Глава 4. Реакция «дерись»

В 1955 году психологи Эмми Вернер и Рут Смит, сами того не ожидая, начали на Кауаи, «острове-саде» Гавайских островов, поистине новаторское исследование в области психологической устойчивости, которое длилось несколько десятилетий. Объектами изучения стали 698 младенцев из азиатских, белых и полинезийских семей, — все малыши, родившиеся на острове в том году. Некоторые родители были чрезвычайно бедны и не имели образования и работы. Члены многих семей страдали алкоголизмом или психическим заболеванием. Вернер и Смит выдвинули гипотезу, что чем с большими трудностями сталкиваются дети с первых дней существования, тем больше проблем у них будет по мере взросления. Разумеется, это вполне резонное предположение, но оно относилось к числу гипотез, которые к 1950-м годам не были эмпирически подтверждены исследованиями на базе масштабной статистической выборки, особенно за длительный период, начиная с момента рождения испытуемых. Итак, чтобы решить эту задачу, психологи, педиатры, специалисты общественного здравоохранения и социальные работники наблюдали за почти семью сотнями граждан Кауаи со дня их появления на свет до достижения ими среднего (так называемого медианного) возраста.

К сожалению, приходится признать, что отчасти Вернер и Смит были правы. Две трети младенцев, включенных исследователями в группу высокого риска, то есть те, кто в детстве столкнулся с четырьмя или более негативными жизненными обстоятельствами, в возрасте десяти лет имели серьезные поведенческие проблемы либо трудности с учебой. В восемнадцать лет они страдали психическими заболеваниями или совершили то или иное правонарушение; многие девушки из этой группы очень рано забеременели. Но вот чего Вернер и Смит не ожидали, так это того, что, несмотря на не слишком удачный старт в жизни, треть детей из группы высокого риска стали «компетентными, уверенными и заботливыми взрослыми». Они получили хорошее образование и лучшую работу, чем их родители. Они сумели избежать наркомании, развода и бытового насилия, с которыми были отлично знакомы в детстве; нашли хороших, поддерживающих их спутников жизни и создали благополучные, любящие семьи. Вернер и Смит назвали их «уязвимыми, но несокрушимыми».

Это поразительное открытие в корне изменило суть исследования Вернер и Смит. То, что изначально задумывалось как инструмент разоблачения деструктивного влияния жизненных невзгод и лишений на ранних этапах, стало важнейшим исследованием способов, позволяющих ослабить это влияние. Каким образом уязвимые дети сумели стать несокрушимыми, если они действительно таковыми стали? Разумеется, какой-то универсальной формулы нет, однако десятилетия дальнейших исследований — как на острове Кауаи, так и на базе других испытуемых — позволили ученым определить способы адаптации и условия, помогающие ребенку существенно «повысить свои шансы»; так же называлась одна из книг Вернер и Смит на эту тему — Оvercoming the odds («Преодолевая ограничения»). Возможно, самым главным было то, что, когда Вернер и Смит спрашивали самих «уязвимых, но несокрушимых» взрослых, чем они теперь, с высоты возраста, объясняют свой неожиданный успех, ответ был не таким уж удивительным: большинство утверждали, что их важнейшим активом была решимость, боевой дух.

Внешне Пол похож на супергероя. Точнее говоря, он выглядит так, как мог бы выглядеть супергерой на отдыхе, в выходной день. Несмотря на очки, он красив в духе парня из соседнего дома, и в настоящий момент его возраст точно соответствует возрасту, в котором обычно изображают супергероев, то есть ему примерно от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Его в меру накачанные мышцы немного выступают под рукавами футболки — не настолько, чтобы их объем выглядел странным или стероидным, но достаточно, чтобы создавалось впечатление, что, несмотря на довольно обычный «экстерьер», молодой человек на редкость силен. Пол всегда безупречно аккуратен и дружелюбен, но при этом всегда начеку. Он производит впечатление человека, который успешно справится с любой чрезвычайной ситуацией, — человека, способного свернуть горы. И в каком-то смысле так оно и есть.

Пол — инженер-ядерщик и молодой офицер ВМФ. Он пришел ко мне после того, как прочитал мою книгу о важности двадцатилетнего возраста, ценности смелого и амбициозного начала взрослой жизни. Пола очень вдохновила идея, что тяжелый труд, которым были наполнены эти годы его жизни, был не напрасен и непременно окупится, но у него остались вопросы. Например, его интересовало, не имеют ли больше возможностей наслаждаться жизнью другие молодые люди его возраста, особенно те, кому не приходится жить в казарме или на подводной лодке. Он представлял, как эти люди путешествуют по миру ради своего удовольствия и приятно проводят время с родными и близкими, в то время как ему пришлось оставить дома любимую девушку, юную художницу, да еще с отцом-алкоголиком. Он задавался вопросом, как одновременно быть заботливым и внимательным и по отношению к женщине, которую он любит, и к стране, которую тоже любит. Очевидно, как и многие военные, Пол порой спрашивал себя: «Почему я это делаю?»

В самом деле, почему?

Полу часто приходилось слышать этот вопрос, и не только от самого себя, но и от других людей. Многие из тех, кто его задавал, ошибочно представляли себе военную службу как дело для тех, у кого просто нет других вариантов, но к Полу это явно не относилось: он был отличным студентом и жил вполне обеспеченной жизнью представителя среднего класса. Многим его решение стать инженером ВМФ казалось странным или по крайней мере берущим начало в прошлом человека. Когда я задала ему тот же вопрос, который он задавал себе — «Почему вы это делаете?» — Пол ответил, практически не задумываясь. Ответ был кратким и четким — таким, возможно, должен быть ответ настоящего военного на учениях, — но также весьма примечательным своей откровенностью и точностью самооценки. «Дело в том, что в школе у меня было множество проблем, и в течение нескольких лет я во многих отношениях был заперт в своего рода бункере. А флот — это среда, в которой я смог, образно говоря, высунуть голову над бруствером и достичь успеха».

Пол стал пятиклассником раньше других детей. Он пропустил целый год, поэтому в тот первый учебный день учительница, представляя его, сказала: «Ребята, это Пол. Он пришел к нам сразу из третьего класса. Пожалуйста, сделайте так, чтобы он почувствовал, что мы ему рады». С таким же успехом она могла прицепить ему на спину мишень.

Понятно, что Пол был самым вероятным объектом для насмешек. Да, он был самым умным в классе, но при этом новеньким, самым младшим и самым слабым. В первый учебный день класс играл на игровой площадке в «Цепи кованые», и Пол изо всех сил несся на цепочку кричащих и подначивающих одноклассников — только чтобы отлететь назад от крепко сцепленных рук, словно камень из рогатки. В некотором смысле именно так он провел все школьные годы. Мальчик изо дня в день старался куда-нибудь пробиться и до кого-нибудь достучаться, но другие ребята только плотнее прижимались друг к другу, всем видом показывая, что скорее дадут сломать себе руку, чем окажутся слабым звеном, пропустившим Пола в их сообщество. На обеде за столом дети поворачивались к нему спиной. Они наступали ему на ноги. Они сговаривались и гудели в ладошки, когда он говорил. Они плевали на его стул и оставляли обидные записки на его парте.

Когда в класс пришел еще один новичок, у Пола ненадолго появился друг. Вместе они сформулировали нечто вроде действовавшей в их классе социальной системы: «наверху» находились самые крупные и спортивные мальчики, которым все глядели в рот, на их месте хотелось быть всем; у «средних» тоже были некоторые достоинства, но не совсем такие, какие требовались, и они изо всех сил старались сравняться с мальчиками «наверху»; «внизу» находились, само собой, Пол и еще пара ребят, которые в основном держались подальше друг от друга, чтобы не усугубить свое и без того незавидное положение сомнительной дружбой. С появлением нового друга жизнь Пола «внизу» на какое-то время стала вполне терпимой, но довольно скоро он нашел на парте записку, в которой говорилось: «Извини, я больше не могу с тобой дружить. Хочу подняться наверх».

Одни дети становятся жертвами эмоционального или физического насилия дома, а другие сталкиваются с этим явлением в школе, где оно называется буллингом (относительно новый термин для обозначения издевательств или травли среди детей). До восемнадцати лет примерно каждый третий ребенок подвергается буллингу, обычно в школе, хотя то, в чем именно он заключается, очень сильно варьируется. По оценкам специалистов, 25 процентов детей становятся жертвами словесной агрессии: их высмеивают, оскорбляют, обзывают или распространяют о них оскорбительные слухи и сплетни. Около 10 процентов подвергаются физическим издевательствам: их толкают, пихают, пинают, на них плюют и так далее. Около 5 процентов подвергаются бойкоту или их не принимают в игру, еще 5 процентам угрожают физической расправой. А по данным Исследовательского центра Пью 2011 года, около 10–15 процентов подростков сообщили о преследовании в интернете. И, подобно Полу, большинство детей, над которыми издеваются, являются объектом не одного, а нескольких видов агрессии.

Чтобы понять, что такое буллинг и как он влияет на жертву, необходимо прежде всего разобраться в роли власти: тот, кто издевается, всегда имеет ее намного больше, чем жертва. Вопреки распространенному мнению, что хулиганы — это в основном небезопасные чужаки, у большинства из этих ребят есть качества, в высшей степени ценимые их сверстниками. Они могут быть развиты физически — например, лучше всех бегают или плавают — или популярны и социально активны. И они злоупотребляют любой властью, которой располагают, чтобы сохранить свое доминирующее положение. А их целью, как правило, становятся уязвимые для насмешек дети, обычно чем-то отличающиеся от остальных. Жертву, как в случае с Полом, могут выбрать из-за того, что она младше других или новичок в классе. Иногда причиной становится физическая непривлекательность или неспортивность. Это могут быть ребята с инвалидностью или из бедных семей, представители этнического меньшинства или нетрадиционной сексуальной ориентации.

Следует сказать, что ученики начальных классов тоже понемногу экспериментируют с буллингом, но по большей части травля и издевательства характерны для средней школы. Пики агрессии приходятся на периоды перехода из класса в класс или из школы в школу, а также в другие периоды, когда разрушаются привычные социальные группы. Мальчики и девочки используют любые средства, чтобы завести новых друзей или получить приглашение в новую компанию, и во время этого социального беспредела для установления или восстановления статус-кво применяются разные виды агрессии.

Когда Пол перешел в среднюю школу, большинство его одноклассников перешли туда вместе с ним, как и его низкий статус. Тут ребята еще яростнее карабкались наверх и дрались за место на вершине социальной кучи-малы или, по крайней мере, за место как можно более удаленное от ее основания. В школе дети обзывали Пола всеми скверными словами, которые узнавали по мере взросления — голубой, тупой, лузер, кретин, задница, урод и прочее, — а после занятий забрасывали его камнями, пока он ждал автобус. В отличие от относительно невинных и неискушенных оскорблений в младших классах новые ругательства больно ранили. По данным проведенных недавно исследований, боль от социального взаимодействия включается теми же самыми механизмами в мозге, что и физическая.

Дисбаланс власти не только делает буллинг возможной и неразрешимой проблемой, именно из-за него он столь негативно влияет на детей. Конечно, драки и конкуренция в детской среде — обычное и даже нормальное явление, но дети, постоянно подвергающиеся агрессии со стороны более сильных ребят, чувствуют себя в меньшей безопасности, менее контролирующими ситуацию и более тревожными и подавленными, чем те, кто сталкивается с агрессией сверстников приблизительно одного с ними уровня. Ощущая беспомощность и не в силах что-либо изменить, жертвы буллинга долгое время живут в атмосфере постоянного страха, и вред, который он может причинить, не менее разнообразен, чем сами издевательства и травля. У многих жертв буллинга низкая самооценка; они и чувствуют себя изолированными от других детей. Поскольку буллинг довольно часто, хоть и не всегда, имеет место в школе, жертвы начинают плохо учиться и негативно относятся к образованию и учителям. У них нередко расстраивается здоровье, например, возникают головные боли, боли в животе или бессонница, и они сообщают о психологических проблемах, таких как депрессия, тревога и суицидальные мысли. Все эти трудности усугубляются, если ребенок целенаправленно подвергается агрессии раз в неделю или чаще. Часто эти проблемы переходят и во взрослую жизнь в форме крайне негативного опыта бессилия и ощущения себя жертвой; этот опыт тесно вплетается в сущность человека, перерастая в депрессию или тревожность, которые длятся по многу лет или даже десятилетий после того, как издевательства прекращаются.

Возможно, такая участь ждала и Пола, если бы в один «прекрасный» день камень не угодил ему в голову. Когда мальчик вернулся домой с окровавленным глазом (рану даже потребовалось зашивать), мама сказала, что им все-таки придется сдаться, что, судя по всему, семье все же стоит переехать и перевести Пола пойти в другую школу. «У меня такое впечатление, что эти дети издеваются надо мной!» — донеслось до Пола тем вечером из-за закрытой двери спальни; мама плакала и жаловалась папе. Услышав эти слова и всхлипывания мамы, Пол вдруг особенно остро осознал несправедливость, неправильность происходящего и поразился этому. Родители не должны плакать. Семьи не должны переезжать в другое место вопреки своему желанию. Людям, которые совершают отвратительные поступки, нельзя этого спускать. В тот момент Пол решил, что никуда не переедет. Он решил дать обидчикам отпор.

При столкновении с опасной реальностью глубочайшие врожденные инстинкты заставляют нас либо сражаться, либо сбегать. Реакция «бей или беги» получила определение в 1915 году — так ее назвал психолог Уолтер Кэннон, наблюдая за тем, как мобилизуется организм животных, когда они готовы защищаться или убегать. Согласно модели Кэннона, цель организма каждого живого существа — поддерживать гомеостаз (еще один предложенный этим ученым термин), для чего мозг координирует все системы, обеспечивая стабильность того, что еще до Кэннона другой ученый, французский экспериментатор Клод Бернар, назвал milieu interieur — внутренней средой организма.

Идеи Кэннона дополнялись и совершенствовались в течение многих лет, но сегодня, спустя сто лет, мы знаем, что в основном ученый был прав. Когда в окружающей среде происходит что-то, вызывающее тревогу, мозг и тело реагируют на это, стараясь исправить ситуацию. Миндалевидное тело активирует выброс гормонов стресса, в результате чего увеличивается частота сердечных сокращений, сужается фокус внимания, замедляется пищеварение, и кровь устремляется в мышцы, чтобы наполнить их дополнительной энергией. Эти изменения подготавливают нас к той или иной основной реакции на стресс — к тому, чтобы предпринять в связи с ним определенное действие: наступать либо отступать, вступить в драку либо бежать прочь.

Думая об элементе борьбы в этом механизме, мы представляем себе физический вред, причиняемый кому или чему-либо, и в наиболее примитивном эволюционном смысле «бить» действительно означает ударить толкнувшего тебя человека или швырнуть камнем в медведя, преградившего тебе путь. В современном же мире, в частности у сверхнормальных людей, такая реакция может принимать разные формы. Надо сказать, слово агрессия происходит от латинского aggredere, которое переводится как «атаковать или нападать», но может также означать «приближаться или пытаться» либо «воспользоваться предоставленной возможностью». Для сверхнормального человека «бить» часто означает атаковать проблему. Такие люди намного чаще нападают и яростно борются не с человеком, а с ситуацией: бедностью, дискриминацией, наркоманией, буллингом, несправедливостью — да с чем угодно.

Возмущенные и оскорбленные несправедливостью, сверхнормальные не боятся бороться с ней долго и упорно, не получая немедленного вознаграждения, даже когда сталкиваются на этом пути с целой вереницей неудач. Для них характерно нежелание быть побитыми, мощный импульс к борьбе за выживание и улучшение жизненных обстоятельств, острая потребность встать на защиту справедливости. Фактически обычно они чувствуют, что у них просто нет иного выбора. Неудача, по их словам, им не подходит, потому оставить все как есть — тоже не вариант.

Оказавшись в моем кабинете, сверхнормальные клиенты описывают себя такими словами:

Я по натуре боец.

Я тот, кто все переживет.

Я решительный.

Я изворотливый.

Я упорный.

Я сильный.

Я никогда не сдаюсь.

Я просто продолжаю, несмотря ни на что, идти своим путем.

Я делаю то, что мне нужно сделать.

Я мощно мотивирован.

Я всегда нахожу выход из положения.

В трудный момент я собираюсь с силами и иду напролом.

Я выполняю все, что решил.

Когда меня загоняют в угол, я всегда нахожу выход из ситуации.

Конечно, большинство сверхнормальных людей не становятся бойцами в буквальном смысле, и даже Пол служил в армии на инженерной должности, то есть решал проблемы, а не ходил в атаки. Но независимо от того, кто они и как выглядят, внутри, в глубине души, они бойцы. Многие из них черпают вдохновение из рассказов о супергероях и других разных людях, которые смело сражаются с проблемами и трудностями. В героях из реальной жизни, которые могут указать им путь вперед. В персонажах книг, фильмов и музыкальных произведений, которые кажутся такими же сильными и неутомимыми, какими нередко чувствуют себя сверхнормальные. В вымышленных наемных убийцах, которым известно, как сфокусироваться на жертве и что такое инстинкт убийцы. Образно говоря, сверхнормальные люди — охотники, они преследуют и уничтожают свою жертву. Они сталкеры. Убийцы. Солдаты. В любой ситуации, каждый день — что бы ни служило для них вдохновением — они чувствуют себя борцами за выживание, людьми, которые всегда доводят начатое до конца. И ради победы они используют все свои силы и любое оружие: ум, спорт, семью, талант, трудовую этику, личностные характеристики, даже язык.

В школе будущая сенатор Элизабет Уоррен, как и Пол, чувствовала себя в среде одноклассников слишком юной и всем чужой. В своих мемуарах, которые называются ни много ни мало A Fighting Chance («Шанс на победу в борьбе»), она описывает свою юность на Среднем Западе, время, когда она научилась работать со всем, что было под рукой. Уоррен пишет: «Мне было всего шестнадцать, но, перескочив через один класс, я уже училась в выпускном классе средней школы. Моя ситуация виделась мне так: я была некрасивой девочкой, и оценки у меня были не наилучшие. Я не занималась спортом, не умела петь и не играла ни на каком музыкальном инструменте. Но у меня был один талант. Я была бойцом; я сражалась — не кулаками, а словами. Я была самым сильным членом школьного дискуссионного клуба».

Сегодня миллионы людей знают историю Александра Гамильтона, которую композитор Лин-Мануэль Миранда рассказывает в своем потрясающем бродвейском мюзикле «Гамильтон»; этот великий человек сам «написал сценарий своего исхода» из нищего существования на Карибских островах и стал одним из отцов-основателей США. Но, по всей вероятности, намного меньшему числу людей известно, что история Гамильтона не слишком отличается от истории самого Миранды, который тоже написал для себя сценарий выхода из тяжелейшей жизненной ситуации. Его детство прошло в неблагополучном нью-йоркском квартале Вашингтон-Хайтс, где мальчика травили за развитые языковые способности: «В первый раз дети избили меня, застав за чтением книги», — рассказывает он в альбоме-сборнике The Hamilton Mixtape. Миранда боролся со своими проблемами путем сочинения отличных песен и к тридцати шести годам получил Пулитцеровскую премию, стипендию «для гениев» Мак-Артура, две премии Grammy и три премии Tony. «Это мне решать — ранить ли людей своей ручкой, бить ли ею прямо в артерии», — откровенничает композитор в своих песнях. А перо, как известно, оружие посильнее меча.

Итак, на следующий день Пол вернулся в школу с повязкой на глазу и начал свою внутреннюю битву за самоуважение, как он ее назвал. Точно так же, как некоторые ребята надевают на важные футбольные матчи счастливые гольфы, Пол теперь начинал свой день с поиска в своем шкафчике футболки с супергероями. Он носил их под рубашками и куртками, словно доспехи, и они действительно защищали его от беззащитности и одиночества. Дни в школе тянулись долго, и, подсчитывая часы — «осталось еще шесть, пять, четыре часа», — Пол практиковался быть сильным, по крайней мере, в своем сознании. Он наизусть выучил всю периодическую таблицу Менделеева. Решал сложные головоломки. Складывал кубик Рубика. Изменил почерк, чтобы наклон был влево, а не вправо. Решив что-нибудь сделать — что бы это ни было, — Пол был твердо настроен сделать это именно так, а не иначе. После того как ему наложили швы на рану, дети больше не бросали в него камни, а обидные слова и фразы в его адрес уже не ранили так сильно. Как он сам объясняет: «Я просто отказался принимать то, что они обо мне говорили, за чистую монету».

Все это может казаться сомнительной, мнимой победой или склонностью выдавать желаемое за действительное, однако исследователи знают, что борьба, которую люди ведут в душе, не менее важна, чем та, что происходит снаружи. В рамках одного такого исследования оценивалось состояние 81 взрослого человека, пережившего заключение в тюрьмах Восточной Германии; все они были политзаключенными и подвергались серьезному психологическому и физическому насилию, включая избиения, угрозы и длительное содержание в полной темноте. Спустя десятилетия после освобождения из застенков около двух третей бывших заключенных страдали — а некоторые продолжали страдать и во время исследования, — от посттравматического стресса, хотя у оставшейся трети подобных проблем не наблюдалось. Чтобы понять, почему одни люди перенесли страшные злоключения лучше других, исследователи приняли во внимание тип получаемого ими лечения, а также стратегии выживания, которые они использовали, находясь в тюрьме. Как оказалось, более надежным предиктором проблем в будущем, чем сила пережитых мучений и страх за свою жизнь, было то, в какой степени человек сдавался, отказываясь от внутренней борьбы. Те, кто чувствовал себя психологически побежденным и в какой-то момент начинал считать себя «ничем» или переставал за собой следить, с большей вероятностью испытывали эмоциональные страдания спустя много лет и даже десятилетий после освобождения, чем те, кто тайно, в собственном сознании продолжал сопротивляться. Даже когда со стороны казалось, что узники сдались — скажем, они покорно выполняли все приказы охранников и подписывали ложные признания, — внутри они одерживали решительную победу способами, которых не мог видеть никто кроме них. В глубине души они наотрез отказывались верить в свое поражение и живо представляли себе, как рано или поздно одержат победу. Происходившее вокруг не имело большого значения, потому что в своем внутреннем мире они были непобедимы.

Пол мог довольствоваться своей внутренней силой, но, как и некоторым детям из Чоучиллы, мальчику хотелось быть сильным не только психологически, но и физически. «Неужели я собираюсь остаться тем, кому все будут указывать, кто он и что ему делать? — спрашивал себя Пол. — Или я стану кем-то другим?» По его просьбе папа записал Пола на дзюдо, и вскоре додзё уже было местом, где мальчик действительно стал другим. «Там я был самым агрессивным человеком в мире», — вспоминал Пол, явно гордясь тем, как ловко ему удалось направить бойца внутри себя на нужный путь. А еще он подчеркнул важность того, что дзюдо — это вовсе не драка ногами и руками, а боевое искусство, позволяющее заблокировать или нейтрализовать соперника. Благодаря этим занятиям Пол каждый день после учебы имел возможность побеждать кого-то, не причиняя никому вреда.

Судя по всему, ежедневный спорт и физическая активность весьма успешно защищали Пола от депрессии и тревог, которые нередко сопровождают буллинг и другие неблагоприятные жизненные обстоятельства детского периода, но этим дело не ограничивалось. Это были не просто рутинные занятия и тренировки; и в зале дзюдо, и вне его Пол постоянно заставлял себя выходить за собственные пределы. По выходным мальчик надевал футболку с супергероем и пробегал сначала две мили, затем четыре, затем шесть; звук его шагов совпадал по такту с ритмом его дыхания и интенсивной, победной музыкой, которую он слушал на бегу. Иногда Пол представлял себе, что тренируется, готовясь к апокалипсису. Иногда видел себя непобедимым.

Надо признать, повзрослевший Пол действительно выглядел почти непобедимым, и я отметила его на редкость уверенный и решительный внешний вид даже в моменты, когда он говорил о весьма тяжелых периодах своей жизни. «Да, сейчас я могу спокойно об этом говорить», — сказал он, что явно означало, что раньше это было ему не под силу. Поэтому меня очень заинтересовало, как он поступал раньше, когда еще не мог свободно говорить о своих проблемах; когда еще не опирался на уверенность, которую дала ему служба в ВМФ. О чем я его и спросила. Как маленький Пол изо дня в день заставлял себя ставить одну ногу перед другой, направляясь на уроки по школьным коридорам? Как он заставлял себя пробегать милю за милей по улицам своего городка? Как он боролся с негативными обстоятельствами все эти годы?

Начало его ответа меня не удивило. Молодой человек сказал, что его отец всегда находился рядом и был готов прийти на помощь. Безусловно, хорошие люди, которые могут хотя бы отчасти компенсировать все плохое, что происходит в жизни человека, чрезвычайно важны. Но потом Пол кое-что добавил. Он назвал, и даже признал в себе одну эмоцию, которая очень часто является частью истории сверхнормальных людей, хотя большинство из них стыдятся и наотрез отказываются признавать ее роль в своих достижениях. «А еще я сильно рассердился, — довольно невозмутимо, как бы между прочим, добавил Пол. — Я понял, что то, что одноклассники делают со мной и моей семьей, совершенно неправильно, и это меня разозлило. Гнев и стал моей главной движущей силой».

Надо признать, у гнева не слишком хорошая репутация. И ученые, и обычные люди склонны делить эмоции на положительные и отрицательные, и из шести универсальных эмоций — счастье, печаль, страх, гнев, отвращение и удивление — только счастье можно отнести к однозначно позитивным, в то время как все остальные являются негативными. Вполне ожидаемо положительные эмоции считаются желательными, а отрицательные нежелательными; позитивные чувства как бы возвышают человека, а негативные, соответственно, тянут вниз. С этой точки зрения такую эмоцию, как счастье, нужно всячески поощрять и культивировать, а страха, печали и гнева старательно избегать или по крайней мере учиться с ними справляться. Так уж сложилось, что гнев считается особенно плохой эмоцией; негативное отношение к нему просматривается во многих древних изречениях. Возьмите, например, слова, предположительно принадлежащие Сенеке: «Гнев — это кислота, которая может нанести больше вреда сосуду, в котором она хранится, нежели тому, на кого она изливается». Или изречение, приписываемое Будде: «Вы будете наказаны не за свой гнев, а своим гневом».

Совсем недавно, однако, ученые высказали предположение, что эмоции вообще не следует делить на хорошие и плохие; что, возможно, каждая базовая эмоция играет в жизни человека исключительно важную роль. И действительно, логично предположить, что если счастье позволяет нам наслаждаться жизнью, когда все идет хорошо, то другие эмоции помогают приспосабливаться и выживать в сложных обстоятельствах. Вдохновленные этой идеей, исследователи начали оценивать гнев как эмоцию с огромной адаптивной ценностью. Существует масса причин, по которым мы сердимся и злимся, но большинство из них обычно включают в себя обиду. Особенно сильное ощущение неудовольствия, собственно гнев, возникает, когда мы чувствуем, что нам вредят, нас провоцируют, очень сильно огорчают и расстраивают. Когда у нас отнимают что-нибудь очень ценное или кого-нибудь важного или нам не удается достичь в высшей степени желанной цели. Часто, хоть и не всегда, испытывать гнев значит воспринимать несправедливость мира, порождаемую неправильными поступками других людей. Гнев — сигнал о том, что что-то пошло не так. Что вам больно. Что нарушен правильный ход вещей.

Однажды, вскоре после того как мы с Полом обсудили роль гнева в его борьбе с буллингом, у меня состоялся сеанс с другой клиенткой, женщиной лет сорока, которая до сих пор боролась с последствиями издевательств и травли со стороны сверстников в детстве. Я спросила ее, приходилось ли ей тогда испытывать гнев в связи с происходящим. (Тут надо сказать, что, хотя сегодня эта ситуация постепенно меняется, девочки и женщины чаще стараются скрыть свой гнев и отказываются признавать в себе эту эмоцию.) «Нет, — ответила она, — но, думаю, было бы лучше, если бы я его чувствовала». Как писал Тони Моррисон в романе «Самые синие глаза», «в гневе есть ощущение того, что ты существуешь. Чувство реальности и присутствия. Осознание самоценности».

Сенека и Будда, безусловно, были правы, когда говорили, что испытывать гнев не всегда полезно, и, конечно же, хронический гнев сказывается на нашем здоровье и разуме негативно. Но, вполне возможно, в гневе полезна не сама эмоция, а действие, на которое он нас вдохновляет. Гнев — это чувство, заставляющее выбирать борьбу в реакции «бей или беги». Действуя как активатор и организатор, гнев побуждает нас сокращать разрыв между тем, чего мы хотим, и тем, что у нас есть; между тем, как обстоят дела, и тем, как они должны обстоять, по нашему мнению. Он заставляет нас противостоять нынешнему положению дел, вместо того чтобы сдаваться или смиряться. Будучи мощной эмоцией, способной генерировать огромный импульс, гнев побуждает нас двигаться к целям и даже преодолевать препятствия на этом пути. Более яркую характеристику гневу дал Аристотель, сказав следующее: «Человек в гневе нацеливается на то, чего он способен достичь». Именно такое проактивное, даже неутомимое стремление к цели отличает супергероев и сверхнормальных людей и уже давно признано как один из ключевых компонентов успеха человека на любой ниве.

В XVIII веке сэр Фрэнсис Гальтон собрал биографические данные о почти тысяче известных государственных деятелей, писателей, ученых, поэтов, музыкантов, художников, военачальников и прочих знаменитостей и, проанализировав их, высказал идею, что их невероятный успех является продуктом «тройственного союза врожденных способностей, энтузиазма и готовности много и тяжело трудиться». То, что врожденные способности поставлены в этом союзе на почетное первое место, скорее всего, неслучайно. Например, в те времена кузен Чарльза Дарвина Гальтон также решительно высказывался в пользу данного аргумента в своей популярнейшей книге Hereditary Genius, в которой утверждал, что интеллект и талант в значительной степени характеристики врожденные, передаваемые в великих семьях из поколения в поколение. Однако уже к XIX веку исследователи поставили под сомнение главенство врожденных способностей, таких как интеллект, и начали обращать больше внимания на другие два фактора, названные Гальтоном: энтузиазм и упорный труд. Например, психолог Льюис Терман провел так называемое Исследование одаренных: пронаблюдав за особенно быстро и успешно развивающимися в плане интеллекта детьми до их взросления, он обнаружил, что упорство было более надежным предиктором успеха этих людей в выбранных ими областях деятельности, чем коэффициент интеллекта. А психолог Кэтрин Кокс, ученица Термана, проанализировав жизнь триста одного общепризнанного гения, обнаружила, что даже с учетом интеллекта их достижения в жизни в значительной мере зависели от таких факторов, как «постоянство мотивов и усилия».

В XXI веке эта непоколебимость многим из нас известна как твердость характера, или, как ее называет исследователь Анжела Дакворт, «пассионарность и настойчивость». Многочисленные исследования показали, что упорство, или твердость характера, способствует успеху человека в самых разных областях, будь то средний академический балл в школе, достижения в дальнейшей учебе, отличные показатели на Общенациональном конкурсе правописания, отсутствие разводов и, как в случае Пола, стабильность рабочего места, в том числе в армии.

Тем не менее, хотя о важности твердости характера сегодня говорят много и с огромным значением настойчивости тоже уже практически никто не спорит, пассионарность, по-видимому, понята и признана пока гораздо хуже. Пассионарность, или энтузиазм, о котором говорил Гальтон, или мотив, на который ссылается Кокс, представляет собой эмоциональный компонент, приводящий все в движение. Каждому из нас нужна причина, чтобы прилагать усилия и бороться за то, чего мы хотим, особенно когда желаемое не дается без большого труда. Не зря же один видеоролик ВМФ, посвященный трудным вызовам учебы в Офицерской кандидатской школе, начинается с разговора троих выпускников программы о незаменимости истинной любви, даже страсти к своему делу. «Если у вас нет страсти, — прямо утверждает один из них, — вы ничего не добьетесь». Конечно же, все вышесказанное отнюдь не означает, что гнев — единственная эмоция, побуждающая нас много и упорно трудиться над достижением своей цели, но это, безусловно, один из самых верных способов добиться желаемого. По данным целого ряда исследований, начиная с семи месяцев и до взрослого возраста (вплоть до глубокой старости), наибольшую настойчивость при столкновении с непомерно сложными задачами — скажем, заполучить игрушку, которую кто-то крепко держит; открыть запертую коробку неподходящим ключом; решить задачу, не имеющую решения, — демонстрируют люди, которых больше других злит и раздражает неудача.

Следует сказать, что современная когнитивная психология всецело поддерживает идею, что гнев может быть продуктивной эмоцией, особенно в сочетании с моделями поведения, ориентированными на цели и прогресс. Фактически, когда гнев направляется на активные и конструктивные действия, в мозге он противопоставляется страху. Изначально гнев зарождается в реактивном миндалевидном теле, но при переходе от эмоций к целенаправленному действию, на которое они нас толкают, активность смещается в префронтальную кору головного мозга, в зону, которая отвечает за планирование интенционального поведения и его фактическую реализацию. Правая префронтальная кора управляет нашими более пессимистическими реакциями и активируется, когда мы чувствуем злость и бессилие; когда мы остаемся там, где были, только злимся и накручиваем себя. Однако нечто совсем иное происходит в мозге, когда мы испытываем гнев и ощущаем собственную силу, когда от вопроса «Что мне только что сделали?» мы переходим к вопросу: «Что я намерен сделать в ответ?»

По словам американского писателя Уильяма Уорда, нужно «мудро направлять гнев на проблемы, а не на людей, сосредоточивать энергию на ответах, а не на оправданиях». Иными словами, чтобы извлечь пользу из своего гнева, мы должны перестать быть жертвами и сыграть активную роль, по крайней мере в том, что непосредственно нас касается. Такое перенаправление энергии с бессилия на целенаправленную деятельность уже давно подтвердило свой терапевтический эффект в деле исцеления самых разных психологических травм. «Работа, работа и работа. Это самая важная цель всех травмированных людей», — пишет Ричард Моллика, специалист по травматическим ситуациям и выживанию в условиях массового насилия в разных странах. И этот маневр действительно позволяет преодолевать негатив даже более эмоциональных, неконтролируемых, безрассудных форм гнева, например ярости.

Когда, согласно нашему восприятию, существует что-то, что позволит нам преодолеть препятствия на пути, гнев активирует левую часть префронтальной коры головного мозга, которая управляет нашими более уверенными, мотивированными реакциями. Левая часть префронтальной коры — это зона, в которой мозг работает над прогрессом в достижении целей, решает проблемы, планирует и выполняет задуманное. Таким образом, злость и активные действия могут быть полезными, поскольку смещают мозговую активность в часть мозга, позволяющую нам чувствовать себя уверенными, целеустремленными и контролирующими ситуацию. Именно здесь, в левой части префронтальной коры, гнев нередко направляется на реализацию планов, и мы чувствуем себя более решительными и даже позитивнее оцениваем свое будущее.

По сути, хоть гнев и считается негативной эмоцией, для мозга он очень похож на счастье, иными словами, эта эмоция тоже включает левое полушарие. В одной интересной серии исследований психологи Дженнифер Лернер и Дачер Келтнер сравнивали взрослых людей, испытывающих страх, гнев и счастье. Они обнаружили, что по сравнению с теми, кому было страшно, сердившиеся и счастливые приблизительно в равной степени оптимистично смотрели на свое будущее, причем это касалось событий, которые они могли и не могли контролировать: сердечного приступа, устройства на работу, выбора профессии или удачного брака. Дальнейшие исследования позволяют предположить, что, хотя и счастливые и испытывающие гнев люди склонны делать оптимистичные прогнозы своего будущего, их оптимизм неодинаков. Если счастливым свойственно полагать, что хорошее будет происходить с ними само собой, те, кто злится и сердится, чаще верят в то, что счастливое будущее они создадут сами. По мнению исследователей Дженнифер Лернер и Лариссы Тиденс, оптимизм людей, испытывающих гнев, ближе к вере в себя, чем к вере в мир; он ведет к «не всегда оправданной предрасположенности видеть себя могущественным, умелым и эффективным».

Сегодня также получены надежные свидетельства того, что, поскольку гнев позволяет воспринимать проблемы как более управляемые и контролируемые, он фактически снижает стресс. В рамках еще одного исследования, проведенного Дженнифер Лернер и ее коллегами, 92 взрослых человека были подвергнуты воздействию известных стрессоров — например, испытуемых просили отсчитывать назад с 9095 семерками и с 6233 по тринадцать, а также решать в уме сложные математические задачи из интеллектуального теста Векслера. Ситуация усугублялась тем, что участникам указывали на их ошибки по ходу их совершения и побуждали трудиться как можно напряженнее и быстрее, иначе, как их сразу предупредили, они будут задерживать и подведут остальных. Так вот, если у испытуемых, которые, работая над заданиями, беспокоились и пугались, наблюдалось существенное учащение сердцебиения, повышение артериального давления и уровня кортизола, то у тех, кто злился и сердился, эти показатели оставались на значительно более низком уровне. Иными словами, судя по всему, в паре с гневом и чувством негодования к нам нередко приходит весьма полезная уверенность и решимость. Порой человек, злясь и сердясь, чувствует себя сильнее и увереннее. Иными словами, он чувствует себя лучше подготовленным к тому, чтобы смело двигаться вперед и исправлять ошибки и несправедливость мира.

Казалось бы, после столь неприятного опыта столкновения с жесткой иерархией в детстве, армия должна быть последним местом, где захочет оказаться Пол, но ему, напротив, очень импонировала именно присущая армии максимальная четкость структуры. Став военным, он оказался в мире, где отношения воспринимаются как нечто упорядоченное и справедливое, а не непредсказуемое и зависящее от прихотей судьбы, и где о нем судили по его реальным талантам и способностям. Оглядываясь назад, Пол думает, что отчасти пошел служить на флот потому, что свои сильные стороны на тот момент он пока еще воспринимал как нечто временное, не окончательное. «Мне было важно иметь образ жизни, который позволит мне оставаться физически и интеллектуально активным, иначе, как я опасался, мог бы случиться рецидив, и я бы оказался там, где был прежде», — объясняет молодой человек. Однако он не только больше не стал ничьей жертвой, он стал лидером. Бег, развитие умственных способностей, неустанная физическая подготовка: Пол годами ставил перед собой все более и более трудные цели и накопил огромный опыт в деле борьбы со стрессом. Теперь офицер ВМФ Пол говорит: «Я считаю себя более сильным и способным, чем большинство окружающих меня людей, и думаю, что это объясняется пережитыми мной испытаниями. Я оптимист — но не потому, что, на мой взгляд, со мной не может или не должно случиться ничего плохого, а потому, что я верю в то, что смогу преодолеть любые трудности, какие только можно вообразить. Я чувствую себя независимым и уверенным в себе. Я чувствую, что успешно прошел все предложенные мне тесты. Я чувствую себя храбрым».

Поэт Дилан Томас сказал: «Только одна вещь в мире хуже несчастливого детства — это слишком счастливое детство». Не знаю, так ли это, но точно знаю, что, в отличие от Пола, многие сверхнормальные люди чувствуют себя менее значительными и сильными из-за трудностей, выпавших на их долю; они убеждены, что стали бы лучшими людьми, если бы в их жизни не было серьезных стрессов. Они с завистью смотрят на сверстников, поскольку те кажутся им не обремененными проблемами и счастливыми, представляя и себя более желанными, достойными, привлекательными, нормальными, адаптированными к жизни и так далее и тому подобное. Но это необязательно так.

Хотя сильный, всепоглощающий стресс никому не приносит пользы, бороться с ним не так уж плохо. Обучение умению справляться со стрессом сродни упражнению, благодаря которому мы, по словам Пола, становимся сильнее и талантливее посредством напряжения сил и постоянной практики. Детский психиатр Майкл Раттер назвал это «эффектом закаливания», высказав идею, что, подвергаясь определенным испытаниям, мы закаляемся и становимся менее уязвимыми перед очередными неблагоприятными жизненными обстоятельствами. А психолог-исследователь Ричард Динстбир развил эту идею, предложив так называемую модель твердости и строгости. По его мнению, когда человек испытывает давление обстоятельств, его меньше пугает его физиологическая активность, и он начинает видеть угрозы и проблемы как ситуации, которыми может управлять и которые в силах контролировать.

Существует множество подтверждений того, что воздействие неблагоприятных ситуаций действительно делает нас выносливее; что борьба с умеренным стрессом даже полезнее для человека, чем его полное отсутствие. Так, эксперименты над молодыми беличьими обезьянами продемонстрировали, что, когда животных на раннем этапе жизни подвергали краткосрочному воздействию стрессоров, впоследствии они были более стойкими; по сравнению с обезьянами, которые не испытывали стресса, подвергавшиеся воздействию умеренных стрессоров чувствовали себя более комфортно в новых для них ситуациях, кроме того, у них отмечался существенно более низкий уровень кортизола.

Уместно также вспомнить об исследовании на базе более чем пятисот студентов Университета штата Массачусетс в Дартмуте, половина из которых прошла войну во Вьетнаме. Оно показало, что молодые люди с опытом периферийных боевых действий во взрослой жизни отличались лучшим психологическим здоровьем, чем ветераны с непосредственным боевым опытом и чем студенты, которые вообще не были на войне. А еще одно многолетнее исследование на базе общенациональной репрезентативной выборки из более чем двух тысяч взрослых людей в возрасте от 18 до 101 года, проведенное психологом-исследователем Марком Сири и его коллегами, выявило, что пережившие в детстве по крайней мере некоторые лишения и невзгоды более успешны и больше удовлетворены жизнью, чем те, кто подвергся очень серьезным испытаниям, и чем те, кто практически не имел негативного детского опыта. Это позволило авторам исследования сделать вывод, отчасти созвучный идее Ницше: «Что нас не убивает, делает нас сильнее».

«Думаю, с того момента, как меня начали травить в школе, мою жизнь можно считать одной долгой борьбой, — сказал Пол. — Я до сих пор сражаюсь с самим собой, чтобы быть самым лучшим и доказать и себе, и другим, что способен достичь всего, что наметил, и непременно сделаю это. Я получил диплом. И воинское звание. У меня есть хобби. У меня есть друзья. Но битва не прекращается. Мне еще многого надо достичь». В сущности, именно поэтому Пол и пришел ко мне. Не потому, что его жизнь, по его ощущениям, ему не нравилась, а потому, что он постоянно стремится ее улучшить.

Как в случае со многими сверхнормальными людьми, Полу предстояла очередная битва: ему нужно было найти способ полюбить свою жизнь. Его, например, очень беспокоило, что из-за службы в армии он не может находиться рядом со своей любимой, и он хотел знать, как ему стать лучшим спутником жизни. Безусловно, впереди его ждали определенные проблемы, как минимум логистические. Но я напомнила ему, что целеустремленные решатели проблем преуспевают не только в армии, но и во взаимоотношениях с людьми. Пол борец по натуре, и, хотя это на какое-то время увело его далеко от дома, именно поэтому он теперь усердно искал способ сохранить желанные отношения.

Пола также волновало, поймет и примет ли любимая вечного бойца, живущего внутри него, полюбит ли она это его качество. И, как мне кажется, она, возможно, уже сделала это. В своей тумбочке в казарме Пол хранит рисунок, на котором он изображен в образе супергероя. Это набросок углем, сделанный его девушкой; именно таким она его видела. Мужественным. Сильным. Непобедимым. Выполняющим важную миссию.