческие, но оснащены когтями длиной сантиметров семь.

— Опасность есть? — честно спросил я о главном.

— Недавно протопал, — процедил сквозь зубы Новиков.

— Гумоз, контроль правой стороны! — тут же крикнул я. — Димыч, почему ты решил, что недавно?

— Оценивая чёткость следа и судя по тому, что из той лужи в отпечаток всё ещё натекает вода, видишь? — пояснил следопыт. — Тварь хорошо слышала, что в её сторону идёт колонна, но дорогу пересекала без спешки. Гумоз, наблюдаешь что-нибудь?

— Пара следов у обочины! Он в пихты ушёл. Ничего не боятся, сволочи.

Я подошёл ближе, посмотрел сам. По обочинам росло всё, что растет по всем сибирским обочинам: мать-и-мачеха, иван-чай, медуница, пижма. Следов сразу не заметил, понадобилась подсказка.

— Кто это мог быть, Никита? — с серьёзным выражением лица спросил Гумоз.

— Можно допустить, что ибага, с другими двуногими мы пока не познакомились. Здоровый такой волосан без нижней челюсти.

— Да, развелось сволоты… Нам бы вертушку, да с воздуха по ним, — размечтался Новиков. — Я бы поохотился от души, отлил бы им свинца за свою избушку.

— Одна вертушка уже отлеталась, — без всякого энтузиазма откликнулся я, напомнив о так и не найденном спасателями Ми-2.

— Может, шмальнуть пару раз, чтобы впредь боялись? — громко предложил Гумоз. Он красиво и быстро крутанул в воздухе пальмой, а затем невозмутимо достал из-под куртки наган.

Новиков удивлённо мотнул головой, хмыкнул, но вслух ничего не сказал. А что тут говорить, если кругом сплошные нарушители правопорядка.

Насчёт шмальнуть, это правильная мысль. Чем раньше сбежавшие подростки услышат вдали хлопки выстрелов, тем раньше, получив надежду на спасение, мобилизуются и лучше спрячутся. Если они вообще ещё живы. Эта страшная мысль всплывала постоянно и, конечно, не только в моей голове.

— Спрячь свой допотопный наган, Гумоз, не трать боеприпас! Слишком тихий пугач, — ответил Новиков, поднимая СКС. Резкие и громкие звуки серии выстрелов разнеслись над дорогой. Ничего, пусть стреляет, патронов 7,62х39 у него в избытке.

По обе стороны узкой ленты, вырубленной в тайге золотопромышленниками для прокладки трассы, высилась сплошная стена высоких лиственниц, пихт и елей. В местах, где преобладали последние — сплошь тёмная хвоя, лиственных деревьев практически нет, их выживают. Такой мрачный лес зверьё не очень любит, здесь очень мало цветов, зато и кровососов поменьше.

Светлохвойная тайга — лиственничная или сосновая. Лиственницы в этих краях ещё много, сосна же встречается редко. Южнее сосны гораздо больше, начинаются и кедровники, а уж на Ангаре… Там растут огромные сосняки обморочной красоты. Стоит только войти в такой светлый лес с жёлтыми да бронзовыми стволами, как ты сразу ощущаешь разницу с темнохвойкой, или чёрной тайгой, где нет подлеска, под ногами всё гниёт и преет, а красивая лужайка, на которой хочется задержаться — редкость. Зато навалом больших и маленьких болот.

За тихо журчащей речкой Морошкой, которую можно перейти, не замочив ноги, почти сразу за остатками полуразобранной избушки начинались обширнейшие Волчьи болота с многокилометровыми, непроходимыми болотинами-чарусами, но и с великолепными так называемыми гривами — болотными островами или длинными сухими полосками, покрытыми лесом. Это настоящие оазисы, богатые целебными травами, грибами и ягодами, любимые всевозможной таёжной живностью: от куропатки с глухарем до росомахи и сохатого. Конечно, водится и медведь, где их нет… Для волка такие места не типичны, но по какой-то причине здесь их действительно много.

Там на моховых кочках повсюду попадался выветрившийся волчий помет, а под невысокими ивами здесь и там белеют обглоданные кости. В этом глухом отдаленном болоте испокон веку жили и гнездились свирепые хищники, не причинявшие, впрочем, какого-то вреда народному хозяйству за отсутствием такового. Бывалые люди рассказывают, что охотничьи собаки, почуяв здесь страшного зверя, не отходят от ног, испуганно подрагивая.

Недаром говорят, что мысль материальна. Подумал я о волках, вспомнил не ко времени, и они тут же заявили о своём присутствии.

— Мужики, тут ещё и серые прошли, трое! — крикнул Дмитрий. — След тоже недавний, охотничий — прямой, размашистый. Командир, они за бонами двигались, точно говорю! Никогда больше на волка капкан не поставлю.

— Неужели у нас появились союзники? — поразился я и оглянулся. Мифтахова по-прежнему неподвижно сидела за рулём.

— Юля, смартфон у тебя с собой? Сфотографируй быстренько следы, и едем дальше! Дима, сколько ещё?

— Ерунда, поворот минут через десять пути. Можно готовиться.

Над территорией заброшенной войсковой части стояла тишина.

Невероятная, какая-то мистическая тишина объекта, с момента ухода военных далекого от всего, что может шуметь — от оживлённых магистралей, бетонных джунглей, заводов до посёлка и приисков. Поначалу ни бабочек, ни птиц я не заметил в этом угрюмом, всегда молчаливом месте. Только журчание ручейка как-то оживляло округу. С трёх сторон объект окружал ельник с густым подростом и валежником. Там тоже было тихо, лишь где-то вдали слабо перекрикивались кукши да тихо попискивали синицы, перелетая по сухим веткам.

Это она, заброшка, спутать было невозможно.

Характерные признаки присутствовали: частью обвалившееся антенное поле, остатки периметра с колючкой, стандартные вышки караульных постов с тёплыми будками на зиму, кирпичное здание КПП. На втором плане — группа низких серых зданий, замаскированных подросшими за долгие годы деревьями. Доминировала над всем высокая ажурная конструкция прожекторной вышки. Прожекторов, естественно, не было.

Ходят слухи, что в этой войсковой части много помещений находится под землёй — длинный тоннель и прилегающие служебные помещения непонятного назначения, которые перед ликвидацией объекта подрывали или консервировали, тут слухи разнятся. Кое-кто из крестовцев считает, что местность могли и заминировать, оставив сюрпризы для особенно любопытных. Не хотелось бы это выяснять. Хотя зачем минировать, если никого из поселковых сюда палкой не загонишь? Каких я только россказней не наслушался в прошедшую ночь. Очень плохая репутация у места.

Со стороны въезда в часть столбов с колючей проволокой не было, проезжай на территорию хоть пятью машинами в ряд. Перед въездом стояла капитально застрявшая в грязи белая «шестёрка».

— Опыта водительского нет у беспризорников, не там они пошли, вот и врюхались. Заполировали глину лысой резиной, и всё, остановка «Вылезай», — сразу же оценил ситуацию Новиков.

— Зато теперь мы знаем, что ребята тут, — ответил я. — Дмитрий, входим уступам, я справа, ты головной. Контролируешь впереди и слева, мы — правый фланг и тылы. Въезжаем на центр плаца, останавливаемся так же, уступом, осматриваемся. Вперёд.

Погода… Похоже, погода после начала вторжения вероломно переметнулась на сторону властей, делая всё, чтобы отвадить от посещения закрытой особой территории всякого рода сталкеров. За месяц случилось всего лишь несколько полностью ясных дней, так, редкие просветы. Всё остальное время над грешниками зоны висит безнадёжно серое небо, с которого регулярно сыплется то мелкий дождь, то липкая морось. И от этого человек чувствует себя ещё хреновей.

Что-то темно здесь, не по времени суток… Или я нагнетаю?

Заехали внутрь, остановились.

— Огольцы могут быть на прожекторной вышке, — голосом Новикова прошипел динамик.

Храпунов вынужденно признал, что огнестрельное оружие у юных сталкеров почти наверняка имеется. Какая-нибудь старая неучтённая двустволка-браконьерка. Новиков, в свою очередь, заставив капитана недовольно пыхтеть, добавил, что раз пацанов двое, то и стволов не меньше. Ковбойский народ тут живёт, что поделать.

— Ребятки умненькие, будем надеяться, что наверх они не полезли, — ответил я, зная, что Юля в салоне «шнивы» слышит все переговоры. — Там для обороны прорву патронов надо иметь, чтобы успевать нечисть сметать с лестниц, а сколько они могли набрать патронов? Нет, понадежней они укрылись, вот что я думаю.

— Никита, они под землёй спрятались, чувствую! — до крайности взволнованная мать перехватила у Новикова тангенту.

— Вполне может быть, — согласился я. — Но сначала нужно зачистить территорию.

— Надо срочно найти вход! — отчаянно крикнула она. — Там мой Данилка, там, я знаю!

— Юлия, помни о своём обещании, — строго напомнил я и отпустил клавишу, чтобы выматериться свободно, от всей души.

— Надо было взять у нашего усатого ментяры наручники и приковать бабу к рулю, — многоопытный Гумоз внёс вполне деловое, но запоздалое предложение. — Левой рукой пристегнуть, чтобы могла передачи переключать. Изрыдается так, что уши заложит. Зря ты её взял.

— Ага, и оружие забрать, чтобы смычку не отстрелила, — не удержавшись, и я внёс свою лепту в развитие дикой идеи.

Пш-ш…

— Внимание, экипажам. Сейчас Новиков пять раз стреляет в воздух, давайте разбередим логово, если тут есть кто-то из нечисти. Потом мы с ним выходим из машин, слушаем-смотрим на воздухе. Стрелкам окна приоткрыть, наблюдать, страховать.

Я, не закрывая дверь, выбрался в первые секунды после грохота выстрелов карабина, когда обвалившаяся на нас тишина как бы показывала, убеждала, что вокруг всё спокойно.

Глухо откашлявшись в кулак и набрав в лёгкие побольше воздуха, я заорал что есть мочи:

— Ребята! Если вы меня слышите, то ни в коем случае пока не откликайтесь! Просто спрячьтесь лучше и притихните! Будем стрелять, много, себя берегите! Если у вас есть оружие, в бой не ввязывайтесь, сохраните патроны для защиты!

Ответа не последовало. Это хорошо или плохо?

А потом что-то произошло.

Выбравшись из-под экрана салонов размеренно тарахтевших джипов, мы с Новиковым встали рядом и тут же синхронно почувствовали какое-то изменение среды. Непонятную напряжённость, настороженность. И не нашу — чужую. Подтверждая это, над плацем пролетел тот самый резкий и страшный звук, который запомнился после памятного беспокойного утра в моём зимовье. Неземной звук громко работающего синтезатора с хорошей звукоусиливающей аппаратурой. Грудь сжало спазмом, дышать стало тяжело.

Когда затихли последние адские ноты, мы, совершенно охреневшие, начали отходить, медленно и тихо пятиться к дверям внедорожников.

Пш-ш…

— Вот так. Все слышали? Не получится мирно, братцы… Твари на территории есть, — сбивчиво констатировал я, не успевая восстановить дыхание.

— Что будем делать? — поинтересовался Новиков. — Мне уже невтерпеж, пора уже пустить на сажу кого-нибудь из этих чертей.

— Минуту дайте.

Планировка центра заброшенной войсковой части, разброс и само расположение строений и площадок оказались очень неудачными для подобных спасательных операций. Плац маленький, почти квадратный, рядом только две одноэтажные казармы и что-то, похожее на блок с клубом и спортзалом. Но это точно не штаб, не тот антураж и архитектура, даже дежурки не видно. Она где-то в другом месте, как и столовая. А ещё есть котельная, радиорубка с давно растащенной аппаратурой, склады, спортплощадка и полоса препятствий, стрельбище, трансформаторные будки и гаражи-боксы…

После нескольких несчастных случаев, в которых крестовцы усмотрели мистическое начало, взрослые перестали совершать сюда набеги, вывезя самое ценное и деловое много лет назад, поэтому никто не смог нарисовать более или менее достоверную схему. Корявые рисунки разного авторства сильно отличались друг от друга. Насколько я понял, в последние годы сюда только поселковая детвора и наведывалась.

Пш-ш…

— Решение будет такое. Объезжаем территорию, выманиваем паскудников наружу, учиняем отстрел. Задача — как можно реже выходить из машин. Двигаемся так, чтобы никогда не терять друг друга из виду. Дмитрий, врубаем всю иллюминацию, фары-искатели набок. Должны же эти существа реагировать на яркий свет! Пусть слепит в атаке. Без геройства! Спецназовцев у нас в команде нет. Всё, что мы делаем — отсебятина, наитие, помните об этом. Я справа, «шнива» по левой стороне, вперёд!

Двигались медленно. Обогнув справа здание клуба, мы почти сразу обнаружили столовую.

Позже, разбирая полёты, мы с Димкой сильно удивлялись, отчего власти давно не настояли на полном сносе всего этого кошмара. Зачем вообще это грандиозный капкан было оставлять, ведь ясно же, что нет-нет, а дети сюда заглянут! Написали бы гневное письмо в Минобороны или попросили бы промышленников выделить землеройную технику… Песегов мужик опытный, осторожный — а его словно кто-то зачаровал.

Здесь всё выглядело так, как и должно быть, канон: обрывки кабелей и проводов, перекосившиеся двери нараспашку, стёкла выбиты, дорожки заросли высокой травой… Мне было не так удобно смотреть направо, как Гумозу, но что-то я разглядывать мог. Несмотря на давние и частые грабежи, тут многое осталось нетронутым. Даже алюминиевая посуда в столовой, и та была на месте! Поразили кривые стопки алюминиевых мисок и чуть покачивающиеся на крюках половники, в помещении гуляли сквозняки.

Алюминий, конечно, котируется существенно дешевле меди, но на материке такая посуда в товарном количестве могла окупить любой сталкерский рейд. Но есть из такой посуды не будешь, побрезгуешь. А сдавать цветмет местным некуда, не тащить же всё это чёрт знает за сколько километров, аж до Енисейска. Хотя я и не знаю, есть там скупка или нет.

Сказывается и старая добрая страшилка про радиацию: «Там, где стояли военные, непременно найдётся что-нибудь радиоактивное или ядовитое». Многие помнят скандальные публикации начала девяностых. И сейчас эти возникшие в голове строки у человека осведомленного могли вызвать воспоминания в виде отрывков из сообщений СМИ: «террористы могут получить доступ к ядерным хранилищам бывшего СССР», «грязная бомба», «в России не досчитались „ядерных чемоданчиков“». Почва для подобных ассоциаций, увы, имелась. Виной тому РИТЭГи — радиоизотопные термоэлектрические генераторы. Это источник электроэнергии, использующий тепловую энергию радиоактивного распада. В качестве топлива используется стронций-90, а для высокоэнергоёмких моделей — плутоний-238. Применяются они в навигационных и радиомаяках, метеостанциях и прочем оборудовании, установленном на местности, где нет других источников электропитания. В частности, на арктическом побережье. Их действительно начали массово находить после перестройки, когда войсковые части, пограничные заставы и полярные станции начали с потрясающей скоростью схлопываться одна за другой. Служивые уходили без плана и разума, бросая технику, оборудование и сооружения.

— Полы без мусора, все столы и лавки тоже, почти без бардака, расставлены правильно, ровно… — тихо описывал увиденное Гумоз.

Пш-ш…

— У нас пока чисто, смотрим следующую казарму, — доложил Новиков. — Никита, ты обратил внимание, как мало наглядной агитации?

Я вообще её не видел на стенах. Деревянные стенды были пусты. Ни плакатов, ни панно, ни портретов членов Политбюро, ни даже флагштоков на плацу. Может быть, подобные части маскировались от присмотра из космоса? Плац крошечный, флагштоков нет, зато на территории есть большие деревья, тут и там высятся пушистые ели…

— Под пионерлагерь косили. Или под санаторий, — предположил я.

— Не выдумывай лишнего, — посоветовал Гумоз, прямо из окна приоткрывая клинком пальмы очередную дверь. — Просто самый последний замполит был идейным, упёртым, с собой забрал.

— А зампотыл оказался не упёртым? Всю посуду бросили. Даже если часть получила новый комплект, мог бы вовремя задвинуть, пока был товарный вид.

— Тут ты прав, остро смотришь, дауншифтер… Такое могло произойти только в одном случае.

— В каком? — насторожился я.

— Если эту клятую часть эвакуировали очень быстро, может, даже экстренно, — без тени насмешки заявил мой стрелок.

— Утешил, блин!

— Ну, мы знали, куда отправляемся, так ведь? Кстати, вот тебе капитальная агитация, обрати внимание, осталась на месте, всё в порядке.

Да, все эти «Слава КПСС!», «Наша Родина — СССР», «Народ и армия едины!» и прочие подобные лозунги в монументальном исполнении всё же присутствовали. В виде примитивной мозаики, выложенные в стене кирпичом или написанные облезлой краской по бетону.

Неподалёку что-то негромко пискнуло или скрипнуло. Чёрт, мороз по коже!

— У нас домовой, кхе-кхе… — с неестественным спокойствием провозгласил в тишине голос промысловика.

— Где?! — крикнули мы вместе с Гумозом.

— Третье окно от меня, на подоконнике.

В проёме окна и в самом деле сидел домовой!

Он вполне мирно смотрел на машины экспедиции, свесив наружу кривые ноги в лаптях, был вполне антропоморфен и выглядел, как седой бородатый живчик-старичок очень маленького, почти игрушечного роста. Порты в полоску, серая рубаха, которая некогда могла быть и белой. Таким его на русских северах обычно и представляют: постоянно взъерошенным, с длинной бородой, добродушным, относительно безвредным и большим шутником. Ничего звериного в его облике я не заметил, ни шерсти, ни длинных когтей. Разве что длинные, торчком стоящие уши.

Удивления я почему-то не испытывал. Домовой, совершенно нас не опасаясь, качал головой из стороны в сторону, смешно двигал ручками и попискивал.

— Дедок, падший ангел, которого Бог в наказание сбросил на землю. Кто угодил прямо в жилища, стал домовым, — восхищённо сказал Гумоз, открывая дверь и выходя наружу. — Вот и свиделись!

— Это арэнки, — произнёс я в микрофон, припомнив рассказ Петра и пантеон эвенкийских духов, — они совершенно безвредны.

— Нечего сюда тунгусов приплетать, это наш родной домовой! — махнул на меня рукой Гумоз и крикнул: — Дедка, здорово! Конфетку хочешь?

Однако домовой ответного дружелюбия не проявил и сладкое предложение не принял. Его маленькое лицо неожиданно исказила гримаса ненависти. Резво вскочив на подоконник, он зло потряс крепко сжатыми кулачками, пропищал гораздо громче и одним прыжком скрылся с глаз. Вот тебе и на!

Пш-ш…

— Мужчины, надо бы отъезжать отсюда, вокруг слишком много окон, — прозвучало мудрое предложение Мифтаховой.

— Господи, как я уже устал от всей этой нечисти… Работаем дальше! — отдав команду, я сразу тронул машину с места, излишне бодрому Гумозу пришлось запрыгивать в неё на ходу.

— Знаешь, командир, может, он и безвредный, конечно, — добавил из салона «шнивы» Новиков, — только, похоже, что лохматый бес отправился за подкреплением.

— Верно, Дима, в самый корень зришь! — поддержал промысловика Гумоз. — Не-етушки, детушки! Не для того медведь до кабана лезет, чтоб разузнать, о чём тот грезит. Домовёнок-то наш стукачом оказался!

— Ну, значит, скоро начнётся, — зло буркнул я, примеряя на себя роль провидца.

И ведь не ошибся.