Глава четырнадцатая

Я заметила Гриза, выводившего лошадь из конюшни. Воспользовавшись тем, что Каден с Комизаром все еще разговаривали и не смотрели в мою сторону, я поспешно бросилась к нему. При виде меня он остановился, глядя, как всегда, угрюмо.

– Могу я поговорить с тобой? – спросила я. – Наедине.

Гриз огляделся.

– Мы тут одни, так что валяй.

У меня не было времени разводить дипломатию.

– Ты шпион? – спросила я напрямик.

Он шагнул вперед, набычившись, прижав подбородок к груди.

– Не о чем тут говорить, – негромко, но грозно прорычал он, косясь на наместников, гулявших неподалеку группками по двое-трое. – Я оказал тебе услугу, девочка. Ты спасла жизнь мне и моим товарищам. Я не люблю долго ходить в должниках. Теперь мы в расчете.

– Я не верю, что дело только в этом, Гриз. Я видела твое лицо. Тебе было не все равно.

– Не придавайте этому слишком большого значения, принцесса.

– Но мне нужна твоя помощь.

– Мы в расчете, принцесса. Что тут непонятного?

Но не могли мы с ним расстаться вот так. Мне требовалась его помощь.

– Я ведь могу рассказать им, что ты свободно говоришь по-морригански, – пригрозила я. Я так отчаянно нуждалась в нем, что была готова даже на шантаж.

– Если ты это сделаешь, то обречешь на смерть всю мою семью. Тридцать шесть человек. Братья, сестры родные и двоюродные, их дети. Больше, чем в том отряде, который убили у тебя на глазах. Ты этого хочешь?

Тридцать шесть. Вглядевшись в лицо Гриза, я прочла на нем страх, настоящий и неподдельный. Я помотала головой.

– Нет, – прошептала я, – я хочу совсем не этого.

Сказав это, я с горечью поняла, что моим надеждам не сужено сбыться.

– Твоя тайна в безопасности.

– И твой секрет тоже.

По крайней мере, я получила подтверждение, что Гризу и в самом деле известно, кто такой Рейф. Я была благодарна, что он спас его ради меня, но нам требовалось гораздо, гораздо больше.

Я уже открыла рот, чтобы задать еще один вопрос, но он резко повернулся, локтем больно ткнув меня в бок. Я согнулась пополам и припала на колено. Он склонился со злорадной усмешкой на лице, однако голос прозвучал тихо и ровно.

– За нами следят, – шепнул Гриз, – отскочи от меня.

– Тупоголовый болван! – выкрикнула я. – Смотри под ноги!

– Так правильно, – шепотом одобрил он. – Могу дать один совет. Хорошо, что ты завела дружбу с Астер. Этот постреленок знает в Санктуме все входы-выходы не хуже подвальной мыши.

Выпрямившись, он злобно уставился на меня.

– Тогда держись подальше и не попадайся мне под ноги! – с этим криком он затопал прочь. Несколько стоящих неподалеку наместников дружно расхохотались.

Подняв голову, я увидела, что за нами наблюдает Каден.

Он подошел и поинтересовался, что нужно было от меня Гризу.

– Ничего, – пожала я плечами. – Он только рычал да облизывался на трофеи, как и все прочие.

– И правильно делал, – заметил Каден, – Эта добыча, возможно, последняя, теперь долго ничего не будет. Скоро зима.

Он издал звук, похожий на хлопок закрывшейся двери. В Сивике не было большой разницы между зимой и летом: чуть холодней, ветры посильнее, плащ поплотнее да дожди. Но из-за этого ни торговлю, ни поездки не отменяли. А до зимы, по моим подсчетам, оставалось еще месяца два, не меньше. Стояла ранняя осень, дни были по-летнему теплыми. Вряд ли зима приходит в Венду раньше, чем в Сивику. И все же я заметила, что воздух стал прохладнее, что тусклее светит солнце, уже не такое ясное, как вчера. Скоро зима. У меня перед носом захлопнулось уже достаточно дверей – я не могла позволить закрыть еще и эту.

Я плелась за Каденом через площадь до ворот, через которые мы вышли из Санктума. Он вел меня на джехендру за приличной одеждой, как приказал Комизар. Я старалась держаться поближе к нему, сторонясь и опасливо обходя людей. Отъезд Комизара оказался палкой о двух концах. Это дало мне передышку и возможность расслабиться – ведь от его внимания мало что ускользало, – но, с другой стороны, и он оказался вне моей досягаемости. Мне так хотелось расспросить Кадена о Рейфе – где он, как провел ночь, – но я понимала, что этим поселю в нем сомнения и недоверие. Я ведь уверяла, что мне дела нет до эмиссара, а если Каден что-то заподозрит, это поймет и Комизар. Я надеялась, что стражники больше не станут вымещать на Рейфе свою ненависть к дальбрекской свинье. Возможно, после вчерашнего ужина и явным знакам внимания к нему со стороны Комизара они станут вести себя сдержаннее.

Мы пошли рядом, но я заметила, что Каден время от времени начинал припадать на ногу.

– Прости, что так получилось с твоей ногой, – извинилась я.

– Ты сама сказала, в борьбе за выживание нет правил. Твои братья хорошо тебя учили.

Я сглотнула комок в горле.

– Да, хорошо.

– И метать нож тоже они тебя выучили?

Я уже почти забыла про Финча и про то, как пыталась его убить. Каден не забыл.

– Братья учили меня разным вещам. Но в основном я просто присматривалась и мотала на ус, пока была с ними.

– Что же еще ты намотала на свой ус?

– Думаю, ты сам скоро узнаешь.

– Я что-то не уверен, что мои ноги хотят это узнать.

Я хмыкнула.

– Твои ноги пока в безопасности.

Каден покашлял, прочищая горло.

– Я хочу извиниться за то, как разговаривал с тобой сегодня утром. Знаю, это было…

– Высокомерно? Унизительно? Презрительно?

Он кивнул.

– Но пойми, я совсем не так к тебе отношусь на самом деле. Эти манеры настолько въелись за эти годы, что стали второй натурой. Особенно сейчас, когда я вернулся сюда. Я…

– Почему? За что? Ты когда-нибудь объяснишь мне, за что так ненавидишь королевские семьи? Ты ведь и не знаком ни с кем из них, кроме меня!

– Может, и не знаком, зато имел счастье хорошо узнать дворян. Разница, думаю, невелика.

– Ну да, – ехидно заметила я, – Убийца при дворе короля, знается с лордами и леди – да это же обычное дело! Назови имена. Хоть одного дворянина, которого встречал в жизни.

– Сюда, – Каден сжал мне локоть, направляя в узкий проулок. Он явно воспользовался первой возможностью, чтобы сменить тему. Я догадывалась, что ему нечего ответить на мой вопрос, но он не хочет признать, что ни с кем не знаком. Он ненавидит монархов лишь потому, что их ненавидит вся Венда. Здесь так полагается. Особенно венданцам, наделенным определенной властью.

– К твоему сведению, Каден, твой почитаемый правитель намеревается меня убить. Он сам мне о этом сказал.

Каден покачал головой и в доказательство того, что это неправда, поднял руку с кошельком Комизара.

– Он не собирается тебя убивать.

– Возможно, он просто хочет, чтобы на виселице я была нарядно одета.

– Комизар не вешает людей. Он их обезглавливает.

– Ах вот как. Какое облегчение. Спасибо, что утешил меня.

– Он не станет убивать тебя, Лия, – повторил Каден, – если ты не натворишь глупостей. – Остановившись, он схватил меня за руку. – Но ты ведь не собираешься делать глупости?

Прохожие замедляли шаг, глазея на нас. Я догадалась, что Убийцу все знают в лицо. Они знали, кто перед ними, и держались на почтительном расстоянии.

Я всмотрелась в лицо Кадена. Глупости… Ну, это с какой стороны посмотреть.

– Я собираюсь делать только то, что ты попросишь. Следовать твоим указаниям и пытаться убедить остальных в том, что имею дар.

Он подошел вплотную и понизил голос.

– Не переигрывай, Лия, и не пытайся угрожать ему своим даром, как Гризу и Финчу. С ним это не пройдет. Позволь ему использовать твой дар так, как он сочтет нужным.

– То есть помочь ему понять, что все это сплошное надувательство?

– Я отвечу твоими собственными словами: в борьбе за выживание правил нет.

– А если это все же не надувательство?

Каден помрачнел. Я вспомнила, что за все время нашего долгого пути через Кам-Ланто он ни разу не допустил, что я в самом деле могу быть наделена даром – даже когда я предупредила всех о приближении обезумевших бизонов. Как странно. Он использовал слух о моем даре как предлог, чтобы сохранить мне жизнь, но сам ни на миг в него не верил.

– Просто делай, что он велит, – произнес наконец Каден.

Я неохотно кивнула, и мы двинулись дальше. Он как будто даже с более глубоким почтением говорил сейчас о даре, чем Гриз и Финч. Так что же для него дар: некая неведомая сила, не подвластная ни Комизару, ни ему самому? Дихару очень рассмешила бы мысль о том, что можно использовать дар на потребу Комизару. Она вспылила, когда я предположила что-то подобное. Дар не подчиняется приказам, это тонкий путь познания. Искусство древнее, как сам мир. С моих губ сорвался чуть слышный вздох. Тонкий. О, как бы мне хотелось, чтобы вместо этого дар оказался увесистой булавой, утыканной шипами…

Каден тем временем пустился в объяснения о том, что угрозы Комизара – это лишь способ устанавливать границы власти надо мной. Немного уважения с моей стороны может сотворить чудеса.

– Так его кошелек с монетами – это подкуп? Вроде краденых бутылок вина, которые он роздал наместникам? Он пытается купить мое расположение?

Каден краем глаза поглядел на меня.

– Комизару нет нужды кого-то покупать. Ты могла бы успеть это понять.

– Меня устраивает теперешняя моя одежда, твои штаны и рубаха. Другого мне не надо.

– Я не против, но мой гардероб не безграничен. Кроме того, мои вещи на тебе болтаются. Так вот, если Комизар хочет, чтобы у тебя была новая одежда, ты ее получишь. Не хочешь же ты оскорбить его неблагодарностью в ответ на великодушие. Ты говорила, что хочешь узнать мой мир. Джехендра поможет тебе в этом.

Великодушие? Я чуть не поперхнулась. Но у Кадена словно глаза затягивало пеленой, когда речь заходила о Комизаре. А может, он просто лелеет несбыточные надежды – как Рейф, который рассчитывает выбраться отсюда с помощью четверки друзей, – что вдвоем с Комизаром они, против всех ожиданий, сумеют исправить всю несправедливость этого странного мира?

Я вприпрыжку шла рядом с ним, стараясь не отставать. Свое скептичное отношение к великодушию Комизара я решила до поры до времени не показывать, ведь знакомство с миром Кадена, включая джехендру, могло помочь мне вырваться из этого оставленного богами места. Сейчас меня интересовало другое.

– Он сказал, что в его отсутствие ты будешь Распорядителем. Что это значит?

– Почти ничего. Если в его отсутствие нужно принять какое-то решение, эта ответственность падает на меня.

– Кажется, это важная должность.

– Не особенно. Комизар жестко контролирует все, что касается Венды. Разве иногда приходится уладить какой-то спор между старшинами или отправить патрульный отряд.

– Ты можешь отдать приказ, чтобы подняли мост?

– Только при необходимости. А такой необходимости не будет, – как же явно звучала в этом ответе его преданность Венде.

Дальше мы шли молча. Я всматривалась в город, его гул наполнял мои уши. Это был шум от тысяч людей в непостижимой тесноте, нарастающий рокот дел, которые все они спешили выполнить. Глаза смотрели на нас из приоткрытых дверей и лепящихся друг к другу хижин. Я прямо-таки чувствовала на спине провожающие нас долгие взгляды. Каким-то образом они понимали, что я здесь чужая. Улочка все сужалась, так что идущие навстречу венданцы стали задевать нас плечами, протискиваясь вперед, и кости на их поясах постукивали о каменные стены. Казалось, на каждом дюйме этого бесконечного города толпились люди. Рассказы о том, что они плодятся, как кролики, казались не такими уж далекими от правды.

Наконец, узкий проулок вышел на улицу пошире, оглашаемую голосами еще большего количества народу. Громоздкие постройки по обе стороны закрывали собой солнце, а прямо на их выступах неустойчиво балансировали лачуги. Город ширился и громоздился как попало, без всякой системы. Кое-где жилище было просто выгорожено куском хлопающей на ветру холстины. Люди селились, где только могли, они до отказа забивали темные, дымные проулки, устраивали в них какие-то норы, называя их своих домом.

За нами толпой бежали дети, наперебой предлагая купить у них котлеты из конины, амулеты на кожаных шнурках или даже мышь, копошившуюся в кармане. Мыши – их домашние питомцы? Только когда один мальчишка принялся расписывать, какая она мясистая и жирная, я поняла, чем же эти мыши являются для них на самом деле.

Пройдя не меньше мили, мы добрались до громадного открытого базара. Это и была джехендра.

Это оказалось самое большое открытое пространство, какое я до сих пор видела здесь, в городе. Площадь, которую оно занимало, превышала, пожалуй, три турнирных поля. Постоянных, солидных построек было всего несколько, остальное походило на пестрое одеяло, сшитое из ярких, разноцветных лоскутов. Некоторые прилавки были устроены из обычных перевернутых ящиков с разложенными на продажу дешевыми безделушками. Голоса колокольчиков и барабанов, бренчание струн зитара плыли в воздухе, наполняя его нестройным ритмом, очень подходящим этому городу.

Мы миновали лавчонку, где с крюков свисали освежеванные бараньи туши. Мухи первыми снимали с мяса пробу. Немного дальше женщины расставили на одеялах глиняные миски с измельченными в порошок травами и пытались заманивать покупателей, предлагая взять щепотку без платы. С другой стороны ряда под треугольными навесами были навалены вороха одежды, и новой, и изношенной до дыр. На других прилавках лежали ткани, ничуть не хуже тех, что привозили караваны из Превизи. В проходах теснились клетки с тщедушными облезлыми голубями, в загончиках хрюкали розовые поросята. Ряд тянулся за рядом, предлагая еду, глиняную посуду и прочие товары, а кое-где темные комнатушки за задернутыми занавесками сулили тайные удовольствия.

В противоположность закопченному и усталому городу джехендра кипела красками и жизнью. Каден не сказал ни слова, но я чувствовала: он наблюдает за мной, смотрит, как я подхожу к прилавкам, рассматриваю вещи. Уж не боится ли он услышать от меня презрительное «варвары», как на пути через Кам-Ланто? Товар по большей части был совсем убогим: связанные из тряпиц куколки да шарики нутряного сала, увязанные в свиные или бараньи кишки.

У меня так и чесались руки потратить монеты Комизара, накупить всего, а не только одежду. Тяжко было отходить от прилавков под взглядами, полными надежды на то, что я приобрету их товар. Я подошла к прилавку с талисманами. Чаще всего здесь встречались плоские синие камни, инкрустированные белыми звездами из металла и иногда – искоркой кроваво-красного камня в центре, – и мне пришла на ум история про ангела Астер.

Уж на что Венда не может пожаловаться, вспомнила я слова Кадена, так это на недостаток камня и металла. Видно, были среди венданцев те, кто не мог пожаловаться и на короткую память. Наверное, их изложение истории грешило неточностями, но по крайней мере эти рассказы звучали – а кто-то, подобно этим художникам, почитал их достаточно, чтобы создавать драгоценности в напоминание.

По утрам в Венде я не слышала, чтобы кто-нибудь распевал поминовения, которыми встречало меня каждое утро в Морригане. Не думала, что буду по ним скучать… хотя, возможно, я лишь тосковала по тем, кто их пел: по Паулине, Берди, моим братьям. Даже мой отец никогда не пропуская утренних поминовений, воспевая храбрость девы Морриган и стойкость избранных Выживших. Я большим пальцем потерла амулет – память, заключенную в звезду не менее надежно, чем в звуки пения.

– Держи, – Каден бросил торговцу монетку, – она возьмет это.

Продавец повесил амулет мне на шею.

– Я так и знал, что ты его возьмешь, – шепнул он мне на ухо. Потом отступил назад и взглянул мне в глаза. Такие манеры действовали мне на нервы, но, может быть, венданские продавцы всегда так фамильярны.

– Носи на здоровье, – сказал он вслух.

– Буду носить. Спасибо.

Мы пошли дальше по торговым рядам. Каден указывал дорогу, пока мы не оказались у площади с шатрами, где на шестах висела одежда и ткани.

– Здесь мы тебе обязательно что-нибудь подберем, – сказал Каден. – Я подожду на этом месте.

И он кивком показал мне на шатры, а сам, скрестив руки, уселся на край пустой телеги.

Я нерешительно пошла вперед, не уверенная, к какой палатке лучше направиться – учитывая, что мне вовсе не хотелось искать «что-то подходящее». Топчась на месте, я осматривала шатры, не решаясь войти ни в один из них, как вдруг услышала тихий голосок: «Госпожа! Госпожа!» Из-под полога протянулась рука и, ухватив меня за запястье, потянула внутрь.

У меня перехватило дыхание от неожиданности, но оказалось, что это Астер. На мой вопрос, что она здесь делает, девочка ответила, что это лавка ее бапы.

– Не его собственная лавка, просто он иногда здесь работает. Таскает тяжести, которые Эффире самой не поднять. Но сегодня его нет, потому что он заболел, вот и послал меня, но Эффира сомневается, что при моем-то росте… – Астер зажала рот ладонью. – Извините, госпожа. Вот я опять. Какая разница, почему я здесь. Почему вы здесь?

Потому что ты затащила меня в свой шатер, хотела я поддразнить ее, но, зная, как застенчива Астер, решила не смущать ее еще больше.

– Комизар сказал, что мне нужна подходящая одежда.

Астер округлила глаза, будто перед ней вырос сам Комизар, и в тот же миг из-за занавески, отгораживавшей заднюю часть шатра, ко мне бросилась приземистая женщина.

– Ты пришла в правильное место. Уж я-то знаю, какие наряды ему по душе. Здесь у меня…

Поспешно перебив ее, я внесла ясность, объяснив, что не являюсь одной из «особых посетительниц» Комизара. Астер взахлеб сообщила дополнительные подробности о том, кто я такая.

– Она только что сюда приехала! Это принцесса из далекой страны, а зовут ее Джезелия, но…

– Цыц, девчонка! – Женщина стала меня разглядывать, задумчиво жуя что-то, что держала за щекой. Как бы она в меня не плюнула, подумала я, ведь теперь она знает, что я враг, чужестранка. Долго Эффира осматривала и изучала меня.

– Кажется, у меня есть именно то, что нужно, – наметанным глазом она прикинула мой размер и велела ждать, пообещав, что скоро вернется. Астер она приказала составить мне компанию.

Как только Эффира вышла, Астер высунула голову в узкую прорезь в стенке шатра и оглушительно свистнула. Я и глазом не успела моргнуть, как под полог проскользнули двое тощих ребятишек помладше Астер. Волосы у них тоже были коротко острижены, и я не могла понять, мальчики это или девочки. Но у обоих были огромные и голодные глаза. Астер представила ту, что поменьше, как Ивет, второй оказался мальчиком по имени Зекия. Я заметила, что на левой руке у него не хватает фаланги указательного пальца. Культя покраснела и распухла, словно рана была совсем свежей, и мальчик неловко потирал ее другой рукой. Поначалу они так смущались, что не могли выдавить и слова, но потом Ивет дрожащим голоском спросила, правда ли я бывала в других землях, как говорит Астер. Астер не сводила с меня выжидательного взгляда, как если бы от меня зависела ее репутация.

– Да, Астер сказала правду, – подтвердила я. – Хотите, расскажу про это?

Они радостно закивали, и мы все вместе уселись на ковре посреди шатра. Я рассказывала им о покинутых городах, затерянных в далекой глуши, о безбрежных, как море, саваннах с золотистыми травами, о сверкающих руинах, простирающихся на многие мили, о высокогорных лугах, над которыми звезды висят так низко, что можно потрогать их искрящиеся хвосты. Я рассказала им о старой женщине с большой прялкой, которая прядет из звезд мерцающие нити. Рассказала о бородатых животных с головами, как наковальня, которые пасутся огромными стадами и их больше, чем камней на речном дне, и о таинственном разрушенном городе, где бьют источники сладкие, как нектар, улицы сверкают золотом, а Древние до сих пор еще вершат свою магию.

– Ты оттуда родом? – спросила Ивет.

Я смотрела на ребенка, не зная, как ответить. Откуда я? Странно, но на ум мне пришла не Сивика.

– Нет, – шепнула я наконец. А потом стала рассказывать им про Терравин.

– В стародавние времена, – заговорила я, стараясь, чтобы история показалась им старой, далекой сказкой, какой она и казалась мне сейчас, – жила-была принцесса, и звали ее Арабелла. За ней гнался ужасный дракон, который хотел съесть ее на завтрак. Но Арабелла убежала от него и спряталась в деревне, где ее защитили.

Я говорила о заливе с водой ярко-синей, как сапфир, о серебряных рыбах, которые сами прыгали в сети, о женщине, которая варила рагу в бездонных котлах, о домах разноцветных, будто радуга и цветы. Я описывала волшебную страну, о какой могла бы мечтать любая принцесса. Но потом дракон опять нашел ее, и Арабелле пришлось бежать.

– Принцесса когда-нибудь вернется туда? – пропищал незнакомый голосок.

Я посмотрела влево и ахнула от неожиданности. В шатер забрались еще четверо детишек и слушали меня, сидя на корточках у входа.

– Надеюсь, – ответила я. – Она постарается.

Откуда-то налетела Эффира и захлопала в ладоши, прогоняя ребятишек.

– Ну вот, – сказала она, и в глубине шатра я увидела еще трех женщин, нагруженных тканями. Помимо прочего была там кожа, мягкая, всевозможных оттенков: песочная, коричневая, рыжеватая, а также окрашенная в фиолетовые, красные и зеленые тона. Еще одна женщина принесла аксессуары – пояса, шарфы и шали, даже ножны.

Сердце у меня бешено забилось, сначала я не поняла, из-за чего, но потом мне все стало ясно – даже до того, как они все это разложили.

Одежда варваров. Она не походила на ту, что носила Каланта: сшитую из легких и нежных тканей, привезенных караванами из Превизи. Я нерешительно покосилась на Эффиру. На ее лице не было сомнения. Я не была уверена, что задумал Комизар, но почему-то казалось, что эти ткани – именно то, что нужно. Это было странное ощущение, которое я испытала впервые с тех пор, как увидала Терравин. Ощущение, что все идет правильно. Одежда, конечно, была совсем не такой, как у меня дома, напомнила я себе.

– Мне нужно что-то совсем простое, брюки и рубашка. Такая одежда, чтобы я могла скакать на лошади, – сказала я.

– У тебя будет и это, и еще один комплект простой одежды, на смену, – кивнула Эффира. Повинуясь взмаху ее руки, женщины задвигались, словно закружились в медленном танце, снимая мерки, закалывая, кроя незамысловатую одежду для верховой езды.

Мы с Каденом возвращались в Санктум. Эффира пообещала быстро дошить два заказанных комплекта одежды и прислать их сегодня ближе к вечеру, с Астер. Страх, который мучил меня постоянно, с тех пор как я по мосту перешла в Венду, моментально усилился. Короткое мое пребывание в шатре, сначала с детворой, потом с женщинами, державшими ткани, куртки, рубашки и брюки, подействовал на меня, как успокоительный бальзам. Там с ними я почти забыла, что чужая здесь, и понадеялась, что смогу сохранить это чувство умиротворения надолго.

– Глупо тратить деньги на наряды, когда они намного нужнее голодным, – скептически бросила я.

– Как по-твоему венданцы зарабатывают себе на пропитание? У них есть их ремесла, профессии и есть голодные рты, в которые надо что-то положить. Я заплатил Эффире вдвое больше того, что она получила бы от кого-то другого. Она шьет одежду и этим кормится.

– Эффира? Ты знаешь имя каждого лавочника в Венде?

– Нет. Только ее.

– Ты водишь к ней и других девушек?

– Вообще-то, бывает.

Он ничего мне не объяснил, просто замолчал, а мне стало интересно, что же это были за девицы. Посетительницы Комизара или его собственные зазнобы?

– Почему мы уже идем домой? – снова спросила я. – Еще совсем рано. Я думала, ты покажешь мне город. Я ведь видела только маленький уголок.

– Я еще должен уладить кое-какие вопросы по поручению Комизара, в квартале Томак.

– Разве нет местных начальников, чтобы этим заниматься?

– Только не в этом случае. Дело касается военных.

– Я могу пойти с тобой.

– Нет.

Ответ Кадена прозвучал отрывисто и резко – это было совсем не похоже на него. Повернувшись, я долго изучающе всматривалась в его лицо.

– Я поведу тебя домой другой дорогой, – предложил он. – Мимо интересных и красивых развалин.

Это была уступка, компромисс – и неспроста. Что бы ни случилось там, в квартале Томак, Каден не хотел, чтобы я это увидела. Мы снова пробирались по узким улочкам и закоулкам, каким-то дорожкам не шире кроличьих троп, перепрыгивая через канавы с дождевой водой и поскальзываясь на вытоптанной жухлой траве. Наконец мы вышли на широкую мощеную улицу, и Каден подвел меня к висящему над огнем большому котлу, в котором булькало какое-то странное варево. Вокруг костра в круг были поставлены деревянные скамьи, и старик за скромную плату предлагал кружку настоя.

– Это таннис, – сказал Каден. – Травяной напиток вроде чая.

Он купил нам по порции, и мы сели с кружками на скамью.

– Таннис. Еще одна вещь, которая в Венде есть в изобилии, – продолжил он. – Растет почти повсюду. В оврагах, на пустырях, на самых каменистых почвах. Иногда крестьяне клянут его, этот сорняк. Уж если он разрастется, то заглушит все посевы, не избавишься. Таннис цепляется за жизнь, он настоящий венданец, – Каден рассказал, что у танниса фиолетовые листья, он дает светлые ростки зимой, под снегом, но поздней осенью, всего за несколько дней до образования семян, цвет меняется на ярко-золотистый. Тогда таннис становится сладким, но ядовитым. – Напиток из золотого танниса – последнее, что пьет человек.

Я рада была, что наш странный напиток отливает пурпуром, а совсем не золотом. На вкус это оказалась настоящая бурда. Жуткая, кислая заплесневелая бурда.

Каден расхохотался.

– К его вкусу надо привыкнуть, но это традиция Венды, как и кости у нас на поясах. Рассказывают, что Госпожа Венда и древние кланы пережили те первые суровые зимы только благодаря таннису. Да и я сам, сказать по правде, тоже выжил только благодаря ему – и не одну зиму. Когда заканчиваются прочие припасы, всегда есть таннис.

Решившись сделать еще один глоток, я с трудом сдержалась, чтобы не выплюнуть, а проглотив, попыталась собрать побольше слюны, чтобы поскорее смыть отвратительный вкус. Я была уверена, что никогда не сумею привыкнуть к нему, даже в самую суровую из всех зим. Сидя у костра, я смотрела, как старик помешивает зелье в котле, напевая: «Таннис для сердца, таннис для ума, таннис для души, таннис – для долгоденствия детей Венды». Он повторял это снова и снова, песня вилась, змеилась, не имела начала и конца.

Рассеянно глядя на пар над котлом, я заметила, что с другой стороны на берегу оврага кто-то стоит. Женщина. Ее фигура сквозь пар казалась подернутой рябью, туманной, она постепенно бледнела, а потом женщина пропала. Просто исчезла. Я заморгала и опустила взгляд на свою кружку с горячим таннисом.

– Что все-таки в него входит? – спросила я с подозрением.

Каден улыбнулся.

– Только безобидная трава, честное слово, – он подозвал старика и спросил, нет ли у него сливок, чтобы смягчить вкус напитка. Тот услужливо засуетился: хотя торговля шла бойко и он распродал уже почти весь таннис, однако сливки, мед или спиртное сулили больше барышей. Щедрая порция сливок не сделала таннис вкуснее, но в таком виде я хоть как-то могла с ним справиться. Пожалуй, спиртное помогло бы лучше.

Мы неторопливо тянули свой напиток, глядя на детей, которые бросались к прохожим, выклянчивая хоть что-нибудь, что они потом смогли бы продать.

– Они совсем малыши. Где их родители? – спросила я.

– У большинства из них родителей нет вовсе, а чьи-то наверняка заняты тем же самым на другой улице.

– И ты ничего не можешь для них сделать?

– Я стараюсь, Лия. И Комизар тоже. Но у него есть только несколько лошадей, которых можно отправить на бойню.

– И постоянные набеги на караваны. Есть же и другие способы управлять государством.

Каден посмотрел на меня с усмешкой.

– Есть ли? – Он отвернулся. – Когда заключали древние договоры и устанавливали границы, Венду никто не принимал в расчет. Плодородных земель в Венде всегда было мало, и с каждым годом почва все сильнее истощалась. В деревнях Венды жизнь куда беднее, чем здесь, потому город и растет. Они тянутся сюда в надежде на лучшую жизнь.

– И ты рос так же? На улицах Венды?

Каден допил таннис и поднялся, чтобы вернуть кружку старику.

– Нет. Если б это было так, я считал бы, что мне повезло.

– Повезло? Твои родители были так ужасны?

Он замер на полушаге.

– Моя матушка была святой.

Была.

Я видела, как у него на виске забилась, вздуваясь, вена. Вот оно. Его слабость. То тайное, чем он отказывается делиться со мной. Его родители.

– Нам пора идти, – Каден протянул руку, чтобы взять у меня пустую кружку. Конечно, мне хотелось узнать больше, но я знала по себе, какая это боль – ворошить воспоминания о матери и отце. Моя собственная мать предала меня, пытаясь скрыть мой дар, а отец…

У меня сжалось сердце. Это было всего-навсего объявление на деревенской площади, прошедшее почти незамеченным. Вальтер сказал так, пытаясь меня утешить, – но речь-то все равно шла о вознаграждении за поимку меня как изменницы, а подписал этот указ мой родной отец. Есть черта, заходить за которую нельзя, но мой отец уже сделал это однажды, когда повесил собственного племянника. Я до сих пор не знала наверняка, какую роль сыграл отец в той истории с покушением на мою жизнь. Может, нанимая того негодяя, он считал, что это удобный способ не доводить дело до королевского суда. Мои братья – и отец это понимал – никогда не простили бы его, если бы он меня казнил.

– Лия, ты отдашь мне свою кружку?

Я встрепенулась от воспоминаний, отдала ему кружку, и мы продолжили путь. Здесь, как в саванне, древние руины соседствовали с новой жизнью, иногда трудно было отделить одно от другого. Массивный купол, который, должно быть, когда-то венчал собой величавый собор, был завален обломками, и только блеск полированного камня, пробивающийся сквозь груду щебня, напоминал, что это не просто холм. А рядом из камня были сложены крепкие стены загона для коз. Животных здесь тщательно охраняют, пояснил Каден. Иначе они бесследно исчезают.

Мы шагали очень долго, пока, наконец, Каден не остановился у какого-то невзрачного разрушенного здания и положил руку на ствол дерева, вросшего в стену. Ветви его напоминали кривые узловатые пальцы.

– Эта башня была когда-то выше всех башен в Венде.

– Откуда это известно? – Я окинула взглядом остатки стен, образующие исполинских размеров квадрат. На руинах росли деревья, будто странные скрюченные часовые. Развалины поднимались не выше чем на дюжину футов, а одна стена и вовсе сровнялась с землей. Трудно было поверить, что некогда здесь была башня, возвышавшаяся над городом. – Может, это просто стены какого-то дома.

– Это не дом, – твердо сказал Каден. – И она поднималась в небо на шесть сотен футов.

Шестьсот футов? Как в такое поверить?

– Были найдены бумаги, которые это подтверждают. Насколько удалось расшифровать письмена, это был монумент в честь одного из их вождей.

Я не так уж хорошо знала историю Древних до уничтожения. В Священном писании Морриган об этом почти не говорилось – оно описывало происшедшее после. Мы знали только об их крушении, да еще книжники собрали несколько реликвий, переживших века. Бумажные документы были крайне редки. Бумага очень недолговечна, и, согласно Священному писанию, Древние, пытаясь выжить, пускали ее на растопку, добывая огонь. Жизнь оказалась важнее слов.

Перевести старинные манускрипты почти никому не удавалось. Книжники Морригана годами корпели над их загадками. А венданцы едва могли прокормить своих людей, где тут думать о других языках. Разве могли они справиться с такой непосильной задачей?

Я снова посмотрела на монумент, который, если верить словам Кадена, некогда почти касался неба. Сейчас в нем, сплошь поросшем травой и деревьями, трудно было угадать творение человеческих рук. Памятник вождю? Кого хотели увековечить Древние? Кем бы он ни был, ангел Астер по приказу богов стер его из памяти людей. Я вспомнила о древних рукописях, которые выкрала у королевского книжника, – они остались в моем седельном вьюке, а его, должно быть, продают сейчас где-то на джехендре. Никогда больше мне не увидеть эти бесценные тексты, а я успела перевести только один отрывок из Последнего завета Годрель. Что же, остальные ее слова навсегда потеряны для меня? Наверное, теперь все это уже не важно. Но, бросив взгляд на монумент, я так отчетливо вспомнила несколько переведенных слов, будто сама Годрель прошептала мне их на ухо: То, что вечно. То, что остается. Грандиозный монумент был не из числа таких вещей.

– Есть еще кое-что вон там – посмотрим и будем возвращаться, – сказал Каден.

Я посмотрела туда, куда он показывал. В отдалении светились белизной громадные каменные плиты. Мы подошли, и Каден объяснил, что это только верхняя часть руины – остальное провалилось в туннели, что тянутся под городом. Это были развалины уже не обелиска, а какого-то храма. В центре возвышалась огромная высеченная из мрамора голова и плечи мужчины. Лицо его не было ни совершенным лицом бога, ни идеализированным изображением воина. Все пропорции его удивляли неправильностью: слишком высокий лоб, слишком большой нос, впалые щеки и выступающие скулы – словно ему пришлось голодать. Может быть, потому я и не могла отвести от него глаз – он казался дружеским приветом из прошлого тем, кого он никогда не узнает, тем, кто живет в другом времени, другом мире, но чьи лица обточены тем же голодом и нуждой. Я подошла и провела пальцами по его истрескавшейся скуле, размышляя о том, кем он был и почему Древние хотели сохранить память о нем.

Вокруг на земле лежали обломки окружавшего его храма. На одной из плит была выбита надпись, но время оплавило и унесло почти все слова. Остался только намек на отдельные буквы. Я не смогла прочесть их, но долго водила по ним пальцем, пытаясь запечатлеть в памяти незнакомые линии.

Печаль, сквозившая в покинутой фигуре и навсегда забытых словах, поразила меня. Впервые я думала с благодарностью о часах, проведенных за изучением текстов Священного писания Морригана – истина и история не должны снова кануть в безвестность.

– Нам пора, – окликнул Каден, – обратно мы пойдем другой дорогой, быстро и напрямик.

Отойдя от монумента, я начала озираться, не представляя, куда идти и собираясь следовать за Каденом. Мы столько раз сворачивали по пути сюда, что я совсем запуталась – и вдруг меня будто ударило. Словно кто-то потряс меня за плечи, призывая стряхнуть сон.

Я уставилась на Кадена, поняв, что он затеял.

Он не просто решил доставить мне удовольствие, показав Венду. Все это было частью его плана. По дороге он нарочно менял столько раз направление, чтобы сбить меня с толку – и своего добился. Я понятия не имела, в какой стороне отсюда Санктум. Он не хотел дать мне обвыкнуться на улицах Венды, потому и вел каждый раз по-новому. Все эти резкие повороты, проулки, проходные дворы – не ради того, чтобы скорее добраться. Это помехи мне, чтобы сама я не смогла почувствовать себя уверенно в лабиринте города.

Я крутила головой в разные стороны, пытаясь сориентироваться. Не получилось.

– Ты до сих пор не доверяешь мне, – вздохнула я.

У Кадена потемнели глаза, лицо стало каменным.

– Вся беда в том, Лия, что я слишком хорошо тебя знаю. Я помню, как ты не побоялась попасться под ноги стаду бизонов, только бы убежать от нас. Ты всегда ищешь возможности. В тот день ты чудом осталась жива. Если попытаешься проделать что-то подобное здесь, тебе не выжить. Поверь.

– Пытаться переплыть эту реку? Я не сошла с ума. А что еще я могу сделать?

Он озадаченно посмотрел на меня, будто прикидывая.

– Я не знаю.

В борьбе за выживание нет правил, напомнила я себе, подходя к нему. Каждый шаг пронизывал меня, словно я шла по лезвию ножа, и все же я взяла его за руку и с нежностью сжала. Почувствовала его тепло и силу. Его необъяснимое, сверхъестественное знание.

– А тебе не пришло в голову, что я, может быть, пытаюсь увидеть те возможности, что у меня прямо перед носом, – тихо спросила я, – и не хочу искать ничего другого?

Каден смотрел на меня бесконечно долго. Потом сжал мои пальцы в своей руке и притянул меня к себе. Другая его рука скользнула по моей спине, прижимая так плотно, что между нами было лишь теперь наше общее дыхание, время – и тайны.

– Надеюсь, что это так, – прошептал он наконец, вплотную приблизив лицо к моему, – потом вдруг отпустил меня и напомнил, что пора двигаться в путь.