А теперь мне нужно вернуться к инстинктивному мозгу, потому что мы будем говорить о том, что ему очень нравится, – страхе, возмущении и риске.

Может быть. Только это профессор Дэвид Спигелхолтер, один из авторов книги «Хроники нормы».

Ее будет совсем чуть-чуть. Обещаю, что тебе не придется решать задачки.

Мы не особенно хорошо понимаем риски. Главная проблема в том, что нами легко манипулировать. Заголовки новостей, картинки, социальные медиа и компании, услугами которых мы пользуемся, – все они влияют на то, как мы воспринимаем опасность. Новаторская работа Амоса Тверски и Дэниеля Канемана в 1960-е и 1970-е показала, что люди просчитывают риск, исходя не из тщательной оценки, а из ограниченного количества информации, которая им доступна. Это называется эвристикой доступности. То есть если газеты полны сильных, эмоциональных историй про террористические атаки, эти образы оказываются самыми доступными для нашего сознания, когда мы задумываемся о риске, и мы склонны переоценивать опасность оказаться в подобной ситуации. В итоге мы можем решить, что лучше нам отправиться в путешествие на машине, чем на самолете, – несмотря на куда большую вероятность получить травму или даже погибнуть в дороге. И все это только потому, что история с тер рористами и заложниками на борту самолета быстрее приходит нам на ум – соответствующая картинка уже готова.

Кроме того, мы склонны путать страх и возмущение. Хотя многие люди погибают в авариях, в большинстве случаев это происходит случайно – страшно и ужасно, но винить тут, по большому счету, некого. То же самое касается и многих неожиданных смертей, и хронических болезней – они попадают под категорию shit happens, но это плохо сочетается с нашей любовью к причинам и следствиям. Как бы то ни было, когда смерть ассоциируется с чем-то морально неприемлемым, например с терроризмом, похищением детей, химическими утечками, ущербом для окружающей среды и корпоративной алчностью, наше возмущение выражается как более сильное чувство страха, и эти случаи выходят в нашем сознании на первый план, когда мы рассматриваем риски. Как правило, морально неприемлемые риски менее статистически значимы, но зачастую люди всю жизнь живут, обращая на них куда больше внимания, чем на другие более вероятные опасности.

В мире питания те же проблемы. Газеты кишат историями об опасности потребления разных продуктов и сенсационными байками на эту тему. Чтобы попасть в медиа, информация должна быть необычной, и в результате наше восприятие риска искажается противоречивыми мнениями и идеями. Старый, скучный, недостойный новостей научный консенсус редко освещается прессой. Весь свет софитов достается эгоистичным самозванцам, которые хотят продать свои книги.

Мы уже видели целый ряд таких примеров: с сахаром, который обзывают токсином, с насыщенным жиром, который провозглашают суперфудом, с нашим организмом, который окисляют цыплята и глютен (а он, как мы знаем, вреден всем подряд). Это нишевые убеждения, которые большинство из научного сообщества не разделяет, однако они попали в новости, а потому более доступны сознанию основной аудитории. И зачастую именно они определяют наш выбор в вопросах еды и здоровья.

Как мы уже знаем из рассмотренных нами примеров, возмущение тоже играет важную роль в подаче и восприятии информации. Лучшие заголовки – про конспирацию, тайный сговор, загадочные силы большого бизнеса, который скооперировался с экспертами, чтобы навредить общественности. Возмущение поставками загрязненных продуктов, коррумпированными учеными, выдающими ложные диетические рекомендации ради выгоды жадных и злобных корпораций, выражается в виде страха, искажает наши решения.

Научное сообщество оказывается в затруднительном положении. Многие очарованы теми, кто придерживается ложных убеждений, и вот эти сомнительные персонажи участвуют в дебатах, и все внимание привлечено к ним. Игнорировать их, когда они так часто светятся в СМИ, – значит смириться с тем, что ложные утверждения зачастую будут единственными кусочками информации, доступными и понятными публике, именно на эти кусочки и будут ориентироваться люди, принимая решения.

То же самое и с популярностью бестселлеров о новых подходах к диетам, здоровью и похудению: описанные в них концепции риска и преимуществ первыми будут всплывать в нашем мозгу, и соз нание будет придавать им неоправданно большое значение. Списки бестселлеров пестрят драматичными и сенсационными названиями, в которых говорится, что глютен – это зло, а сахар токсичен и за туманивает мозги. Очень редко вы увидите книги, которые отражают общепринятые взгляды научного сообщества. «Ешьте меньше, и вы предотвратите долгосрочный набор веса», «Защитите себя от проблем, которые возникают при избыточном потреблении сахара, сокращая потребление сахара (Только для тех, кто ест слишком много сахара. Если вы едите его не слишком много, просто продолжайте в том же духе)», «Скромные долгосрочные преимущества ограниченного потребления жирных насыщенных кислот» – все это не цепляет.

Учитывая все сбивающие с толку факторы, было бы безумием ожидать от людей, что они будут принимать решения, тщательно взвешивая статистические риски. Как мы уже говорили, мы верим в ту информацию, к которой в целом расположены, особенно если она подается людьми, которым мы доверяем. Это простые пути, они помогают нам сориентироваться в мире, и когда дело доходит до питания и здоровья, выбор в их пользу совершенно понятен, ведь мы сталкиваемся с такой сложной информацией. Нам вечно приходится останавливаться, чтобы подумать, найти подтверждение фактам. Мало кто из нас может оценить качество каждого затрагивающего наши интересы научного исследования. Научные исследования, особенно комплексные эпидемиологические, в которых так много про питание и здоровье, доступны для понимания лишь избранным. Нам всем приходится полагаться на экспертов, доверять тому, как они интерпретируют эти данные и сообщают о важных открытиях миру.

И тут, как указывает Дэвид Спигелхолтер, снова начинаются проблемы:

Конечно, в мире псевдонауки о питании есть люди, которые стараются испугать или успокоить нас в своих интересах, и информация зачастую подается так, чтобы она соответствовала определенной повестке. Но в мире науки бывают еще более тонкие причины для такого рода игр.

Я и правда ненавижу псевдонауку о питании больше всего, но эта книга – в целом о дезинформации в мире питания. Если бы коммуникации в научном мире были более эффективными, псевдонауке было бы куда труднее расцвести, и понимать эту проблему очень важно. Как мы уже говорили, есть масса причин, по которым наука преподносится плохо. Целый ряд групп – исследователи, пресс-департаменты университетов, журналисты, благотворительные организации, активисты – могут быть заинтересованы в формировании определенных утверждений, могут жаждать публичности. Сама наука имеет дело с надежными фактами, но интерпретированы они могут быть самым разным образом. Вариантов существует множество.

Ключ к пониманию, почему некоторые исследования о питании преподносятся плохо, – концепция относительного и абсолютного риска. Когда проводятся комплексные эпидемиологические исследования в области питания и здоровья, по итогу мы, скорее всего, будем иметь дело с относительным риском. Исследование будет рассматривать различия в уровнях риска между двумя группами и изучать, как определенное поведение влияет на исход ситуации.

Рассмотрим пример. Популярное исследование, проведенное несколько лет назад, показало, что потребление бекона – фактор риска развития рака кишечника.

Увы, похоже, что так. Я тут многое упрощаю, чтобы понятнее проиллюстрировать информацию. Но исследование показало, что потребление вяленого обработанного мяса значительно увеличивает риск развития этой ужасной болезни. Согласно исследованиям, группы людей, которые на протяжении всей жизни потребляли 50 граммов бекона в день, имели на 18 % больший риск развития рака кишечника, чем группы, которые этого не делали.

Знаю, я изо всех сил пытался вдолбить вам, что такое корреляция, причинная связь и возможные вмешивающиеся факторы. Уверен, что вы понимаете: люди, потребляющие по 50 граммов бекона каждый божий день, – априори не самые здоровые создания на земле, но исследователи использовали хитрые техники, чтобы убедиться в существовании корреляции с беконом. Рак кишечника – очень серьезное, страшно неприятное состояние, и действительно есть надежные доказательства, что потребление бекона, ветчины и других видов вяленого, обработанного мяса связано с появлением этой болезни. Ситуация с беконом выглядит нехорошо. Он, конечно, вкусный, но разве стоит ради него увеличивать риск развития рака на 18 %?

18 %-е увеличение – это относительный риск, и, как я уже упоминал, такими категориями оперирует большинство эпидемиологических исследований. Высокое потребление обработанного мяса увеличивает риск рака на 18 % в относительных условиях, по сравнению с группами, которые едят меньше обработанного мяса (при этом любые вмешивающиеся факторы учитываются и регулируются). Но что на самом деле значат эти цифры?

Для каждого, кто читает эту книгу, риск развития рака кишечника в какой-то момент жизни достаточно высок – около 6 %, и он не зависит от того, едите вы бекон или нет. Если вы съедаете по 50 граммов бекона каждый день (а это вообще-то очень много – семья из пяти человек при таком раскладе будет съедать по 1,75 килограмма в неделю), риск увеличится до 7 %. Увеличение с 6 до 7 % известно как абсолютный риск. Это всего один процент, но если сравнивать с изначальным риском, получается, что он на 18 % выше.

Определенно существует связь между раком кишечника и беконом, и относительный риск действительно вырастает на 18 %, но в реальности исследование показывает, что люди, которые едят много бекона каждый день, увеличивают свой абсолютный риск на 1 %. Это тоже серьезно, но уже не кажется таким страшным. Тут мы видим, что относительный риск волнует людей гораздо больше, чем абсолютный.

Есть и другие способы подачи той же самой информации, которые могут оказать влияние на наши решения. Если я скажу, что бекон увеличивает ваш риск заболеть раком кишечника на 1 %, все равно получается значительное увеличение для одного-единственного ингредиента. Но если я скажу, что шанс избежать рак кишечника для людей, которые не едят бекон, составляет 94 %, а для людей, которые наслаждаются огромными количествами бекона каждый день, – 93 %, это звучит гораздо приятнее. А теперь я возьму группу из ста человек и скажу: если все они будут съедать по большущему сэндвичу с беконом ежедневно до конца своих дней, один из них будет страдать от рака кишечника. Возможно, риск и в этом случае покажется не таким пугающим.

Нет, бекон – это не хорошо. Существуют серьезные доказательства, что его потребление в большом количестве увеличивает риск развития рака кишечника – серьезной болезни, от которой умирают множество людей. Но понятно, что наше восприятие риска может меняться в зависимости от того, как преподносится эта информация.

Тут все правда, но многочисленные психологические исследования показали, что абсолютный риск – это лучший способ подачи информации, если вы хотите, чтобы аудитория вас поняла.

К сожалению, это невозможно – его используют редко. Вероятно, потому что с его помощью трудно слепить яркий заголовок. Историю с раком кишечника и беконом по всему миру преподносили как драматичное увеличение относительного риска. Само по себе исследование было значимым, но многие вправе считать нечестной такую его подачу, которая заведомо смущает публику и создает ненужный страх.

Возможно, главная причина в том, что относительный риск является итогом большинства эпидемиологических исследований. Исследователи редко выдают информацию об абсолютном риске, потому что не в этом цель их работы. Не исследовательское дело – переводить свои работы на общедоступный язык, и занимаются они этим очень редко. Можно было бы сказать, что такого рода переводы – удел научных журналистов, но в целом это за пределами их возможностей.

Вероятно, такую работу должны выполнять университетские пресс-департаменты. Недавняя публикация в Британском медицинском журнале как раз обвинила их в искаженной подаче научной информации. Но на самом деле комплексная работа по переводу исследований в абсолютные показатели риска, понятные публике, и не в их компетенции тоже. Как поясняет Дэвид Спигелхолтер:

К счастью, есть места, где мы можем получить хороший совет, и люди, такие как профессор Спигелхолтер, которые пытаются разобраться с этими проблемами. Научный Медиацентр, проект «Понимаем научные исследования», Выбор Национальной службы здравоохранения Великобритании и Британские исследования рака – все работают на полную катушку, чтобы разоблачать мифы и предлагать информацию, которая помогает людям понимать риски и делать осознанный выбор. Но разумные голоса – не самые громкие. Когда науку доносят до людей плохо, в том виде, который заведомо собьет их с толку и приведет к неправильным решениям, не стоит удивляться, что проблемы растут, и путаница тоже. Нужно больше согласия относительно того, как говорить о рисках. Озвучивая результаты научных исследований, представители разных сторон должны брать на себя больше ответственности. Ну а пока вы должны научиться идентифицировать относительный риск и понимать, какое влияние он может оказывать на ваши решения.

Многие использовали связь между вяленым мясом и раком кишечника как доказательство того, что добавлять в обработанное мясо нитраты опасно. Между тем причинно-следственная связь между двумя этими факторами не установлена. Учитывая, что нитраты добавляют в мясо, чтобы предотвратить появление смертельно опасных микроорганизмов, да и бекон без нитратов не бекон (именно они делают его розовым), лично я считаю, что возводить на них хулу несправедливо. Обработанное мясо содержит много всего, помимо нитратов, и винить во всем один вид химикатов ненаучно – мы сразу скатываемся в удобную историю про то, что все химикаты плохие. Существует несколько теорий, и однажды может оказаться, что я не прав, но пока не появилось надежных доказательств, такие громкие обвинения неприемлемы.

А еще иногда мы должны принимать риск. Нитраты добавляют в бекон, чтобы препятствовать росту Clostridium botulinum – бактерии, которая производит смертоносный для нервной системы токсин. Не всегда возможно полностью исключить риск из нашей жизни, так что приходится оценивать, какие риски мы можем принять. Во многих случаях просчитать это легко: например бекон против бутулизма, полет на самолете против поездки на автомобиле. Одна из самых важных вещей, которые нужно учитывать, – это то, что иногда на одной чаше весов оказывается риск, а на другой удовольствие. Хоть некоторые захотят с этим поспорить, сэндвичи с беконом не жизненно важны. Но они могут подарить нам краткие мгновения большого удовольствия, и вот это самое удовольствие мы и должны противопоставить потенциальным долгосрочным рискам.

Стоит ли нам есть бекон каждый день? Вероятно, нет. Если мы хотим, чтобы наш рацион был разнообразным, нам, пожалуй, вообще не стоит есть что-то одно каждый божий день. Можем ли мы себе позволить изредка насладиться сэндвичем с беконом воскресным утром? И добавить в этот сэндвич немножко масла и коричневый соус? У меня определенно есть ответ на этот вопрос.

Даже если мы полностью осведомлены о рисках, иногда возникают проблемы. И сейчас этих проблем будет особенно много, поскольку мы подходим к той части книги, в которой рассматриваются худшие образцы псевдонауки.

И кое-что из этого действительно серьезно. Поэтому, прежде чем мы начнем, нам нужно еще немножко поговорить о риске и принятии решений в условиях стресса.

Нет, не в этот раз. Мы будем играть в игру.

Ты сам решишь, в какую игру мы будем играть. Скажи, какая тебе больше понравится по описанию.

«Керпланк». Я выбираю «Керпланк».

Нет, я дам тебе два варианта, и ты выберешь один из них. Готов?

Ладно. Первый вариант – игра, в которой ты должен дать мне 500 фунтов. И все.

Во второй игре ты бросаешь кубик. Если выпадет шестерка, ты мне ничего не должен. Если выпадет любое другое число, ты должен мне 700 фунтов.

Я его никогда и не предлагал. Так что ты выбираешь – первую игру или вторую?

Ладно, хорошо. Хочешь продолжить?

Думаю, они тебе чуть больше понравятся. В первом варианте на сей раз я даю тебе 500 фунтов. И все.

Во второй игре ты кидаешь кубик. Если выпадает шестерка, ты ничего не получаешь. Если выпадает что-то еще, ты выигрываешь 700 фунтов.

Хорошо. Спасибо тебе, инстинктивный мозг. Ты прекрасно объяснил кое-что о том, как люди относятся к риску.

В 1979 году Канеман и Тверски опубликовали статью «Теория перспектив. Анализ принятия решений в условиях риска». Она стала одной из самых влиятельных и важных работ своего времени, во многом создав почву для поведенческой экономики. Грубо говоря, теория перспектив описывает, как люди принимают решения, сопряженные с риском. Особое внимание уделялось тому, что эти решения зачастую кажутся нелогичными. Люди ведут себя по-разному в зависимости от того, каким видят исход ситуации – позитивным или негативным. В играх, похожих на те, в которые мы только что играли с инстинктивным мозгом, выясняется, что когда перед людьми встают негативные перспективы, они гораздо больше склонны дополнительно рискнуть. Если все возможные исходы позитивны, особенно если в одной игре можно гарантированно выиграть, мы менее склонны рисковать, даже если речь идет о тех же самых деньгах. В экспериментах, похожих на наш, простой, 92 % людей предпочитают «бросить кубик», если им грозят потери, и только 20 % «бросают кубик», если их ожидает прибыль.

Когда мы смотрим на возможные варианты, все кажется очевидным. Если мы так и так потеряем 500 фунтов, кажется, что стоит рискнуть еще парой сотен. Ты уже и так лузер, если ты станешь еще чуть большим лузером, почти ничего не изменится. Назвался груздем, полезай в кузов. Но если мы уже выиграли 500 фунтов, перспектива выиграть еще 200 уже не кажется такой соблазнительной и стоящей риска. В этом случае синица в руке дороже, чем слегка более крупный журавль в небе. В контексте прибыли 200 фунтов не воспринимаются как повод рисковать, но когда речь заходит о потерях, риск потерять ту же сумму кажется уже значительным. Наши карманы в любом случае опустеют, но если мы рискнем, нам, по крайней мере, будет не так обидно.

Теория перспектив вся состоит из подобных головоломок, которые очень нравятся нашему инстинктивному мозгу, но не имеют никакого экономического значения. Как бы то ни было, описанное выше открытие демонстрирует тот факт, что мы больше расположены к рискам, когда наши возможности негативны. Это имеет непосредственное отношение к следующему разделу книги и особенно нам пригодится, когда мы дойдем до глав 17 и 18, в которых увидим, что перед лицом трудностей и тяжелого выбора люди склонны к обманчивым надеждам.

Многое из того, о чем мы до сих пор говорили, касается человеческой склонности к ложным убеждениям, к мутным эзотерическим терминам вроде «достижения холистического велнеса» и «обретения внутреннего сияния». Иногда на вооружение берутся неопределенные, трудно диагностируемые синдромы вроде хронической усталости или множественной химической чувствительности – в рамках традиционной медицины им мало что можно противопоставить, а на оценку симптомов самими пациентами порой невозможно положиться. Но у настоящего шарлатанства есть и куда более темные стороны.

Худшие примеры, связанные с теорией перспектив, основаны на использовании знания о том, что когда люди оказываются в сложных ситуациях, когда все возможные пути выглядят ненадежными, они больше склонны рисковать. Иногда жизнь сдает нам на руки действительно ужасные карты. Когда плохие вещи случаются с хорошими людьми, это нарушает законы здравого смысла. Страшные недуги, такие как рак, СПИД, боковой амиотрофический склероз и болезнь Альцгеймера, настигают миллионы людей каждый год. Ничто не заставляет нас изменить отношение к риску так, как разрушительный, ломающий жизнь диагноз. Когда ничего не помогает, мы готовы использовать любые шансы, мы возлагаем все надежды на действия, о которых в старые добрые времена даже не задумывались.

Чтобы предлагать больным и уязвимым людям ложную надежду, нужно быть злодеем особого рода. Это выше моего понимания – как кто-то может использовать ради наживы нашу склонность к риску, когда мы переживаем самые темные времена своей жизни. Но стоит заглянуть в этот мрачнейший из миров, и вам станет ясно: не все так однозначно. Конечно, есть на свете злобные шарлатаны, но есть и множество людей, которые ошибочно думают, будто помогают другим. Они верят, что предлагают более мягкие, благоприятные варианты развития событий. И, наверное, это самое трагичное. Многие, кто дают ложную надежду, заблуждаются так же, как их последователи. Некоторые верят в ересь, которую проповедуют, насколько, что готовы на самые страшные риски.

В следующих главах мы рассмотрим несколько очень мрачных примеров и напомним себе, что хотя многую известную нам ерунду о питании можно пропустить мимо ушей, посчитав безвредной и «просто призывающей людей питаться более здоро́во», стоит поскрести поверхность, как мы увидим, что под ней – темнейшее из всех сердец.