Письма от мамы приходили очень редко. Я часто раздумывал, что такое лагерь, и не мог его себе представить. Бабушка твердила, что это просто далекая «командировка». Но я помнил, как мы стояли у окошка на Кузнецком Мосту в огромной очереди, чтобы передать ей «посылку», и там шептались о лагерях, об арестах. Во дворе у нас тоже были дети «врагов народа», у которых кто-то «сидел в лагерях». Но об этом вслух никто не говорил, тем более со мной.

Почему у одних были мамы и папы, а у других нет – никто не хотел объяснить. Говорили просто – «тебе, Петр Кошка, не повезло». (Я забыл сказать, что во дворе перед войной у меня было во дворе прозвище «Петр Кошка», из-за того, что я когда-то носил морскую бескозырку.) От того, что «не повезло», я страдал только ночью, а днем весело носился, как все. В сентябре 1940 года я пошел в первый класс 286-й школы на улице Мархлевского. Эта улица шла параллельно улице Кирова к Сретенским воротам. На ней находились два польских костела. В одном из них, имени Святого Людовика, когда-то бабушка меня тайно крестила. А возле второго, ближе к бульвару, я чуть не погиб, когда в июле 1941 года собирали металлом в составе «тимуровской команды» Дворца пионеров. Прямо в этот костел, пробив крышу, угодила фугасная бомба и внутри взорвалась. Это было днем, даже тревогу не объявляли. Впоследствии на обломках костела построили дворец «Трудовые резервы».

Короче говоря, начал я учиться в первом классе. Очень об этом мечтал, но оказалось скучно: я все уже знал, и чтение, и арифметику, и потому часто спал на уроках. Одно событие в первом классе запомнилось. Мне за «итоги года» вручили книжку «Первый удар» в красивом переплете (из серии «Библиотека приключений»). Автор – «Ник. Шпанов». Там увлекательно рассказывалось о будущей войне, как советские летчики и танкисты быстро, за две недели, побеждают Германию. Я прочел и очень удивился: ведь по радио я каждый день слышал, что Германия – наш друг и союзник.

Совсем незадолго до этого я принес из школы новые тетради, которые нам выдали уже на лето, т. е. на летние каникулы 1941 года. На задней обложке тетрадей была карта Польши. Но слова «Польша» там не было, вместо него было написано: слева – «зона государственных интересов Германии», а справа – «зона государственных интересов СССР», а посередине – условная, из точек и тире, линия раздела. Когда бабушка увидела эти карты, она плакала весь день, ничего не готовила, на кухню не выходила. Я ругал себя, что опять какая-то глупость получилась, не надо было ей показывать. Но вечером, когда мы пошли гулять на Сретенский бульвар, бабушка как-то загадочно сказала: «Они о себе много возомнили. Вот посмотришь – они сожрут друг друга, и тогда Польша опять возродится». Я даже не стал спрашивать, кто эти «они». Я чувствовал, что мы с бабушкой попали под какие-то огромные железные колеса, что нас неминуемо должны они раздавить, и ничего с этим не поделать. Не было страшно, но было очень грустно, что кончается наша тихая жизнь. Была весна 1941 года, я окончил первый класс, до войны оставалось полтора месяца.