Глава 8. Сирота

Надя выглядела немного старше своего возраста, но одновременно и немного младше. Она казалась младше, потому что много улыбалась, а когда сидела, по-детски подгибала пальцы ног. А старше — потому что в свои двадцать шесть прошла больше вех взрослой жизни, чем большинство ее сверстников: она была кандидатом на докторантуру в области истории искусств и в настоящий момент уже больше года была замужем. Одетая модно, но неформально, в облегающие штаны цвета хаки и спадающую с плеча рубашку, Надя выглядела как человек, который добился немалых успехов в жизни без особых усилий. Глядя на нее, вы никогда бы не догадались, что у большинства ее друзей было то, чего у Нади никогда не было или по крайней мере уже никогда не будет: у них были родители.

Надя приехала в Соединенные Штаты Америки, когда ей было два года. Она мало знает о том, что происходило с ней до этого, но после этого момента ее воспитание было среднеожидаемым. Девочка росла в счастливом доме в Лос-Анджелесе, или, точнее говоря, в счастливой квартире, расположенной прямо над магазином спиртных напитков, которым владели ее родители. Однако жизнь в том виде, к какому Надя привыкла и который любила, навсегда изменилась в один день во время ее первого семестра в колледже. Это было в 1997 году; вернувшись в свою комнату в студенческом общежитии, она, как всегда, прослушала сообщения по голосовой почте.

— Надя, это правда? — спрашивал один из друзей из ее района.

— С тобой все в порядке? — спрашивала другая подружка оттуда же.

— Боже мой, Надя, позвони мне, — просила ее лучшая уже много лет подруга.

Ни одного сообщения не было от родителей, поэтому Надя перезвонила лучшей подруге.

— Надя, боже мой, мне так жаль! — вскрикнула та, едва услышав Надин голос.

— Да что случилось?

— Боже мой, Надя. Боже мой, боже мой! Ты что, ничего не знаешь?

— Да чего не знаю?

— Кто-то ограбил магазин твоих родителей и…

— Они в порядке?

— Нет! Они… они погибли.

— Кто погиб? — недоуменно спросила Надя. — Грабители?

Подруга расплакалась навзрыд и произнесла:

— Твои мама и папа.

Когда Надя впервые появилась в моем кабинете, со дня, когда она получила страшное известие, прошло восемь лет. Девушка думала, что жить без родителей со временем станет легче, что должно стать легче — «Знаете, окружающие считают, что я уже должна пережить свое горе», — но всегда находилось какое-то новое ощущение одиночества. Надя оказалась не готова к своему столь сильному желанию даже будучи взрослым человеком иметь маму и папу. «Другие люди хорошие, но это совсем не одно и то же. Мне стыдно, что я это говорю, но это так, — воскликнула девушка. — Жить без родителей трудно и тоскливо, и это чувство не покидает меня никогда».

Большинство людей считают смерть родителя одной из самых серьезных трагедий детства. Но мало кто понимает, насколько широко распространена эта проблема. По статистике, у одного из девяти детей до достижения ими двадцати лет умирает родитель, и это, например, означает, что в любой год на каждого ребенка, у которого диагностируют онкологию, приходится пятеро детей, у которых умирает один из родителей.

Это неблагоприятное жизненное обстоятельство крайне трудно держать в секрете. Обычно оно не сопряжено с чувством стыда, и часто отмечают, что смерть родителя можно найти в биографиях многих великих мужчин и женщин в истории человечества. В одном неоднократно цитируемом исследовании, опубликованном в 1978 году, психолог Марвин Айзенштадт отобрал людей, чьи достижения заслужили как минимум один столбец в энциклопедии «Британика» 1963 года и энциклопедии «Американа» 1964 года. Так вот, из 573 отобранных ученым известных людей — от Гомера до Джона Кеннеди — почти половина потеряли родителя в возрасте до двадцати лет; это высокий процент даже для прежних времен. Хотя данные Айзенштадта с середины ХХ века официально не обновлялись, список публичных людей, потерявших родителя в начале жизненного пути, неуклонно пополняется: это и судья Верховного суда Соня Сотомайор; и исполнители Барбра Стрейзанд, Пол Маккартни, Боно и Мадонна, и актриса Джулия Робертс, и мэр Нью-Йорка Билл де Блазио, и спикер палаты представителей Пол Райан, и президент США Билл Клинтон, и многие-многие другие.

Как и в случае других проблем и трудностей детства, смерть родителя действительно способна обеспечить человека дополнительными возможностями для личностного роста и развития. Восемь из десяти детей, потерявших мать или отца, говорят, что они более психологически устойчивы, чем другие люди, а шесть из десяти утверждают, что эта страшная потеря сделала их сильнее. Некоторые чувствуют, что должны быть сильнее. Судья Верховного суда Соня Сотомайор хорошо помнит, как ей в детстве сообщили о смерти отца. Ей тогда сказали: «Соня, теперь ты должна быть большой девочкой. Твоя мама очень расстроена; ты не должна больше плакать. Ты должна быть сильной ради мамы». И бывший президент США Билл Клинтон в своей автобиографии тоже пишет о смерти отца, погибшего в автокатастрофе накануне рождения сына, как о событии, сыгравшем ключевую роль в его становлении: «Мой отец оставил меня с чувством, что я должен жить за двоих и что если я сделаю это достаточно хорошо, то смогу компенсировать жизнь, которую должен был прожить, но не прожил он».

В героических рассказах и историях что-то плохое всегда превращается во что-то хорошее. Но не стоит заблуждаться: тот факт, что некоторые люди, или даже многие, пережившие в детстве страшную потерю, становятся великими, отнюдь не означает, что смерть родителя можно считать позитивным опытом; и это, безусловно, ни в коей мере не умаляет величины их горя. Почти три четверти людей, у которых в детстве умер родитель, очень хотели бы, чтобы этого не произошло, и чувствуют, что их жизнь в этом случае была бы «намного лучше». А более половины тех, кто потерял родителя в юном возрасте, говорят, что обменяли бы год своей жизни на один дополнительный день с умершими матерью или отцом. И все же им пришлось научиться принимать, даже с благодарностью, жизнь, о которой они не просили. «Я люблю то, с чем больше всего на свете хотел бы никогда не сталкиваться», — сказал актер Стивен Колберт о смерти отца и двух братьев в авиакатастрофе, когда ему самому было всего десять лет. Однако хорошая адаптация вовсе не означает, что человек не горюет.

Возможно, самое душераздирающее и честное описание крайне противоречивого чувства, которое испытывает человек, когда из чего-то плохого получается хорошее, дал раввин Гарольд Кушнер, автор великой книги When Bad Things Happen to Good People. Он пишет в ней о потере не родителя, а ребенка: «Из-за жизни и смерти Аарона я стал более чувствительным человеком, более эффективным пастором, более сочувственным наставником, чем был бы без этого. И я, ни секунды не колеблясь, отказался бы от всех этих выгод, если бы только это вернуло мне сына. Если бы я мог выбирать, я бы отказался от духовного роста и глубины, которые пришли ко мне благодаря этому опыту, и стал бы таким, каким был пятнадцать лет назад — средним раввином и довольно равнодушным наставником, который помогает одним людям и не способен помочь другим, но при этом отцом умного и счастливого мальчика. Но мне не дано выбирать».

В статье «Перекрашенная морская свинка», опубликованной в 1976 году в журнале The Psychoanalytic Study of the Child, рассказывается о том, с какими трудностями сталкиваются дети, старающиеся постичь смысл понесенной утраты. В случае, описанном в статье, речь шла о потере любимого домашнего питомца из мини-зоопарка в детском саду, умершей морской свинки по имени Гинни. Детям рассказали о смерти любимицы предельно лаконично; воспитательница сказала: «Гинни умерла, ее похоронили в парке», но малышам было трудно до конца осознать эту новость. Через некоторое время воспитательница принесла новую морскую свинку, другого цвета. «А кто перекрасил Гинни?» — спросили дети, не в силах полностью постичь, что эта новая свинка не Гинни, что Гинни ушла навсегда. Гинни никогда не вернется.

Надя, конечно, была не дошкольницей, но она была еще очень молода, когда столкнулась с неожиданной и страшной потерей, которую не могла сразу понять и принять. В отличие от маленького ребенка, она знала, что ее родители ушли навсегда и никогда не вернутся, но что именно это означало для ее будущей жизни, девушка осознавала постепенно, по одному новому болезненному моменту за раз. Например, когда, заполняя анкету, она вынуждена была написать в графе, куда раньше вписывала имена родителей, слово «умер». Или когда ей нужно было решить, на какой учебный курс записаться, и она автоматически начинала набирать номер, чтобы посоветоваться с мамой. Или когда она ездила в родной город и проезжала мимо своего старого дома, который теперь принадлежал другому человеку. Потеря родителя является кумулятивным стрессором, потому что, хотя само событие происходит в одно мгновение, его негативное влияние растягивается надолго. Разрушительно в данном случае не только само событие, но и то, как оно меняет жизнь человека на протяжении длительного времени.

«Дети скорбят на скейтборде», — говорилось в статье о «перекрашенной» морской свинке, при этом имелось в виду, что юные души горюют активным способом; что когда умирает тот, кого они любят, их жизнь не прекращается. Напротив, у них, как правило, есть друзья, с которыми они продолжают встречаться, и разные интересные дела, которыми они по-прежнему занимаются, но их печаль отправляется на прогулку вместе с ними. Надя тоже скорбела на скейтборде, катаясь по кампусу колледжа. Она не бросила учебу даже на один семестр. Она знала, что родители этого не одобрили бы, да и куда бы она тогда пошла? Что бы она тогда делала?

Непрерывность жизни невероятно важна для любого пережившего серьезный стресс ребенка, и, возможно, нигде жизнь не будет более непрерывной, чем в колледже, где, независимо от того, что происходит у тебя дома, в столовой каждый день накрываются столы, в больших лекционных залах продолжаются занятия, а в спортивных залах по-прежнему шумят болельщики. Большую часть времени Наде удавалось совершенно забыть о своей новой реальности, ведь ее окружали другие молодые ребята, чьих родителей тоже никто не видел. Однако стоило ей удалиться от кампуса, как книжные магазины, студенческие кафе, тату-салоны и пиццерии уступали место жилым районам с двухэтажными домами под крышами из черепицы, с уютно светящимися окнами и сидящими внутри семьями. Вот тут-то на девушку и накатывало острое чувство собственной бездомности, и она вспоминала, что за пределами колледжа у нее нет двери, в которую она может войти, нет ни одного человека, который думает о ней, пока ее скейтборд, подскакивая, щелкает по швам тротуара. Этот звук казался в пустоте ужасно громким и страшно одиноким.

Бывали и другие болезненные моменты, которые всегда заставали Надю врасплох. Например, в мае, когда Надя уже готовилась к выпуску из колледжа, она зашла в любимое кафе и увидела, что все столики заняты женщинами, молодыми и не очень, одетыми в нарядные яркие платья; некоторые были с цветами. Только тут она поняла, что сегодня День матери; несколько предыдущих лет Надя делала в этот день что-то особенное, чтобы вспомнить о своей маме. Теперь же, ожидая заказа в кафе, девушка наблюдала за парами матерей и дочек, словно антрополог; как сторонний наблюдатель, решивший выяснить, каково это — сидеть за столиком с мамой. Но, возможно, печальнее, чем Надины попытки вспомнить и понять, что чувствуют люди в День матери, было то, что она совсем забыла о его приближении.

А потом был выпускной. Надя провела этот день с тремя лучшими друзьями и их семьями. «Все было так здорово. Это действительно был очень счастливый день. Мы радовались и праздновали. Но постоянно случались разные мелочи. Например, в какой бы компании я ни находилась, я всегда была единственной, кто был не со своими родными, поэтому я всех фотографировала. И постоянно просматривала фотографии в фотоаппарате. На них были группы важных друг для друга людей. Иногда они замечали, что я всех снимаю, и следили за тем, чтобы я тоже была на фотографиях; это было так мило с их стороны, но я-то знаю, что они просто старались сделать так, чтобы мне не было горько и одиноко; они пытались изменить реальность», — вспоминала девушка.

Это было в 2001 году, и Надя в свои двадцать с небольшим почувствовала полный упадок жизненных сил. Учеба в колледже окончилась, и ее календарь утратил всякий смысл и ритм; каждый день у девушки появлялись все новые поводы для ощущения собственного одиночества. Она чувствовала себя потерянной, как будто у нее не осталось реальных причин быть кем-то или чем-то. Не было реальных причин поступать тем или иным образом. Можно сказать, что для Нади утрата родителей стала чем-то сродни отсутствию религии.

К утру 11 сентября 2001 года Надя жила в квартире в Сан-Франциско, которую снимала с четырьмя другими девушками. Когда первый самолет террористов врезался в здание Всемирного торгового центра, все они еще спали, ведь не было и шести утра. Через пару секунд после второго удара сотовые и стационарные телефоны девчонок начали трезвонить; звонили родители с указаниями и предупреждениями. Просыпайся. Включи телевизор. Не ходи сегодня на работу. Никто не знает, что будет дальше. Не переезжай сегодня через мост. Как и ее соседки по комнате, Надя провела следующие дни и недели в оцепенении неверия и печали и, конечно же, много думала тогда о сыновьях и дочерях тех, кто потерял в тот ужасный день своих матерей и отцов. И только позже она осознала, что никто не позвонил ей тем утром. Мир распадался на куски, но никто не вспомнил и не подумал о Наде. Именно в тот момент, спустя четыре года после смерти родителей, девушка осознала, что она сирота.

Суть сиротства в том, что ребенок остается без защиты.

Обычно сиротами принято считать людей, у которых, как у Нади, умерли родители. Самой знаменитой сиротой в мире является, наверное, героиня одноименного фильма сиротка Энни, но существует множество других любимых нами вымышленных персонажей, которые были сиротами и внесли огромный вклад в классическую литературу. Достаточно вспомнить такие книги, как «Джейн Эйр», «Оливер Твист», «Энн из Зеленых Крыш», «Том Сойер» и «В доме веселья», а также блокбастеры «Властелин колец», «Джеймс Бонд», «Звездные войны» и «Гарри Поттер». И конечно, многие из самых популярных супергероев мира тоже были сиротами. Например, точно как в случае с Надей, родителей Бэтмена тоже убили грабители.

К сожалению, стать сиротой можно и по-другому, не только потеряв родителя. Согласно трактовке Службы гражданства и иммиграции США, ребенок является сиротой, если он потерял обоих родителей по любой причине: «Ребенок считается сиротой в случае смерти, исчезновения, отказа от него, оставления его, разлучения или потери обоих родителей». ООН идет еще на шаг дальше, признавая сиротой ребенка, потерявшего только одного родителя: ребенок, оставшийся без матери, считается сиротой по материнской линии, а без отца — сиротой по отцовской линии. Кроме того, вопреки общепринятой идее, что настоящие сироты должны жить в детских домах, подавляющее большинство детей, потерявших одного или обоих родителей, сегодня живут с оставшимися в живых родителями, бабушками и дедушками или другими родственниками. И многие современные сироты совсем не похожи на сиротку Энни.

Если бы психолог Марвин Айзенштадт, который выбрал из энциклопедий выдающихся людей, потерявших в детстве родителей, повторил исследование сегодня и расширил свое определение того, что означает потерять мать или отца, его список получился бы намного длиннее и включал бы очень многие заслуживающие внимания имена, такие как Джеральд Форд, Джон Леннон, Алекс Родригес, Джон Стюарт, Леброн Джеймс, Симона Байлз, Шакил О’Нил, Мэрилин Монро, Джей Зи, Вилли Нельсон и Барак Обама. Все эти люди лишились в детстве одного или обоих родителей. Айзенштадт писал, что его довольно узкий взгляд на сиротство обусловлен тем, что информация о смерти родителя была более доступной, чем многие другие данные, а также тем, что «последствия этой потери более заметны, чем последствия других утрат». Со вторым утверждением я согласиться не могу.

Помните мальчика Сэма, чей отец ушел из семьи, а потом посылал сыну разорванные пополам десятидолларовые купюры и лотерейные билеты? Так вот, взрослый Сэм признался мне, что всю жизнь испытывает весьма сложные чувства к одному своему друга детства, отец которого умер, оставив ему очень неплохое наследство. «Мне стыдно об этом говорить, но я всегда завидовал этому парню. Люди знают его историю и сочувствуют ему. И я ему тоже сочувствовал! Это так печально, что его папа умер. Как же ему не повезло. Но ему повезло в том смысле, что у него есть история, которую люди понимают и которой сочувствуют. А какова моя история? Что мой папа авантюрист с пустыми карманами? Отец моего друга не хотел оставлять свою семью, и, несмотря на то что это случилось, он ее обеспечил. А мой бросил меня по собственному желанию и никогда не оглядывался, никогда даже не пытался удостовериться, что у меня, его сына, все в порядке».

Сэм продолжил рассказ.

«Однажды я признался в этих мыслях своей жене, когда она еще ею не была, и она сказала то, из-за чего я, наверное, на ней женился. Она сказала: “Ты тоже потерял отца”. И знаете, услышав это, я думал, что ослышался. Я действительно потерял его, но, честно говоря, никогда не осознавал этого, пока она не сказала. Я имею в виду, не было, конечно же, никаких похорон, ничего такого. Люди просто избегали говорить на эту тему, пока я был маленьким, а к тому времени, как он умер, я был уже взрослым. Я не видел его двадцать лет, и он был мне безразличен, чего люди тоже не понимали. Я чувствовал, что потерял его давным-давно, просто тогда этого, кажется, никто не заметил».

Сэм описывает то, что специалисты называют бесправным горем; это печаль, которая является следствием потери, не получившей широкого признания. Дети, которых бросил один из родителей, тоже чувствуют себя осиротевшими, хотя их обычно не признают сиротами, и даже они сами далеко не всегда осознанно считают себя таковыми. Они чувствуют себя одинокими и брошенными, лишенными заботы и защиты, которые им могли бы обеспечить мать или отец, но при этом не считают себя вправе на вполне реальные переживания, связанные с этой потерей. Это тягостное чувство, безусловно, отлично известно хип-хоп-исполнителю Джею Зи с его мегахитом «Тяжелая жизнь (гимн гетто)», в котором он проводит аналогию с главной темой из бродвейского мюзикла «Энни», основанного на комиксе «Сиротка Энни»: «Я нашел зеркало между двумя историями, поняв, что история Энни была и моей, а моя была и ее. Я чувствовал, что эта песня отлично передает то, что чувствовали каждый день маленькие дети в гетто: “Вместо ласк тумаки”. Мы, возможно, не были все сиротами в буквальном смысле слова, но чуть ли не все наше поколение выросло в основном на улицах». И подобно тому как история Энни была историей Джея Зи, она была также историей и Нади, и Сэма. В сущности, это история каждого ребенка, потерявшего родителя — из-за смерти, развода, психического заболевания, тюремного заключения или по любой другой причине, — и вынужденного самостоятельно заботиться о себе.

Социолог и психотерапевт Лилиан Рубин, чей отец скончался, когда девочке было всего пять лет, сделала карьеру на исследовании детей, переживших травму. Помимо всего прочего, Рубин обнаружила, что те, кто с успехом преодолел жизненные трудности, добились этого, по крайней мере частично, благодаря качеству, которое Рубин назвала «адаптивностью»; речь идет о таланте таких детей убеждать людей понять и принять их. Когда жизнь дома слишком трудна или в ней отсутствуют родители, многие сверхнормальные дети находят себе суррогатных родителей или заменяющих опекунов, чтобы компенсировать их отсутствие. Иногда у этих детей имеется какой-то особый талант в спорте, учебе или искусстве, но еще чаще они обладают нужным типом личности, который привлекает внимание родственников, учителей, соседей или друзей. Это действительно важно, потому что одним из самых надежных единичных предикторов успешной адаптации человека после серьезных жизненных невзгод является наличие поддержки со стороны, а адаптивность весьма эффективно привлекает внимание тех, кто может помочь. Психологически устойчивые дети и подростки — большие мастера в том, что психоаналитик Стюарт Хаузер назвал «манипуляционными взаимоотношениями».

Вспомним о долгосрочном исследовании «уязвимых, но непобедимых» детей с Кауаи. Став взрослыми, многие дети с острова-сада Гавайев утверждали, что добились успеха в жизни во многом благодаря тому, что были целеустремленными и контролировали ситуацию, но признавали они и важность поддержки извне. В целом наиболее успешные из них были, согласно терминологии Лилиан Рубин, адаптивными. У них, по словам исследователей, был легкий характер, общаться с ними было просто и приятно, и это очень помогало им привлекать к себе родных и близких. В младенческом возрасте их описывали в основном с использованием таких слов, как «активный», «ласковый», «милый» и «доброжелательный», и эти желательные качества порождали позитивное внимание к ним со стороны окружающих. Эти общительные малыши хорошо спали и ели и к году характеризовались более позитивным взаимодействием с собственными матерями, а к двум годам и с другими людьми, которые о них заботились. В среднем детстве в школе они не отличались особой интеллектуальной одаренностью, но умели эффективно общаться и ладить с окружающими, благодаря чему уже тогда приобретали множество сторонников, тех, кто их всячески поддерживал и помогал им. В подростковом возрасте они вели себя дружелюбно, когда это было нужно; в конечном счете, чем больше есть взрослых, с которыми ребенок любит общаться, тем выше вероятность, что его переход во взрослую жизнь будет успешным. Каждый «уязвимый, но непобедимый» ребенок из вышеупомянутого исследования мог назвать по крайней мере одного взрослого не из своего дома, который искренне заботился о нем и помогал ему.

Надя явно не была лишена адаптивности. Ее история производила большое впечатление на людей, и больше всего их поражало то, что после смерти родителей девушка не опустила руки. Ее пример был наглядной историей успеха и вдохновения, поэтому людям, как правило, нравилось с ней общаться. Надя интуитивно знала то, что исследователям было известно из экспериментов: когда с людьми происходят скверные вещи, те, кто скрывает свое горе, остаются милыми, дружелюбными и приятными в общении, воспринимаются окружающими как более психологически устойчивые, чем те, кто ведет себя иначе. Надя осталась одна в самом начале взрослой жизни, но ее с радостью приглашали на каникулы в дома друзей, и потом она проводила отпуска с их семьями. А за их доброту девушка изо всех сил старалась не доставлять людям никаких проблем и даже услужить им. После обеда она первой начинала убирать посуду со стола и загружать ее в посудомоечную машину. По ее собственным словам, она была «любимым гостем в каждом доме».

Такими любимыми гостями чувствуют себя многие сверхнормальные.

Когда Сильвия Плат, сирота и в будущем известная поэтесса и писательница, училась в колледже, на каникулах она работала, чтобы заработать денег в дополнение к своим стипендиям, многие из которых ей предоставили богатые благотворители. Например, летом 1952 года Плат работала на женщину по имени Маргарет Кантор, ухаживая за ее престарелой матерью. И вот как миссис Кантор описала Плат в отчете для колледжа: «Сильвия исключительно прекрасная девушка. У нее отличные манеры, она превосходно умеет держать себя. Она неизменно в прекрасном настроении, а ее способность выражать свои мысли ярким, живым языком, делает ее на редкость интересным собеседником, человеком, с которым каждому хочется общаться».

А теперь сравните эти качества с тем, чего мы обычно ожидаем от детей, особенно от собственных. «Что такое нормальный ребенок? Разве он просто ест, растет и при этом мило улыбается? — спрашивает психоаналитик Дональд Винникотт. — Нет, он совсем не такой. Нормальный ребенок, если он уверен в поддержке отца и матери, жмет на все рычаги и использует любые возможности. В разные моменты он пытается подрывать ваш авторитет, разрушать, запугивать, вымогать, изводить, шантажировать и узурпировать власть». Дети вроде Сильвии Плат, Нади или других сверхнормальных не могут быть уверены в поддержке своих матерей и отцов; они не могут быть уверены, что те, кто их замещает, останутся с ними и помогут в любых обстоятельствах. Они знают, что им недостаточно быть просто нормальными детьми.

Будем предельно честны и признаем, что термин адаптивность, предложенный Лилиан Рубин, не вполне подходящий. По правде говоря, большинство сирот никто не принимает и, кстати, не усыновляет (одно из значений английского слова to adopt — усыновлять), так же как и большинство сверхнормальных детей. Очень легко или, может, удобно представить, что у таких, как Надя, есть суррогатный родитель, например бабушка, тетя или спортивный тренер, — человек, который выступает вперед и выполняет работу, которую по той или иной причине не могут выполнить их матери или отцы. Иногда такое действительно случается. Возьмем, например, историю Симоны Байлз, четырехкратной олимпийской чемпионки, золотой медалистки, которую многие считают величайшей гимнасткой всех времен. Рожденная матерью, зависимой от наркотиков и алкоголя, от отца, который вскоре ушел из семьи, Байлз провела первые годы жизни в разных приемных семьях. В три года она начала жить с бабушкой и дедушкой по материнской линии, которые со временем ее удочерили. По словам самой Байлз, они и были ее родителями, ее мамой и папой.

Однако большинство сверхнормальных детей достигают успеха в жизни благодаря целой череде хороших людей. Они словно собирают пазл необходимой им заботы и любви: выходные, проведенные с этим другом, праздник в доме того родственника, неделя на этом диване, слова поощрения от того учителя, полезные советы от этого наставника, благоприятная возможность от соседа и так далее и тому подобное. Будучи «сталкерами» по сути, они словно сшивают единое полотно своего существования из фрагментов и жизней других людей. Куда бы они ни шли, они внимательно следят за тем, чтобы не просить слишком многого и не чувствовать себя слишком комфортно, потому что, по их убеждению, у них нет на это права. Пола Маклейн, в мемуарах которой под названием Like Family («Вроде семьи») описывается ее детство в приемных семьях, говорит о жизни в чужом доме так: «Это будто жить в отеле, потому что тебе лично ничего не принадлежит. Все тобой одолжено, как библиотечные книги: кровать, зубная щетка, вода в ванной».

Поэт Роберт Фрост сказал: «Дом — это такое место, где тебя примут, когда бы ты ни пришел». Наде некуда было возвращаться, никто не ждал ее с нетерпением. Из-за этого она шла по жизни несколько иначе, чем другие. Каждый момент каждого дня она чувствовала себя как человек, который нарушает чье-то спокойствие, как кто-то, кто никому в мире особенно не нужен. Ничто не ранило бы ее сильнее, чем упрек, что от нее слишком много проблем и она доставляет дискомфорт. И чтобы защитить себя от этой боли, она старалась никому ни в чем не докучать. Покладистая и сговорчивая, она тут же соглашалась со всем, что предлагал человек, у которого она гостила, или ее соседки по квартире: остаться дома или куда-то пойти, заказать пиццу или сходить в кино. Когда девушки, с которыми она жила, слишком долго принимали ванну или съедали то, что оставила в холодильнике соседка, Надя порой задумывалась над тем, каково это — быть такими беззаботными.

«Из сирот всегда получаются самые лучшие новобранцы», — сказала о Джеймсе Бонде героиня актрисы Джуди Денч, глава британской разведки МИ-6 в фильме «Скайфолл». Этим довольно горьким и нерадостным замечанием героиня озвучила то, о чем обычно умалчивают исследователи, считающие, что психологически устойчивые дети обладают даром «манипуляционных взаимоотношений»: в таких отношениях не всегда ясно, кто кем манипулирует. Этот термин рисует ребенка с устойчивой психикой как кого-то, похожего на сказочного Крысолова, который, играя на дудочке, применяет всю свою силу, привлекая волшебной мелодией последователей и помощников. Однако сиротство, даже адаптивное, не имеет с этим ничего общего. Начнем с того, что такие люди чувствуют, что именно они обязаны бодро и с готовностью следовать за тем, кто к ним добр и внимателен.

Если считать психологически устойчивого ребенка «уязвимым, но непобедимым», то мы видим его непобедимость и силу, тогда как он чувствует уязвимость и бесправность. Иметь права значит иметь возможность помогать либо вредить себе или другим. Тот, у кого они есть, контролирует ресурсы, как материальные, так и любые другие: деньги, привязанность, решения. Бесправный человек всегда чрезвычайно внимателен по отношению к имеющим права и власть. Два человека, связанные определенными отношениями или живущие в одном доме, неизменно имеют разный опыт, во многом определяемый их правами и властью. Одно из самых больших различий, по крайней мере, с точки зрения того, у кого нет прав, состоит в том, что те, у кого они есть, вольны быть самими собой. Они имеют право чувствовать то, что чувствуют, и хотеть то, чего хотят. Они могут поступать спонтанно и по большей части делать выбор, ничего не опасаясь. Они имеют возможность быть последовательными и изнутри, и снаружи. А те, кто лишен прав и власти, скоро сталкиваются с тем, что разумнее скрывать свои истинные чувства и желания, не слишком приятные и счастливые.

Сиротка Энни в своей песенке пела о том, что «если на тебе нет улыбки, ты не полностью одет». Но улыбка имеет разный смысл для разных людей в зависимости от того, какими правами и властью они обладают. По данным исследований в этой области, улыбки на лицах людей, наделенных правами, соответствуют внутреннему состоянию удовлетворения и счастья, тогда как бесправные люди улыбаются для того, чтобы окружающие чувствовали себя комфортно; между их улыбками и тем, как они действительно себя чувствуют, отсутствует прямая корреляция. Иными словами, для имеющего права улыбаться естественно, в то время как для бесправного улыбка скорее стратегический инструмент, нечто обязательное. Первые улыбаются, когда им этого действительно хочется, а вторые — когда нужно.

Задолго до того, как поэтесса Эдна Сент-Винсент Миллей получила в 1923 году Пулитцеровскую премию, они с матерью и двумя сестрами жили как четыре сироты. С тех пор как отец Миллей ушел из семьи, мать с дочерьми переезжала из дома в дом; в сущности, они оказались бы на улице, если бы не многочисленные родственники, любезно распахнувшие перед ними двери. «Девочки стали для своей мамы “маленькими женщинами”, — пишет биограф Миллей Нэнси Милфорд. — Она постоянно предупреждала их о том, что они не должны никому доставлять ни малейших проблем или неприятностей. Она твердила дочкам, что нужно всегда быть аккуратными, чистыми и ответственными, и они относились к ее словам очень серьезно. И очень старались не показать родственникам, в основном тетушкам, своих истинных чувств или желаний».

Такая огромная разница в правах ведет к однобоким и сложным отношениям между сиротами и окружающим миром, и даже между сиротами и их благодетелями, хотя сами благодетели далеко не всегда это осознают. Если люди с правами проживают свои дни, мысля в основном с точки зрения вознаграждения («Чего я хочу и как могу это получить?»), то бесправные намного больше думают о наказании («Чего я боюсь и как мне этого избежать?»). А больше всего сироты боятся быть отверженными теми, кто в настоящее время их принимает, и, чтобы не лишиться их милости, чувствуют себя обязанными улыбаться и удовлетворять потребности окружающих. Они никогда не едят свой хлеб даром. Они платят за то, что получают. Они со всем соглашаются, стараясь всем угодить. Они со всеми ладят, чтобы ни с кем не ссориться. Из-за такого поведения сверхнормальные дети очень часто чувствуют себя кем угодно, только не героями; они могут чувствовать себя домашними любимцами, чем-то для узкого применения, горничными и даже проститутками, которых держат при себе только до тех пор, пока те не причиняют неприятностей и обеспечивают комфорт, развлекают или предлагают какие-то полезные услуги.

Возможно, вам это покажется странным, но отличия в поведении между теми, кто обладает правами, и бесправными необязательно умышленные. Часто это вынужденные, автоматические, а иногда и неизбежные различия, которые, впрочем, от этого не причиняют меньше страданий. Указание на них может звучать как проявление неблагодарности, и это, конечно, несправедливо, потому что сверхнормальные люди вроде Нади, как правило, очень благодарные. Однако дело обстоит именно так. Отчасти горе, которое испытывают, но не показывают многие сверхнормальные люди, лишает их права на выражение полного спектра человеческих чувств: они не могут себе позволить быть неприятными или трудными хоть на минуту.

Актриса Мэрилин Монро, рожденная в 1926 году и нареченная Нормой Джин Мортенсон, никогда не знала своего отца. Мать же воспитывала девочку только изредка и недолго, между пребываниями в психиатрических лечебных заведениях, чаще всего с диагнозом шизофрения. По этой причине Норма часто жила в детских домах Лос-Анджелеса, а иногда ее в качестве пансионерки отправляли в разные семьи, которым платили за это пять долларов в неделю. «Семьи, в которых я жила, отличались одной общей чертой: им всем были нужны пять долларов, — вспоминала Монро в автобиографии. — Да и я была в доме полезной. Сильная и здоровая, я могла заниматься домашней работой почти наравне со взрослыми. А еще я очень быстро научилась никого не беспокоить разговорами или слезами… Я также научилась тому, что лучший способ избежать неприятностей — никогда не жаловаться и ничего не просить. В большинстве этих семей были свои дети, и я прекрасно знала, что они всегда стоят на первом месте… У всех у них было огромное преимущество перед Нормой: их не вернули бы в приют в случае неподчинения». Мэрилин Монро так и не избавилась от чувства уязвимости, ощущения, что она по-настоящему никому не нужна; она всю свою жизнь, укороченную самоубийством, пыталась быть чем-то большим, чем, по ее собственным словам, «передаваемым украшением, этаким бродячим котом, которого можно взять в дом и забыть».

Надя одной из первых среди подруг вышла замуж. Как многие сверхнормальные люди, которые в той или иной мере чувствуют себя сиротами, больше всего на свете ей хотелось стоять для кого-то на первом месте. Она хотела занимать первое место в чьей-то голове. Ей хотелось семьи и комфорта собственного дома. Надя всегда говорила, что после смерти родителей многие добрые и щедрые люди заботились о ней и с радостью принимали ее в своих домах, но только в моем кабинете она призналась, что это совсем не то же самое, что собственный дом.

А еще оказалось, что Наде очень трудно решить, праздновать ли свадьбу. Такое, признаться, случается довольно часто. Свадьбы, как выпускные и праздники, — события социального характера, чаще всего регламентируемые социальными нормами. Однако сверхнормальные люди по определению ведут жизнь, не соответствующую никаким нормам. Следовательно, и события, предполагающие общение, напоминают им о собственном отличии от остальных. И дни, которые, как предполагается, должны быть счастливыми, могут оказаться одновременно и очень трудными для них.

Для многих сверхнормальных свадьбы сопряжены со сложными вопросами о том, что делать с проблемным родителем или сиблингом, и очень часто в приготовлениях к радостному событию, вместо того чтобы вдохновляться счастливым будущим, довлеет тяжелое прошлое. Наде казалось, что свадьбы созданы только для тех, у кого есть родные. У нее было много сомнений насчет того, кто должен повести ее к алтарю и кто будет смотреть на нее из первого ряда в церкви. Свадьбы устраиваются для людей, которые становятся семьей, напоминал ей жених. И вообще, на дворе XXI век: они могли устроить церемонию в любом месте по своему выбору. Они даже обсуждали возможность уехать куда-нибудь и пожениться вдали от дома; жених Нади любил и понимал ее и очень хотел, чтобы она была счастлива.

А это не всегда получалось.

Поскольку лучшая Надина подруга, она же подружка невесты, жила далеко, в субботу Надя отправилась на поиски свадебного платья одна. Она бродила по магазинам, примеряя одно платье за другим и понимая, что ровно ничего не знает о том, как нужно выбирать свадебное платье и какой наряд ей больше к лицу. Оглядываясь, она видела других молодых женщин с матерями, которые помогали дочерям одеться, придерживая пышные белые юбки над их головами. Когда магазины стали закрываться, Надя вернулась домой в слезах, и жених сказал, что на следующий день они пойдут по магазинам вдвоем. «Но ты же не должен видеть меня в свадебном платье до свадьбы!» — запротестовала Надя. Еще один обычай. «Да это полная чушь, — сказал жених. — Это только наше с тобой дело, так что завтра я пойду с тобой». Надя по сей день помнит, как они хохотали, забившись вдвоем в примерочную и решая, какое платье выбрать, — и это одно из самых счастливых воспоминаний-вспышек Нади за всю ее жизнь.

Через несколько месяцев у нее появилось еще одно счастливое и очень эмоциональное воспоминание. Надя надевала свадебное платье в комнате для невест недалеко от зала, где скоро должна была состояться свадебная церемония. Она слышала приглушенный праздничный шум голосов многих десятков людей, которые пришли провести этот день с ними: друзей из школы и колледжа, дальних родственников, друзей ее родителей, которые были очень счастливы видеть ее успехи. Сначала Надя думала, что слышит гостей с какого-то другого мероприятия поблизости. Может быть, у кого-то коктейльная вечеринка? Но потом поняла, что это ее гости и все они пришли к ней на свадьбу. «Как же здорово, — подумала она, — что так много людей пришли сюда ради меня».

Теперь, будучи замужем, Надя признается, что ее воспоминания о родителях не то чтобы угасали, а скорее, устаревали. Она отлично помнила их заботу и внимание, когда в детстве делала домашнее задание или убирала в своей комнате. Но она никак не могла представить что они сказали бы о ее нынешней жизни или о человеке, за которого она вышла замуж. Ей было чуть ли не проще жить без мамы в 18–20 лет, когда она и почти все другие ребята ее возраста уезжали из дома в поисках собственного пути. Тогда Надя «скорбела на скейтборде» и занимала себя совершенно новой для нее жизнью молодого взрослого, но теперь, став по-настоящему взрослой, замужней женщиной, она оказалась не готова к тому, что ей по-прежнему так сильно нужна мама.

Однажды Надя заметила, что смотрит на женщин постарше и на то, что и как они делают, как на какие-то маленькие чудеса. Например, когда ее свекровь положила деревянную ложку поперек верхней части кастрюли, в которой варились макароны, чтобы предотвратить переливание пены. Или когда ее начальница на работе между делом бросила: «Не садись за руль в снегопад, Надя. Это небезопасно». Или когда женщина в самолете без особого труда успокоила плачущего младенца молодой неопытной мамаши, ловко прижав извивающегося малыша к плечу. «Как у вас здорово получается», — сказала молодая женщина. «Просто у меня было много практики», — великодушно ответила та, явно стараясь не подрывать уверенность юной мамы в себе. Наблюдая за такими сценками, Надя чувствовала себя так, будто крадет моменты материнства, собирая их, словно хлебные крошки, чтобы утолить свой голод. А может, она сохраняла их, как белка желуди, чтобы знать, что делать, когда сама станет матерью.

Надя призналась, что, возможно, и ко мне как к психотерапевту она пришла за материнским вниманием, хотя бы и по 45 минут. Она нуждалась в заботе женщины постарше, чтобы можно было у нее учиться, но иногда наши сеансы казались ей не только полезными, но и мучительными. Одно из серьезных условий психотерапии — точное время начала и конца сеанса, а также счета на оплату. Возможно, Наде это снова напомнило о том, что она гость в чужом доме, где ей хотелось бы жить, с одним, однако, важным отличием: она могла прямо сказать мне об этом. «Мне так хотелось бы, чтобы у меня была мама, к которой не нужно записываться на прием», — всхлипывала она.

Иногда после окончания сеанса Надя еще какое-то время плакала в машине, и мне, признаться, тоже хотелось плакать. Но я даже не пыталась уговорить Надю прекратить испытывать эти чувства. Несмотря на то что теперь у нее есть муж, и психотерапевт, и друзья, и родные, которым она была небезразлична, никто никогда не сможет заполнить дыру, образовавшуюся в ее жизни после смерти родителей. И независимо от того, сколько лет прошло с тех пор, она имеет право на горе.

Вскоре направление Надиных мыслей изменилось: она перестала думать о том, что у нее никогда больше не будет мамы, и начала думать о том, чтобы самой стать матерью. Поначалу ей было трудно и грустно представлять себя мамой без родителей, которые в такие периоды бывают рядом с дочерью. Но ее маме и папе явно нравилось быть родителями, и, как Надя чувствовала, она могла бы их помнить и проявить к ним свою любовь и уважение, если бы они с мужем стали такими же родителями, какими были они для нее на протяжении многих лет. На наших сеансах мы говорили о счастливых воспоминаниях из Надиного детства: шоколадных конфетах, которые ее мама сама готовила на праздники; научных школьных проектах, над которыми девочка работала вместе с папой; книгах, которые мама читала ей перед сном; имбирном эле, который делали, когда Надя простужалась. Да, Надина мама не могла быть с ней рядом, чтобы помочь дочери стать хорошей матерью, но она уже показала ей, как этого достичь.

Как и в случае со свадьбой, Надя и ее жених часто обсуждали свой подход к созданию семьи. Иногда Надя думала об усыновлении ребенка, ведь она так много знала о том, каково мечтать о своем доме. Однажды она поискала в интернете информацию об этом и уже довольно скоро изучала разделы страниц одного из агентств по усыновлению. Там были фотографии с краткими описаниями детей; все они были одеты в лучшую одежду и, как там говорилось, любили шутки, чтение, мороженое или велосипед. А их улыбки были такими широкими, что просто больно было смотреть.