Ибо тогда то, что, как семя, запало посредством зрения, слуха или иных чувств, начинает возрастать, как тернии, и, постепенно созревая, болезненно язвит своими иглами или, лучше сказать, как мифологическая гидра рапсодов¹¹, у которой на месте [отрубленных голов] поднимаются другие головы, тысячами угрызений причиняет боль несчастному. Ибо предстает ему светлым виденное лицо, дорогой убор, разливающийся смех, обольстительная наружность, умильность и нежность, изысканно употребляемые для уловления, беглое движение глаз, хитрый взгляд, трепетное движение, благозвучие голоса, женственность произношения, даже и не это только, но и непритворный нрав — одним словом, степенность и простодушие, трогательная речь, сострадательный вздох, слезы души болезнующей вызывают на великий, решительный подвиг; и воспоминание, может быть, о самой возбудившей сострадание и воспользовавшейся попечительностью готовит опасность, когда просительница, находящаяся в нужде и борющаяся с нею, напоследок возбудила сожаление о нужде ее; милосердие и воспламеняет любовь. Посему что лучше: себя ли пожалеть и избежать соблазнов или пожалеть других и запутаться в неразрешимых сетях и впасть в неизреченные бедствия¹² оттого, что пожелал помочь другим? Хорошо подать руку падающему со стремнины, если можно самому не погибнуть с подвергающимся опасности. Если же за предполагаемым состраданием следует страдание, то позаботиться должно о пользе своей души, потому что другой к другому не настолько близок, насколько каждый к себе.