Глава 9

Театр был полон — потому что был безопасен. И, узнав, что в зале будет безопасно, публика валом валила на концерт. Все билеты были раскуплены заранее — недели за две. Были куплены даже дешевые стоячие места в проходах, и театр «Гротеск» не знал такого аншлага в лучшие свои времена.

И дело было не только в том, что там должен был состояться первый в Одессе концерт королевы экрана Веры Холодной, а в том, что безопасность в зале обеспечивало личное присутствие Японца, и слухи об этом со скоростью света распространились по одесскому сарафанному радио.

Когда узнали, что лучшая ложа театра закуплена специально для Японца и его людей, в городе словно пронесся вздох облегчения, и состоятельная публика бросилась скупать билеты на концерт.

Личное присутствие в зале Японца означало гарантированную безопасность. Все знали: Мишка никому не позволит грабить место, где находится сам. А раз так, можно вздохнуть спокойно и наслаждаться концертом.

Повальные грабежи были карой Одессы, и жители города самых разных сословий уже давно стонали от этого кошмара, который подстерегал их в самых неожиданных местах. Никто не знал, где, в каком переулке и заведении ждет его алчная рука бандита, способного забрать что угодно — начиная от золотых украшений и заканчивая дешевыми часами или постельным бельем, которое сохнет во дворе.

Страшные времена способствовали тому, что грабежи «опростились» — то есть теперь забирали не только ценные вещи, но и абсолютно все, даже дешевые предметы обихода или одежды, на которые в прошлые времена не посмотрел бы ни один бандит. Одесситы избегали выходить на улицы в темное время суток. А выходя из дома, старались одеваться попроще.

Если массовые мероприятия еще худо-бедно, но пытались охранять, то на улицах с наступлением темноты не было вообще никакой охраны, и люди старались возвращаться группами, чтобы не было страшно. Одесса была наводнена оружием, и состоятельные жители стали покупать оружие и себе — чтобы отстреливаться от бандитов. И действительно, не один бандит и налетчик погиб от пули, выпущенной в него жертвой.

Но подобная мера помогла мало. Да, оружие придавало грабежам остроты, но не прекратило их. Тем более, что матерые уголовники с Молдаванки, впитавшие грабежи и разбой с молоком матери, гораздо лучше обращались с оружием, чем почтенные буржуа, которые и стрелять-то толком не умели, и не успевали просто выхватить пистолет.

Совсем другое дело в вопросе безопасности — личное присутствие Японца. Оно обеспечивало гарантию порядка, а потому одесситы с облегчением выдохнули.

Уже к концу лета 1918 года Мишка Япончик, самый знаменитый житель Одессы, сосредоточил в своих руках огромную власть над городскими предместьями и над всеми районами города. Центром его царства была Молдаванка, и в его криминальной армии насчитывалось до 20 тысяч уголовников.

После гибели Акулы, вздумавшего с ним соперничать за власть над Одессой, другие авторитеты присмирели и согласились не только платить Японцу дань, но и работать под его началом. Таким образом, он стал некоронованным королем города, в котором не существовало единой и твердой власти, и впервые в истории Одессы объединил весь уголовный мир.

Контроль над ворами, спекулянтами, проститутками, шулерами, валютчиками и аферистами всех мастей приносил не только большую славу, но и огромные деньги, которые оседали в руках Японца.

Что касается полиции, которую пытались создать многочисленные городские власти, то с первого же дня она была полностью куплена и запугана Японцем. Чтобы справиться с бандитами, не хватало ни людей, ни оружия, а потому вся полиция попросту махнула на действия Японца рукой, предпочитая не вмешиваться.

Это открыло широкое поле деятельности для банды Мишки. Отныне никто не смел тронуть контролируемые им предместья, с которых он получал основную дань. Безнаказанность привела к тому, что грабежи в Одессе стали массовыми. Японец был единственным человеком, который мог вмешаться и остановить разыгравшуюся волну насилия, однако он предпочитал не вмешиваться. Ну а если же он вмешивался в ситуацию, то никто не смел пойти против воли короля. Авторитет Мишки и власть его людей казались делом незыблемым.

Надо сказать, что присутствие Японца на концерте было странным — до того момента никто не наблюдал в нем особой любви к искусству. Этот концерт был исключением, а потому вызывал еще больший интерес.

Помещение театра «Гротеск» было камерным, небольшим. В зале было достаточно уютно, и, в отличие от остальных театров Одессы, здесь зрители могли чувствовать себя как дома. Можно было даже расхаживать по залу, можно было подходить к ложам сбоку от основного зала. Красиво задрапированные бордовым бархатом, они располагались исключительно в первом ярусе, так как у маленького, камерного театра не было ни амфитеатра, ни балкона.

Одну из таких лож, особенно красиво украшенную, и занял Мишка со своими людьми (то есть с неизменными телохранителями — Гариком и Майорчиком). И почти весь зал откровенно глазел на знаменитого короля.

В ложе Японец появился вовремя, вооруженный изящным театральным биноклем. Он опустился в бархатное кресло и велел подать бутылку лучшего французского шампанского из буфета.

Официанты словно летали по воздуху, и буквально через несколько минут на накрытом кружевной скатертью столике появилась запотевшая бутылка и фрукты, а золотистый напиток был разлит по бокалам. Концерт начался.

Программа была построена интересно. Знаменитые актеры — Вера Холодная и ее партнер по фильму Петр Инсаров — разыгрывали маленькие забавные сценки-скетчи и исполняли модные романсы, которые были в то время у всех на слуху. Концерт шел живо, весело. Грустные номера чередовались со смешными, а лирические романсы — с веселыми модными песенками из кафе-шантанов и кабаре, и публика аплодировала, не жалея сил.

Японец не отрывал глаз от сцены. Он забыл про шампанское, забыл про окружавших его людей. В середине концерта в ложе появился еще один его личный адъютант (приближенный не так давно и не такой доверенный, как Гарик и Майорчик) — Моня Шор, молодой человек с хитрыми, проницательными глазами и невероятными математическими способностями, которые, к недовольству Тучи, он часто демонстрировал.

Поговаривали, что при царском режиме Моня Шор служил в полиции, но был изгнан оттуда за взятки, причем обнаглел он до такой степени, что были поражены даже видавшие виды полицейские, изначально привыкшие договариваться с ворами.

Моня появился в ложе с объемным портфелем, который держал в руках, прижимая к животу.

— Принес? — Японец не отрывал глаз от сцены, не обернулся на звук открывшейся двери, но, тем не менее, отлично знал, кто появился в ложе. Поговаривали, что инстинкт самосохранения и чутье были развиты у него, как у волка.

— Вот, — Шор положил перед Японцем набитый портфель, — вся сумма плюс штраф за два месяца. Все заплатил, как миленький, и не пикнул даже.

— Хорошо, — и Гарик, уловив едва заметный жест Японца, убрал портфель.

— А изумрудное колье и серьги ваши я в лавке у этого Циммермана видел, — вдруг выпалил Моня в спину Мишки, — он снова их продает.

— Что ты сказал? — Японец обернулся, и от молнии, сверкнувшей в его раскосых глазах, Шор попятился.

— Колье с изумрудами… говорю, — голос Мони дрогнул от страха, — то самое… Шо вы вернули этой актриске…

— Майорчик? — Японец вскинул глаза.

— Вернула она его, — быстро выпалил Майорчик, — я давно хотел тебе сказать. Брать не захотела. Не возьму, говорит. И точка. Артистка. Что уж тут поделаешь? Вздорный характер. Все они такие.

— Майорчик, заткнись, — Японец снова повернулся к сцене. Гарик и Моня переглянулись. Шор быстро зашептал:

— Чего это он, а?

Гарик ответил одним из характерных жестов (мол, кто ж его разберет, но лучше и не спрашивать), благодаря которым одесские бандиты отличались от бандитов всего остального мира. В этом жесте был и юмор, и объемность, и глубинный философский смысл. И актерская игра той степени уникальности, которая не встречалась ни на одной сцене мира.

По окончании концерта публика аплодировала стоя. Все были в таком восторге, что мало кто заметил, как Японец исчез, и самая лучшая ложа зала вдруг быстро опустела.

Под дверью гримерных артистов толпились поклонники. И когда Вера Холодная вышла из своей гримерной, уже полностью одетая, ее встретили восторженными аплодисментами. Но народ тут же расступился.

Перед знаменитой артисткой возник щегольски одетый молодой человек с несколько раскосыми темными глазами, протягивая ей роскошный букет невероятных алых роз. Застигнутая врасплох, артистка взяла букет, но тут же нахмурилась, так как молодой человек насильно поцеловал ей руку.

— Мадам, позвольте поблагодарить вас за прекрасный вечер! Восторг от вашего выступления ни с чем не сравним! Мы все получили море удовольствия!

— Благодарю, — в голосе артистки зазвучал лед.

— Позвольте представиться — Михаил Винницкий, ваш самый большой поклонник.

— Или Мишка Япончик, как говорят в городе. Я знаю, кто вы такой.

— Все верно. Михаил Японец к вашим услугам. — В голосе разочарованного Япончика также прозвучал металл — он не привык, чтобы его встречали подобным образом, и не мог совладать со своим гордым нравом, благодаря которому он и стал королем.

— Я не нуждаюсь в ваших услугах, — актриса держалась крайне холодно, и все невольные свидетели этой сцены замерли, боясь самых опасных для себя последствий, — и благодарить вас за них не собираюсь.

— Что вы имеете в виду? — Япончик смотрел на нее с удивлением.

— Кольцо, — отрезала артистка, — вам не стоило его возвращать. Не к лицу вору возвращать награбленное. Вам следовало оставить его себе. Я все равно избавлюсь от него, как от колье и от того хлама, который вы посмели мне преподнести.

— Я вас не понимаю! — Глаза Японца стали метать молнии, но на актрису они не действовали.

— Так уж не понимаете? Это ведь вы украли у меня кольцо в павильоне кинофабрики! Зачем же понадобилось его возвращать?

— Мадам, вы что-то перепутали, — Япончик надменно усмехнулся. — Я Михаил Японец, я не ворую кольца и кошельки. У меня нет в этом необходимости. Но вы очень бдительны, что делает вам честь. Хотя вы и приняли меня за дешевого карманника, я все равно восхищен вашим искусством. Я, Михаил Японец.

С этими словами он приподнял свой котелок и вместе со свитой удалился на глазах перепуганной, замершей толпы.

— Вера, вы с ума сошли? В этот раз вы перегнули палку! — За спиной возник Петр Инсаров, встревоженный не на шутку. — Так говорить с самим Японцем! Какая муха вас укусила?

— Муха раздражения! Мне не по душе воры, которые строят из себя джентльменов, — усмехнулась артистка.

— Но он не вор! Он король Одессы! Так с ним говорить нельзя! — Инсаров воздел очи горе.

— Да, а что будет? Он уже второй раз, между прочим, ворует у меня драгоценности! Пусть скажет спасибо, что я не обратилась в полицию!

— Вера, какая полиция? Очнитесь! Вы в Одессе! Здесь вся полиция работает на него! — Инсаров был перепуган и не мог это скрыть. — Если он захочет, нас в два счета выкинут из этого города, а это будет весьма обидно — не закончить фильм! Нельзя же так разговаривать! Вы никогда так ни на кого не нападали! Ну просто нельзя!

— Мне стыдно за вас! Дрожите перед каким-то мелким жуликом, — артистка в раздражении передернула плечами, — он выкинет нас из города? Да что с вами, в самом деле? Вы себя слышите? Придите в чувство!

Инсаров хотел возразить, но она развернулась и быстро ушла прочь в сопровождении своей неизменной горничной, помогавшей нести охапки цветов.

— Вор! Она приняла меня за обычного вора! — Сидя в автомобиле, Японец сжал кулаки. — Она! Это сказала она!

— Мойша, да что с тобой? Успокойся! — Майорчик был единственным человеком в Одессе, которому позволялось называть короля по имени.

— Ты не понимаешь! Это сказала она! Она видит во мне простого вора!

— Но ты и есть вор. Ты начинал, как вор. Что в этом такого? — Майорчик пожал плечами.

— Заткнись, Изя! Ты ничего не понимаешь! Это не так. Было, да, но сейчас не так. Я докажу это. Я скоро всем докажу это… — Японец снова сжал кулаки.

Майорчик хотел возразить, но, увидев его лицо, вдруг промолчал. Он знал Мойшу с детства. Ему все было ясно. Ничего не говоря, Майорчик жестом велел шоферу трогаться. Сверкая фарами, автомобиль быстро полетел сквозь южную ночь.

В кабаре почти никого не было. Такой пустоты не наблюдалось давно. Туча распустил всех артистов, оставив на сцене лишь двух скрипачей, которые играли грустные еврейские мелодии. Таня села за столик к Туче. Идти домой не хотелось, там было пусто и темно. На душе скреблись злые кошки с заскорузлыми и желтыми когтями. Эти когти царапали в ее душе по сокровенным струнам, и, как Таня ни пыталась, все равно не могла объяснить, почему все время была сама не своя. А жизнь стала раздражать до мельчайших деталей… И что плохо ей было не из-за тишины и пустоты, не из-за того, что в кабаре нет никого, а по какой-то необъяснимой причине, от которой хотелось забиться куда-то в угол и скулить, как потерявшийся маленький ребенок.

— А шо ты хочешь? — Туча оторвался от своих цифр и живописно развел руками. — А шо ты хочешь за этот гембель на мои нервы, я за тебя спрашиваю? Народ валом валит на эту столичную цыпу, которая Вера Холодная, а сюда ни в зуб ногой! И я за них понимаю! Зачем за старый швицер, когда можно подцепить за молодую курицу? Вот и здесь за тут!

— Хороший концерт, — сказала Таня, — я бы и сама пошла.

— А шо не пошла? Бежи, еще есть за время! Сделай ноги там!

— Нет, не хочу, — Таня печально покачала головой, — настроения нет. Не то…

— А шо стряслось? — Туча посмотрел на нее с участием. — Беда или как?

— Нет, не беда. Просто… — внезапно Таня решилась, — а вот скажи: бывает так, что ты воруешь одну вещь, а потом понимаешь, что неправильно, не у того взял, и возвращаешь назад?

— Конечно, бывает, — Туча смотрел на нее серьезно, — бывает раз за сто. У одних надо брать, у других не надо брать. А шо?

— Ничего, — Таня печально усмехнулась, — я вдруг поняла, что не создана быть воровкой. Не хочу я воровать.

— Так многие не хотят. А шо делать? Уйти вздумаешь — свои же поставят на ножи. Нет, это гембель за тебе на всю жизнь — и жить с ним как с ярмом на шее. Так шо вытри сопли, смирись. Шею побереги.

— Ладно, — Тане вдруг наскучил этот разговор, тем более, она вдруг почувствовала, что главного, того, что происходит в ее душе, все равно не имеет права сказать. — Ты мне лучше скажи, Туча, за Соньку Блюхер. Что с Сонькой?

— А шо с Сонькой? — Туча с удивлением вытаращился на нее.

— Так появилась Сонька? Она в прошлый раз ушла с этим артистом… Тот еще тип. Тревожусь за нее.

— Ой, я тебя умоляю, — Туча поморщился, — за себя затревожься! Этот артист — тот еще шлепер! И швицер как за коня в пальте! По бабам скачет как бешеный котяра, здесь и в других кабаках баб почти всех перепробовал, я слышал, как за то люди базарят. И если пошла Сонька, так за один раз. Так, фуфло. С Сонькой теперь другое… К нам она ни в жисть не вернется. Зачем мы ей?

— Как это? — Таня насторожилась.

— А вот и за так! Хахаль у нее — богач! Соньку нашу взял на содержание. Теперь она на резинах ездит, как сыр за масло катается. В шелк одета. Да и молодой, говорят, красивый, не старпер какой болезненный, а фраер в самом соку! А ты говоришь: артист, артист! Холоймес этот твой артист, как за химины куры холоймес… Фуфло!

— Да ты что! И как это Сонька успела так быстро?

— А вот успела! Ты же знаешь — когда в одном месте за бабки горит, все за быстро делается! Так шо в шоколаде наша Сонька, да еще с мармеладом!

— Кто же он такой? — Тане действительно было любопытно, ведь совсем не такого рассказа ожидала она о судьбе Соньки Блюхер.

— Слухи разные ходят. В точности не знает никто. Но я кое-что кумекаю, — Туча заговорщически понизил голос, — и вот шо я тебе за это дело скажу. Хозяина она нового нашего окрутила.

— Какого такого хозяина? — не поняла Таня.

— А вот такого! Того самого, кому Тофик продал кабаре.

— Да кто он такой? Ты хоть раз его видел?

— Видел. И ты скоро увидишь. Он сегодня сюда придет.

— Вот любопытно! И это он взял на содержание Соньку Блюхер?

— Я так кумекаю, шо он.

— Так Сонька же поганая… — Таня не особо верила в слова Тучи, но за свою бурную жизнь видела и не такое.

— Может, и поганая. Да не для него. Вон он стоит. Явился, только вспомнили. Глядь — в дверях.

Таня обернулась. Привстала с места, затем тяжело осела на стул. Все в душе ее помертвело, и на какое-то мгновение ей показалось, что она потеряет сознание. Но этого не произошло.

В дверях стоял… Володя Сосновский. Новым владельцем кабаре был Володя Сосновский, и он смотрел на нее.