Корпорация «Злые Обезьяны»
– Верн ждал нас в придорожной забегаловке недалеко от границы Вегаса. Официантка с надписью на бедже: «Приветики! Я Джейн!» подвела нас к его столику и вертелась рядом, пока Мудр выбирал между блинчиками с черникой и с шоколадной крошкой. Я же теряла без толку время, а мне не терпелось задать вопрос, который грыз меня последние три дня; но, когда официантка, наконец, оставила нас в покое, Верн меня опередил.
«Пора поговорить о вашем брате», – сказал он.
«Прекрасно. Давайте поговорим. Начнем с того, что вы о нем знаете. И всегда знали, так?»
«Конечно».
«И вы ни разу не подумали об этом упомянуть? Например, когда вербовали меня? „К слову, одна из причин, почему мы считаем, что ты будешь реально хороша в охоте на отморозков, так это потому что один из них украл твоего брата“».
«Это на самом деле одна из причин».
«Тогда почему ничего не сказали?»
«Если бы я сказал, что мы знали о похищении вашего брата, вам бы захотелось услышать, что еще нам известно. Тогда пришлось бы или соврать, что мне совсем не нравится, или отделаться от вас, что никому не принесло бы счастья. Вы довольно сложный человек, когда дело касается удовлетворения ваших желаний».
«Зачем бы вам обманывать меня?»
«Чтобы обеспечить безопасность операции».
«Вы имеете в виду эту операцию? Она как-то связана с Филом?»
«Да».
«То есть Фил… Он жив? Он в порядке?»
«Он жив».
Наверное, я на минуту отключилась, потому что внезапно официантка Джейн уже вернулась с нашим завтраком. Когда она начала обсуждать с Мудром сиропы, я послала ей испепеляющий взгляд и сказала: «Свали. Немедля». Она ушла, а я обернулась к Верну: «Рассказывайте мне все».
Верн проткнул вилкой одно из яиц на тарелке, размазывая желток: «Omnes mundum facimus. Мы все создаем этот мир… И организация старается сделать его лучше. Вы спрашивали себя: не может ли существовать другая организация, преследующая противоположную цель?»
«Что, кучка людей пытается сделать мир хуже? Нет. Это не имеет смысла».
Желток лопнул и начал растекаться по тарелке.
«Почему бы и нет?»
«А зачем? Какой смысл? В смысле, понимаю, устраивать проблемы может быть забавно, и есть люди, которые берутся за разрушения по-крупному, но вокруг такого принципа не создать организацию. Если плохие ребята работают в команде, то для чего-то вроде денег или власти».
«Вы говорите, что зло – это средство, а не цель. Но что, если зло не просто ярлычок для асоциального поведения? Что, если зло – реальная сила, действующая в мире, которой люди служат по собственной воле?»
«Я уже говорила, что не верю в Бога, – желая поскорее добраться до сути, я добавила, – но откуда мне знать, правильно? Вы считаете, что эта антиорганизация существует?»
«Она существует, – сказал Верн. – Мы полагаем, что в той или иной форме всегда существовала. В своем последнем воплощении она величает себя „Стаей“».
«Стаей? Типа стаи обезьян? – я начала смеяться, но внезапно вспомнила – Блокнот Арло Декстера».
«Да. Пока мы не обнаружили портфель, не могли быть уверены, что это не совпадение, но теперь ясно, что Декстера наняла „Стая“».
«Ладно… Но какое это имеет отношение к моему брату?»
«Не все присоединяются к „Стае“ по собственной воле, – сказал Верн. – Пехота и вспомогательный персонал – добровольцы, но каждый раз, когда мы вычисляли кого-то из вожаков „Стаи“, оказывалось, что этого человека похитили в детстве».
«Погодите-ка…»
«В Библии сказано: „Наставь юношу при начале пути его: он не уклонится от него, когда и состарится” Возможно, „Стая“ разделяет эту философию, и чтобы обеспечить лояльность, натаскивает своих лидеров с ранних лет. Но мы думаем, что на самом деле они похищают детей и превращают их в чудовищ потому, что это по-настоящему отвратительно».
«Вы хотите сказать, что мой брат – злая обезьяна? Это бред! Фил был хорошим ребенком».
«Конечно был. Развращение плохого ребенка не такое уж и достижение… Ваш брат – член „Стаи“ высокого уровня, работающий на их аналог „Затрат-Выгод“».
«Ну, во-первых, я вам не верю, – сказала я. – А во-вторых, не забыла о своих обязанностях. Если вы думаете, что я убью своего брата…»
«Мы не хотим, чтобы вы его убивали. Мы хотим, чтобы вы помогли его найти».
«Точно. Чтобы кто-нибудь другой смог его убить? Простите, я – пас».
«Ваш брат вырос очень опасным человеком, Джейн. Операция „Озимандия“ – убийство клиентов, диверсия в здании – его рук дело».
«Нет, не его! А вашего парня, Карлтона».
«Джейкоба Карлтона соблазнила „Стая“, – сказал Верн, – И, возможно, мы несем определенную ответственность за то, что произошло. Но окончательный приказ он получил от вашего брата».
«Ну конечно. Но вы не хотите убивать за это Фила, вы просто…»
«Мы хотим его остановить. Ваш брат – один из самых эффективных стратегов “Стаи”. И если она лишиться его услуг, для нас это станет огромным достижением. Но мы – точнее я – хотели бы добиться чего-то большего. Я хотел бы попытаться его спасти».
«Спасти его… Вы имеете в виду раскодировать?»
Верн кивнул: «Должен предупредить заранее, что шансы на успех невелики. По тому, что мы знаем о методах идеологической обработки в „Стае“, – они весьма основательны и трудны для разрушения. Ваш брат может предпочесть смерть спасению. Но, поскольку он не выбирал путь, на котором оказался, спасение все еще возможно. Я хочу дать ему шанс».
«А что если он не пойдет на это? Допустим, я приведу его живым, а он велит вам засунуть поглубже ваше спасение. Что тогда? Вы позволите ему уйти?»
«Нет. Если его действительно не спасти, мы, безусловно, не сможем его отпустить. Но мы не обязаны его казнить. Можем удерживать у себя неопределенное время».
«Имеете в виду, запереть его где-нибудь? Я думала, что вы…»
«Это не наша обычная политика по отношению к неисправимым. Связывает ресурсы и создает проблемы безопасности. Но мы можем пойти на это, если требуют обстоятельства. Так что скажете, Джейн? Вы поможете нам спасти Фила?»
Конечно, я собиралась сказать: «Да». Просто понадобилась минута, чтобы до моих мозгов дошло все, что мне сказали. Но думаю, Верн прочитал эту заминку как неуверенность.
«Есть еще один фактор, который вы, возможно, захотите учесть, – сказал он. – Мы выбрали вас для этой операции, потому что считаем, что вы идеально подходите для того, чтобы выманить вашего брата на открытое место».
«Считаете, что я придумаю хорошую приманку».
«Да. И уже есть доказательства, что ваш брат на нее клюнет».
«Какие доказательства?»
«Операция „Озимандия“. Я понимаю, что вас расстроил сценарий».
«Эти дела с Мудром и нашим общим сыном по имени Фил? Да, я расстроилась».
«Что ж, мы этого не писали. Вы должны были изображать мужа и жену, но в сценарии, который разработали в „Затратах-Выгодах“, ни слова не говорилось об умирающем сыне или непослушной дочери».
«Значит, кто-то переписал сценарий, прежде чем Мудр получил его… И вы думаете, что этим „кем-то“ был Фил?»
«Больше похоже на агента под прикрытием, который работает от его имени».
«И в чем смысл? Что он пытается мне сообщить?»
«Очевидно, он знает, что вы работаете на нас. Возможно, таким способом он дает вам знать об этом. Возможно, надеется завербовать вас. Или…»
«Или?»
«Вы понимаете, идеологическая обработка, которой подвергался ваш брат, была крайне неприятной. Сейчас он вполне может быть преданным членом „Стаи“, но это не значит, что он благодарен тому, кто его передал в их руки».
«Вы хотите сказать, что Фил злится на меня?»
«Если и так, можно ли его винить?»
«Я… Нет. Нет. Но если он хочет отомстить, зачем так долго ждал?»
«Возможно, он чувствовал, что жизнь, которую вы вели до вступления в организацию, была достаточным наказанием. Дело в том, что мы не можем заставить вас принять эту миссию. Но сказать „нет“ своему брату, что бы тот ни планировал, может оказаться не так-то просто».
«Ну, для вас все обстоит просто отлично, да?»
«Не поймите неправильно. Мы не собираемся забрасывать вас в „Стаю“, если вы завернете эту идею. Но вам лучше и безопасней работать над этим вместе с нами… Тут еще и вопрос об искуплении. Не знаю, насколько он вас заботит, но…»
«Искупление? Я позволила корпорации „Злые Обезьяны“ украсть моего брата, Верн. Как мне это искупить?»
«Украв его обратно. Вы это сделаете?»
Как будто у меня был выбор. «С чего начнем?»
«С человека, который его украл. Джона Дойла».
«Он еще жив?»
«Разумеется, мы пытались это исправить, – сказал Верн. – За несколько недель до похищения вашего брата Дойл стал целью операции „Злых Обезьян“. Он пережил одну попытку покушения, а после похищения Фила исчез окончательно. Это было первой подсказкой, что он больше, чем просто злодей-одиночка. В последние десятилетия он периодически объявлялся – обычно с какой-нибудь миссией для „Стаи“ – чтобы снова исчезнуть, прежде чем мы до него доберемся. Затем, несколько дней назад, Дойла отследили в отеле „Венецианец“ на Вегас-Стрип…» Верн положил на стол мятый выпуск газеты «Лас-Вегас-Типстер». Под заголовком «КАЗИНО ПРОСИТ ПОМОЩИ В ПОИСКАХ» было лицо, которое я последний раз видела в полицейском участке двадцать три года назад. Волосы Дойла поседели, во рту не хватало нескольких зубов, но, без сомнения, это был он.
Мои ладони внезапно вспотели. «Когда вы его обнаружили?»
«Почти сразу, – ответил Верн. – В конце концов, это Город Греха: наши возможности там куда шире, чем у самих казино. Кроме того, он зарегистрировался под своим настоящим именем».
«Похоже, я не единственная, кого используют как приманку. У вас есть номер его комнаты?»
«Он остановился в одном из пентхаузов».
«Хорошо. Пойдем, взглянем на него…»
Мудр, который все это время спокойно ел блинчики, отложил вилку и откашлялся. «Не так быстро, – сказал он. – Прежде чем ехать в „Венецианца“, нам нужно сделать остановку в „Харрарсе“».
«Зачем?» – раздраженно спросил Верн.
«Мил хочет с ней познакомиться».
«Кто такой Мил?» – спросила я.
«Я думал, мы договорились, что вмешательств такого рода не будет», – сказал Верн.
«Не знаю, о чем вы договорились, – ответил Мудр, – но приказы ко мне поступают от него самого. Мил не доволен тем, как прошла операция „Озимандия“. И прежде чем мы продолжим, он хочет быть уверенным в Джейн».
«И он не мог встретиться с ней вчера или позавчера?»
«У него плотный график. Теперь появилось время».
«Кто такой Мил?» – повторила я.
«Главный Шутник, – сказал мне Верн. – Лидер „Жутких Клоунов“, – а потом повернулся к Мудру. – Очень хорошо. Мы навестим его».
«Не „мы“ Мил хочет поговорить с ней тет-а-тет. Вы можете подождать в казино, но в „Апартаменты Маджетта“ она пойдет одна».
Тут Верн разозлился так сильно, как я еще не видела. Он заворчал на Мудра, что это совершенно неприемлемо. Тот бесстрастно слушал, словно зная, что Верн жаловался для вида, а вот менять ничего не собирался.
Пришла новая официантка, чтобы забрать наши тарелки. Как только счет был оплачен, Мудр заспешил, но стоило нам выйти, я оторвалась от него и догнала Верна у его машины.
«Что это за „Апартаменты Маджетта“? – спросила я. – И что имел в виду Мудр, говоря, что Милу нужно быть уверенным во мне? Меня ждет еще один из шибболетских тестов?»
«Не знаю, – ответил Верн, продолжая кипеть. – Как вы могли понять, со мной по этому поводу не совещались».
«Хорошо, тогда давай просто отошьем его. Едем прямиком в „Венецианца“».
«Нет. Это не сработает».
«Джейн! – позвал Мудр. – Сюда!»
«Верн…»
«Нет, – тот решительно покачал головой. – Идите с ним. Встретимся позже».
Я видела, что спорить бесполезно, поэтому неохотно его отпустила. Направляясь к внедорожнику, я слышала, как Верн садится в свою машину, запускает двигатель и отъезжает. Едва звук мотора начинал удаляться, мир снова изменил цвет.
На этот раз я была достаточно далеко от взрыва, поэтому не упала, а только споткнулась. А когда поймала равновесие и оглянулась, то увидела, что машина Верна стоит посреди дороги, стекла повылетали, за рулем – никого.
Я побежала к внедорожнику. Мудр открыл дверь и за чем-то потянулся. Наружу он вылез с пожарным топором. А потом уронил его и осел.
«Мудр?» – я присела на корточки, чтобы проверить его пульс, потом подняла взгляд, ощутив чье-то присутствие. Но стоянка была пуста.
И тут же, раз, – и не пуста. Где-то в пяти ярдах от меня воздух словно замерцал, и тот человек просто… материализовался. Это была Джейн, официантка. Она сменила свою рабочую форму на черные джинсы и футболку с изображением морды мандрила, в руке она сжимала оранжевый пистолет.
Я вскочила, вскинула свой, но воздух снова задрожал, и она была уже не в пяти ярдах, а прямо передо мной. Два быстрых удара опрокинули меня, беспомощную, на колени. Рука сдавила мой подбородок, а пластиковое дуло прижалось ко лбу.
«Добро пожаловать в Лас-Вегас, Джейн, – сказала женщина. – Младший брат передает привет».
И нажала на курок.
Мир ненадолго исчез. А когда вернулся, я с развороченным черепом лежала в морге. Во всяком случае так сначала предположила, валяясь на твердой, холодной поверхности, парализованная и слепая. Голова болела в сто раз хуже, чем когда-либо.
Прошла еще пара столетий, пока я ждала, что кто-нибудь вскроет мне грудную клетку или бросит в гроб. Затем боль чуть стихла и ко мне вернулось зрение – не очень четкое, но его хватило, чтобы понять: глаза пока на месте. Руки приобрели чувствительность, и я ощупала то, на чем лежала. Это была не металлическая пластина, а что-то шероховатое, покрытое жесткой обивкой – кожаный диван. Я коснулась своего черепа. Больно, но все на месте.
Тогда, зная, что мои мозги не вывалятся, я начала легонько вертеть головой. И увидела клоуна. Около девяти футов ростом, в колпаке набекрень, в цветастом костюме с гофрированным воротником и манжетами. Лицо белое, под левым глазом нарисована черная слеза, а вокруг рта жуткая алая ухмылка. Он так возвышался надо мной, словно готов был наклониться и откусить кусок моего лица.
Меня аж подбросило. Затуманенное болью движение, и я уже на дальнем краю дивана, ору во все горло. Крик иглами впивался в мой мозг, но клоун никак не реагировал, просто стоял и смотрел, и когда у меня дыхание кончилось, я сообразила, что передо мной манекен на деревянном постаменте.
Я медленно огляделась, опасаясь новых сюрпризов. Комнату освещали старомодные газовые лампы, их пламя было достаточно сильным, чтобы отбрасывать тени. Лампы оказались не единственным антиквариатом: обои, ковры и бо́льшая часть мебели выглядели так, будто появились прямиком из викторианского магазина. Единственным исключением был телевизор, который незаметно устроился в углу под выцветшим плакатом, рекламирующим нечто под названием «Всемирная Колумбийская выставка».
И ни одного окна. Единственный выход, который удалось разглядеть, – двойные двери. Я хотела бежать к ним, но для этого нужно было пройти мимо клоуна-манекена.
Включился телевизор, экран загорелся синим. Он давал больше света, чем все газовые лампы, вместе взятые, и в его отсвете я разглядела фигуру, сидящую в глубине высокого кресла. Что-то подсказывало: это уже не манекен.
«Фил?» – прошептала я.
Фигура наклонилась вперед. В голубом свете вспыхнули стекла роговых очков: «Попробуйте еще раз».
«Диксон… вы работаете на „Стаю“?»
Очки блеснули, когда он наклонил голову. «Какой интересный вопрос. Как раз собирался спросить вас о том же».
«То есть вы тоже пленник?»
«Пленник?»
«Да. Разве это не… Где мы?»
«В „Апартаментах Маджетта“».
«В штаб-квартире „Жутких Клоунов“? В „Хареррсе“?»
«Да, там, где она на этой неделе».
«Значит, „Стая“ не схватила меня? Что случилось-то? И почему так голова болит?»
«В вас выстрелили из пистолета ЕП».
«Да, знаю, но нарколепсия не должна быть болезненной».
«Не должна. Но вы были отравлены собственной эндокринной системой. Эффект внешне похож на передозировку наркотиков».
«А как Мудр?»
«Умер на месте. Разрыв аорты и внутреннее кровотечение».
«У пистолетов ЕП нет такой настройки».
«У пистолетов организации нет, – сказал Диксон. – И оперативники организации обычно не устанавливают в машинах бомбы Мандрил и не кормят яблочным пирогом со стрихнином теневую команду безопасности. Это возвращает нас к вопросу о вашей лояльности».
«Думаете, это я сделала?»
«Вы одна выжили в той небольшой бойне. Считайте меня мнительным».
«Значит, я сама в себя выстрелила? Из чего?»
«Когда мы вас нашли, вы сжимали модификацию пистолета ЕП, который используют в „Стае“. Ваш палец все еще был на курке».
«Нет. Ни за что. Он не мой».
«Конечно, не ваш… Скажите, что не так с вашим оружием, что вы постоянно хватаетесь за чужое?»
«Она, наверное, подбросила пистолет после того, как выстрелила в меня…»
«Она?»
«Джейн. Плохая Джейн, я имею в виду».
«Плохая Джейн… Позвольте мне угадать, она появляется, лишь когда вы злитесь».
«Это официантка, придурок. Из закусочной… Она подавала завтрак, но исчезла до того, как мы расплатились. Должно быть, опередила нас и установила бомбу в машине Верна. Потом она набросилась на меня и Мудра с пистолетом… Пожалуйста, скажи, что „Глаза“ что-нибудь засекли».
«Все устройства внутри закусочной незадолго до вашего приезда оказались неисправными, – сказал Диксон. – Но нам удалось получить несколько кадров снаружи».
На экране телевизора появилось изображение стоянки. Съемка велась сверху, вероятно с рекламного щита, смотревшего на внедорожник. Мудр стоял у кабины, выкрикивал мое имя… Оранжево-желтая вспышка, затем взрыв, Мудр потянулся за своим топором. Я вбежала в кадр. Теперь вспомнила, что только потянулась к пистолету, но на видео уже вытащила его и направила перед собой. Мудр дернулся и упал.
«Подождите, – сказала я. – Это не то, на что похоже…»
На экране я присела рядом с телом, проверила пульс, затем подняла взгляд.
«Ладно. Просто смотрите, вот она идет…»
Но тут видео оборвалось, и на синем экране возникли слова: «ПЕРЕДАЧА ПРЕРВАНА».
«Да ладно! – закричала я. – Какого черта система работает, только когда выставляет меня в дурном свете?»
Комната наполнилась пронзительным хихиканьем: «Она права, Диксон. „Глаза“ в последнее время частенько моргают».
Манекен клоуна ожил и спустился с постамента. Даже стоя на полу, он все еще был очень высоким.
«Ничего необычного, если замешана „Стая“, – сказал Диксон.
«Полагаю, что нет, – согласился клоун и кивнул мне. – Добро пожаловать в мои владения, Джейн Шарлотта. Меня зовут Роберт Мил».
«Я этого не делала, – повторила я. – Меня подставили. Мой брат…»
«Я знаю все о твоем брате. Он уже давно заноза в моей заднице».
«Да, Фил может быть таким. И он злится на меня. И… – я показала на Диксона, – ему я тоже не нравлюсь. Что бы он ни говорил…»
«Знаю, мистер Диксон тебя не любит. Ты и меня не любишь, а, Диксон? – он коснулся нарисованной слезы и надул губы. – Мил тебе совсем немил… Но ведь не дело инквизитору быть ласковым, да?»
«Послушайте, – сказала я, – если я собиралась разыграть нападение, то зачем бы мне делать это так? В смысле, стрелять в себя из пистолета, от которого не смогу избавиться? Какой в этом смысл?»
«Выглядит довольно глупо, – признал Мил. – Но зло иногда так запутанно… Возможно, ты говоришь правду и тебя подставили. Или мы должны поверить в то, что тебя подставили, поэтому довериться тебе и не признавать, что ты работаешь на „Стаю“, – он театрально потер подбородок. – Вот так головоломка… Кто ты – хорошая Джейн или плохая Джейн?»
«Что я должна сделать? Как мне очистить себя?»
«В том-то и вопрос, не так ли? Твой брат очень талантлив в манипулировании восприятием. Поэтому „Стая“ так высоко его ценит. Если он решил испортить твою репутацию, ту, какая есть, то, возможно, ты ничего не сможешь сделать, – он вздохнул и покачал головой. – Зло… Коварное, коварное зло… Знаешь, однажды я едва не стал злым…»
«Потрясно, – сказала я. – Но вернемся ко мне…»
«Это случилось, когда я был моложе. Я вырос в пустыне, недалеко отсюда. Грубый и суровый отец, страдающая мать… Ну, не буду утомлять тебя подробностями. Как говорится, у меня были проблемы. И когда я наконец сбежал в Беркли, то ушел в отрыв».
«Вы были в Беркли?»
«Что, тебя бы сильней проняло, будь я из Йеля?»
«А какая, – сама не могла поверить, что спрашиваю об этом, – какая у тебя была специализация?»
«Изобразительное искусство. Драма. Еще несколько. Правда, думаю, справедливо будет сказать, что в те годы я по большей части искал новые испытания для своей печени. И шалости. Я был веселым проказником в Беркли… Потом, в середине выпускного года – уже третьего выпускного года на моем счету, – мои родители погибли в автокатастрофе. Они оставили мне много денег, ранчо и семьсот акров земли. Земля в основном заросла, но дом был хорош. Поэтому я вернулся. Были какие-то смутные замыслы использовать землю для перформансов или, может быть, для инсталляций – построить собственный Стоунхендж на самом дальнем конце участка, ставить ритуалы друидов, но, прежде чем это смогло во что-то вылиться, меня отвлекла мысль о новой шалости.
Мой лучший друг по колледжу любил рассказывать истории о том, как его похищали инопланетяне. Ты можешь подумать, что образованные люди над этим посмеялись бы, но он был так убедителен, что порой заставлял их не только поверить, но и задуматься, не похищали ли их самих.
Однажды ночью на ранчо я задался вопросом: смогу ли сделать следующий шаг – построить несколько замкнутых павильонов, которые изнутри будут выглядеть, словно корабль инопланетян? Отважусь ли отправиться и найти людей – попавших в беду автомобилистов или просто пьяниц, которые слишком много приняли, – как-нибудь их вырубить, привезти и засунуть туда. И что-то с ними сделать.
Конечно, это была порочная идея. Злая, если зайти достаточно далеко. Я пытался придумать, как сделать ее не такой порочной… Что, если проделывать это только с плохими людьми? Убийцами, ворами, с теми, кто заслуживает того, чтобы их хорошенько напугали. Но неизбежно мои фантазии обращались и к людям другого сорта… Скажем, красивая девушка, у ее машины спустило колесо на проселочной дороге, а в небе мелькали странные огни. Вот она приходит в себя на космическом корабле, и она не одна. Рядом с ней человек – похищенный парень, студент, такой же напуганный, как она, они вместе исследуют корабль и смотрят, что из этого выйдет…»
«А те твои проблемы, – поинтересовалась я, – случайно не были сексуального характера?»
«Некоторые из них, – усмехнулся Мил. – Слышал, у тебя у самой есть похожие… В любом случае я решил, что, хотя, конечно, и не смогу пойти на такую шутку, но от постройки корабля, по крайней мере, никакого вреда не будет. Я назвал его своей муравьиной фермой, поскольку речь шла о том, чтобы поместить в нее живые существа и наблюдать за ними. А еще потому, что, скажем честно, это была очень мальчишеская игрушка.
Итак, я построил космический корабль, а потом – так как пока не был готов признать, что реально собираюсь его использовать, – несколько других муравьиных ферм: ядерный бункер, крыло смертников. И самый сложный из всех – этаж викторианского отеля без единого выхода.
Все это отняло много времени, большую часть которого я был совершенно один. А когда ты остаешься надолго без человеческого общества, особенно если ты часто пьян, то привычные моральные запреты начинают терять свою силу. Не то чтобы ты отвергаешь концепцию зла, но начинаешь находить его нормальным, даже привлекательным. Увязаешь в нем, игнорируешь последствия и концентрируешься на забавных моментах.
Но оказалось, я был не так одинок, как сам думал. С внешним миром я соприкасался только через город Колмен, куда ездил за припасами. Покупал разные вещи, платил наличными, а сдачу кидал в банки на полке в мастерской, где проектировал муравьиные фермы. В одной из банок лежала долларовая купюра, которая была… особенной. Пирамида на обороте наблюдала за тем, что я задумал. Организация знала обо мне. И это могло закончиться тихой смертью от инфаркта или инсульта, если бы молодой оперативник „Затрат-Выгод“, назначенный на мое дело – Боб Верн – не имел довольно… прогрессивных идей о разнице между мыслью и делом. Кроме того, агент „Паноптикума“, который первым меня обнаружил – Боб Мудр – ну, этот не был так нерешителен, когда речь заходила о смерти, но он посчитал, что мои муравьиные фермы могут оказаться полезными для сбора информации.
Так что меня не убили. Решили изучать. Построили муравьиную ферму вокруг моих муравьиных ферм. Город Колмен просто выкупили. Это не так сложно, как можно подумать. Он был… Как назывался тот город, в котором ты провела детство? Маленькая Сиеста?»
«Сиеста Корта», – ответила я.
«Точно, – сказал Мил. – По сравнению с Колменом, Сиеста Корта – мегаполис. А там всего лишь салун, бензоколонка да почта. Организация выкупила его и привезла своих людей. В тот вечер, когда я наконец нашел муравья для своей фермы, меня уже ждали.
Ловушка была идеальной – слишком идеальной. Они удвоили весь персонал салуна, который я мог видеть, а в баре сидела красивая девушка, слегка пьяная, похожая на симпатяжку, о которой я мечтал… Она улыбнулась мне и предложила присесть рядом, и тогда я понял две вещи: во-первых, что попал в западню. И во-вторых, раз то, что я планировал, было очевидным злом, то люди, которые устроили ловушку, должны быть хорошими. То есть добро тоже бывает коварным. Для меня это стало откровением».
«Угу, – сказала я. – Значит, ты прозрел?»
«Не совсем как Саул на дороге в Дамаск, – ответил Мил. – Но это было серьезное озарение. Так что я посмотрел на эту красивую, беспомощную девушку, которая вовсе не была беспомощной, и сказал: „Я сдаюсь“».
«И они тебя завербовали?»
«Что ж… Все не так просто. Дорога оттуда сюда была длинной и извилистой, и по пути я дал Верну достаточно случаев пожалеть о его снисходительности. Но в конце концов да, вот он я – управляю цирком.
Рассказываю тебе все это, – продолжал Мил, – потому что хочу, чтобы ты знала, я понимаю зло. Был совсем рядом, чувствовал его притяжение и почти уступил.
Я понимаю его, но не одобряю. Ведь мне просто повезло. Организация была в праве не останавливать меня. И если бы я пошел и сделал с этой симпатичной девушкой то, что задумал… Быстрая смерть стала бы для меня милосердием.
Так что, возможно, ты хорошая Джейн. Пока что будем исходить из этого. А если ты хорошая Джейн, то все будет в порядке: когда „Стая“ захочет играть коварно, мы покажем им настоящее коварство.
Но что, если ты плохая Джейн? Если сейчас врешь нам, если на твоих руках хоть капля крови Верна или Мудра?.. Тогда ты будешь рыдать еще до того, как мы с тобой закончим. Верн был свободен от предрассудков, Мудр – терпелив, а я ни то ни другое. Все ясно?»
«Да, – сказала я. – Думаю, основные правила я поняла».
«Хорошо, – он просветлел и протянул руку, как будто я на самом деле могла прикоснуться к нему после таких-то историй. – Пойдем в другую комнату. Обсудим стратегию… И посмотрим, что мы сможем сделать с твоим братцем».
