Глава двадцатая

Я сидела на стене, глядя на тонкие серые облака. Они казались мне странными на вид, как, впрочем, и все в этом темном городе. Эти облака полосами расчерчивали небо, как следы когтей, и между ними светилась розово-алая кровь зари.

Стражники внизу уже привыкли к тому, что я сижу на этой стене. Вернуться в комнату через люк в туалетной каморке я никак не могла, а дверь была заперта. Пришлось рискнуть и возвратиться через окно.

Я уже пробиралась по карнизу, когда караульные меня приметили. Я тут же уселась на стену, сделав вид, что только что вылезла из окна и моя цель – просто посидеть вот так. Их крики меня не волновали, а они, убедившись, что я не собираюсь бежать, оставили меня в покое на моем шатком месте уединения.

Вообще-то, мне не хотелось заходить внутрь. Я чувствовала, что мне необходим свежий воздух, чтобы выветрился наконец липкий запах дыма и серы. Он, казалось, проник не только в ноздри, но и в каждую пору моего тела, тошнотворный и едкий. Что-то странное было в этих непонятных людях там, в пещерах, после встречи с ними я чувствовала себя растерянной и слабой.

Я вспомнила, как Вальтер называл меня самой сильной из нас.

Сейчас мне казалось, что он ошибся, я не сильная, а главное – больше не хочу быть сильной. Мне не хотелось здесь оставаться. Хватит с меня. Я хотела в Терравин. Хотела к Паулине и Берди, ее рыбной похлебке. Пусть что угодно, лишь бы не то, что меня сейчас окружает. Пусть вернутся мои сны. Пусть Рейф окажется батраком, а Вальтер будет…

Грудь заходила ходуном, но я сдержала рыдание и взяла себя в руки.

Что-то назревает.

Теперь, после встречи с этими учеными мужами из подземелья, я окончательно в этом уверилась.

Я чувствовала, как отдельные кусочки головоломки вертятся, ускользая, не даваясь мне: Песнь Венды, канцлер и королевский книжник, скрывающие древние книги и пославшие наемника убить меня без суда и следствия. А еще была кава на моем плече, которая отказывалась бледнеть. Что-то назревало еще давно, задолго до моего побега в день свадьбы.

Я вспомнила, какой ветер поднялся в день, когда я готовилась идти к алтарю. Его ледяные порывы терзали крепость, словно лютой зимой. Он сотрясал проклятьями окна и сквозняками летал по залам, нашептывая угрозы. Истины этого мира хотят, чтобы их раскрыли. Но все было намного серьезнее, чем я могла предположить. В тот день моя жизнь раскололась на «до» и «после» таким причудливым образом, какого я и вообразить себе не могла. Голова шла кругом и разрывалась от вопросов.

Я закрыла глаза и обратилась к дару, который смутно начала ощущать в себе лишь там, на Кам-Ланто. Дихара предостерегла меня, что дары чахнут и умирают, если о них не заботиться, но здесь так трудно было заботиться хоть о чем-то. Все же я закрыла глаза и попыталась осознать это место знания. Я усилием воли заставила свои руки расслабленно обмякнуть вдоль тела, усилием прогнала напряжение из шеи и плеч, сосредоточилась на свете за закрытыми веками и снова услышала голос Дихары… Таков язык познания, дитя. Доверься таящейся в тебе силе.

Я почувствовала, что перемещаюсь в какое-то знакомое место, услышала шорох травы на лугу, журчание реки, ощутила медовый запах клевера, дуновение ветра, перебирающего мои волосы, а потом услышала песню, тихую и далекую, легкую, словно ночной ветерок. Голос, который я отчаянно хотела услышать. Паулина. Я запела с нею вместе, подхватила слова Священного писания о том, как дева Морриган шла по полной опасностей пустоши.

Я прижала два пальца к губам и замерла так, чтобы удержать мгновение, чтобы оно стало безграничным, как вселенная, а потом вскинула пальцы к небу.

– И да будет так, – тихо произнесла я, – во веки веков.

Открыв глаза, я увидела небольшую группу людей, собравшихся внизу и слушавших мое пение. Среди них были две девушки, немногим моложе меня – с серьезными лицами они смотрели в небеса, куда я отпустила свою молитву. Я тоже подняла голову, вглядываясь в небо, и мне показалось, что мои слова уже достигли звезд.