Пабло Эскобар принадлежит к той маленькой привилегированной группе людей, которые с детства точно знают, кем хотят стать, когда вырастут. Паблито никогда не мечтал стать пилотом, пожарным, доктором или полицейским.

– Я мечтал только об одном – стать богатым, богаче, чем медельинская семья Эчаваррия, чем все колумбийские богачи. Любой ценой, любыми средствами и способами, которые предоставит судьба. Я поклялся себе: если в тридцать лет у меня не будет миллиона долларов, я покончу жизнь самоубийством. Выстрелю в висок, – признается он мне однажды, пока мы поднимаемся в «Learjet», стоящий в частном ангаре аэропорта Медельина рядом с остальным его парком.

– Я скоро куплю себе «Jumbo», обустрою его как летающий офис: несколько спален, ванны с душем, гостиная, бар, кухня и столовая – что-то типа летающей яхты. Так мы с тобой сможем путешествовать по миру незаметно, чтобы никто нам не мешал.

Уже в самолете я решила осведомиться, как мы будем незаметно передвигаться в воздушном замке: Пабло отвечает: «По возвращении ты узнаешь как». Отныне и впредь, каждую нашу встречу, он будет устраивать мне незабываемые сюрпризы. Сегодня Эскобар заметил нечно любопытное: по мере того, как он раскрывает мне свои секреты, мои тайны тоже потихоньку становятся явью. Больше всего это заметно по глазам. Когда я узнаю что-то новое, мои счастье, радость и энтузиазм заставляют его почувствовать, будто он только что выиграл автогонку, а я – призовая бутылка шампанского.

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты самая пьянящая в мире, Вирхиния?

– Всегда говорят! – счастливо восклицаю я, потому что знаю: отбросив скромность, мы оба нашли идеальную пару. С этого дня, чтобы утаить самые сокровенные секреты, придется закрывать глаза. – Ты сможешь докопаться до них оооочень медленно… с помощью особой открывашки для шампанского «Perrier Jouët Rosé»!

Пабло убежден: в этом нет необходимости, ведь для следующего сюрприза ему понадобится связать меня и даже сковать наручниками. Широко улыбаясь, я отмечаю, что меня никогда еще не связывали и не пристегивали наручниками. Спрашиваю: может, он садист, как в фильмах.

– Я очень испорченный садист, в тысячу раз хуже, чем в фильмах ужасов. Тебе разве об этом не говорили, родная? – шепчет он мне на ухо. Потом берет меня за подбородок и пристально вглядывается, как будто я – глубокий колодец, в котором он ищет способ удовлетворить свои самые сокровенные желания. Я ласкаю его и говорю: «Мы – идеальная пара, потому что я мазохистка», – он целует меня, отвечая, что всегда это знал.

Настал день сюрприза. Пабло заезжает за мной в отель к десяти часам ночи. Как всегда, машина с четырьмя охранниками следует за нами на безопасном расстоянии.

– Не могу поверить, что такая женщина, как ты, не умеет водить машину, Вирхиния, – говорит он, срывая машину с места. – На сегодняшний день только душевнобольные не умеют этого делать!

Отвечаю: любой полуграмотный шофер может водить автобус с пятью передачами, а я почти слепая, с интеллектуальным коэффициентом 146. Вместо вождения автомобиля он скорее пригодится, чтобы вбивать в голову 10 000 лет цивилизации и запоминать получасовые репортажи за пять минут, так как я не могу разглядеть телесуфлер. Пабло спрашивает, во сколько я оцениваю его коэффициент IQ. Отвечаю: где-то 126.

– Нет мадам, мой подтвержденный минимум – 156, не обольщайся!

Утверждая, что это нужно еще подтвердить, я прошу притормозить до скорости мысли. На 180 километрах в час мы, конечно, будем невероятно умными, но умрем раньше времени.

– Мы оба знаем, что не боимся смерти, не так ли, всезнайка? Сейчас увидишь, что тебя ждет, раз ты такая независимая. Сегодня я в очень плохом настроении и уже устал от телохранителей, что следуют за нами повсюду, они не отстают ни на минуту, уже надоели. Думаю, есть только один способ оторваться от них. Видишь другую сторону шоссе, там, внизу, слева от меня? У тебя пристегнут ремень, да? Тогда держись крепче, через тридцать секунд мы будем там, на встречке. Если не выйдет, увидимся в следующей жизни, Эйнштейн! Раз… два… трииииии!

Автомобиль вылетает и катится по склону, покрытому пыреем. Сделав переворот, сопровождаемый тройным сальто, машина замирает несколькими метрами ниже. Я два раза очень больно ударилась головой, но не проронила ни слова. Пабло приходит в себя за секунды, машина со скрежетом сдает назад. Эскобар продолжает ехать по противоположной стороне дороги в направлении своей квартиры. Через пару минут мы вносимся в гараж, как болид, дверь за нами закрывается, и автомобиль резко тормозит в нескольких миллиметрах от стены.

– Уфффф! – говорит он, облегченно вздохнув. – Сейчас мы уж точно оторвались, но, очевидно, завтра мне придется уволить этих парней. Представляешь, что могло бы случиться, если бы кто-то вроде меня решил нас похитить?

Я улыбаюсь про себя, но храню молчание. Мне больно, но я не собираюсь доставить ему удовольствие и говорить то, что он хочет услышать. Никто не сравнится с Эскобаром в хладнокровии. Мы поднимаемся в пустой пентхаус, я замечаю камеру напротив входа в спальню. Сажусь на стул с низкой спинкой, а Пабло, скрестив руки, останавливается напротив. Угрожающим тоном с леденящим выражением глаз он произносит:

– Ну, теперь ты видишь, у кого здесь самый высокий коэффициент IQ и кто настоящий мужик, да? А если начнешь жаловаться или сделаешь хоть одно неверное движение, пока я готовлю тебе сюрприз, я разорву надвое твое платье, запишу на камеру происходящее и продам видео прессе, понятно, Мэрилин? Так как я держу свое слово, начнем с того… что свяжем тебе глаза. Думаю, нам также понадобится моток скотча… – добавляет он, напевая «Feelin’ Groovy» группы «Simon and Garfunkel», надевает мне черную повязку на глаза, крепко связав ее двойным узлом. – И наручники… куда же я их положил?

– Ну уж нет, Пабло! Мы договорились: ты только свяжешь меня. Я практически сломала себе шею, не имеет смысла надевать наручники на мертвый груз, весом с пушинку. Относительно того, чтобы заткнуть мне рот, ты бы хоть подождал, пока восстановится кровообращение!

– Согласен, я надену на тебя наручники, если только попытаешься вырваться, поскольку хорошо знаю, на что способна пантера с претенциозностью гения.

– А я не смогла бы вырваться, потому что представляю, на что способен преступник с заносчивостью шизофреника.

Вслед за паузой, которая, кажется, длится вечность, он внезапно говорит:

– Посмотрим, правда ли, что у слепых очень острый слух…

Слышу, как два его ботинка падают на ковер. Вслед за этим – комбинация цифр сейфа, который открывается после четырех поворотов, затем – безошибочно узнаваемый звук шести пуль, вставляемых в барабан револьвера, одна за другой, и щелчок оружия, снимаемого с предохранителя. Все погружается в тишину. Секунды спустя он стоит за спиной, берет левой рукой мои волосы и водит по шее дулом револьвера, снова и снова нашептывая в ухо:

– Знаешь, участников моего «профсоюза» называют «волшебниками», ведь мы творим чудеса? Итак, поскольку я король этих чародеев, только мне известна секретная формула, чтобы собрать воедино твое тело, сводящее меня с ума, и обожаемую мной головку. Абракадабра… Давайте представим, что обрамляем бриллиантовым ожерельем… эту лебединую шею… Такую тонкую… Такую хрупкую, что я голыми руками мог бы сломать ее пополам… Абракадабра… Один круг… Два… Три… Как вы себя чувствуете?

Отвечаю, что бриллианты холодные и делают мне больно. На мой взгляд, они очень маленькие – он обещал совсем другое, а так как это импровизация, то и вовсе не считается.

– Между нами все считается, родная. Ты ведь никогда не ощущала револьвер на коже… На этой шелковистой… золотистой… такой идеально ухоженной коже… без единой царапинки… или шрама, правда?

– Пабло, осторожней с повязкой, а то она спадет, и пострадает сюрприз века! Думаю, тебе не помешает узнать, что я практикуюсь в стрельбе с револьвером «Smith & Wesson» в полиции Боготы и, по словам моего тренера, превосхожу в меткости некоторых служащих со стопроцентным зрением.

Эскобар отмечает, что я полна сюрпризов, но одно дело – револьвер в руках простого человека, и совсем другое – в руках убийцы, приставившего его кому-то к виску. Он добавляет:

– Я тоже однажды пережил это. Правда – ужасающий опыт?

– Как раз наоборот, совершенно превосходный! Ооох… Это потрясающе… Просто великолепно… – шепчу я, откидывая голову назад, задыхаясь от наслаждения, пока Пабло расстегивает на мне одежду, и оружие начинает спускаться по горлу в направлении сердца.

– И все равно, ты банальный садист, а не убийца.

– Тебе просто хочется в это верить, любимая. Я серийный убийца… Сейчас скажи, почему тебе все это так нравится. Давай, удиви меня!

Не торопясь, я говорю ему, что огнестрельное оружие – всегда… искушение… Сладкое яблоко Евы… Близкий друг, предлагающий альтернативу покончить со всем… попав на небо, когда уже нет выхода… или в ад… случае раскаявшихся убийц.

– Что еще? Продолжай говорить, пока я не позволю тебе остановиться… – произносит он хриплым голосом, спуская верхнюю часть моего платья, целуя шею и плечи. Я подчиняюсь и продолжаю:

– Он бесшумный… идеальный сообщник. Опаснее… всех твоих заклятых врагов… Когда он стреляет, то звучит… Дай подумать… Как… как… железные решетки тюрьмы Сан-Кинтин! Да-да, железные решетки тюрьмы для гринго звучат подобно выстрелам, утром, днем и вечером. Вот это точно ужасно, правда, любовь моя?

– Итак, у нас здесь зловещее создание… А сейчас, скажи мне, какой он… на ощупь… Если остановишься, я заклею тебе нос и рот скотчем, ты не сможешь дышать, и я уже не ручаюсь, что банальный садист с тобой сделает! – приказывает Пабло, лаская меня левой рукой. Револьвер медленно спускается по моей груди, а потом по диафрагме – к талии, в направлении живота.

– Он большой… и кажется, очень мужественный… Очень твердый… и крепкий… У него в центре – канал… Но он холодный, потому что сделан из металла… Не из такого, как ты, правда? А сейчас, когда ты уже услышал все, что хотел, клянусь тебе, Пабло, если ты еще хоть на миллиметр опустишь его, я встану со стула, дойду пешком до Боготы, и ты меня больше никогда не увидишь.

– Хорошо-хорошо-хорошо! – говорит он с виноватой, покорной улыбкой. – Какие только злодеяния не приходят на ум, когда у тебя в руках настоящий секс-символ, абсолютно беспомощный… Ну, зануда, продолжим. Но сразу предупреждаю, подожди, пока не закончу со скотчем, потому что я почти такой же перфекционист, как и ты.

– Тогда ты должен понимать, что для меня все эти игры действительно немного простоваты. Я целыми днями ждала своего сюрприза, а ты продолжаешь меня разочаровывать!

Пабло резко заявляет, что он единственный, кто здесь решает, что простовато, а что – нет.

– Я уже догадалась, что ты мне покажешь: твою оружейную коллекцию! Хочешь подарить мне какое-нибудь оружие?! Как у девушек Бонда – точно! Можно уже снять повязку? Хочу выбрать самое смертоносное и красивое.

– Повязку снимешь, когда я тебе прикажу! Кажется, ты еще не поняла, что единственный здесь, отдающий приказы, это – убийца, владелец револьвера, садист, хозяин камеры, самец, наделенный животной силой, и богатый владелец этого места, а не бедная, 55-килограммовая дамочка, с более низким коэффициентом IQ. Потерпи всего пару минут, я сейчас заклею… четыре последних… И можем начинать! Это для твоего же блага. Представь, если в будущем кто-то будет тебя пытать… в течение нескольких дней…чтобы вытащить информацию о том, что ты скоро увидишь. Или ты окажешься Матой Хари и однажды… предашь меня?

– Это украденные бриллианты, любимый! Да, в тысячи и тысячи карат!

– Не будь такой оптимистичной! Их я бы тебе никогда не показал, ты бы украла самые большие, проглотила, а мне бы пришлось разрезать тебя ножницами, чтобы достать их из живота!

Перспектива подавиться бриллиантами безумно смешит меня, затем внезапно возникает другое предположение:

– Знаю, как же я раньше не догадалась! Ты покажешь мне килограммы кокаина, произведенного в Колумбии и упакованного на экспорт в США! Их запечатывают скотчем? Наконец-то я увижу, как они выглядят! Правда, каждый мешок похож на два фунта масла и на нем написано «королевский»?

– Какое у тебя скудное воображение! Ты меня по-настоящему разочаровываешь… Это может увидеть любой мой партнер, мои люди, пилоты, клиенты, даже Управление по борьбе с наркотиками. Я уже сказал: то, что я покажу тебе, не видел и никогда не увидит никто, кроме тебя. Ладно, приготовились! Сейчас я могу сесть у подножия моей королевы, чтобы посмотреть на ее реакцию. Обещаю, эта ночь будет незабываемой. Раз… два… три, приказываю тебе снять повязку!

Они – синие, зеленые, фиолетовые, коричневые, черные. И до того как я смогла прыгнуть вперед, чтобы попробовать рассмотреть их вблизи, железные наручники защелкнулись на моей правой щиколотке, и я осталась прикованной к ножке стула, не упав лицом вниз вместе с ним лишь потому, что Пабло прыгнул и подхватил меня в воздухе. Он сжимает меня в объятиях, раз за разом целуя, постоянно смеясь и одновременно восклицая:

– Я знал, что ты опасна, пантера-обманщица! Ты за это ответишь! Если хочешь посмотреть на них, признайся сначала, что любишь меня, как никого не любила! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Скажи, что обожаешь меня, ну, давай, скажи это! Если нет, я не дам тебе на них посмотреть ни вблизи, ни издалека!

– Буду говорить что хочу, а не то, что тебе хочется услышать, ясно?

На самом деле ты… ты… ты… ты – гений, самый необыкновенный в подпольном мире! – и почти неслышным голосом, как будто кто-то может нас услышать, я засыпаю его вопросами, упрашивая показать их, зная, что ему это нравится:

– Они все твои, а сколько их, сколько они стоят, как их достать? Покажи мне фотографии и имена! Пабло, дай мне уже ключ от наручников, они поранят мне щиколотку! Позволь слепой бедолажке рассмотреть их вблизи, не будь таким жестоким, умоляю! Хочу снять скотч с названий стран и увидеть их все!

– Нет-нет-нет! Спорим, что ты, вундеркинд из высшего общества, никогда бы не подумала, что кто-то вроде меня может быть таким популярным и четырнадцать стран уже предоставили ему гражданство!

– Ваааааау! Сейчас я знаю, зачем нужно столько денег, в совокупности со званием почетного преступника… Кажется, половина ООН добивается такой чести! Но я нигде не вижу паспорта Соединенных Штатов, который в твоем бизнесе должен быть… приоритетом номер один, разве нет?

– Ну, любовь моя… Рим не сразу строился! А семь процентов от всех стран мира – не так уж плохо… для начала… в моем нежном возрасте. Пока можешь посмотреть только фотографии, национальности и имена узнаешь по мере того, как мы станем их использовать, я и сам еще их не выучил.

– Понимаешь, я – единственный надежный человек, который может помочь тебе правильно произнести их на пяти языках! В возрасте семнадцати лет я уже преподавала фонетику в колумбийско-американском институте, разве я не чудо-невеста? Как мы приедем в другую страну, а ты не сможешь сказать свое имя, Пабло? Сейчас же нужно начать практиковать произношение, чтобы потом ты не вызывал подозрений. Пойми, это для твоего же блага, любовь моя.

– Категорически нет, и точка. Сейчас тебя ждет награждение шампанским, тем, розовым, которое, кажется, разливают по красивым бутылкам.

Так и не сняв наручники, он вынуждает меня снова сесть на стул и становится передо мной на колени. Позади, в двух метрах от нас – двойной ряд паспортов, раскиданных по квартире. Пабло заклеил кусками скотча все национальности, данные внутри паспорта и дату рождения, потом, как ребенок с новыми игрушками утром 25 декабря, он начинает показывать каждую из четырнадцати фотографий. А я, словно под гипнозом, наблюдаю, как невероятные, невообразимые, немыслимые версии любимого лица мелькают перед глазами.

– Здесь я с бритой головой. Здесь в очках и с бородкой, как марксистский интеллектуал. В этом паспорте – с африканской прической. Жутко, правда? Здесь – араб, мне его достал друг, саудовский принц. Для этого я перекрасился в блондина; здесь – в рыжий, мне пришлось пойти в салон красоты, где женщины смотрели на меня, как будто я педик. А вот тут я с париком. Тут без усов, а здесь с густой бородой. Как тебе эта: лысый человек с шевелюрой и очочками, как профессор Турнесоль де Тинтин, классно, да? Почти на всех я выгляжу ужасно, но даже мама бы меня не узнала! Какой из всех тебе больше нравится?

– Все, Пабло, все! Ты такой забавный. Никогда не видела более потрясающей коллекции! Ты самый нелегальный нелегал, какого я только видела, самый отъявленный бандит, который только ступал на поверхность Земли! – заключаю я, не переставая смеяться, пока он убирает паспорта на место. – Как кому-то могло наскучить быть с тобой, и как можно не восторгаться твоими выдумками?

Эскобар закрывает сейф, оставляет револьвер на письменном столе и подходит ко мне. Глядя с огромной нежностью и не говоря ни слова, снимает наручники, целует мою щиколотку, на которой отпечаталась толстая красная линия, потом укладывает на постель и мягко массирует место, которым я ударилась о крышу автомобиля.

– Хотя ты мне не поверишь, больше всего на свете я люблю не твою головку и не тело, такие… многомерные, – говорит Пабло своим обыденным тоном, – и такие… побитые! – добавляет он, смеясь. – А наше с тобой золото, соединенное вместе, как сейчас.

Я удивленно произношу: у кого в этой комнате нет ни грамма золота, так это у меня. Тогда он шепчет, что у меня самое большое золотое сердце в мире, потому что я – его вызов. Несмотря на ужасные проверки, которым он меня подвергает, я никогда не жалуюсь и под конец становлюсь его наградой.

– Так как у нас теперь на двоих одно сердце, я знаю о тебе все. А сейчас, когда мы оба вышли победителями, можем вместе забыться, не так ли? Абракадабра, моя изнеженная Мария-Антуанетта…

Когда Пабло заснул, я проверила револьвер: он заряжен шестью пулями. Я выглядываю на террасу и вижу четыре автомобиля с телохранителями, припаркованные на каждом углу. Знаю, эти парни отдали бы за него жизнь, и я тоже, не задумываясь. Я спокойна и счастливо засыпаю. Проснувшись, вижу: Пабло уже ушел.