Ее взору открылся глубокий серый мир, грозовые тучи определенно предвещали дождь. Вдалеке, сквозь лобовое стекло, она видела мрачное небо, на фоне которого властно возвышались темно-серые силуэты.

Манхэттен.

На мосту машину тряхнуло на ухабе, и Лили раздраженно выглянула в окно. За их семейный бюджет отвечал Грег, но Лили слышала, как он говорил Джиму Хендерсону, что каждый месяц отваливает приличные деньги за право пользоваться мостом. Взамен дорожной службе не помешало бы следить за покрытием. Но качество их работы оставляло желать лучшего, и последнее время Лили замечала ухабы и выбоины, которые ремонтировались все медленнее и медленнее. Однако этот маршрут шел в обход общественного моста, а их «Лексус» так и просился, чтобы его угнали на общественной дороге. Безопасность регулярно патрулировала мост и соединительные дороги, и офицеры появлялись в мгновение ока, если Джонатан нажимал тревожную кнопку. Несколько выбоин были небольшой платой за безопасность.

Мост закончился, и Лили с нетерпением выглянула в окно – высокие стены сузились до низкого заборчика. Она выезжала в город все реже и реже, и каждый раз возникало ощущение, что становилось хуже, но ей по-прежнему нравилось сюда наведываться. У нее был прекрасный дом в Нью-Ханаане: величественный особняк в колониальном стиле с белыми колоннами, как и у всех ее друзей. Но даже целый город может надоесть, когда все одинаковое. Собираясь в редкие поездки за стену, Лили одевалась тщательнее, чем на собственные вечеринки: опасно или нет, эта вылазка всегда казалась событием.

Глядя через край придорожного барьера, она мельком увидела трущобы, увешанные мусорными мешками, призванными защитить от надвигающегося дождя. Бесформенные, беспомощные люди жались к стенам и прятались под выступами. Впервые Грег привез Лили в Нью-Йорк сразу после свадьбы, большинство зданий уже стояли пустыми, окна прикрывали таблички «Сдается». Теперь скваттеры сорвали даже таблички, и заброшенных зданий стояло столько, что Безопасность едва ли возилась с центром города. Из-за выбитых окон дома казались пустыми, но это было не так: Лили содрогнулась от мысли о том, что происходит внутри. Наркотики, преступность, проституция… а еще она прочитала в Интернете, что спящих частенько убивали ради о́рганов. За стеной правила не работали. О безопасности не шло и речи.

Грег называл людей за стеной лентяями, но Лили никогда так о них не думала. Им просто не повезло, их родители не были богаты, как ее родители или родители Грега. Грег не был так жесток, когда учился в Принстоне: иногда, по выходным, он даже работал с бездомными. Так они и познакомились, оба записались добровольцами в Трентон, последний приют для бездомных, оставшийся в Нью-Джерси. Хотя теперь Лили все чаще думала, что Грег пошел на это ради резюме: следующим летом он отправился на стажировку в правительство. А Лили – в Свартмор, изучать литературу, потому что это был единственный предмет, который ей нравился. К тому времени все книги были очищены от секса, ненормативной лексики и всего, что администрация Фревелла нашла неамериканским, но Лили все равно наслаждалась ими, умея копнуть глубже стерилизованной поверхности и найти хорошую историю. Ей нравилось учиться, а мысли о будущем ввергали в панику. Грег был амбициозен: летом работал в Вашингтоне, постоянно ездил в Нью-Йорк на выходные, чтобы завязывать знакомства с друзьями родителей. Лили это нравилось, нравилось, что Грег, казалось, управлял своей жизнью. Когда он получил хорошую работу по взаимодействию с военным подрядчиком и предложил Лили пожениться после выпуска, ей показалось, что она выиграла главный приз. Она могла не работать, а только содержать дом и любезничать с равными себе. И, конечно, заботиться о детях, когда те появятся. Все это не казалось настоящей работой. У Лили было предостаточно времени на магазины, чтение, размышления. Машину тряхнуло на очередной колдобине, подбросив Лили на сиденье, и она почувствовала, как губы тронуло что-то, отдаленно напоминающее улыбку. Да, куш она сорвала, ничего не скажешь.

Дождь обрушился на машину внезапно, забрызгав окно, закрывая Лили обзор. Небо темнело весь день, и многие за барьером загодя натянули поверх одежды какие-то синтетические мешки для защиты. Лили задумалась, ищут ли они новые мешки перед каждым дождем или используют одни и те же.

– Впереди объезд, миссис Эм, – через плечо заявил Джонатан.

– Почему?

– Взрыв. – Он указал на лобовое стекло, и Лили увидела сквозь дождь жирный блеск пламени, возможно, в миле впереди. Об этом она тоже читала: иногда преступники залезали и устанавливали взрывчатку на частных трассах, пытаясь их перекрыть, вынуждая людей пользоваться общественными дорогами. Просто еще одна из многих опасностей в поездках за стену, но пока не беспокоился Джонатан, не беспокоилась и Лили. Грег нанял Джонатана за неделю до свадьбы. Хороший телохранитель, он был отличным водителем: в армии, во время Нефтяных Войн, Джонатан отвечал за безопасность фургонов и, казалось, знал дороги восточного побережья как свои пять пальцев.

Он повел машину по главным улицам, которые теперь шли так близко к зданиям, что Лили видела лишь тонкую линию тьмы над краем. Она представляла находившихся под ней людей в виде крыс, мчащихся сквозь мрак. Эмбет, школьная подруга Лили, приехала в Нью-Йорк после окончания учебы, чтобы работать няней, но несколько лет назад – Лили могла бы поклясться – она видела Эмбет на углу в Нижнем Манхэттене, одетую в лохмотья, чумазую и на вид с несколько лет не мытыми волосами. Краткий взгляд через окно автомобиля и все.

Когда они проезжали через осыпающиеся руины Рокфеллеровского центра, Лили заметила, что кто-то вывел синим слова на асфальте. Там, где когда-то был фонтан, надпись была такой большой, что ее было видно с проходящего выше шоссе.

ЛУЧШИЙ МИР

Лозунг «Голубого Горизонта», сепаратистской группы, но никто точно не знал, что это значит. «Голубой Горизонт», в основном, либо что-то взрывал, либо взламывал всевозможные правительственные системы, причиняя неприятности. В прошлом году, когда сепаратисты представили в Конгресс просьбу об отделении, Лили была всеми руками «за», но Грег сказал ей, что на кону стоит слишком много денег, клиентов и должников. Лили, думая лишь о снижении насилия и преступности, считала это удачной сделкой, но больше не поднимала эту тему. Грег напряженно работал, был постоянно на взводе и много пил. Он ни на секунду не расслабился, пока петицию не отклонили.

Джонатан мягко повернул налево, к подвалу центра «Плимут», и остановился у защитного барьера. Двое мужчин с автоматами в руках подошли к машине, Джонатан предъявил свой пропуск.

– У миссис Мэйхью встреча с доктором Дэвисом на пятидесятом этаже.

Охранник заглянул в заднюю часть автомобиля.

– Откройте ее окно.

Джонатан опустил окно Лили, и она наклонилась вперед, выставив плечо. Охранник несколько раз взмахнул недорогим портативным сканером над плечом Лили, прежде чем слабый сигнал возвестил, что ее метка зарегистрирована.

– Спасибо, миссис Мэйхью, – сказал охранник, равнодушно улыбнувшись. Потом он отсканировал Джонатана, и Лили откинулась на кожаное сиденье, а машина мягко покатила в гараж.

Сканер возле лифта громко зажужжал, когда через него проходила Лили: она забыла снять часы. Большая, массивная штуковина, почти целиком серебряная, с алмазным циферблатом. Друзья всегда жадно рассматривали часы, когда Лили надевала их в клуб. Для нее часы были часами, но, как и многие другие вещи, купленные ей Грегом, она носила их, потому что от нее этого ожидали. Пройдя через рамку, она тут же засунула часы в сумочку.

Лифт пискнул, считывая имплантат в плече. Метка покажет ее местонахождение, если Грегу захочется его проверить, ну и что с того? Для стороннего взгляда доктор Дэвис был весьма респектабельным врачом, к которому обращались многие богатые женщины, если у них возникали проблемы с зачатием. Однако Лили чувствовала, как по щекам расползается виноватый румянец. Ее всегда ловили, когда она врала, она совершенно не умела хранить тайны. Только одну, самую большую тайну, но чем дольше Лили держалась, тем страшнее ей становилось. Если Грег догадается…

Но она не позволяла себе слишком глубоко об этом задумываться. Иначе, если бы задумалась, захотела бы развернуться и выбежать из здания, а этого она не могла себе позволить. Она глубоко вдохнула, потом еще несколько раз, чтобы унять пульс и нервы. Когда двери лифта открылись, Лили повернула налево и пошла по длинному коридору, застеленному ковром богатого глубокого зеленого цвета. Прошла мимо множества дверей, зазывающих к врачам различных специальностей: дерматологам, стоматологам, пластическим хирургам. Дверь доктора Дэвиса была последней направо, толстый шмат орехового дерева, выглядевший в точности так, как должен, с латунной табличкой: «Энтони Дэвис, доктор медицины, репродуктолог». Лили прижала большой палец к планшету и подождала несколько секунд, глядя на камеру, прикрепленную сбоку от двери, пока крошечная красная лампочка не стала зеленой и замок не щелкнул.

Зал ожидания оказался забит женщинами. Почти все они были похожи на Лили: белые, хорошо одетые, с сумочками, стоящими целое состояние. Но некоторые были явно с улицы: их выдавали волосы и одежда, и Лили задумалась, как они прошли через Безопасность. Одна из них, латиноамериканка, месяце на пятом-шестом, втиснулась в кресло прямо у двери и хватала ртом воздух, вцепившись в подлокотники кресла, лицо ее было бледным и испуганным. Опустив взгляд, Лили обнаружила, что джинсы женщины пропитаны кровью. Из вспомогательного офиса прибежали две медсестры с креслом-каталкой и помогли женщине перевалиться в него. Та обхватила живот обеими руками, словно пытаясь что-то удержать. Лили заметила слезы в уголках глаз несчастной, а потом медсестры вкатили ее в дверь к смотровым кабинетам.

– Чем я могу вам помочь?

Лили повернулась к администратору, молодой брюнетке с бесстрастной улыбкой.

– Я Лили Мэйхью. У меня назначено.

– Пожалуйста, подождите, мы вас вызовем.

Незанятых стульев не было, лишь только что освободившийся – с пропитанной кровью светло-зеленой подушкой. Лили не могла заставить себя сесть на него, так что прислонилась к стене, исподтишка разглядывая окружающих. Женщина и девочка-подросток, явно мать и дочь, сидели на двух соседних стульях. Девочка нервничала, ее мать – нет, и Лили с легкостью считывала их взаимоотношения. Она чувствовала себя так же, когда мама впервые привела ее в этот кабинет, понимая, что это обряд посвящения. Понимала она и то, что это должно остаться в секрете, что то, что здесь происходит, – преступление. Лили ненавидела эту встречу, ненавидела этот кабинет, эту необходимость, но в то же время была благодарна этому месту и этим людям, которые не боялись Грега, всех Грегов этого мира.

Нет, думать о Греге сейчас было ошибкой: Лили почувствовала, будто он смотрит ей через плечо, и от одной этой мысли лоб покрылся испариной. То, что она приезжала сюда каждый год, увеличивало вероятность, что ее поймают, – если не Безопасность, то сам Грег. Грег хотел детей, как хотел новенький «БМВ», как хотел, чтобы Лили носила усыпанные бриллиантами часы. Грег хотел детей, чтобы предъявить их миру. У всех их друзей было уже по крайней мере двое, у некоторых даже трое или четверо, и на вечеринках в клубе жены бросали на Лили сочувственные взгляды. Хотя эти взгляды ничуть не ранили, Лили приходилось притворяться. Несколько раз она даже ударялась в слезы, устраивая ради Грега небольшие истерики, доказывающие, как ей жаль, что она не состоялась в качестве жены. Когда-то Лили тоже хотела детей, но теперь это казалось очень далеким, целой жизнью, которую прожил кто-то другой. Грег сам предложил ей пойти в клинику по лечению бесплодия, не подозревая, что она годами ходит к доктору Дэвису, не подозревая, что так ей будет гораздо легче скрываться.

Прошла целая вечность, прежде чем доктор Анна высунулась в стеклянную дверь и позвала Лили. Она привела Лили в кабинет и опустила штору, оставив ее с неизменным бумажным халатиком. Доктор Анна, женщина за пятьдесят, была женой доктора Дэвиса, а также одной из немногих женщин-врачей, которых Лили знала. Лили была слишком молода, чтобы понять законы Фревелла: срок президента Фревелла начался, когда Лили было восемь, и закончился, когда исполнилось шестнадцать. Но его законы оставили свое наследие, и медицинские школы по-прежнему редко принимали женщин. Лили, для которой позволить незнакомому мужчине заглянуть себе между ног было сродни тому, чтобы выйти на улицу голой, была благодарна за доктора Анну, несмотря на ее вечно раздраженное лицо старой училки. Лили, казалось, раздражала ее одним своим присутствием, отвлекая от чего-то более важного. Она задала Лили стандартные вопросы, делая пометки в своем блокноте, пока та плотнее куталась в бумажный халатик.

– Вам еще таблеток?

– Да, пожалуйста.

– На год?

– Да.

– Как будете платить?

Лили порылась в сумочке и вытащила две тысячи долларов наличными. Грег выдал ей их на покупки в минувшие выходные, Лили засунула деньги за подкладку сумочки, а потом соврала, что купила туфли. Дыра в подкладке за последний год пригождалась уже несколько раз: Грег устраивал несколько внеплановых проверок ее вещей. Лили понятия не имела, что он искал: ничего не находя, он одаривал жену странным, обманутым взглядом, словно продавец, не сумевший подловить кого-то на воровстве. Проверки сами по себе нервировали, но это взгляд – еще сильнее.

Взяв деньги, доктор Анна опустила их в карман, а потом они перешли к путаному, неприятному осмотру, который Лили терпела, стиснув зубы, пялясь на дешевую потолочную плитку и думая о детской. У них с Грегом не было детей, но Лили обставила детскую сразу после того, как они поженились, когда все было по-другому. Детская была единственным местом в доме, целиком и полностью принадлежащим Лили, только там она действительно могла побыть наедине с собой. Грегу были нужны люди вокруг, кто-то, кто стал бы его слушать. Поэтому в доме было не до уединения: он мог без стука ворваться в любую комнату в любое время, требуя внимания. Но в детскую не заходил никогда.

Выбросив всевозможные инструменты и тампоны, доктор Анна сказала Лили:

– Администратор сообщит вам результаты анализов и выдаст таблетки. Просто назовите свое имя.

– Спасибо.

Доктор Анна пошла к двери, но, прежде чем открыть ее, остановилась и обернулась, учительское лицо по умолчанию выражало неодобрение.

– Знаете, ничего никогда не меняется к лучшему само по себе.

– Что «ничего»?

– Он. – Взгляд доктора Анны упал на кольцо на пальце Лили. – Ваш муж.

Лили еще сильнее вцепилась в подол бумажного халата.

– Не понимаю, о чем вы.

– Думаю, понимаете. Через меня проходят более пятисот женщин в месяц. Синяки не лгут.

– Я не…

– К тому же, – продолжила доктор Анна, оборвав Лили, – вы явно богатая женщина. Ничто не мешает вам получать контрацептивы поближе к дому. При нынешних ценах на черном рынке вы даже могли бы договориться с продавцом, чтобы он привозил таблетки на дом. Разве что вы боитесь, что их обнаружит ваш муж.

Лили затрясла головой, не желая это выслушивать. Иногда ей казалось, что, пока все не вышло наружу, все было почти нормально.

– Муж – не значит владелец.

Лили подняла глаза, внезапно разозлившись, потому что доктор Анна ни черта не знала о том, о чем говорила. Владение – единственная суть брака. Лили продала себя, чтобы о ней заботились, платили по счетам и говорили, что делать. Конечно, продавцу случается испытывать сожаление после сделки, но тут уж как с пресловутым котом в мешке, как сказала бы мама Лили. Мама с папой были против их брака, но Лили не сомневалась, что сделала лучший выбор. Думая о родителях, Лили неожиданно почувствовала беспросветную тоску по своей старой комнате в Пенсильвании, односпальной кровати и дубовому столу. Мебель была совершенно обычная и вовсе не такая изящная, как у нее сейчас. Но комната была ее собственной. Даже родители не заходили в нее без стука. Глаза Лили увлажнились: она быстро вытерла их рукой, размазывая макияж.

– Вы ничего об этом не знаете.

Доктор Анна невесело хохотнула:

– Некоторые вещи никогда не меняются, миссис Мэйхью. Поверьте, я знаю.

– Он сделал это всего пару раз, – промямлила Лили, понимая, что совершила ошибку, ответив. Не она ли раньше обижалась на отстраненную, безличную манеру доктора Анны? А теперь так хотела вернуться к ней.

– В этом году на него очень сильно давили на работе.

– Ваш муж влиятельный человек?

– Да, – автоматически ответила Лили. Это всегда первым приходило ей в голову: он – влиятельный. Грег работал на Министерство обороны, выступая гражданским посредником между военными и поставщиками оружия. Его отдел курировал поставки для всех военных баз восточного побережья. В нем было шесть футов и два дюйма, в колледже он играл в футбол. Он встречался с президентом. Лили было некуда бежать.

– И все же, сами знаете: есть места, куда можно уйти. Где спрятаться.

Лили покачала головой, не в силах объясняться с доктором Анной. Иногда женщины убегают, даже в Нью-Ханаане: в прошлом году Кэт Олкотт собралась вечером, посадила троих детей в семейный «Мерседес» и исчезла. Безопасность нашла машину, брошенную в Массачусетсе, но, насколько Лили знала, не Кэт. Джон Олкотт, крупный, тихий мужчина, в присутствии которого Лили всегда чувствовала себя немного неловко, нанял частную фирму, чтобы найти свою жену, но и это не помогло. Они даже не отследили ее метку. Кэт сделала невозможное: забрала детей и сбежала.

Но Лили не могла исчезнуть, даже без детей. Где ей жить? Что есть? Все деньги были у Грега: крупные банки больше не открывали отдельные счета замужним женщинам. Даже знай Лили людей, которые помогли бы ей создать новую личность, – а она таких не знала, – она ничего не умела. Она получила диплом по литературе. Ее не наймут даже уборщицей.

Лили закрыла глаза и увидела манхэттенских бездомных в бесформенных мешках для мусора, живущих в поселениях под дорогами, сражаясь за объедки. Даже зайдя так далеко, она и дня не протянет в том мире.

– Подумайте, – сказала ей доктор Анна, снова посерьезнев. – Никогда не поздно.

Порывшись в кармане, она достала карточку и, вопросительно взглянув на Лили, спрятала ее в сумочке Лили, лежащей на стуле. Затем ушла, притворив за собой дверь.

Лили соскользнула с бумаги, застилающей смотровой стол, осторожно – чтобы не порвать, – сняла бумажный халат: родительское воспитание в духе бережливости иногда проявлялось в таких глупостях, как одноразовая одежда, которую все равно выкинут. Оглядывая себя, она увидела синяк в форме пальца на плече, за которое Грег схватил ее во вторник. Остальные царапины и синяки, оставшиеся после той ужасной ночи почти месяц назад, наконец-то зажили, но с этими новыми отметинами она какое-то время не сможет надевать ничего открытого, а Грегу так нравилось, когда она носила топы без рукавов.

Она начала одеваться, стараясь не смотреть вниз, на свое тело. Грег испытывал сильный стресс: это, по крайней мере, не было ложью, и потом очень раскаивался. А вот о «паре раз» она слукавила. Он бил ее шесть раз, и Лили во всех подробностях помнила каждый. Она могла врать доктору Анне, но чего ради врать самой себе? Грег становился все хуже.

Выйдя из лифта, Лили обнаружила нескольких сотрудников Безопасности, сгрудившихся около сканера вокруг хорошо одетого мужчины. На вкус Лили, мужчина выглядел вполне респектабельно: чуть тронутые сединой волосы и элегантный синий костюм. Но охранники отпихнули его за стол и вытолкали через чистейшую белую дверь с надписью «Безопасность». Все звуки стихли, когда они закрыли ее за собой.

Под пристальным взглядом двух оставшихся охранников Лили направилась к ждущему ее «Лексусу». В голове воскресло ужасное воспоминание: белокурые косички Мэдди, исчезающие за дверью. Иногда Лили удавалось месяцами не думать о Мэдди, а потом что-нибудь попадалось ей на глаза: то женщину выводили из машины, то Безопасность стучала в чью-то дверь, а то и вовсе вдали вспыхивал мельчайший проблеск одного из огромных исправительных центров, стоявших вдоль трассы I-80. Мэдди ушла, но даже что-то ничтожное могло ее вернуть. Лили яростно рванула дверцу, пытаясь прогнать наваждение. Эта поездка и так получилось непростой, не хватало еще брать с собой Мэдди.

– Домой, миссис Эм? – спросил Джонатан.

– Да, пожалуйста, – ответила Лили; это слово всегда вызывало у нее странные двоякие ощущения: успокоение и отвращение. – Домой.

После того, как Джонатан ее высадил, Лили отправилась прямо в детскую. Грег еще не вернулся, и дом был пуст и тих, только провода гудели в стенах. Джонатану полагалось не оставлять Лили одну, даже дома, но она услышала, как снаружи загудел мотор, и поняла, что он снова уехал. Джонатан частенько бегал по своим собственным делам в рабочее время, но Лили никогда не рассказывала об этом Грегу. Она никогда не чувствовала себя в опасности, когда была одна, особенно здесь, в Нью-Ханаане. Город опоясывала двадцатифутовая стена, увенчанная оградой под напряжением. Здесь не совершалось никаких преступлений. «По крайней мере», – поправила себя Лили, – «никаких тяжких преступлений». Город был полон законопослушных воров.

Лили выбрала для детской просторную комнату на первом этаже. Во-первых, она располагалась рядом с кухней, но главное: детская открывалась на небольшое кирпичное патио, выходящее на задний двор. Лили нравилось, что она сможет выносить ребенка на улицу и кормить в тени вязов. Прошло три года, показавшиеся сотней лет, и теперь забеременеть от Грега казалось ей самоубийством.

Когда никаких детей не получилось, комната по умолчанию перешла Лили. Грег был не из тех мужчин, что сунутся в детскую. Его отец, которого Лили терпеть не могла, привил Грегу вполне определенные мысли о том, что мужественно, а что нет, и комната, забитая плюшевыми игрушками, ни в какие ворота не лезла. Бездетность Лили делала детскую еще менее привлекательной для него, и, не считая разбросанных повсюду игрушек, комната более или менее соответствовала салону викторианской леди: тихое, спокойное место, куда никогда не ступала нога мужчины.

Иногда, когда Лили приглашала друзей, они пили здесь кофе, но всегда только женщины, мужчины – никогда. Конечно, система видеонаблюдения в доме была устроена таким образом, что Грег мог смотреть за Лили и в детской, даже с работы. Но Лили позаботилась об этом изъяне заранее, записав несколько дней безобидного видеоматериала – как она вяжет, дремлет, даже с тоской смотрит в колыбельку, а также отсутствует в комнате – и закольцевала. Грег не особо разбирался в компьютерах: в родительском доме за него все делала няня, репетитор, телохранители. Сейчас, на работе, у него был секретарь, который регулировал всю его жизнь. Но Лили кое-что понимала в компьютерах, по крайней мере, достаточно, чтобы влезть в систему наблюдения. Мэдди была кем-то вроде хакера: последние два года, перед тем, как она исчезла («ее забрали», – поправил мозг Лили, и забыть об этом она никак не могла), Мэдди кучу времени просиживала в своей комнате за закрытой дверью, занимаясь компьютером. Иногда среди недели, когда Лили и Мэдди оставались одни, Мэдди показывала ей интересные штуки, и это была одна из них: как вклиниться в видеонаблюдение. Если Безопасность решит проверить всю систему, Лили потребуется новая уловка. Но, к счастью, Грег работал офицером связи, и это значило, что они с Лили считались добропорядочными гражданами, и каналы их дома были, хотелось надеяться, закрыты. Лили подозревала – уж слишком долго это сходило ей с рук, – что Грег не желал заглядывать в детскую, даже на мониторе. Если он и обнаруживал ее там, то, вероятно, ограничивался беглым взглядом, разумеется, недостаточным, чтобы сопоставить увиденное с более ранними кадрами. До сих пор отлично срабатывало. Время, проведенное в детской, принадлежало ей и никому другому. Даже в прошлом году, когда Грег стал совать свой нос в немногие остававшиеся личными уголки ее жизни, это место по-прежнему оставалось безопасным. Лили закрыла за собой дверь и отнесла таблетки в тайник за угловой плиткой. Даже если Грег когда-нибудь решится сюда войти, Лили не думала, что он сможет вычислить незакрепленную плитку, никак не выделяющуюся на стене. Чего только Лили не прятала здесь за долгие годы: наличные, обезболивающие, старые книжки в мягких обложках.

Но ничто не было так важно, как таблетки, которые Лили уложила в аккуратные штабеля по три коробочки в каждом. Она смотрела на них, в сотый раз удивляясь, почему так отличается ото всех своих подруг, почему так не хочет стать матерью. Быть бездетной считалось позором: она постоянно слышала это от друзей, министра, сетевых правительственных бюллетеней (их тон стал чрезвычайно встревоженным в последние десять лет, когда процентное соотношение бедных к богатым выросло в четыре раза). Сейчас даже появились налоговые льготы: вычеты для людей с доходом выше определенного уровня, имевшим несколько детей. Для стороннего взгляда Лили не справилась со своей главной задачей, но она могла лишь имитировать стыд, который почувствовали бы ее подруги. Про себя же благодарила Бога за таблетки. Она не была готова заводить детей, и уж точно не с Грегом. Не теперь, когда он становился все невыносимее. Ночь на прошлой неделе… Лили старалась не думать об этом, но теперь в ее голове словно бы всплыл пузырь, и впервые Лили поймала себя на том, что серьезно думает о новой жизни.

О побеге.

Даже Лили знала, что мир полон темных мест, где можно спрятаться. Она снова вспомнила Кэт Олкотт, которая посадила детей в машину и просто исчезла. У Кэт был план? Она присоединилась к сепаратистам? Или стала обычной горожанкой с новым именем и новым лицом? Подельщиков, изготовителей фальшивых документов и пластических хирургов, готовых взяться за такую работу, было предостаточно.

«Но у меня нет денег».

Это было настоящим камнем преткновения. Деньги покупали варианты исчезновения, саму возможность исчезнуть. Лили могла бы попросить помощи у мамы, но у той тоже не было денег: когда папа умер, его компания заявила, что он нарушил трудовой договор и поэтому никакой пенсии не полагалось. Маме едва хватало, чтобы платить налог на дом. Но даже будь мама богатой, она не желала вникать в проблемы Лили с Грегом, полагая, что дочь сделала свой выбор. У нее было множество друзей в Нью-Ханаане, но настоящих – ни одного. Не было никого, кому она могла бы доверять, никого, кто помог бы ей с чем-то подобным. И она вдруг поймала себя на том, что ненавидит доктора Анну, до глубины души ненавидит за то, что та попыталась нарушить статус-кво. Не стоит заглядывать за горизонт в другой, лучший мир, до которого все равно не можешь дотянуться. Она уже добилась наилучшего результата из возможных: раз в году доставать таблетки и не приносить ребенка в этот дом.

– Лил!

Она виновато вздрогнула. Грег дома. Панель входной двери на стене ярко мигала, а она не заметила.

– Лил! Где ты?

Она сунула плитку на место и встала, наспех приглаживая юбку на бедрах. По пути к выходу нажала панель на стене, вознагражденная тихим, почему-то утешающим жужжанием дома, начавшего готовить обед, и поспешила вниз по лестнице.

Грег направился прямиком к бару. Это была еще одна вещь, которую Лили недавно заметила: раньше Грег пил только тогда, когда на работе случалось что-то хорошее, а теперь – каждый вечер, и все больше и больше. Вечера не всегда заканчивались плохо для Лили, но она не могла не заметить взаимосвязи: теперь Грег напивался каждый вечер, словно пытался забыться.

– Как прошла твоя встреча?

– Хорошо. Доктор Дэвис сказал, что выглядит получше.

– Что выглядит получше? – Он подошел к ней со стаканом в руке, другой обнимая за талию.

– Он считает, что мне должен помочь «Демипрен». Стимулирует мои яичники.

– Чтобы выпустили яйцеклетку?

– Да. – Отрепетированная ложь без сучка и задоринки лилась из уст Лили.

Она во всем разобралась два года назад, зная, что придет время, когда Грег потребует реальную картину того, что случилось с ее репродуктивной системой. Но его вопросы каждый раз становились более конкретными, и у Лили появилось тревожное ощущение, что сейчас он затеял собственное разбирательство.

– У меня сегодня хорошие новости, – заметил Грег, и она немного расслабилась: похоже, этим вечером допрос отменяется.

– Правда?

– Тед сказал, – ну, намекнул, – что в следующем году освободится место старшего посредника. Сэм Эллис уходит в отставку.

– Это хорошо.

Грег кивнул, наливая второй стакан виски. Лили видела, что его что-то беспокоит, и сильно.

– Что не так?

– Тед сказал, я в очереди на эту должность, но добавил кое-что, когда я уходил. Думаю, он пошутил, но…

– Что он сказал? – без особого энтузиазма спросила Лили. Это уже стало для нее рутиной – успокаивать мужа по вечерам. Она уже знала ответ.

Щеки Грега пошли тускло-красными пятнами.

– Он сказал, что, если бы не моя маленькая проблема, я бы стал старшим посредником уже год назад.

– Он пошутил.

– Первые пару раз, возможно. Теперь я так не думаю.

Лили взяла его за руку, пытаясь изобразить больше сострадания, чем чувствовала. Безусловно, Грег находился под колоссальным давлением, но это давление Лили могла понять умом, но не прочувствовать. Она никогда не отличалась амбициозностью. Ей было безразлично, станет ли Грег старшим-кем-угодно, пока они имели крышу над головой и вели достойную жизнь. Другие жены в клубе гордились достижениями мужей, словно застряли в школе: в те времена, если ты встречалась с защитником стартового состава, то автоматически становилась круче всех девочек в классе. Но не Лили. У Грега была хорошая работа, и он нравился начальству. Ему не угрожало увольнение. Кого волновало, если он станет самым молодым старшим посредником в истории Пентагона?

«Грега», – напомнила она себе. Но это уже не имело такого веса, как раньше. Было бы куда проще болеть за Грега, проявляй он к ней ответный интерес. Раньше дела в их браке обстояли получше: Грег хотя бы относился к ней как к отдельному человеку. Но тон изменился, и теперь вся деятельность Лили оценивалась с точки зрения главного шанса, словно она была лишь стартовым двигателем Греговой ракеты. Все эти истории из офисной жизни всегда были одинаковыми, и хотя Грег, конечно, искал успокоения, он так же ждал и одобрения дальнейших шагов. Сообщение было предельно ясным: негодная матка Лили препятствовала его карьере. Вероятность того, что проблема крылась в яичках Грега, даже не рассматривалась. Лили почувствовала поднимающийся по задней стенке горла гнев, но тут Грег наклонился вперед, опершись локтями о барную стойку, уткнулся головой в руки. Он не плакал – только не Грег, – его ненавистный отец выбил из него эту способность задолго до того, как в его жизни появилась Лили. Но он еще никогда не был так близок к тому, чтобы зарыдать.

– Грег. – Она закусила губу, пытаясь собрать все свое мужество в кулак. Она обдумывала этот вопрос дважды за первый год их брака, и Грег затыкал ее каждый раз, но сейчас, казалось, настал подходящий момент заставить его послушать. Лили потянулась и взяла его за руку. – Грег, знаешь, может, все и нормально.

Он поднял голову, глядя на нее так, словно никогда раньше не видел.

– Что?

– У многих людей нет детей. Может, это еще не конец света.

– Что ты такое говоришь? Ты же всегда хотела детей.

«Нет, не хотела! – Она отбросила слова, но они все звучали где-то на задворках сознания. – Это ты все за меня решил! Мы никогда этого не обсуждали! Ты даже не спрашивал!»

Лили сглотнула, пытаясь взять себя в руки. Это ее муж, и раньше им удавалось говорить начистоту, бывало, даже часами. Она протянула руку, касаясь волос Грега, глубоко вдохнула и продолжила:

– Грег, если у нас никогда не будет детей, я это переживу.

Он обнял ее с недоверчивым смешком.

– Ты просто так говоришь.

– Нет, не просто, – она отступила назад, заглядывая ему в глаза. – Грег, у нас все будет хорошо.

Он откинулся, глаза наполнились болью.

– Ты думаешь, я бесплоден?

– Нет, конечно, нет…

Он схватил ее за плечи, впиваясь пальцами в нежную кожу чуть повыше ключицы. Лили почти почувствовала, как проявляются синяки.

– Я не бесплоден.

– Знаю, – прошептала Лили, отводя взгляд.

Она уже чувствовала, что сжимается внутри самой себя, как ее личность ныряет за любое укрытие, которое умудряется найти. Какой смысл на чем-то настаивать, если Грег становился только хуже?

Он встряхнул ее, и Лили почувствовала, как заскрежетали зубы.

– Что?

– Я знаю, что ты не бесплоден. Ты прав. Это важно.

Он пристально рассматривал ее еще пару секунд, а потом улыбнулся, и его лицо расслабилось.

– Точно, Лил. И я знаю, что с этим можно сделать.

– Что же?

Он покачал головой, улыбаясь, едва скрываемой улыбкой мальчишки, знающего, что набедокурил.

– Сначала нужно хорошенько все изучить, удостовериться, что идея целесообразна.

Лили понятия не имела, что он обдумывает, но ей не понравилась его усмешка. Это напомнило ей университетские времена, когда братство Грега попало под следствие за нападение. Несмотря на колоссальные усилия Принстона, новость разнеслась по всем соседним кампусам. Когда Лили спросила об этом Грега, он поклялся, что не имеет к этому никакого отношения, но его глаза так же поблескивали. Юная Лили просто была недостаточно умна, чтобы заметить предупреждение.

– Доктор Дэвис говорит, шансы по-прежнему есть и очень хорошие…

– Доктор Дэвис слишком долго тянет.

Лили стояла неподвижно, чуть ли не окаменев, когда он снова ее приобнял.

– Подумай, как было бы замечательно, если бы у нас родился ребенок, Лил. Из тебя получится отличная мама.

Лили кивнула, хотя в горле словно застрял теннисный мячик. Она представила себя беременной, с ребенком Грега внутри, и волна отвращения пробежала под кожей; она задрожала, а Грег обнял ее еще крепче.

– Лил? Скажи, что любишь меня.

– Я люблю тебя, – ответила Лили, и он поцеловал ее в шею, а рукой потянулся к груди. Лили пришлось заставить себя замереть, не отпрянуть. Она не понимала, как слова, прозвучавшие настолько машинально, могли так порадовать Грега. Может, он нуждался лишь в оболочке и не обращал внимания на наполнение?

«Когда-то мне нравился этот человек», – подумала Лили.

И ей нравилось, когда они оба были юными и учились в колледже, и Лили ни черта не соображала; когда Грег покупал ей славные вещицы, и Лили казалось, что это любовь. Грег сказал, что любит ее, но его определение этого слова мутировало во что-то темное и агрессивное. Подруга Лили Сара как-то сказала, что любовь разная в каждом браке, но в тот день Сара щеголяла синяком под глазом и сама верила своей банальности не больше, чем Лили.

«Он не знает, – шептал ее внутренний голос. – Он по-прежнему не знает о таблетках».

Но это уже не утешало. Лили понимала, что не сможет принимать таблетки вечно, но некоторое время они, казалось, давали ей практически волшебную защиту, став талисманом, как и детская. Даже плохие ночи было легче пережить, зная, что какая-то ее часть находилась в безопасности, что Грег не до всего может добраться. Но она знала эту усмешку, знала слишком хорошо. Грегу почти все сходило с рук, обычно с восторженного одобрения отца, и теперь он снова затевал что-то недоброе. Что бы Грег ни планировал, становилось очевидным, что сложившееся положение дел долго не продержится. Грег уже шарил у нее под платьем, и Лили старалась не дернуться, не оттолкнуть его. Она и хотела сказать «нет» – вот уже несколько месяцев думала об этом, – но это «нет» подвело бы к разговору, к которому она еще не была готова. Что она ответит, если он спросит, почему? Она закрыла глаза, представив детскую, это тихое место, где никто не вторгался в ее жизнь, никто ни к чему не принуждал, никто…

Моргнув, Келси обнаружила, что стоит в своей знакомой библиотеке перед книжными полками. Менее чем в футе от нее застыл Пэн. Мгновение мир колебался, но потом она увидела книги, книги Карлин, и реальность вокруг вновь обрела четкие контуры, а Королевское Крыло с глухим стуком встало на свое место в голове.

– Госпожа? С вами все в порядке?

Она прикрыла глаза ладонью. Из камина в углу раздалось шипение, заставив ее подскочить, но это был всего лишь догорающий под утро огонь.

– Мне приснилось, – прошептала Келси, – что я была кем-то другим.

Нет, «приснилось» – не то слово. Келси по-прежнему чувствовала руки мужчины, впивающиеся ей в плечи, оставляя синяки, все так же помнила мысли, проносящиеся в голове женщины.

– Как мы сюда попали? – спросила она Пэна.

– Вы блуждали по Крылу почти три часа, госпожа.

Три часа! Келси покачнулась, вцепившись рукой в край книжной полки.

– Почему ты меня не разбудил?

– Вы ходили с открытыми глазами, госпожа, но не видели и не слышали нас. Андали велела вас не трогать, сказала, что это плохая примета – трогать лунатиков. Но я был с вами, следил, чтобы вы не навредили себе.

Келси было заспорила, что она не лунатик, но потом закрыла рот. Что-то вгрызлось в ее память, что-то, что могло пролить свет на происходящее. Женщина в Алмонте! Келси так и не узнала ее имени, но шесть недель назад она смотрела глазами той женщины, как Торн взял двоих ее детей. Это был не сон: слишком уж ярко и резко. А то, что Келси испытала сейчас, казалось еще резче. Она знала эту женщину, знала город в ее голове, словно свой собственный. Ее звали Лили Мэйхью, она жила в предпереходной Америке и была замужем за негодяем. Лили не была плодом воображения Келси. Даже сейчас Келси могла представить места, которых никогда не видела, и чудеса, утерянные столетия назад во время Перехода: машины, небоскребы, оружие, компьютеры, шоссе. Теперь она видела хронологию политических событий, вечно ускользавшую от историков вроде Карлин, у которых не было никаких записей, с которыми можно было бы работать. Карлин знала, что одним из главных факторов, спровоцировавших Переход, было социально-экономическое неравенство, но теперь благодаря Лили Келси узнала, что дела обстояли еще хуже. Америка опустилась до плутократии. Разрыв между богатыми и бедными неуклонно увеличивался с конца двадцатого века, а ко времени рождения Лили – «в 2058», – без труда определила Келси – безработными остались более половины американцев. Корпорации начали удерживать сокращающиеся запасы продовольствия для продажи на черном рынке. Большую часть населения составляли бездомные или безнадежные должники, отчаяние и апатия слились воедино, и к власти пришел человек по имени Артур Фревелл… Келси множество раз слышала это имя от Карлин, рассказывавшей о президенте Фревелле и его Законе о чрезвычайных полномочиях тем же тоном, которым говорила о Хиросиме и Холокосте.

– Госпожа, вы в порядке?

– Я в порядке, Пэн. Дай мне подумать.

Внезапно на Келси обрушилось воспоминание: она сидела в библиотеке пять или шесть лет назад, а голос Карлин язвительно отскакивал от стен.

– Закон о чрезвычайных полномочиях! Какое изощренное название! Честные законодатели просто ввели бы военное положение, и дело с концом. Запомни это тоже, Келси: стоит только объявить военное положение, как тут же потеряешь власть. С тем же успехом можешь просто снять корону и убежать в ночь.

По словам Карлин, Закон о чрезвычайных полномочиях был создан для борьбы с весьма ощутимо растущей угрозой внутреннего террора. Когда экономический разрыв увеличился, Америку охватили сепаратистские движения. «Лучший мир»… Келси видела это в своем видении: голубые буквы более тридцати футов в высоту. Но что это значит? Ей бы очень хотелось узнать. Увидеть. Она опустила взгляд на два свои кулона, ожидая увидеть, что камни ярко светятся, как после того ужасного видения в Алмонте. Но они оказались темными. Последний раз она видела их светящимися в ту ночь на Аргосском перевале, когда вызвала потоп. Келси впервые задумалась, не могли ли драгоценности просто перегореть. Совершив великое и необычайное чудо в Аргосе, они, кажется, утратили всю свою силу. И, возможно, сейчас были всего лишь украшением. Идея принесла облегчение, быстро сменившееся страхом. Мортийцы укрепляются на границе, любое оружие пригодится, даже такое непоследовательное и непредсказуемое, как ее драгоценности. Они не могли перегореть.

– Вам бы лечь в постель, госпожа, – посоветовал Пэн.

Келси медленно кивнула, все еще прокручивая необыкновенное видение в голове. По привычке она пробежала рукой по ряду книг, черпая утешение в их основательности. Лунатизм это или нет, но Келси не удивило, что она очутилась именно здесь. Всякий раз, когда Келси сталкивалась с требующей разрешения проблемой, она неизменно оказывалась в библиотеке: в окружении книг легче думалось.

Изучая опрятные ряды книг, расставленных в алфавитном порядке, она размышляла. Библиотека некогда служила утешением и прибежищем для Карлин, и Келси подумала, что Карлин обрадуется, что она тоже нашла здесь успокоение. В глазах защипало, но она отвернулась от книжной полки и вывела Пэна из библиотеки. Андали ждала Келси в ее спальне, хотя стрелки часов показывали три часа утра. Ее младшая дочь, Гли, спала в материнских объятиях.

– Андали, уже поздно. Ложитесь спать.

– Я бы все равно не заснула, госпожа. Моя Гли снова ходила во сне.

– А, – Келси скинула обувь. – Коварный лунатизм, я слышала. Булава говорит, что нашел ее блуждающей по помещениям Стражи на прошлой неделе.

– Булава много чего говорит, госпожа.

Келси вскинула брови. Голос прозвучал ворчливо, но она не смогла понять ее недовольство.

– Что ж, этой ночью мне помощь не нужна. Вы можете ложиться спать.

Андали кивнула и ушла, унося малышку.

Как только она удалилась, Пэн, поклонившись, объявил:

– Спокойной ночи, госпожа.

– Не надо кланяться мне, Пэн.

Озорной огонек мелькнул в глазах Пэна, но он ничего не сказал, только еще раз поклонился, прежде чем отступить в переднюю и задернуть занавес.

Келси сняла платье и бросила в корзину для одежды. Она была рада, что Андали так просто ушла. Иногда казалось, что Андали считает своей святой обязанностью помочь Келси раздеться. Но Келси терпеть не могла расхаживать нагишом при посторонних.

Андали повесила зеркало во весь рост на стену возле шкафа Келси, но если она пыталась потихонечку исцелить Келси от физической застенчивости, то выбрала неправильную тактику. Даже это простое устройство создавало множество проблем: Келси и хотела, и не хотела посмотреться в зеркало. Дело всегда заканчивалось тем, что она не могла удержаться, а потом ненавидела себя. Отражение ее не радовало, особенно после переезда в Королевское Крыло, где она оказалась окружена красивыми женщинами. Но еще сильнее была неприязнь к собственной матери, Королеве Элиссе, которая якобы провела половину жизни, прихорашиваясь перед зеркалом. Так что Келси пошла на компромисс: всякий раз, проходя мимо зеркала, она поспешно окидывала себя взглядом, проверяя, в порядке ли волосы и не размазалась ли тушь по лицу. Все остальное – тщеславие.

Теперь, увидев себя в зеркале, Келси замерла.

Она похудела.

Это казалось невозможным: сейчас Келси вела еще менее активный образ жизни, чем когда впервые пришла в Цитадель. Каждый день на нее наваливалось множество дел, в основном, сидячих: либо на троне, либо за столом в библиотеке. Она не упражнялась несколько недель, и все ее планы поменьше есть, кажущиеся вполне достижимыми по утрам, неизбежно рушились к вечеру. Но она не могла отрицать того, что видела сейчас. Толстые ноги стали стройнее, линия бедер – более выраженной. Живот, всегда являющийся особым источником смущения из-за ряби складок, стал лишь слегка округлым. Келси на цыпочках подошла к зеркалу, разглядывая руки. Они тоже казались тоньше. С бицепсов сошел жир, и теперь они мягко переходили в предплечья. Но когда все это случилось? Определенно меньше недели назад, ведь она смотрелась в зеркало перед последней встречей с Холлом и не заметила никаких изменений.

Вглядываясь в свое лицо, Келси испытала неприятное потрясение, потому что оно тоже казалось изменившимся, но пару мгновение спустя она поняла, что это всего лишь игра света.

«Что со мной такое?»

Отправить Булаву за доктором? Она сжалась от одной только мысли. Булава считал, что врач нужен лишь истекающему кровью, а мортийский доктор, почитаемый Корином, брал ужасно дорого. Стоит ли Келси обращаться к нему из-за потери веса? Она не была ранена и не истекала кровью. Хорошо себя чувствовала. Она может подождать и понаблюдать, а если что-нибудь еще случится, скажет Булаве или Пэну. В конце концов, последнее время она подвергалась нешуточному стрессу. За спиной затрещал огонь, и она повернулась. На мгновение ей показалось, что кто-то стоит перед камином, разглядывая ее. Но там оказались только тени. Несмотря на жар пламени, ей внезапно стало холодно: кинув последний тревожный взгляд в зеркало, Келси натянула ночную сорочку и залезла в постель. Она задула свечу, зарылась ногами в теплый ворох одеял, натянула покрывало на холодный нос. Попыталась расслабиться, но за закрытыми веками возникли непрошеные образы, мучившие ее уже несколько недель: мортийская армия, ядовитая черная волна, льющаяся по Пограничным холмам в Алмонт, оставляя за собой пустыню. Мортийцы не вошли в Тир, пока нет, но войдут. Булава и Арлисс запасались на случай осады и строили укрепления вокруг города, но, в отличие от Бермонда, Келси не обманывала себя. Она знала, что когда мортийцы подойдут к городу и бросят все свои силы на разрушение стен, никакие наспех возведенные крепостные сооружения их не удержат. Она снова подумала о Лили Мейхью, которая жила в городе, окруженном стенами. В жизни Лили должно было быть что-то поучительное, что-то полезное… но ничего не приходило в голову.

Келси перевернулась на спину, уставившись в темноту. Ее мать столкнулась с такой же безвыходной ситуацией и в итоге предала Тирлинг. Да, Келси ненавидела ее за это, но что она могла сделать? Королева крепко сжала свои сапфиры, спрашивая ответа, но камни молчали, лишь укрепляя чувство обреченной уверенности: Келси сурово осудила свою мать, а теперь несла неизбежную кару, попав в то же положение.

«У меня нет решения, – подумала Келси, свернувшись в клубочек. – И, если я не смогу ничего придумать, окажусь не лучше ее».

Шахтеры имели суровый вид. Очевидно, они умылись, прежде чем явиться в Цитадель, но грязь, казалось, въелась в их кожу, делая ее вечно смуглой. Они были независимыми добытчиками, и это само по себе казалось большой редкостью: большинство шахтеров в Тирлинге принадлежали к гильдиям, потому что объединение было единственным способом конкурировать с мортийцами. Среди шахтеров была женщина, высокая и светловолосая, однако грязная, как и все остальные. Она носила видавшую виды зеленую шляпу, которая выглядела так, словно пережила ураган. Келси, не знавшая, что шахтерские бригады принимают женщин, смотрела на нее с интересом. Женщина же ответила ей неприязненным взглядом.

– Ваше Величество, мы только что с Фэрвитча, – объявил бригадир Беннетт. – С месяц копали в предгорьях.

Келси кивнула, жалея, что облачилась в плотное шерстяное платье. Пришло теплое и дремотное лето, но кто-то все равно развел огонь. Она ненавидела аудиенции в такие дни, отвлекавшие от более насущных проблем, вроде мортийцев и беженцев. Первая волна пограничных жителей уже перебирается через Алмонт, но они – лишь часть тех, кто придет сюда. По крайней мере, пятьсот тысяч… как Новый Лондон их вместит?

– Нас было пятнадцать, Ваше Величество, – продолжил Беннетт, и Келси попыталась, подавляя зевок, удерживать внимание.

– Где же остальные?

– Исчезли в ночи, госпожа. Мы разбили довольно плотный лагерь, но… сами понимаете, человеку нужно до ветру. Ночью люди отходили от лагеря и иногда просто не возвращались.

– И вы пришли, чтобы сообщить мне об этом?

Беннетт начал отвечать, но шахтерка, наверняка его заместительница, схватила его за руку, лихорадочно забормотав что-то на ухо. Обмен мнениями быстро перерос в затяжной спор, перемежающийся ворчанием и шипением. Келси терпеливо наблюдала. Отец Тайлер стоял к шахтерам ближе остальных, возможно, он слышал, о чем они говорили. Она начала при случае приглашать священника на аудиенции, и он уже высказал несколько ценных идей. Ему нравились аудиенции, он говорил, что на них «наблюдает историю в реальном времени». К тому же он умел держать язык за зубами, да так, что якобы навлек на себя гнев нового святого отца, который сомневался, что отец Тайлер передает ему достаточно сведений. Келси не понимала, что держит отца Тайлера, но допуск к приему казался справедливым вознаграждением.

– Ваше Величество, – Беннетт наконец вырвался, но его спутница бросала на него свирепые взгляды, пока он говорил. – Мы кое-что нашли во Фэрвитче.

– Да?

Беннетт подтолкнул женщину, которая посмотрела на него с отвращением, но вытащила небольшой черный мешочек из кармана плаща. Стражники Келси машинально напряглись, загораживая ее и Пэна. Что-то мигнуло синим, когда Беннетт поднял содержимое мешочка ближе к факелу.

– Что это?

– Если я не выжил из ума, Ваше Величество, сапфиры. Мы нашли приличную жилу.

Теперь Келси поняла, почему они спорили.

– Уверяю: то, что вы нашли – ваше. Мы можем попытаться купить их у вас по справедливой цене, но даю слово: никакой конфискации.

Слова возымели желаемый эффект: горняки тут же расслабились. Даже заместительница Беннетта угомонилась, и ее брови разгладились, когда она сняла зеленую шляпу.

– Можно взглянуть на вашу находку?

Беннетт оглянулся на своих шахтеров, и они сдержанно покивали. Он продвинулся вперед на несколько футов и протянул камень Киббу, который взял его и передал Келси.

Она приподняла один из своих сапфиров, чтобы сравнить.

Камень Беннетта оказался грубым, отколотым прямо из жилы, и не знал обработки, но был гигантским, почти с ладонь Келси, и никаких сомнений в его качестве не возникало. Она секунду подождала, пораженная нелепой надеждой, что новые сапфиры отреагируют на ее драгоценности, как-то их разбудят. Но ничего не произошло.

– Лазарь?

– По мне – камень такой же. Но что с того?

– Говорите, вы нашли много таких, Беннетт?

– Да, Ваше Величество. В предгорьях мы с трудом докопались до жилы, но, полагаю, в Фэрвитче она ближе к поверхности. Мы просто не решаемся пойти туда после… после Тоубера.

– А что случилось с Тоубером?

– Пропал, Ваше Величество.

– Сбежал?

– Куда? – презрительно поинтересовался стоящий сзади шахтер. – Все запасы у нас.

– Что же тогда, по-вашему, случилось?

– Я не уверен. Но иногда мы слышали в ночи шум, словно какого-то здоровенного зверя.

– Только некоторые из нас, госпожа. – Оборвал Беннетт, свирепо глядя на старого шахтера. – Далеко в лесу и высоко в Фэрвитче. Какое-то большое существо, но оно двигалось слишком аккуратно для обычного животного. Оно и забрало Тоубера – мы уверены.

– Почему?

– Несколько дней спустя мы нашли в овраге его одежду и сапоги, госпожа. Они были разорваны и испачканы кровью.

Арлисс тихонько недоверчиво фыркнул.

– Исчезло еще трое, госпожа, прежде чем мы догадались укрепить лагерь и работать только группами. Их следов мы так и не нашли.

Келси повертела сапфир в руке. Арлисс этого не знал, но это была не первая подобная история, которую она слышала за последнее время. Теперь, когда поставок больше не было, распорядители переписи, приписанные в каждой деревне, стремились доказать, что от них по-прежнему есть прок, и на Булаву лилась информация со всех уголков королевства, включая деревушки у подножия Фэрвитча. Из предгорий поступило три жалобы о пропаже детей, еще несколько мужчин и женщин исчезли на болотах. Никто ничего не видел. Неведомый хищник являлся в ночи и просто исчезал со своей добычей.

– Кибб, верни, пожалуйста. – Келси протянула ему камень и откинулась на трон, размышляя. – Лазарь, в Фэрвитче всегда случались исчезновения, так ведь?

– Частенько. Это опасное место, особенно для детей. Пропало множество малышей, прежде чем тирские семьи просто перестали селиться в горах. Мортийцы тоже более или менее сторонятся своей части Фэрвитча.

– Ваше Величество? – подняв руку, робко проговорил отец Тайлер, и Келси подавила усмешку.

– Да?

– Святой отец полагает, что Фэрвитч проклят. – Булава закатил глаза, но отец Тайлер продолжил: – Я не верю в проклятия, но вот что я вам скажу: в конце первого века Арват отправил миссионеров в Фэрвитч на поиски тех, кто осел там после Перехода и поселился в горах. Ни один из миссионеров не вернулся. Это не просто слух: есть отчет – часть архива Арвата.

– И никто не нашел тел? – спросила Келси.

– Насколько мне известно, нет. Вообще впервые слышу о каких-то останках, крови или одежде.

Это еще сильнее встревожило Келси. Если человек исчез, где же его кости? Она повернулась к шахтерам.

– Беннетт, вы планируете вернуться в Фэрвитч?

– Мы еще не решили, Ваше Величество. Сапфиры – это хорошо, но риск…

Арлисс похлопал Келси по плечу и наклонился, чтобы прошептать ей на ухо:

– В Кадаре очень высоко ценят сапфиры, Ваше Величество. Это хорошее вложение.

Келси кивнула, снова поворачиваясь к шахтерам.

– Решать вам. Но если вернетесь, я заплачу за ваш улов по…

Она посмотрела на Арлисса.

– Пятьдесят фунтов за кило.

– Шестьдесят фунтов за кило. Я так же заплачу за любые сведения о том, что там происходит.

– Сколько?

– Зависит от сведений.

– Дайте поразмыслить, Ваше Величество.

Беннетт отвел свою бригаду к дальней стене, где они сбились в кучу. Старый шахтер, стоящий с краю, собирался уже плюнуть на пол и передумал только, когда Веллмер схватил его за плечо, угрожающе покачав головой.

– Шестьдесят фунтов за кило? – вполголоса простонал Арлисс. – Так денег не заработаете.

– Я тебя знаю, Арлисс. Твоя накрутка беспощадна.

– Справедливая цена – это та, на которую согласен рынок, Королевна. Правило, которое должен помнить правитель нищего королевства.

– Просто делай свою работу и следи, чтобы налоги приходили вовремя, старик.

– Старик! Да у вас никогда не было лучшего сборщика налогов. Десять тысяч фунтов в этом месяце.

– Ваше Величество! – Беннетт стоял у подножия возвышения. – Это честная сделка. Мы выдвигаемся в следующую пятницу.

– Замечательно, – ответила Келси. – Арлисс, дайте каждому по пять фунтов авансом.

– Пять фунтов каждому, Королевна!

– Вложение в репутацию, Арлисс.

– Премного благодарен, Ваше Величество, – сказал Беннетт. Остальные шахтеры согласно крякнули, столпившись вокруг Арлисса с голодным выражением на лицах. Арлисс достал из кармана маленькую книжечку и мешочек монет, непрерывно ворча, но Келси была уверена, что деньги потрачены не зря. В земле Тирлинга едва хватало металла на горстку горных бригад. Если шахтеры в Тире переведутся вовсе, королевству придется получать больше металла из Мортмина… то есть остаться вообще без него. Слева от Келси раздался громкий зевок: Пэн. Он очень устал: глаза глядели на всех мрачным, пустым взглядом, и он, казалось, похудел.

– Пэн, тебе нездоровится?

– Нет, госпожа.

На мгновение Келси вспомнила Мерна, чье хроническое истощение скрывало зависимость от морфия. Она моргнула и увидела темно-багровую кровь, капающую на ее сжимающую нож руку, потом потрясла головой, чтобы прогнать наваждение. Пэн никогда так не сглупит.

– Ты высыпаешься?

– Конечно, – Пэн улыбнулся особенной улыбкой, не имеющей никакого отношения к разговору, и Келси уверилась в том, что до этого только подозревала: у Пэна была женщина. Две пары выходных в месяц Булава занимал место Пэна в передней: обычно у королевских стражников не было свободного времени, но личный стражник – другое дело, ведь он работал вообще без передышки. Булава был отличной компанией, но Келси всегда чувствовала отсутствие Пэна. Последнее время она размышляла, что же он делает в свободное время, а теперь догадалась.

«Женщина», – немного мрачно подумала Келси. Она могла бы спросить об этом Булаву – он наверняка знал, – но потом пресекла свой порыв на корню. Хоть ее и терзало любопытство, это не ее дело. Она не знала, почему расстроилась, потому что по ночам думала вовсе не о Пэне. Но тот всегда был рядом, и она от него зависела. И теперь ей не нравилось, что он проводит время с кем-то еще. Она смотрела на Пэна так долго и пристально, что он, насторожившись, выпрямился на стуле.

– Что?

– Ничего, – устыдившись, пробормотала Келси. – Спи побольше, если есть возможность.

– Хорошо, госпожа.

Шахтеры, получив свои монеты, поклонились и последовали за Беннеттом прочь. Деньги приободрили их: направляясь к двери, они галдели, словно дети. Келси откинулась на спинку трона и обнаружила, что подле нее на столе стоит дымящаяся чашка чая.

– Ты чудо, Андали.

– Не совсем, госпожа. Я еще не научилась понимать, когда вам не хочется чая.

– Сэр. – Перед троном появился Кибб с конвертом в руке. – Последний доклад полковника Холла с границы.

Булава взял конверт и протянул его Келси, которая едва успела приняться за чай.

– У меня нет столько рук. Прочитай его, Лазарь.

Булава напряженно кивнул и принялся открывать конверт. Келси заметила, как на его щеках расцвели небольшие красные пятна, и задумалась, не следовало ли ей добавить «пожалуйста». Булава долго пялился в письмо.

– Что там?

– Ваше Величество! – отец Тайлер прыгнул вперед, да так неожиданно, что несколько стражников Келси сомкнули ряды, перехватывая его, и он отступил, подняв руки.

– Простите, забылся. У меня есть послание от святого отца.

– Оно может подождать?

– Нет, госпожа. Святой отец хочет отужинать с Вашим Величеством.

– Ах, – Келси прищурилась. – Так и думала, что у него какие-то жалобы.

– Не знаю, госпожа, – ответил отец Тайлер, но глаза от нее отвел. – Я лишь посланник. Но я подумал, мы с Булавой можем это уладить, прежде чем я уйду.

Келси не горела желанием знакомиться с новым святым отцом, чьи подчиненные уже читали целые проповеди о ее недостатках: отсутствие веры; социалистическая налоговая политика; ранний отказ выйти замуж и произвести на свет наследника.

– А если я не хочу с ним ужинать?

– Госпожа, – покачал головой Булава. – Не стоит враждовать со святым отцом. И вам может пригодиться Арват, если дело дойдет до осады.

– Для чего?

– В качестве приюта, госпожа. Это вторая по величине постройка в Новом Лондоне.

Келси понимала, что он прав, хотя от одной мысли обратиться за помощью к Церкви Господней кожа покрывалась мурашками. Она поставила чашку.

– Хорошо. Дай мне это письмо, Лазарь, и уладь все со святым отцом. Ведите сюда Его Святейшество как можно скорее.

Булава отдал ей письмо и повернулся к отцу Тайлеру, который заметно вздрогнул, отступая. Келси просмотрела письмо и подняла взгляд, довольная.

– Мы одержали тактическую победу на Мортийской равнине. Мортийский лагерь разбежался. По оценкам полковника Холла, на восстановление у них уйдет две недели.

– Хорошие новости, Ваше Величество, – заметил Элстон.

– Нет, не хорошие. – Покачала головой Келси, читая дальше. – Пути снабжения мортийцев не перерезаны. Пушки не повреждены.

– И все-таки вы выиграете время, – напомнил ей Пэн. – Задержка очень важна.

Выиграть время. Келси оглядела комнату и увидела – или ей это лишь показалось? – тот же вопрос на каждом лице. Когда время выйдет, что тогда? Тревоги не было: ее Стража явно ожидала, что она сотворит очередное чудо, как в Аргосе. Келси захотелось спрятаться от них, от спокойного доверия в их глазах.

Булава закончил с отцом Тайлером и вернулся на свое место у трона. Священник поднял руку, прощаясь с Келси, и она махнула в ответ, когда он пошел к двери.

– Что дальше? – спросила она Булаву.

– Знать ждет встречи с вами.

Келси закрыла глаза.

– Ненавижу знать, Лазарь.

– Поэтому я и подумал разделаться с ними побыстрее, госпожа.

Когда вошли аристократы, Келси поразила их одежда, показушная, как никогда. Сейчас, летом, никто не носил ни шляп, ни перчаток, но все благородные оделись по новой моде, с которой Келси уже сталкивалась: золото и серебро словно бы расплавили и пустили ручейками по ткани, и рубашки с платьями, казалось, истекали драгоценным металлом. На вкус Келси, смотрелось попросту неаккуратно, но они явно думали иначе. Карлин бы многое сказала об этом сборище: несмотря на собственное знатное происхождение, она ненавидела показуху. Келси не удивилась, увидев впереди группы высокую, напоминающую осу фигуру леди Эндрюс, завернутую в красный шелк. Она выглядела, если такое вообще возможно, еще более бесплотной, чем прежде, но в ее глазах читалась ненависть к Келси, на фоне которой другие черты лица просто терялись.

– Ваше Величество. – Вышедший вперед мужчина – крошечное существо с огромным пивным животом – склонился перед ней.

– Лорд Уильямс, – пробормотал Булава.

– Приветствую, лорд Уильямс. Что я могу для вас сделать?

– Мы пришли с общей жалобой, Ваше Величество. – Лорд Уильямс обвел стоящую позади него группу. – У нас всех есть собственность в Алмонте.

– И?

– Эвакуация уже принесла невероятные разрушения. Солдаты и беженцы идут по нашим землям, топча посевы. Некоторые беженцы даже осмеливаются мародерствовать на наших полях. И солдаты ничего не предпринимают.

Келси прикусила язык – она могла бы предвидеть подобный вопрос. Этим людям, в конце концов, было нечего делать, кроме как сидеть и подсчитывать доход до последнего пенни.

– У вас есть жалобы на насилие, лорд Уильямс? Вооруженное воровство, преследование ваших фермеров?

Глаза лорда Уильямса расширились:

– Нет, госпожа, конечно, нет. Но мы теряем деньги на поврежденных и украденных культурах, а также теряем время.

– Понимаю, – Келси улыбнулась, хотя это причинило ей боль. – И что вы предлагаете?

– Ваше Величество, это, право слово, не в моей компетенции…

– Говорите откровенно.

– Ну, я…

Еще один дворянин шагнул вперед, высокий мужчина с коротко подстриженными усами. После минутного раздумья Келси его узнала: лорд Эванс, владеющий обширными кукурузными полями к северу от Засушливых Земель.

– По моим сведениям, госпожа, ваши солдаты, охраняя беженцев, совершенно не следят за ними. Вы могли бы потребовать лучшего надзора.

– Потребую. Что-нибудь еще?

– Мои фермеры не могут работать, когда через поля идет армия бродяг. Почему бы не проводить эвакуацию ночью? Чтобы не прерывать работы.

Что-то вспыхнуло у Келси под ребрами.

– Лорд Эванс, полагаю, у вас есть резиденция в Новом Лондоне?

– Э-э, конечно, Ваше Величество. Моя семья владеет двумя.

– Значит, задолго до того, как придут мортийцы, вы просто перевезете семейство и ценности в город.

– Определенно, Ваше Величество.

– Рада за вас. Но этим людям не так легко переселиться из своих домов. Некоторые из них никогда раньше не покидали своих деревень. Большинство пойдет пешком, многие – с детьми на руках. Вы правда думаете, что я могу заставить их идти по незнакомой местности в темноте?

– Конечно… конечно, нет, Ваше Величество, – ответил Эванс, и его усы тревожно задергались. – Я только хотел сказать…

– Я это предвидела, – объявила леди Эндрюс, шагая вперед. – Право собственности в Тирлинге всегда было незыблемо.

– Осторожнее, леди Эндрюс. Никто не посягает на ваше право собственности.

– Они идут по нашим землям.

– Как шла и отправка невольников – каждый месяц. Должно быть, это внесло свой вклад в разрушение ваших дорог. Но тогда вы не жаловались.

– Я получала прибыль!

– Вот именно. Так и давайте говорить о том, что вас действительно волнует. Не право собственности, а право на получение прибыли.

– Прибыль там, где мы ее найдем, Ваше Величество.

– Это угроза?

– Никто не угрожает Вашему Величеству! – возопил лорд Уильямс. Он оглянулся на стоящую за ним группу, и некоторые судорожно закивали. – Леди Эндрюс не говорит за всех нас, Ваше Величество. Мы просто хотим уменьшить ущерб, причиняемый нашим землям.

Леди Эндрюс повернулась к нему.

– Если бы у тебя были яйца, Уильямс, мне бы не приходилось участвовать в этом фарсе!

– Держите себя в руках! – рявкнул Булава. Но предостережение прозвучало машинально, и Келси заподозрила, что Булава наслаждался этой сценой.

– В какой-то момент, Ваше Величество, – продолжила леди Эндрюс. – Мортийцам придется идти по моим землям. Я могу помешать им, а могу остаться в стороне.

Келси уставилась на нее.

– Вы так просто заявляете мне, что готовы пойти на измену? Здесь, в присутствии тридцати свидетелей?

– У меня нет такого намерения, Ваше Величество. Нет, если меня не принудят.

– Не принудят, – скривившись, повторила Келси. – Я знаю, как вы ведете себя во время войны, леди Эндрюс. Вы, вероятно, поприветствуете генерала Жено бокалом виски и бесплатным трахом!

– Госпожа! – взмолился Булава.

– Ваше Величество, умоляю вас! – прервал ее лорд Уильямс. – Пожалуйста, не принимайте слова леди Эндрюс как речь представительницы…

– Помолчите, Уильямс, – ответила Келси. – Я понимаю, зачем здесь леди Эндрюс.

Леди Эндрюс принялась изучать свои ногти, словно Келси потеряла для нее всякий интерес.

– У вас у всех, определенно, есть права собственности. Но права собственности не безграничны, во всяком случае, в моем Тире. Этих людей нужно эвакуировать, и их безопасность важнее вашей прибыли. Если будете упорствовать, мне придется прибегнуть к принудительному отчуждению частной собственности.

Несколько дворян ахнули, леди Эндрюс растерянно посмотрела на Келси.

Лорд Уильямс схватил леди Эндрюс за руку и зашептал ей на ухо. Она отмахнулась от него.

– Я сделаю все возможное для пресечения мародерства, – продолжила Келси. – Но если кто-либо из вас, – она смерила взглядом группку дворян, – кто-либо из вас воспрепятствует эвакуации, я даже думать не буду, а отберу ваши земли для всеобщего блага. Вы меня поняли?

– Мы поняли, Ваше Величество! – заблеял лорд Уильямс. – Поверьте. Спасибо, что делаете все, что можете. – Он потянул леди Эндрюс прочь от трона, но та снова от него отмахнулась, буравя Келси убийственным взглядом.

– Она блефует, Уильямс. Она не посмеет. Без поддержки дворянства она останется ни с чем.

Келси улыбнулась:

– И что мне ваша поддержка?

– Если мы откажемся от монархии, Келси Рэйли…

– Меня зовут Глинн.

– Если мы откажемся от вас, у вас не будет денег, не будет защиты, не будет опоры. Даже ваша армия ненадежна. С чем вы останетесь без нас?

– С народом.

– С народом! – передразнила леди Эндрюс. – Да они не посмеют даже взглянуть на высокородных, где уж поднять на них руку. Без силы, оружия или золота вы так же уязвимы, как и все остальные.

– Мое сердце трепещет.

– Вы не воспринимаете мою угрозу всерьез. Это ошибка.

– Нет, ваша угроза достаточно реальна, – признала Келси после минутного раздумья. – Но ваше завышение собственной значимости ошеломляет. Я поняла это сразу же, стоило лишь бросить на вас взгляд. – Она снова повернулась к остальным. – Я извиняюсь за неизбежное влияние на вашу прибыль. В этом году вам просто придется выделять немного меньше золота на наряды и надеяться, что стесненные обстоятельства не продлятся чрезмерно долго. Уходите.

Дворяне повернулись и двинулись к двери. На некоторых лицах читался гнев, но в основном они выглядели немного растерянными, словно земля ушла из-под ног. Келси нетерпеливо вздохнула, что, казалось, подстегнуло их.

– Дипломатия на высоте, госпожа, – пробормотал Булава. – Вы понимаете, что только усложнили мне работу?

– Мне искренне жаль, Лазарь.

– Вам нужна поддержка дворянства.

– Не согласна.

– Они держат общественность в узде, госпожа. Люди винят дворян и их надсмотрщиков в своих бедах. Уберите этот буфер, и они будут смотреть дальше по цепочке.

– Если их взгляды остановятся на мне, значит, я этого заслуживаю.

Булава покачал головой.

– Вы слишком категоричны, так не ведут борьбу за власть, госпожа. Кого волнует, что ваши дворяне лицемеры? Они выполняют полезную функцию.

– Паразиты, – припечатала Келси, но отступающая группа снова напомнила ей Лили Мэйхью. Лили жила в городе за высокой стеной, построенной для защиты от бедных. Но они с мужем все равно боялись внешнего мира. Была ли Келси лучше? Булава и Арлисс командовали строительством огромного временного лагеря недалеко от стен Нового Лондона, чтобы приютить беженцев. Но, если придут мортийцы, беженцев придется перевести в город, возможно, даже в саму Цитадель, так как Новый Лондон уже перенаселен. Не будет ли она возражать против новых соседей? Она на мгновение задумалась и с облегчением поняла, что не будет.

– Теперь мне придется присматривать за всеми этими щеголями, – озабоченно продолжил Булава. – Не думаю, что кто-либо из них вступит в прямые переговоры с Мортмином, но они могут прибегнуть к помощи посредника.

– Какого посредника?

– Большинство дворян люди набожные. Леди Эндрюс – постоянный гость в Арвате, а новый святой отец – не самый большой ваш поклонник.

– Вы шпионите за Церковью?

– Стараюсь быть в курсе, госпожа. Новый святой отец уже отправил несколько сообщений в Демин.

– Зачем?

– Еще не знаю.

– Эта сука Эндрюс не благочестивее меня, Лазарь.

– И когда это мешало кому-нибудь быть столпом Церкви?

Келси не нашлась, что ответить.

– Айса?

Маргарита учила их дробям, и Айсе было скучно. В дни, когда она накануне не высыпалась, в школе было тяжеловато. Воздух в классной комнате всегда казался слишком теплым, и Айса полудремала, одновременно бодрствуя.

– Две пятых, – ответила Айса, самодовольно ухмыльнувшись. Маргарет попыталась поймать ее врасплох. Маргарет, которой нравились все дети, Айсу совсем не любила. Казалось, Айса вызывала инстинктивное недоверие у взрослых, словно те знали, что она наблюдает за ними, ища ошибки и нестыковки. Но подловить на ошибке Маргарет оказалось удручающе трудно. Она была слишком красивой, и Айса подслушала, что она ходила в любовницах Регента, но даже Айсе пришлось признать, что ни в чем из этого Маргарет не виновата.

Кто-то резко ткнул Айсу в ребра: Мэтью, сидевший за ней, пихался, когда Маргарет отворачивалась. После нескольких тычков Айса обернулась, оскалив зубы.

Мэтью широко улыбнулся ехидной улыбкой: он добился своего, вывел Айсу из себя. Ее брат был отъявленным хулиганом, он не терпел сидящих тихо и безропотно и считал своим долгом все испортить. Маман относилась к Мэтью снисходительно, мол, Па был с ним суров, и он просто этого не выдержал. Айса считала, что это ерунда. Она взяла все самое худшее от Па, даже Вен это признал, но это не превратило ее в маленького придурка, который не мог оставить других людей в покое.

Мэтью снова пихнул ее ногой, угодив прямо под ребра. Что-то ухнуло внутри Айсы – густой, глубокий, словно гонг, отзвук, и, даже не успев подумать, она стремительно повернулась и бросилась на Мэтью, молотя его кулаками и ногами. Он оттолкнул ее и побежал, и, снова не подумав, Айса вскочила и бросилась за ним в коридор. Мэтью был на год старше и гораздо крупнее, но Айса была быстрее, и едва Мэтью достиг конца коридора, она догнала его и сбила с ног. Они рухнули на каменный пол одновременно – Мэтью кричал, Айса рычала. Она врезала кулаком Мэтью в горло, он закашлялся и подавился, а потом разбила ему нос отличным сильным ударом ладони. Ей нравился вид крови на белом, испуганном лице Мэтью, но тут мужские руки подхватили ее под мышки, оттаскивая назад. Айса замолотила пятками, но не могла найти опору на гладком каменном полу. Происходящее казалось нереальным: даже когда Айса подняла взгляд и увидела Маман, Королеву, остальных стражников, толпу людей с выпученными глазами, собравшихся в зале, это показалось всего лишь еще одной фазой бессонницы, что охватывала Айсу длинным лихорадочным наваждением. Сейчас она очнется в темноте с пересохшим ртом и бешено колотящимся сердцем и обрадуется, что ничего не случилось. Ей просто надо было проснуться.

– Ваше Величество, простите нас!

Маман извиняется за нее. Она опозорила Маман. Королева лишь покачала головой, но Айса почувствовала раздражение в этом жесте, и в этом тоже не было ничего хорошего. Теперь в зал пришла и Маргарет. Она наклонилась к Мэтью, устремляя на Айсу ядовитый взгляд. Тот, кто вцепился в Айсу, теперь тащил ее назад, к коридору, и Айсе вспомнился Па, который вечно тянул и дергал.

– Отпустите!

– Заткнись, соплячка.

Булава, поняла Айса, и это лишь подтвердило серьезность того, что она только что натворила. Она уперлась пятками в пол, но это не помогло: Булава просто взял Айсу за руку и крутанул, сжимая ее запястье железной хваткой, волок ее по коридору. «Где Маман?» – судорожно подумала Айса. Воспоминание становилось все сильнее и сильнее, вытесняя реальность: Булава даже пах, как Па в конце дня, потом и железом, и Айса был готова скорее умереть, чем идти с ним. Она снова уперлась пятками, и, когда Булава повернулся, ногой пнула его в живот. Удар угодил прямо в цель, и Айса, хоть и испугалась, на краткий миг почувствовала удовлетворение: не всякому удавалось дать пинка Капитану Стражи. Булава закашлялся, сложившись пополам, одновременно швыряя Айсу к стене. Ударившись плечом, она отскочила и осела на пол, перед глазами заплясали черные пятна.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, и вот она уже была готова пинаться и царапаться. Но Булава стоял, прислонившись к противоположной стене, держась за живот и глядя на нее все тем же испытующим взглядом.

– В тебе столько гнева, девчонка.

– И что?

– Гнев – помеха для бойца. Я видел это множество раз. Если он не дает выхода гневу, или, по крайней мере, не обуздывает его, чтобы управлять им, он будет повержен.

– А мне-то что?

– Смотри. – Булава оторвался от стены, его массивный корпус навис над ней, и Айса напряглась, готовясь. Но он лишь указал на ее ногу. – Удар в живот – это хорошо. Но ты не спланировала его как следует, поэтому я не отключился. В настоящем бою ты бы уже была мертва. Ты должна прицелиться пальцем ноги, поймать меня его кончиком, а не стопой или голенью, и выбить из меня дух. Очень немногие мужчины могут продолжать драться, лишившись дыхания. Нацель палец как следует и сможешь даже повредить один из моих органов. А так мне просто останется на память приличный синяк.

Айса задумалась, украдкой поглядев на свои ноги. Она никогда ничего не планировала: просто так получалось, действия сами собой из нее выплескивались.

– И все-таки я вам врезала.

– И что с того? Любой мужчина в этом Крыле способен продолжать сражаться и после ударов посерьезнее. Я видел, как Королева заканчивала коронацию с ножом в спине. Боль отключает только слабых.

«Боль отключает только слабых». Слова задели Айсу за живое, заставляя подумать обо всех годах, проведенных под одной крышей с Па. Вен и Мэтью не избежали переломов, а плечо Вена неправильно срослось, придавая ему странный, слегка сгорбленный вид, когда он пытался выпрямиться. Маман столько раз оказывалась бита, что некоторые синяки так и не сошли. А Айса и Моррин…

– Пойдем, чертовка. – Булава направился дальше по коридору, потирая живот. – Хочу тебе кое-что показать.

Айса осторожно следовала в нескольких футах позади него. Она никогда не заходила сюда: в этой части коридора в основном располагались стражники и их семьи. Ближе к концу Булава открыл одну из дверей и широко ее распахнул.

– Посмотри.

Опасливо на него поглядывая, Айса заглянула в дверной проем и моргнула от удивления. Она никогда не видела столько железяк в одном месте. Комната мерцала в свете факелов.

– Оружейка, – выдохнула она, вытаращив глаза.

– Добро пожаловать в мои владения. – Высокий, худощавый мужчина с крючковатым носом поднялся из-за стола на другой стороне комнаты.

Айса его узнала: Веннер, оружейный мастер.

Даже в тех редких случаях, когда он появлялся в тронном зале, он всегда имел при себе оружие, меч, нож или лук, натачивая или настраивая их, словно те были музыкальными инструментами.

– Заходи, дитя.

Айса замешкалась лишь на мгновение. Детей никогда не пускали в оружейку. Вен умрет от зависти. Даже Мэтью обзавидуется, хотя и попытается скрыть это за презрением. Столы были завалены мечами и ножами; оружие висело на стенах; какие-то длинные витые металлические орудия выше человеческого роста, прислонившись к стенам, указывали в потолок. Несколько палиц, стойка для луков, дерево, темная полированная бронза, связки палочек, в которых Айса, в конце концов, признала стрелы, сотнями лежали в углу. Столько оружия! Айса поняла, что это запасы для осады. Маман объяснила, что такое осада, но только Айсе и Вену. Она думала, что мортийская армия достигнет Нового Лондона к осени. Булава зашел в комнату вслед за ней и остановился возле стола с рядами ножей.

– Ты не должна драться с другими детьми. Нам нельзя отвлекаться.

– Это отвлекает только Маргарет.

– Сегодня это отвлекло всех. Ваши маленькие дрязги не только шумны, но и опасны.

Айса вспыхнула. Она посчитала все драки, в которые ввязывалась с тех пор, как они прибыли в Цитадель, и ее щеки покраснели еще сильнее. Неужели все думают, что она просто хулиганка? Булава смотрел жестко, почти презрительно: он ждал, что она повинится. Она хотела удивить его, прямо как тем неожиданным ударом в живот.

– Иногда мною управляет гнев, и я не могу с ним справиться. Бью прежде, чем успеваю осознать, что творю.

Булава присел на корточки, губы растянулись в легкой улыбке.

– Смелое признание. Немногие мужчины признаются в своем гневе.

– Может, все дело в том, что я не мужчина.

– В оружейке это не важно. – Веннер шагнул в комнату. – Этому меня научила Королева. Здесь ты боец, и я буду относиться к тебе, как к бойцу.

Айса недоверчиво подняла взгляд и обнаружила, что Веннер держит на ладони нож, предлагая ей рукоять.

– Что скажешь, чертовка? – спросил Булава. – Хочешь научиться?

Айса окинула взглядом комнату, сваленное везде оружие, увешанные металлом стены. Она провела детство, постоянно сжимаясь от страха, стоило тени Па упасть возле нее, а когда поднимала голову и видела его, ее желудок словно рвался на части. Глядя на Веннера и Булаву, она видела, что их лица суровы, даже угрюмы, но подлости Па в них не было.

Она протянула руку и взяла нож.