А если кто рассмотрит вред, происходящий извне, [Col. 1068] когда глаза видят непозволенное, слух поражается отовсюду срамными словами, сверх того, возмущается раздражительность, уловляется какою-либо приманкою похоть, возбуждается сластолюбие, приводится в колебание слава, приключается печаль, то, без сомнения, найдет, что он походит на избитого и покрытого ранами в кулачном бою; и тогда назовет блаженными тех, которые, пребывая в безмолвии, ничего этого не видят и не терпят. Ибо какая польза самым испытанием вещей возбуждать страсти для борьбы и сей борьбой их подавлять, и не иначе, как с большими трудностями, когда безмолвие (каким бы то ни было способом) обыкновенно приводит их [страсти] в невозмущаемое состояние и бездействие мало-помалу уменьшает силу каждой страсти в той же мере, в какой борьба с нею придает ей большую и большую силу? Ибо и раздражительность, оставаясь в покое, бывает умереннее, и похоть, безмолвствуя, навыкает быть менее стремительною — одним словом, всякая страсть, если не возбуждать ее, с каждым днем приходит в большую умеренность и впоследствии совершенно прекращается, забывая со временем деятельность свою. И когда страстное расположение удаляется, остаются наконец одни голые воспоминания о вещах.